Эту церковь (
похвалиться ли, что именно после «Владимирских проселков»?) перенесли в
Суздаль, где она и стоит теперь, обозреваемая тысячами туристов.
В конечном счете, если разобрать цепочку, одна из этих книг причастна к со
хранению памятника архитектуры около владимирских «Золотых Ворот», та
м, где строится новый областной драмтеатр. Потому что, если бы не было книг
и, владимирцы не прислали бы мне письма… и так далее, не исключая и того об
щественного мнения, которым резонирует каждое печатное слово.
Впрочем, это все частности. Давайте не забудем также, что за это время реко
нструируется старинный Суздаль, как туристский центр, и что число турист
ов, посещающих его, увеличивается в сотни и в тысячи раз. Реставрируются м
ногие архитектурные памятники Московского Зарядья (по соседству с гост
иницей «Россия»), образуется так называемое «Золотое кольцо» Ц благоус
троенный туристский маршрут по старинным городам с радиусом от Москвы в
200Ц 300 километров, создастся Общество по охране памятников архитектуры, в
ыпускается пластинка с ростовскими звонами, издаются десятки альбомов,
изменяется сама атмосфера вокруг наследия прошлого. Так что, если бы сей
час, в этой уже атмосфере я писал «Письма из Русского музея» и «Черные дос
ки», то, вероятно, кое в чем они написались бы по-другому.
Изменилось и отношение к древнерусской живописи, то есть к иконам. Самый
дремучий тракторист, которому достались, допустим, иконы от умерших стар
ых родителей, сейчас не пустит их на растопку, потому что где-то, чего-то сл
ышал, говорят, что-то в них есть ценного Ц пускай полежат.
Не знаю, правда ли, но мне рассказывали, будто в некоторых северных област
ях объявляют по сельскому радио, чтобы люди не отдавали икон многочислен
ным москвичам, устремившимся на их поиски. Ну уж если радио говорит, то суд
ите сами, можно ли после этого икону сжечь или выбросить.
В связи с возникшей массовостью в собирательстве, некоторые читатели сч
итают, что «Черные доски» приносят также и вред. Даже спрашивали меня на ч
итательской конференции: «Как вы думаете, чего больше Ц вреда или польз
ы?»
Безмена тут не придумаешь. Но лично мне Ц больше вреда. Знаю несколько сл
учаев, когда, пользуясь существованием такой книги, некие «умельцы» выда
вали себя за ее автора, нанося ему, очевидно, определенный моральный ущер
б. Получаю письмо: «В прошлом году, когда вы были у меня…» Ц а я не бывал в э
том городе. Или пишет друг: «Побывал в Борисоглебске у тети Маши (у которой
и ты был, по ее словам)…»
А я не бывал в Борисоглебске и никакой тети Маши не знаю. Не знаю я, к сожале
нию, и того, что говорила и что делали проходимцы и жулики, пользующиеся те
м, что сам я езжу очень мало, чтобы сказать Ц не езжу совсем, а также просто
той и доверчивостью, которые, как известно, являются характерными чертам
и всякого русского человека.
Итак, главный вред надо видеть в возникшей массовости, в том, что в дело со
бирательства хлынуло много разных людей и с разными целями.
Но, во-первых, не книга же вызвала такой энтузиазм, не она же создала такое
положение, когда говорят, что древние русские города, вроде Суздаля, Влад
имира, Ростова, Пскова, а также и древняя живопись стали модой? Не легче ли
предположить, что книга сама явилась результатом наметившегося, появля
ющегося и быстро растущего пристального интереса к искусству древней Р
уси?
Во-вторых, если уж «мода», то пусть лучше на Суздаль, Рублева и Дионисия, че
м на… ну не знаю на что, подставьте сами сюда то, что вам меньше нравится.
