Как ты знаешь, у швейцарцев с бумагами всегда полный ажур. Тут они кому хочешь дадут сто очков вперед. Если этот человек и умер, то не в Швейцарии. Ты слышал дневной выпуск новостей? Мэр присвоил тебе звание Лучшего гражданина месяца.
— Месяц же еще не закончился. А что ты мне скажешь насчет золы, Олстон?
— О, да. Я передал образец в полицейскую лабораторию по дороге на работу. А с чего ты вообще дал мне эту золу?
— Каков результат анализа?
— Результат таков, что добрые господа в белых халатах позвонили, когда я вернулся с ленча и поинтересовались, а действительно ли «О-пи» хочет знать химический состав этой золы. Я заверил этих господ, что у «О-пи» есть такое желание. Разумеется, не упомянув, что под «О-пи» я подразумевал олуха первостатейного по фамилии Флетч.
— Олстон…
— Ковер…
— Что?
— Ковер. Ты знаешь, такая вещь, которую стелют на пол. Это зола от сгоревшего шерстяного ковра очень высокого качества. Возможно, персидского.
— Ковер?
— Есть следы горючей жидкости, предположительно, керосина, древесная зола, немного земли и песка.
— Эти парни не ошибаются?
— Послушай, Флетч, эти парни — эксперты по пожарам. Они проводят анализы всего, что сгорело в этом штате. И уж золу от сгоревшего ковра видят не впервые. И теперь их разбирает любопытство, а каким поджогом мы занимаемся. Между прочим, Флетч, какой мы расследуем поджог?
— Понятия не имею.
— Мокси сожгла семейные реликвии, чтобы получить pоль в «Die Walkure»?
— Что-то в этом роде.
— Флетч, Одри права?
— Возможно. Насчет чего?
— Ты расследуешь убийство?
— На текущий момент я этого не знаю.
— А что ты знаешь на текущий момент?
— На текущий момент… — Флетч на мгновение задумался, — я знаю, что Томас Бредли был ковром.
«Дорогая Мокси!
Уехал в Мексику, пообщаться с человеком насчет ковра. Постарайся пообедать сама. Если возьмешь что-нибудь из холодильника, пожалуйста, оставь $1000 в поддоне. Постараюсь вернуться в среду вечером.
Ф.»
Глава 25
В лучах утреннего солнца ослепительно блестел белый песок пляжа Сан-Орландо. После ночи, проведенной в аэропортах, Флетчу приходилось щуриться. В отель он прибыл без четверти три утра, выяснил, что кормить его не будут, проспал три часа, проснулся от голода, поплавал в бассейне, пока в семь часов не открылся зал завтраков, съел бифштекс, яичницу с ветчиной, жареную картошку, затем пошел на пляж и снова заснул.
Дама в туристическом бюро его не обманула. Дорога оказалась ужасной. Ему пришлось добираться тремя рейсами, причем в залах ожидания он провел больше времени, чем в полете. Полностью соответствовала действительности и ее характеристика Сан-Орландо. Строительство шло полным ходом. До пляжа Флетчу пришлось добираться, лавируя между бетонными блоками. Вокруг ревели бульдозеры, грохотали отбойные молотки, визжали пилы. В воздухе стояло густое облако пыли. Сказала она правду и насчет жары.
Ближе к полудню, проснувшись, Флетч уселся за столик на двоих под навесом из пальмовых листьев и заказал в баре пиво. Если его и держали в холодильнике, то в выключенном. Пиво он выпил маленькими глотками и заказал «кока-колу». К сожалению, и безалкогольный напиток принесли теплым.
А перед самым полуднем он увидел Чарлза Блейна. В длинных шортах и желтой рубашке, в очках в тяжелой оправе и сандалиях на босу ногу, он вышел из отеля и направился к бару.
Войдя в тень пальмовых листьев, Блейн остановился, огляделся. Взгляд его скользнул по Флетчу, сидевшему за столиком в одним плавках. Блейн мигнул, вновь уставился на журналиста. Нахмурился, словно заметил ошибку в гроссбухе, повернулся, чтобы уйти, но передумал и, после короткого колебания, подошел к столику Флетча.
— Из вас получился бы хороший бухгалтер. Вы не привыкли сдаваться, — прокомментировал Чарлз Блейн появление Флетча в Сан-Орландо.
Флетч отвел взгляд от океана.
— Из меня получился бы и хороший репортер. Жаль только, что обе эти профессии для меня недоступны.
Блейн положил руку на спинку свободного стула.
— Вы не будете возражать, если я сяду?
— Я прилетел в Пуэрто де Сан-Орландо не для того, чтобы пить воду, — заметил Флетч.
