Теперь, тридцать лет спустя, когда я стал собирать старинные иконы, я с ужа
сом вспоминаю наши «морские баталии», но прошлого не вернуть. Оставалось
надеяться только на то, что нарушая старую церковь и сваливая ветхие ико
ны на чердак и в башню, старики оставили все же несколько икон (или хотя бы
одну) и нашли им место в новой церкви.

Несколько лет назад, приехав, как всегда ранней весной, из Москвы в родное
село, я узнал, что церковь закрыли. Приезжали уже двое из районного отдела
культуры, чтобы определить, что есть в церкви ценного, такого, что нужно вз
ять и увезти, а что оставить для уничтожения на месте.
Все это произошло без меня в зимние месяцы. Моя миссия ограничилась спас
ением самого церковного здания, которое собирались взорвать к Первому м
ая. Предлог был весьма и весьма благовидный: нужен кирпич на коровник. Мои
доводы в защиту церкви казались наивными и беспомощными: будет некрасив
о, испортится вид села, посреди села образуется куча щебня и мусора. В этом
сражении за церковь пришлось все же довольствоваться компромиссом. Цер
ковь решили сохранить, а ограду вокруг нее разобрали.
Церковь передали сельсовету в полное распоряжение. Но сельсовет не знал
, что же теперь с ней делать. В конце концов со скрипом ее купил колхоз, чтоб
ы использовать под склад. Условие было одно: покупаются голые стены, внут
ри не должно быть ни икон, ни утвари, ни книг. Председатель сельсовета угов
аривал нашего колхозного председателя:
Ц Ну что вам стоит! У вас колхозники, рабочая сила. Дайте наряд колхозник
ам, они очистят церковь за один день. Все деревянное пусть идет на дрова.
Ц Возиться с этим старьем! Нет, хотим, чтобы голые стены, чтобы чистое, пус
тое помещение.
Однажды, взглянув в окно, я увидел, что у церковных дверей стоит грузовая а
втомашина, а двери церкви широко открыты. Скорее я пошел взглянуть в посл
едний раз на то, что украшало Олепинскую церковь.
Оказывается, на грузовике приехал Яков Балашов Ц сборщик утиля. Он погр
узил в кузов исковерканную медную утварь и тяжелые кожаные книги. Нескол
ько женщин молчаливо, безропотно стояли на папертях, наблюдая, как Яков в
ыносит и кидает в кучу то купель, то подсвечник, то медную ризу с большой и
коны, то какие-то цепочки. Женщины просились в церковь, поглядеть, но тепе
решний хозяин положения никого дальше дверей не пускал. Значит, неудобно
было бы выделяться и мне, хотя меня Яков Балашов не посмел бы не пустить в
овнутрь. Но пройти в церковь одному на глазах у людей, которых не пускают,
значило бы, во-первых, еще более унизить этих людей, подчеркнуть еще раз, ч
то именно им нельзя, а другим можно, а во-вторых, невольно присоединиться
к тем, кто вывозит, и сделаться с ними заодно. Сейчас получалось: я стою с те
ми, кого не пускают, и, как бы там ни было, пусть это всего лишь сборщик утиля
с сельсоветским мандатом, явственно получалось: вот стоим мы, кого не пус
кают и не подпускают, а там, за чертой, те, кто выгребает и увозит эти книги.
Глупость, конечно, но мне хотелось в эту минуту остаться по ею сторону мни
мой, но резкой черты.
Однако книги есть книги, и их нужно спасать. Я не знал, что написано в этих к
нигах, насколько они стары, но я видел, что это КНИГИ, и не мог допустить их с
толь бесцеремонного, среди бела дня, истребления.
В двух километрах от села я догнал грузовик Якова Балашова и посигналил
ему, прося остановиться. Он вышел из кабины и вопросительно посмотрел на
меня.
Ц Да вот, книги. Вы, собственно, куда их теперь, что с ними будет?
Ц В макулатуру. Видишь, какая гора. Я теперь сразу годовой план этими кни
гами выполню.
Ц Где ваша база? Куда вам придется везти эту макулатуру?
Ц В Ундол, там наша база.
Ц Слушай, а может быть, ты отдашь эти книги мне?
Ц Как же я отдам? Не имею права, они теперь цену имеют, никак нельзя.
Ц Какова цена?
Ц Цена на макулатуру во всем государстве одинакова: две копейки за кило
грамм.
Ц Да… Здесь их порядочно. Намного потянет. Продашь или нет? Те же деньги. Т
ебе даже лучше, не везти, не канителиться.