Что касается широкого собирательства, то при всех издержках у него невол
ьно получилась одна любопытная миссия. Существует слой русской иконопи
си, который лежит ниже, так сказать, музейного интереса, музейного уровня,
музейной кондиции. Бесчисленные офени ходили по деревням и распростран
яли бесчисленные иконы, которые с точки зрения высокого искусства надо о
тнести к ремесленным поделкам и своеобразному ширпотребу. Процесс в дер
евне происходит такой: старики умирают, молодежи иконы не нужны. Музейно
й ценности они не имеют. Таким образом, этот слой быта, этнографии, ремесла
был обречен на полную гибель. Ну а что касается возможной спекуляции на с
толь благом и святом деле, то есть ведь уголовный кодекс и соответствующ
ие органы, следящие, чтобы кодекс этот не нарушался. Не можем же мы осуждат
ь существование, скажем, трикотажной промышленности только потому, что т
рикотажные изделия становятся иногда предметом злоупотреблений и спек
уляции. Некоторые видят опасность в том, что начинающие собиратели тороп
ятся стать начинающими реставраторами, пытаются сами промывать иконы, о
свобождать их от грязи, олифы, поздних записей и, конечно, губят. Пользуюсь
случаем еще раз сказать: ни в коем случае нельзя с реставраторскими целя
ми прикасаться к иконе самому. Это равноценно, как если бы все сами стали в
ырезать себе аппендиксы. Операция не сложная, но легко представить, к чем
у привела бы массовость в этом деле. Реставрация иконы Ц очень сложная о
перация. Гораздо сложнее вырезания аппендикса!
Насколько мне известно по отдаленным слухам, черными досками недовольн
ы крайние церковники, которые считают, что лучше пусть икона сгорит, неже
ли будет служить не по прямому назначению, не молитве, но лишь как украшен
ие интерьера, предмет искусства, предмет увлечения, экспонат. Но это уж со
всем другой разговор. Хочу воспользоваться также случаем, чтобы письмен
но поблагодарить художников Илью Глазунова и Нину Виноградову за то, что
они первые разожгли во мне огонек интереса и внимания к великому русско
му искусству Ц иконописи.
В разговорах о «Письмах из Русского музея» (я имею в виду печатные разгов
оры) наиболее явственно слышались два упрека. Первый. Три москвича в «Веч
ерней Москве» обиделись за Москву, за то, что я отдал предпочтение Ленинг
раду за его большую архитектурную цельность. Но вопрос тут надо поставит
ь так: можем ли мы по прошествии десятилетий признавать некоторые ошибки
или это исключено?
Как известно, обсуждались в свое время два проекта реконструкции Москвы
как столицы Советского государства и в связи с требованиями времени: рек
онструировать ее, сохраняя в целости бесценные архитектурные сокровищ
а, которые она накопила веками, включать их, «вписывать» в новый город или
же их убрать.
Не будем сейчас вникать почему, но был принят второй проект, и я лично счит
аю это ошибкой с непоправимыми и горькими последствиями. Разумеется, мож
но и возразиить мне, что я не прав.
Второй упрек касается передвижников. Да разве можно усомниться в благор
одстве их стремлений, в величии цели?! Нести искусство в народ, в широкие м
ассы, будить в народе самосознание, отдать себя целиком служению народу…
Однако можно ли, анализируя искусство живописи, говоря о путях его разви
тия, пройти мимо того, что невольно (чтобы стать понятнее широким массам) н
екоторые художники ставили на первое место в живописном произведении е
го литературную сторону.
Кроме того, я не люблю жанровую живопись. Ну что я с этим могу поделать? Тол
стой не любил Шекспира. Толстой!!! От Шекспира не убыло, несмотря на то что Т
олстой… Убудет ли от живописного жанра, если некий рядовой литератор выс
кажет свою точку зрения на его счет?
Многие из писем, полученные автором, толкали его на продолжение «Писем и
з Русского музея» и «Черных досок», как несколько ранее толкали на продо
лжение «Владимирских проселков». В самом деле Ц соблазн велик. Русский
музей, а есть еще Третьяковская галерея, остаются «неохваченными» прекр
асные художники и целые периоды отечественной живописи. Но не в этом же д
ело. Продолжать книгу, которая уже состоялась, дело, на мой взгляд, бесполе
зное и даже вредное. Получается не новая книга, но старой книги становитс
я в два раза больше. А зачем?
Дело не в том, что письма Ц из Русского музея. Просто накапливается ряд мы
слей, чувств, представлений, нужно их высказать, использовав как повод (ил
и как литературный прием) Русский музей. С таким же успехом эти «письма» м
огли быть написаны из другого музея, из другого города. Но я рад, конечно, ч
то у меня получилось именно так, а не иначе.
Время идет вперед. Меняется человек, меняется и действительность. Меняют
ся взаимоотношения между ними. Фотографии (равно, как и живописные портр
еты) говорят о вчерашнем дне. Но поэтому-то их и хранят. А соблазн вторгать
ся сегодня в то, что было написано вчера, всегда можно удовлетворить, напи
сав к новому изданию книги такое вот послесловие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21
похвалиться ли, что именно после «Владимирских проселков»?) перенесли в
Суздаль, где она и стоит теперь, обозреваемая тысячами туристов.