Блейн сел.
— Чего желаете? — спросил Флетч. — Теплого пива или теплой «кока-колы».
— Джин с тоником.
— Разумно, — кивнул Флетч. — Пожалуй, и я составлю вам компанию.
— В Мексике превосходные лимоны, — поделился Блейн своими наблюдениями.
— Я в этом не сомневаюсь.
Подошла юная официантка, покачивая пышными бедрами. Приняла заказ, прошествовала к стойке бара.
— Хорошо отдыхается? — спросил Флетч Блейна.
— Да, благодарю.
— Необычное место вы выбрали для отдыха.
— Зато здесь все дешево, — и Чарлз Блейн перечислил стоимость всех товаров, продающихся в Сан-Орландо, в песо и долларах, включая продукты, напитки, одежду и сувениры.
— А как ваш нервный срыв? Идете на поправку?
— А он у меня был?
— Энид Бредли утверждает, что да.
— Правда? Наверное, у кого-то из нас действительно не все в порядке с нервами, то ли у меня, то ли у Энид.
— Она полагает, что у вас. Вы были без ума от ее мужа, а потому не можете примириться с тем, что он мертв. И продолжаете говорить о нем в настоящем времени.
— Я? Без ума от Томаса Бредли?
— Разве это не так?
— Томас Бредли был моим боссом. Я воспринимал его, как мой стол, стул, бюро, калькулятор. Босс — неотъемлемая часть конторского оборудования. И его замена ни у кого не вызывает никаких эмоций.
— Однако у меня есть доказательства обратного. Вы уверовали, что Томас Бредли жив и, ради поддержания этой иллюзии, пошли даже на подлог: показали мне служебные записки, вроде бы подученные от него.
Блейн коротко улыбнулся.
— Что привело вас сюда, Флетчер? О чем вы хотели меня спросить?
— Томас Бредли был ковром?
Брови Блейна изумленно поползли вверх.
— Что-то я вас не понимаю.
— Ничего удивительного. И я вас не понимаю.
Блейн осушил свой бокал и дал знак официантке принести второй.
— Отпуск в Мехико может кого угодно превратить в алкоголика. Жара, духота, а пить местную воду — себе дороже. Везде только и пишут, что ее потребление гарантирует расстройство желудка. Я подсчитал, что из-за плохого качества воды спиртного в Мексике пьют в три раза больше, чем могли бы.
— Цинизм — неотъемлемое качество хорошего бухгалтера.
— Совершенно верно, — кивнул Блейн. — Как и хорошего репортера.
— Если мы оба такие классные специалисты, как вышло, что мы сидим у черта на куличках, а наши работодатели любят нас не больше, чем зубную боль.
Блейн пригубил второй бокал.
— Если я правильно понял, вы потеряли работу?
— Я потерял работу. Я потерял карьеру. Теперь меня не возьмут даже в «Ливенуортский левитатор».
— А разве есть такая газета?
— Тетя вашей жены сказала, что вы начисто лишены чувства юмора.
— Хэппи? Вы общались с Хэппи?
— Конечно. Благодаря ей я вас и нашел.
— Тетя моей жены…
— …Счастливая женщина?
— Да.
— Очень милая дама. По классификации Флетча это означает, что она накормила меня.
— Я удивлен, что вы смогли найти меня здесь. Мне казалось, что таких денег у вас нет.
— Разумеется, нет. А ваш так называемый отпуск оплачивает «Уэгнолл-Фиппс»?
— Да, — признал Блейн.
— Я рад, что Энид Бредли не отправила вас приходить в себя от нервного срыва на остров Макдональда.
— А где он находится?
— Почему бы нам не закончить со светской болтовней, мистер Блейн, и не перейти к делу.
Чарлз Блейн кивнул, словно после длительных переговоров, соглашаясь на не слишком выгодные условия. Откинулся на спинку стула.
— Полагаю, я должен перед вами извиниться.
— Наконец-то мы куда-то приплыли.
— Действительно, я вас использовал. Сознательно. Разумеется, не вас лично. За это я и извиняюсь. Я использовал прессу. Мне казалось, что я вправе это сделать. К сожалению, я упустил из виду, забыл, что пресса состоит из конкретных людей, которым мои действия могут причинить немалый урон.
— Черт побери. Я сейчас заплачу.
— Я извинялся, — пояснил Блейн.
— Будем считать, что вы прощены. Пока. А теперь, пожалуйста, переходите к фактам.
— Фактов-то у меня нет. Я сам хотел выяснить, что к чему. Едва ли можно ставить мне это в вину.