Ц А план?
Ц Заприходуем в сельсовете мои деньги, все будет официально. А я тебе све
рх плана со своей стороны…
Ц Право, не знаю. Да ведь их здесь знаешь сколько? Их тут!.. Надо бы на весы, п
о порядку.
Ц Прикинем. Счет ровный: как сто килограммов, так два рубля.
Ц И ты будешь платить деньги за этот хлам?
Ц Да уж придется.
Книги мы перегрузили быстро. Яков разохотился.
Ц Может, это… чего из медных изделий. Поройся в кузове.
Я начал рыться. Но что я мог взять себе из медных изделий? Попался оклад Ев
ангелия с дивными медальонами из эмали, но каждый медальон был раздавлен
. Попался венец, под которым венчали, но он был измят, изломан. Попался медн
ый кувшин с крышкой, я его взял, он оказался изделием семнадцатого века. По
пался медный изящный ковшичек, взял и его. Больше нечем было поживиться у
Якова в кузове. Не тащить же домой подсвечник полутораметровой высоты.
Хотелось мне взять купель. Как-никак и сам я побывал в ней, и все люди в окру
ге, от старого до малого, побывали тоже. Но какой-то ложный стыд, я не хочу и
скать иного определения Ц именно ложный стыд остановил меня. Ну как же т
ак, писатель Ц и вдруг купель! Книги Ц одно дело. Книги Ц это можно понят
ь. Но купель? Потом я очень жалел о своем малодушии. Жалею и теперь, чем даль
ше, тем больше.
Дома я раскрыл наугад один из кожаных фолиантов. Даже не зная церковносл
авянского языка, можно было разобрать начертанное причудливой красной
и черной вязью: «Напечатано повелением благоверного и благодатного вел
икого Государя нашего Царя и Великого Князя Алексея Михайловича».
Второй неожиданностью были книги со всевозможными записями. Они хранил
и имена крестьян и крестьянок наших за последние двести лет. Кто ходил на
исповедь, кто не ходил на исповедь, кто с кем сочетался законным браком. Та
к, например, на первой странице одной книги сохранилась запись, относяща
яся к 1871 году, о том, что сочетается браком вотчины князей Салтыковых време
нно обязанный крестьянский сын Алексей Дмитриев и девица Марфа Петровн
а. Жених двадцати лет, а невеста семнадцати. На брак имеется от родителей и
местного начальства дозволение… и так далее, о том, что оба находятся в зд
равом уме, что родства между ними духовного и плотского, возбраняющего б
рак, нет… Жених «…села Оленина крестьянин Алексей Дмитриевич Солоухин р
уку приложил. Вместо безграмотной невесты села Оленина крестьянской де
вицы Марфы Петровой за безграмотством по ее личной просьбе того ж села к
рестьянин Иван Митрофанов руку приложил».
Все книги я расставил и разложил на полки. Операцию по спасению церковно
й библиотеки села Олепина можно было считать законченной. Но нужно было
во что бы то ни стало посмотреть иконы, прежде чем их тоже увезут на грузов
ике в соседнее село Черкутино, подальше от глаз олепинских жителей, там у
ж и сожгут.
Председатель сельсовета доверил мне ключ на одни сутки, с тем чтобы я, не в
озбуждая любопытства своих односельчан, вошел в церковь, не торопясь осм
отрел ее и, если что понравится, взял.
И вот я один в притихшей, но гулкой церкви. На полу валяются страницы, выпа
вшие из книг. Нельзя ступить без того, чтобы под ногой не захрустели стекл
а. Две большие иконы, с которых были сняты серебряные ризы, тоже лежали на
полу, одна с отколотым краем. Мгновенного взгляда на эти иконы было доста
точно, чтобы определить: обе они семнадцатого века. Я поднял их и отнес поб
лиже к выходу, прислонил к стене.
Ну ладно, думал я между тем, для людей неверующих церковь не может служить
предметом уважения. Понятие и чувство красоты, допустим, отсутствуют. Мо
жно забыть и то, что во все, начиная с книги, кончая росписью на потолке, вло
жен человеческий труд.
Но ведь здесь, в этих стенах, венчались отцы, деды, прадеды, матери, да и мног
ие из живущих теперь. Неужели место, где венчались наши родители, не досто
йно лучшего обхождения?
В этих стенах побывали, положенными во гроб, наши отцы, деды и прадеды. Неу
жели место, ритуально связанное с погребением наших родителей и предков
, не достойно лучшего обхождения? От этого один шаг до того, чтобы надругат
ься над самими могилами.