В конечном счете, если разобрать цепочку, одна из этих книг причастна к со
хранению памятника архитектуры около владимирских «Золотых Ворот», та
м, где строится новый областной драмтеатр. Потому что, если бы не было книг
и, владимирцы не прислали бы мне письма… и так далее, не исключая и того об
щественного мнения, которым резонирует каждое печатное слово.
Впрочем, это все частности. Давайте не забудем также, что за это время реко
нструируется старинный Суздаль, как туристский центр, и что число турист
ов, посещающих его, увеличивается в сотни и в тысячи раз. Реставрируются м
ногие архитектурные памятники Московского Зарядья (по соседству с гост
иницей «Россия»), образуется так называемое «Золотое кольцо» Ц благоус
троенный туристский маршрут по старинным городам с радиусом от Москвы в
200Ц 300 километров, создастся Общество по охране памятников архитектуры, в
ыпускается пластинка с ростовскими звонами, издаются десятки альбомов,
изменяется сама атмосфера вокруг наследия прошлого. Так что, если бы сей
час, в этой уже атмосфере я писал «Письма из Русского музея» и «Черные дос
ки», то, вероятно, кое в чем они написались бы по-другому.
Изменилось и отношение к древнерусской живописи, то есть к иконам. Самый
дремучий тракторист, которому достались, допустим, иконы от умерших стар
ых родителей, сейчас не пустит их на растопку, потому что где-то, чего-то сл
ышал, говорят, что-то в них есть ценного Ц пускай полежат.
Не знаю, правда ли, но мне рассказывали, будто в некоторых северных област
ях объявляют по сельскому радио, чтобы люди не отдавали икон многочислен
ным москвичам, устремившимся на их поиски. Ну уж если радио говорит, то суд
ите сами, можно ли после этого икону сжечь или выбросить.
В связи с возникшей массовостью в собирательстве, некоторые читатели сч
итают, что «Черные доски» приносят также и вред. Даже спрашивали меня на ч
итательской конференции: «Как вы думаете, чего больше Ц вреда или польз
ы?»
Безмена тут не придумаешь. Но лично мне Ц больше вреда. Знаю несколько сл
учаев, когда, пользуясь существованием такой книги, некие «умельцы» выда
вали себя за ее автора, нанося ему, очевидно, определенный моральный ущер
б. Получаю письмо: «В прошлом году, когда вы были у меня…» Ц а я не бывал в э
том городе. Или пишет друг: «Побывал в Борисоглебске у тети Маши (у которой
и ты был, по ее словам)…»
А я не бывал в Борисоглебске и никакой тети Маши не знаю. Не знаю я, к сожале
нию, и того, что говорила и что делали проходимцы и жулики, пользующиеся те
м, что сам я езжу очень мало, чтобы сказать Ц не езжу совсем, а также просто
той и доверчивостью, которые, как известно, являются характерными чертам
и всякого русского человека.
Итак, главный вред надо видеть в возникшей массовости, в том, что в дело со
бирательства хлынуло много разных людей и с разными целями.
Но, во-первых, не книга же вызвала такой энтузиазм, не она же создала такое
положение, когда говорят, что древние русские города, вроде Суздаля, Влад
имира, Ростова, Пскова, а также и древняя живопись стали модой? Не легче ли
предположить, что книга сама явилась результатом наметившегося, появля
ющегося и быстро растущего пристального интереса к искусству древней Р
уси?
Во-вторых, если уж «мода», то пусть лучше на Суздаль, Рублева и Дионисия, че
м на… ну не знаю на что, подставьте сами сюда то, что вам меньше нравится.