— Разберемся и с этим.
— Итак, я работал… работаю… в «Уэгнолл-Фиппс». Не самая большая компания в мире, но эффективный, слаженно работающий концерн, приносящий немалую прибыль. Томас Бредли, его основатель, занимает пост председателя совета директоров. Благоразумный, спокойный человек, хороший бизнесмен. Все в нем хорошо, кроме длинных похабных анекдотов, которые он так любил рассказывать.
— Вам не нравились его похабные анекдоты?
— Я не понимал, в чем, собственно, соль. Моя жена и я… мы — самая обычная супружеская пара. И в семейной жизни не признаем экстравагантности, — Блейн чихнул.
— Понятно.
— Он женат на Энид больше двадцати лет. У них двое детей.
— Это я знаю.
— Любил ездить верхом. Для удовольствия или… может на лошади ездят для чего-то еще?
— Говорят, верховая езда полезна для пищеварения.
— Потом пошли разговоры, что он болен.
— Кто вам это сказал? Когда?
— Алекс Коркоран, занимающий, если вы этого еще не знаете, пост президента «Уэгнолл-Фиппс».
— Я знаю.
— Разумеется, рядом с Алексом все кажутся больными. Он — крупный, пышущий здоровьем мужчина, чуть ли не каждый день играющий в гольф. И это хорошо. На поле для гольфа он зарабатывает для «Уэгнолл-Фиппс» больше денег, чем все другие коммивояжеры вместе взятые.
— Когда Алекс упомянул, что, по его мнению, Бредли болен?
— Примерно два года тому назад. Точно сказать не могу. Возможно, я сам это заметил.
— Что вы заметили?
— Насчет Тома? Он похудел… стал спокойнее. Сдержанее. Ушел в себя.
— То есть вы поняли, что с ним что-то происходит.
— Да. А потом нам объявили, что он уезжает в Европу на лечение. Длительное лечение. Ничего конкретного сказано не было. Уезжает, и все. Мы, естественно, подумали о самом худшем. Решили, что у Томаса Бредли рак.
— Но никто не пожелал выяснить, чем именно вызван отъезд в Европу?
— Нет, конечно. Одновременно нам сообщили, что исполнение обязанностей председателя совета директоров возлагается на Энид Бредли.
— И как она справлялась с этими обязанностями?
— По-моему, хорошо. Если она не могла сразу ответить на мой вопрос, то брала тайм-аут, и отвечала на него следующим утром, причем ее решение всегда оказывалось оптимальным.
— Как вы объясняли себе подобные ситуации? Полагали, что вечером она обсуждала возникшую проблему с Томасом Бредли?
— Да. Поначалу. Тем более, что по утрам, раз или два в неделю, я получал от Бредли служебные записки, с подробным анализом тех или иных вопросов. Разумеется, от Томаса Бредли. Личные отношения в них не затрагивались. Речь шла только о функционировании «Уэгнолл-Фиппс».
— Что значит, вы их получали? Они приходили по почте? Откуда?
— Нет. Я всегда находил их на своем столе. Мне представлялось, что их приносила Энид Бредли.
— Ладно. Посмотрим, что у нас получается. Этот парень лежит в больнице, возможно, в Европе, поддерживает связь с женой по телефону и держит руку на пульсе своего бизнеса, посылая начальнику финансового отдела подробные служебные записки.
— Все правильно. А потом, в конце ноября, в пятницу, прошел слух, что Томас Бредли умер. Напрямую никто ничего не говорил. Но атмосфера в конторе изменилась. Все как-то погрустнели. Лица стали печальными. Вы меня понимаете?
— Конечно. Но вы не из тех, кому достаточно одних слухов. Вероятно, вы захотели выяснить их первопричину.
— Захотел. Естественно, это сообщение взволновало меня. Около восьми вечера я позвонил Алексу Коркорану. Он был крепко выпивши. По голосу чувствовалось, что он очень расстроен. Он подтвердил мои подозрения.
— То есть прямо сказал, что Томас Бредли умер?
— Да. Голос его дрожал, язык заплетался. Он сказал, что Энид сейчас очень тяжело. И попросил не говорить с ней о смерти мужа. У нее, мол, сильный характер. Ей не нужны ни соболезнования, ни цветы. Она не собирается заказывать церковную службу.
— И это показалось вам странным?
— Да нет. Бредли — люди спокойные, предпочитали уединение веселой компании. Друзей у них, насколько мне известно, было мало. Тесных отношений с сослуживцами Томас Бредли не поддерживал. Короче, Алекс попросил меня не докучать Энид в связи со смертью мужа.
— И вы не докучали.