Основной иконостас в нашей церкви, несомненно, был написан во время стро
ительства каменного здания, в 1859 году. Все, что чернее либо в другой манере,
относилось, значит, к более ранним временам. Таким образом, я подобрал на п
олу и поставил поближе к выходу «Огненное вознесение Ильи» с житием, «Ни
колая Угодника» с житием, «Покров», «Владимирскую Божью Матерь».
Колебался я только перед одной иконой. Она была еще в гнезде иконостаса, в
самом темном углу самого темного придела. Под дешевым латунным окладом б
ыло черным-черно, а поверх черноты подмалевано дешевой порошковой бронз
ой. Когда я взялся за угол иконы, попробовать, прочно ли она сидит в гнезде,
у меня в руке осталась горсть мельчайшего древесного порошка, желтой пыл
и, настолько вся доска была съедена шашелем. Шпонки вывалились тут же, у ме
ня на глазах. Если бы ударить этой иконой посильнее о каменный пол, вся она
превратилась бы в кучу желтого летучего праха. Уцелела она до меня каким-
то чудом. Да и я долго колебался, брать ли ее. Смущало и состояние иконы, и гр
убая, кустарная мазня, которая оказалась под окладом,
Поскольку мне было ведено не возбуждать любопытства местных жителей, то
отобранные иконы я таскал домой поздним вечером, при шуршании дождя по с
таринным липам, которые в эту ночь не отделялись для глаза от черноты нен
астного неба.
Некоторые иконы оказались неинтересными. Некоторые обещали при рестав
рации открыть затаенную древнюю красоту. К самой неблагополучной я долг
о не прикасался не потому, что боялся, а потому, что не ждал от нее ничего хо
рошего. Однажды на рассвете, утомленный расчисткой большой иконы, я реши
л сделать пробу и на ней. Вырезав фланелевую тряпочку, я смочил ее в сильно
м растворителе, накрыл стеклом и занялся другим делом. В это время мне поп
ался интересный участок на расчищаемой иконе, я увлекся и забыл, что у мен
я стоит компресс. Вспомнив, не спохватился, не испугался, что проест до дос
ки, что можно передержать и испортить.
Порошковая бронза и вся чернота под компрессом набухла и разрыхлилась д
о жидкого состояния. Легкого движения ваты хватило, чтобы все лишнее спо
лзло, как пенка с кипяченого молока. А потом я даже зажмурился на мгновень
е, такой синевой и такой чистой киноварью ударило по глазам.
Доску пришлось пропитать разными веществами и заключить в деревянный к
аркас. Теперь в моей коллекции это самая лучшая икона. Но дорога она мне не
тем, что лучшая, а тем, что из моего родного села.
Это оказался «Спас в силах» с ярко-красным ромбом, с ярко-красным внешним
квадратом и с ярко-синим овалом. Одежда Спаса темно-вишневая, разделана
золотыми ассистами. Лик, руки, ноги Спаса написаны благородной охрой.
Икона «Спас в силах» стояла в темном углу церкви, где я ее и взял. По своему
же назначению она есть не что иное, как средник от большого деисусного чи
на, который составлял некогда основу иконостаса в деревянной церкви наш
его села. По яркости, по красоте этой иконы можно представить себе и красо
ту всего деисусного чина, а представив себе весь чин, сияющий то красными,
то синими, то желтыми красками, можно вообразить себе и сам интерьер наше
й деревянной церкви тогда, в пятнадцатом, шестнадцатом и в семнадцатом в
еках, когда иконы висели еще без металлических окладов.
Приходя в колхозный склад за мясом или за чем-нибудь еще, я всегда смотрю
на то место, где висело в течение последнего столетия удивительное произ
ведение русской живописи, прошедшее через века и только чудом не раздели
вшее судьбу своих соседей.

* * *

Как нетрудно понять, случаев и разных эпизодов в моем начинающем собират
ельстве было больше, чем здесь рассказано. Но всего не расскажешь. Может б
ыть, некоторое представление о собирательстве этого рода получилось у ч
итателей, этого и довольно.
Повторю, заглянув на первые страницы этих записок, что говорил мне о соби
рательстве Павел Корин:
Ц Это ведь не так просто и требует больших денег. Первый состав моего соб
рания был другой. А потом происходил отбор. Вместо пяти плохих икон доста
нешь себе одну среднюю. Вместо трех средних достанешь себе одну хорошую.