Что касается широкого собирательства, то при всех издержках у него невол
ьно получилась одна любопытная миссия. Существует слой русской иконопи
си, который лежит ниже, так сказать, музейного интереса, музейного уровня,
музейной кондиции. Бесчисленные офени ходили по деревням и распростран
яли бесчисленные иконы, которые с точки зрения высокого искусства надо о
тнести к ремесленным поделкам и своеобразному ширпотребу. Процесс в дер
евне происходит такой: старики умирают, молодежи иконы не нужны. Музейно
й ценности они не имеют. Таким образом, этот слой быта, этнографии, ремесла
был обречен на полную гибель. Ну а что касается возможной спекуляции на с
толь благом и святом деле, то есть ведь уголовный кодекс и соответствующ
ие органы, следящие, чтобы кодекс этот не нарушался. Не можем же мы осуждат
ь существование, скажем, трикотажной промышленности только потому, что т
рикотажные изделия становятся иногда предметом злоупотреблений и спек
уляции. Некоторые видят опасность в том, что начинающие собиратели тороп
ятся стать начинающими реставраторами, пытаются сами промывать иконы, о
свобождать их от грязи, олифы, поздних записей и, конечно, губят. Пользуюсь
случаем еще раз сказать: ни в коем случае нельзя с реставраторскими целя
ми прикасаться к иконе самому. Это равноценно, как если бы все сами стали в
ырезать себе аппендиксы. Операция не сложная, но легко представить, к чем
у привела бы массовость в этом деле. Реставрация иконы Ц очень сложная о
перация. Гораздо сложнее вырезания аппендикса!
Насколько мне известно по отдаленным слухам, черными досками недовольн
ы крайние церковники, которые считают, что лучше пусть икона сгорит, неже
ли будет служить не по прямому назначению, не молитве, но лишь как украшен
ие интерьера, предмет искусства, предмет увлечения, экспонат. Но это уж со
всем другой разговор. Хочу воспользоваться также случаем, чтобы письмен
но поблагодарить художников Илью Глазунова и Нину Виноградову за то, что
они первые разожгли во мне огонек интереса и внимания к великому русско
му искусству Ц иконописи.
В разговорах о «Письмах из Русского музея» (я имею в виду печатные разгов
оры) наиболее явственно слышались два упрека. Первый. Три москвича в «Веч
ерней Москве» обиделись за Москву, за то, что я отдал предпочтение Ленинг
раду за его большую архитектурную цельность. Но вопрос тут надо поставит
ь так: можем ли мы по прошествии десятилетий признавать некоторые ошибки
или это исключено?
Как известно, обсуждались в свое время два проекта реконструкции Москвы
как столицы Советского государства и в связи с требованиями времени: рек
онструировать ее, сохраняя в целости бесценные архитектурные сокровищ
а, которые она накопила веками, включать их, «вписывать» в новый город или
же их убрать.
Не будем сейчас вникать почему, но был принят второй проект, и я лично счит
аю это ошибкой с непоправимыми и горькими последствиями. Разумеется, мож
но и возразиить мне, что я не прав.
Второй упрек касается передвижников. Да разве можно усомниться в благор
одстве их стремлений, в величии цели?! Нести искусство в народ, в широкие м
ассы, будить в народе самосознание, отдать себя целиком служению народу…
Однако можно ли, анализируя искусство живописи, говоря о путях его разви
тия, пройти мимо того, что невольно (чтобы стать понятнее широким массам) н
екоторые художники ставили на первое место в живописном произведении е
го литературную сторону.
Кроме того, я не люблю жанровую живопись. Ну что я с этим могу поделать? Тол
стой не любил Шекспира. Толстой!!! От Шекспира не убыло, несмотря на то что Т
олстой… Убудет ли от живописного жанра, если некий рядовой литератор выс
кажет свою точку зрения на его счет?
Многие из писем, полученные автором, толкали его на продолжение «Писем и
з Русского музея» и «Черных досок», как несколько ранее толкали на продо
лжение «Владимирских проселков». В самом деле Ц соблазн велик. Русский
музей, а есть еще Третьяковская галерея, остаются «неохваченными» прекр
асные художники и целые периоды отечественной живописи. Но не в этом же д
ело. Продолжать книгу, которая уже состоялась, дело, на мой взгляд, бесполе
зное и даже вредное. Получается не новая книга, но старой книги становитс
я в два раза больше. А зачем?
Дело не в том, что письма Ц из Русского музея. Просто накапливается ряд мы
слей, чувств, представлений, нужно их высказать, использовав как повод (ил
и как литературный прием) Русский музей. С таким же успехом эти «письма» м
огли быть написаны из другого музея, из другого города. Но я рад, конечно, ч
то у меня получилось именно так, а не иначе.
Время идет вперед. Меняется человек, меняется и действительность. Меняют
ся взаимоотношения между ними. Фотографии (равно, как и живописные портр
еты) говорят о вчерашнем дне. Но поэтому-то их и хранят. А соблазн вторгать
ся сегодня в то, что было написано вчера, всегда можно удовлетворить, напи
сав к новому изданию книги такое вот послесловие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21