— Нет. К моему удивлению, в понедельник она пришла в контору. А в Швейцарию улетела лишь во вторник.
— Вы точно знаете, что она улетела в Швейцарию?
— Дайте-ка вспомнить… Да, Алекс Коркоран сказал мне, что она улетела в Швейцарию.
— Потому что Томас Бредли умер там?
— Да. Я, во всяком случае, понял его именно так.
— И долго она отсутствовала?
— Энид вернулась в конце следующей недели. В четверг или пятницу.
— То есть, примерно десять дней.
— Да, десять дней. С этим, как говорится, все в порядке. Насторожило меня другое. Меня, естественно, мучил вопрос, а как отразится смерть Томаса на благополучии и внутренней политике компании?
— И как же она отразилась?
— Да никак. Если не считать того, что Коркоран сказал мне о смерти Томаса Бредли, это событие более не упоминалось.
— Но сомнений в том, что он умер, у вас не возникло?
— На тот момент, нет. Тем более, что Энид продолжала числиться исполняющей обязанности председателя совета директоров.
— Как я понимаю, Франсина…
— Компания функционировала, как и прежде. Я ожидал изменения финансовых приоритетов, уменьшения расходов, перераспределения акций, покупку новых активов за счет продажи старых. Ничего этого не случилось. Разумеется, контрольный пакет акций принадлежал не лично Томасу Бредли, но «Бредли фэмили компани».
— Вы говорите о необходимости уплаты налогов. На наследство, недвижимость, и так далее?
— Я полагал, что Бредли достаточно богаты, чтобы заплатить налоги, не трогая основного капитала.
— Вы уверены?
— Да. Бредли не из тех, кто сорит деньгами. Насколько я знаю, семье принадлежали один дом, четыре автомобиля и одна лошадь. Много ли денег уходит на покупку овса для одной лошади? Был у них еще один источник расходов — на обучение сына.
— С таким же успехом они могли спустить эти деньги в унитаз.
— Почему вы так думаете?
— Пока, мистер Блейн, все звучит вполне логично.
— Не совсем. Я же сказал вам, в фирме ничего не изменилось. По-прежнему возникали вопросы, на которые Энид Бредли не могла ответить сразу. А на следующий день я получал ответ, и, опять же, предлагалось оптимальное решение возникшей проблемы.
— И на этот раз она не могла поговорить с мужем по телефону.
— Нет. Если только телефонная компания не наладила связь с потусторонним миром.
— Вам что-нибудь известно о сестре Томаса Бредли, Франсине?
— Да. Они были очень близки. Она сведуща в бизнесе. И Том часто советовался с ней.
— Так что Энид, ища ответы на ваши вопросы, могла проконсультироваться с Франсиной?
— Да. Полагаю, что могла.
— Вы знаете, что Энид лишь временно исполняет обязанности председателя совета директоров? И вскорости «Уэгнолл-Фиппс» возглавит Франсина?
Чарлз Блейн улыбнулся.
— У меня складывается ощущение, что сейчас вы знаете о нашей компании несколько больше, чем на прошлой неделе, при нашей первой встрече.
— Я делаю на этой неделе то, что следовало сделать две недели тому назад. Но, откровенно говоря, я до сих пор не уверен, что статья в двенадцать абзацев о крошечной, никому не известной компании вроде «Уэгнолл-Фиппс» стоит таких усилий.
— Так почему вы это делаете?
— Должен докопаться до сути. Я — хороший репортер.
Блейн поправил сползающие с вспотевшего носа очки.
— Ваше предположение о том, что Энид консультируется с Франсиной вполне логично.
— Благодарю.
— Но оно не объясняет служебных записок.
— Наконец-то мы добрались до служебных записок.
— Записки продолжали приходить. Поначалу я подумал, что причиной тому — медлительность почты. И они просто задержались в пути.
— Еще одно логичное предположение.
— Оно оставалось логичным, пока в служебных записках не начали затрагиваться проблемы, возникшие после смерти Томаса Бредли.
— После?
— После, черт побери. После!
— Материализация духов?
— Поневоле задумаешься над этим.
— Я вас понимаю.
— А в конце каждой стояли инициалы. Не подпись. Подделать инициалы не составляет труда. Вы видели эти записки. Видели инициалы.
— Да. Видел. Это точно. Вы их мне и показывали.
— Нельзя же винить меня за любопытство. Не только инициалы остались прежними, не изменился и стиль. Конечно, я не эксперт, чтобы выносить квалифицированное заключение. Я специально показывал вам служебные записки, датированные как до смерти Томаса Бредли, так и после. Вы заметили разницу?
— Меня не предупредили о том, что я должен ее заметить.
— Меня разбирало любопытство.
— Вполне возможно. Вы говорили кому-нибудь об этих записках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
— Месяц же еще не закончился. А что ты мне скажешь насчет золы, Олстон?
— О, да. Я передал образец в полицейскую лабораторию по дороге на работу. А с чего ты вообще дал мне эту золу?
— Каков результат анализа?
— Результат таков, что добрые господа в белых халатах позвонили, когда я вернулся с ленча и поинтересовались, а действительно ли «О-пи» хочет знать химический состав этой золы. Я заверил этих господ, что у «О-пи» есть такое желание. Разумеется, не упомянув, что под «О-пи» я подразумевал олуха первостатейного по фамилии Флетч.
— Олстон…
— Ковер…
— Что?
— Ковер. Ты знаешь, такая вещь, которую стелют на пол. Это зола от сгоревшего шерстяного ковра очень высокого качества. Возможно, персидского.
— Ковер?
— Есть следы горючей жидкости, предположительно, керосина, древесная зола, немного земли и песка.
— Эти парни не ошибаются?
— Послушай, Флетч, эти парни — эксперты по пожарам. Они проводят анализы всего, что сгорело в этом штате. И уж золу от сгоревшего ковра видят не впервые. И теперь их разбирает любопытство, а каким поджогом мы занимаемся. Между прочим, Флетч, какой мы расследуем поджог?
— Понятия не имею.
— Мокси сожгла семейные реликвии, чтобы получить pоль в «Die Walkure»?
— Что-то в этом роде.
— Флетч, Одри права?
— Возможно. Насчет чего?
— Ты расследуешь убийство?
— На текущий момент я этого не знаю.
— А что ты знаешь на текущий момент?
— На текущий момент… — Флетч на мгновение задумался, — я знаю, что Томас Бредли был ковром.
«Дорогая Мокси!
Уехал в Мексику, пообщаться с человеком насчет ковра. Постарайся пообедать сама. Если возьмешь что-нибудь из холодильника, пожалуйста, оставь $1000 в поддоне. Постараюсь вернуться в среду вечером.
Ф.»
Глава 25
В лучах утреннего солнца ослепительно блестел белый песок пляжа Сан-Орландо. После ночи, проведенной в аэропортах, Флетчу приходилось щуриться. В отель он прибыл без четверти три утра, выяснил, что кормить его не будут, проспал три часа, проснулся от голода, поплавал в бассейне, пока в семь часов не открылся зал завтраков, съел бифштекс, яичницу с ветчиной, жареную картошку, затем пошел на пляж и снова заснул.
Дама в туристическом бюро его не обманула. Дорога оказалась ужасной. Ему пришлось добираться тремя рейсами, причем в залах ожидания он провел больше времени, чем в полете. Полностью соответствовала действительности и ее характеристика Сан-Орландо. Строительство шло полным ходом. До пляжа Флетчу пришлось добираться, лавируя между бетонными блоками. Вокруг ревели бульдозеры, грохотали отбойные молотки, визжали пилы. В воздухе стояло густое облако пыли. Сказала она правду и насчет жары.
Ближе к полудню, проснувшись, Флетч уселся за столик на двоих под навесом из пальмовых листьев и заказал в баре пиво. Если его и держали в холодильнике, то в выключенном. Пиво он выпил маленькими глотками и заказал «кока-колу». К сожалению, и безалкогольный напиток принесли теплым.
А перед самым полуднем он увидел Чарлза Блейна. В длинных шортах и желтой рубашке, в очках в тяжелой оправе и сандалиях на босу ногу, он вышел из отеля и направился к бару.
Войдя в тень пальмовых листьев, Блейн остановился, огляделся. Взгляд его скользнул по Флетчу, сидевшему за столиком в одним плавках. Блейн мигнул, вновь уставился на журналиста. Нахмурился, словно заметил ошибку в гроссбухе, повернулся, чтобы уйти, но передумал и, после короткого колебания, подошел к столику Флетча.
— Из вас получился бы хороший бухгалтер. Вы не привыкли сдаваться, — прокомментировал Чарлз Блейн появление Флетча в Сан-Орландо.
Флетч отвел взгляд от океана.
— Из меня получился бы и хороший репортер. Жаль только, что обе эти профессии для меня недоступны.
Блейн положил руку на спинку свободного стула.
— Вы не будете возражать, если я сяду?
— Я прилетел в Пуэрто де Сан-Орландо не для того, чтобы пить воду, — заметил Флетч.
Блейн сел.
— Чего желаете? — спросил Флетч. — Теплого пива или теплой «кока-колы».
— Джин с тоником.
— Разумно, — кивнул Флетч. — Пожалуй, и я составлю вам компанию.
— В Мексике превосходные лимоны, — поделился Блейн своими наблюдениями.
— Я в этом не сомневаюсь.
Подошла юная официантка, покачивая пышными бедрами. Приняла заказ, прошествовала к стойке бара.
— Хорошо отдыхается? — спросил Флетч Блейна.
— Да, благодарю.
— Необычное место вы выбрали для отдыха.
— Зато здесь все дешево, — и Чарлз Блейн перечислил стоимость всех товаров, продающихся в Сан-Орландо, в песо и долларах, включая продукты, напитки, одежду и сувениры.
— А как ваш нервный срыв? Идете на поправку?
— А он у меня был?
— Энид Бредли утверждает, что да.
— Правда? Наверное, у кого-то из нас действительно не все в порядке с нервами, то ли у меня, то ли у Энид.
— Она полагает, что у вас. Вы были без ума от ее мужа, а потому не можете примириться с тем, что он мертв. И продолжаете говорить о нем в настоящем времени.
— Я? Без ума от Томаса Бредли?
— Разве это не так?
— Томас Бредли был моим боссом. Я воспринимал его, как мой стол, стул, бюро, калькулятор. Босс — неотъемлемая часть конторского оборудования. И его замена ни у кого не вызывает никаких эмоций.
— Однако у меня есть доказательства обратного. Вы уверовали, что Томас Бредли жив и, ради поддержания этой иллюзии, пошли даже на подлог: показали мне служебные записки, вроде бы подученные от него.
Блейн коротко улыбнулся.
— Что привело вас сюда, Флетчер? О чем вы хотели меня спросить?
— Томас Бредли был ковром?
Брови Блейна изумленно поползли вверх.
— Что-то я вас не понимаю.
— Ничего удивительного. И я вас не понимаю.
Блейн осушил свой бокал и дал знак официантке принести второй.
— Отпуск в Мехико может кого угодно превратить в алкоголика. Жара, духота, а пить местную воду — себе дороже. Везде только и пишут, что ее потребление гарантирует расстройство желудка. Я подсчитал, что из-за плохого качества воды спиртного в Мексике пьют в три раза больше, чем могли бы.
— Цинизм — неотъемлемое качество хорошего бухгалтера.
— Совершенно верно, — кивнул Блейн. — Как и хорошего репортера.
— Если мы оба такие классные специалисты, как вышло, что мы сидим у черта на куличках, а наши работодатели любят нас не больше, чем зубную боль.
Блейн пригубил второй бокал.
— Если я правильно понял, вы потеряли работу?
— Я потерял работу. Я потерял карьеру. Теперь меня не возьмут даже в «Ливенуортский левитатор».
— А разве есть такая газета?
— Тетя вашей жены сказала, что вы начисто лишены чувства юмора.
— Хэппи? Вы общались с Хэппи?
— Конечно. Благодаря ей я вас и нашел.
— Тетя моей жены…
— …Счастливая женщина?
— Да.
— Очень милая дама. По классификации Флетча это означает, что она накормила меня.
— Я удивлен, что вы смогли найти меня здесь. Мне казалось, что таких денег у вас нет.
— Разумеется, нет. А ваш так называемый отпуск оплачивает «Уэгнолл-Фиппс»?
— Да, — признал Блейн.
— Я рад, что Энид Бредли не отправила вас приходить в себя от нервного срыва на остров Макдональда.
— А где он находится?
— Почему бы нам не закончить со светской болтовней, мистер Блейн, и не перейти к делу.
Чарлз Блейн кивнул, словно после длительных переговоров, соглашаясь на не слишком выгодные условия. Откинулся на спинку стула.
— Полагаю, я должен перед вами извиниться.
— Наконец-то мы куда-то приплыли.
— Действительно, я вас использовал. Сознательно. Разумеется, не вас лично. За это я и извиняюсь. Я использовал прессу. Мне казалось, что я вправе это сделать. К сожалению, я упустил из виду, забыл, что пресса состоит из конкретных людей, которым мои действия могут причинить немалый урон.
— Черт побери. Я сейчас заплачу.
— Я извинялся, — пояснил Блейн.
— Будем считать, что вы прощены. Пока. А теперь, пожалуйста, переходите к фактам.
— Фактов-то у меня нет. Я сам хотел выяснить, что к чему. Едва ли можно ставить мне это в вину.
— Разберемся и с этим.
— Итак, я работал… работаю… в «Уэгнолл-Фиппс». Не самая большая компания в мире, но эффективный, слаженно работающий концерн, приносящий немалую прибыль. Томас Бредли, его основатель, занимает пост председателя совета директоров. Благоразумный, спокойный человек, хороший бизнесмен. Все в нем хорошо, кроме длинных похабных анекдотов, которые он так любил рассказывать.
— Вам не нравились его похабные анекдоты?
— Я не понимал, в чем, собственно, соль. Моя жена и я… мы — самая обычная супружеская пара. И в семейной жизни не признаем экстравагантности, — Блейн чихнул.
— Понятно.
— Он женат на Энид больше двадцати лет. У них двое детей.
— Это я знаю.
— Любил ездить верхом. Для удовольствия или… может на лошади ездят для чего-то еще?
— Говорят, верховая езда полезна для пищеварения.
— Потом пошли разговоры, что он болен.
— Кто вам это сказал? Когда?
— Алекс Коркоран, занимающий, если вы этого еще не знаете, пост президента «Уэгнолл-Фиппс».
— Я знаю.
— Разумеется, рядом с Алексом все кажутся больными. Он — крупный, пышущий здоровьем мужчина, чуть ли не каждый день играющий в гольф. И это хорошо. На поле для гольфа он зарабатывает для «Уэгнолл-Фиппс» больше денег, чем все другие коммивояжеры вместе взятые.
— Когда Алекс упомянул, что, по его мнению, Бредли болен?
— Примерно два года тому назад. Точно сказать не могу. Возможно, я сам это заметил.
— Что вы заметили?
— Насчет Тома? Он похудел… стал спокойнее. Сдержанее. Ушел в себя.
— То есть вы поняли, что с ним что-то происходит.
— Да. А потом нам объявили, что он уезжает в Европу на лечение. Длительное лечение. Ничего конкретного сказано не было. Уезжает, и все. Мы, естественно, подумали о самом худшем. Решили, что у Томаса Бредли рак.
— Но никто не пожелал выяснить, чем именно вызван отъезд в Европу?
— Нет, конечно. Одновременно нам сообщили, что исполнение обязанностей председателя совета директоров возлагается на Энид Бредли.
— И как она справлялась с этими обязанностями?
— По-моему, хорошо. Если она не могла сразу ответить на мой вопрос, то брала тайм-аут, и отвечала на него следующим утром, причем ее решение всегда оказывалось оптимальным.
— Как вы объясняли себе подобные ситуации? Полагали, что вечером она обсуждала возникшую проблему с Томасом Бредли?
— Да. Поначалу. Тем более, что по утрам, раз или два в неделю, я получал от Бредли служебные записки, с подробным анализом тех или иных вопросов. Разумеется, от Томаса Бредли. Личные отношения в них не затрагивались. Речь шла только о функционировании «Уэгнолл-Фиппс».
— Что значит, вы их получали? Они приходили по почте? Откуда?
— Нет. Я всегда находил их на своем столе. Мне представлялось, что их приносила Энид Бредли.
— Ладно. Посмотрим, что у нас получается. Этот парень лежит в больнице, возможно, в Европе, поддерживает связь с женой по телефону и держит руку на пульсе своего бизнеса, посылая начальнику финансового отдела подробные служебные записки.
— Все правильно. А потом, в конце ноября, в пятницу, прошел слух, что Томас Бредли умер. Напрямую никто ничего не говорил. Но атмосфера в конторе изменилась. Все как-то погрустнели. Лица стали печальными. Вы меня понимаете?
— Конечно. Но вы не из тех, кому достаточно одних слухов. Вероятно, вы захотели выяснить их первопричину.
— Захотел. Естественно, это сообщение взволновало меня. Около восьми вечера я позвонил Алексу Коркорану. Он был крепко выпивши. По голосу чувствовалось, что он очень расстроен. Он подтвердил мои подозрения.
— То есть прямо сказал, что Томас Бредли умер?
— Да. Голос его дрожал, язык заплетался. Он сказал, что Энид сейчас очень тяжело. И попросил не говорить с ней о смерти мужа. У нее, мол, сильный характер. Ей не нужны ни соболезнования, ни цветы. Она не собирается заказывать церковную службу.
— И это показалось вам странным?
— Да нет. Бредли — люди спокойные, предпочитали уединение веселой компании. Друзей у них, насколько мне известно, было мало. Тесных отношений с сослуживцами Томас Бредли не поддерживал. Короче, Алекс попросил меня не докучать Энид в связи со смертью мужа.
— И вы не докучали.
— Нет. К моему удивлению, в понедельник она пришла в контору. А в Швейцарию улетела лишь во вторник.
— Вы точно знаете, что она улетела в Швейцарию?
— Дайте-ка вспомнить… Да, Алекс Коркоран сказал мне, что она улетела в Швейцарию.
— Потому что Томас Бредли умер там?
— Да. Я, во всяком случае, понял его именно так.
— И долго она отсутствовала?
— Энид вернулась в конце следующей недели. В четверг или пятницу.
— То есть, примерно десять дней.
— Да, десять дней. С этим, как говорится, все в порядке. Насторожило меня другое. Меня, естественно, мучил вопрос, а как отразится смерть Томаса на благополучии и внутренней политике компании?
— И как же она отразилась?
— Да никак. Если не считать того, что Коркоран сказал мне о смерти Томаса Бредли, это событие более не упоминалось.
— Но сомнений в том, что он умер, у вас не возникло?
— На тот момент, нет. Тем более, что Энид продолжала числиться исполняющей обязанности председателя совета директоров.
— Как я понимаю, Франсина…
— Компания функционировала, как и прежде. Я ожидал изменения финансовых приоритетов, уменьшения расходов, перераспределения акций, покупку новых активов за счет продажи старых. Ничего этого не случилось. Разумеется, контрольный пакет акций принадлежал не лично Томасу Бредли, но «Бредли фэмили компани».
— Вы говорите о необходимости уплаты налогов. На наследство, недвижимость, и так далее?
— Я полагал, что Бредли достаточно богаты, чтобы заплатить налоги, не трогая основного капитала.
— Вы уверены?
— Да. Бредли не из тех, кто сорит деньгами. Насколько я знаю, семье принадлежали один дом, четыре автомобиля и одна лошадь. Много ли денег уходит на покупку овса для одной лошади? Был у них еще один источник расходов — на обучение сына.
— С таким же успехом они могли спустить эти деньги в унитаз.
— Почему вы так думаете?
— Пока, мистер Блейн, все звучит вполне логично.
— Не совсем. Я же сказал вам, в фирме ничего не изменилось. По-прежнему возникали вопросы, на которые Энид Бредли не могла ответить сразу. А на следующий день я получал ответ, и, опять же, предлагалось оптимальное решение возникшей проблемы.
— И на этот раз она не могла поговорить с мужем по телефону.
— Нет. Если только телефонная компания не наладила связь с потусторонним миром.
— Вам что-нибудь известно о сестре Томаса Бредли, Франсине?
— Да. Они были очень близки. Она сведуща в бизнесе. И Том часто советовался с ней.
— Так что Энид, ища ответы на ваши вопросы, могла проконсультироваться с Франсиной?
— Да. Полагаю, что могла.
— Вы знаете, что Энид лишь временно исполняет обязанности председателя совета директоров? И вскорости «Уэгнолл-Фиппс» возглавит Франсина?
Чарлз Блейн улыбнулся.
— У меня складывается ощущение, что сейчас вы знаете о нашей компании несколько больше, чем на прошлой неделе, при нашей первой встрече.
— Я делаю на этой неделе то, что следовало сделать две недели тому назад. Но, откровенно говоря, я до сих пор не уверен, что статья в двенадцать абзацев о крошечной, никому не известной компании вроде «Уэгнолл-Фиппс» стоит таких усилий.
— Так почему вы это делаете?
— Должен докопаться до сути. Я — хороший репортер.
Блейн поправил сползающие с вспотевшего носа очки.
— Ваше предположение о том, что Энид консультируется с Франсиной вполне логично.
— Благодарю.
— Но оно не объясняет служебных записок.
— Наконец-то мы добрались до служебных записок.
— Записки продолжали приходить. Поначалу я подумал, что причиной тому — медлительность почты. И они просто задержались в пути.
— Еще одно логичное предположение.
— Оно оставалось логичным, пока в служебных записках не начали затрагиваться проблемы, возникшие после смерти Томаса Бредли.
— После?
— После, черт побери. После!
— Материализация духов?
— Поневоле задумаешься над этим.
— Я вас понимаю.
— А в конце каждой стояли инициалы. Не подпись. Подделать инициалы не составляет труда. Вы видели эти записки. Видели инициалы.
— Да. Видел. Это точно. Вы их мне и показывали.
— Нельзя же винить меня за любопытство. Не только инициалы остались прежними, не изменился и стиль. Конечно, я не эксперт, чтобы выносить квалифицированное заключение. Я специально показывал вам служебные записки, датированные как до смерти Томаса Бредли, так и после. Вы заметили разницу?
— Меня не предупредили о том, что я должен ее заметить.
— Меня разбирало любопытство.
— Вполне возможно. Вы говорили кому-нибудь об этих записках?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18