Вместо трех хороших приобретешь одну высшего класса, одну удивительную
и прекрасную икону. Мне понадобилось сорок лет, чтобы составить это собр
ание.
Моему собирательству сейчас, когда я заканчиваю эти «Записки», пошел сед
ьмой год. Состав собрания у меня самый первый, и боюсь, что мне трудно буде
т пойти по стопам пусть и мудрого, пусть и опытного Павла Дмитриевича. Как
я смогу расстаться с иконой, хотя бы и средней, если она для меня не просто
ее качество, ее выразительность, но и дождь, под которым промок, пока проби
рался по проселку, и бригадир, с которым разговаривал, и старуха, у которой
выпрашивал, а главное Ц радость, когда вез находку и привез домой.
Мне очень понятны рассуждения на этот счет давнего московского собират
еля А. П. Бахрушина, написавшего любопытную книгу под названием «Кто что с
обирает». Этими рассуждениями его я закончу, пожалуй, свои «Записки»:
«Он собрал огромную и действительно хорошую библиотеку; помещена же она
у него… в деревянной старой даче, так что очень рискует погибнуть от огня,
к тому же не застрахована. Я сам не страхую ни книг, ни собрания. Я смотрю на
это так: раз человек собирает что-либо, влагает в свое собрание душу свою,
то сохрани Бог, если все это погибнет от огня, Ц никакие деньги, полученн
ые от страховки, не пополнят того, что занимало сердце человека, Ц не поп
олнит его осиротевшую душу, не воротит его собрания! И начни человек соби
рать те же книги, ту же бронзу, картины, монеты и т.д. Ц он того же не соберет
, и будет у него собрание, пожалуй, со временем и не хуже первого, но первого
, на котором он учился, на которое тратил лучшие годы своей жизни, с которы
м связано столько воспоминаний (потому что всякая книга и вещь имеет сво
ю историю, и, как бы ни велико было собрание, истинный любитель помнит, с уд
овольствием вспоминает обстоятельства покупки той или иной вещи и редк
ой книги), Ц того собрания уже не будет и никакими деньгами его не вороти
шь».

1969 г.


ПОСЛЕСЛОВИЕ АВТОРА

Иногда бывает полезно перечитать свои собственные прежние книги. Кое-чт
о изменилось в тебе и в твоем отношении к миру, кое-что изменилось и в само
м мире.
Значит ли это, что прежнюю книгу нужно приспосабливать путем переработк
и и правки к твоему новому психологическому состоянию и к новому состоян
ию окружающей нас быстротекущей действительности?
Этот вопрос решается по-разному. Пушкин категорически заявил, что никог
да не мог изменить раз им написанное. Горький мечтал переписать ранние р
омантические рассказы. Все горьковеды, просто литературоведы и просто ч
итатели сходятся сейчас на одном: «Как хорошо, что он этого не сделал». Лео
нид Леонов переписал недавно свое раннее произведение Ц роман «Вор». Зн
ачит, в литературе бывают разные случаи.
Но все же переделывать несколько лет спустя написанное, изданное и дошед
шее до читателя (не считая очевидных ошибок и погрешностей) Ц не равноце
нно ли тому, как если бы время от времени ретушировать и переретушироват
ь фотографию (а если угодно Ц подписывать живописный портрет), по мере то
го как внешность оригинала изменяется под воздействием событий и време
ни?
На мой взгляд, это в равной степени касается и художественной прозы, где ж
ивут, действуют вымышленные герои, обращающиеся в вымышленной обстанов
ке, и прозы документальной, когда не изменены даже имена героев, не говоря
уж о названиях городов, деревень, заводов, музеев и вообще всех, так сказат
ь, имен собственных.
На болгарских дорогах, по которым я ездил в 1964 году, возникли новые заводы и
, может быть, даже города. Изменились судьбы людей, их должности и посты.
В «Письмах из Русского музея» я сожалел, что в Москве снесена «Триумфаль
ная арка». Теперь она восстановлена на Кутузовском проспекте.
Умер, упоминавшийся мною главный нумизмат Русского музея Александр Але
ксандрович Войков.
На страницах «Черных досок» я только еще мечтаю приобрести хорошего «Ге
оргия Победоносца», а теперь я его приобрел.
Вспоминаю также Ц для примера, Ц что в другой книге, во «Владимирских пр
оселках», почти целую главу я посвятил деревянной Никольской церковке, ч
то стояла тогда в селе Глотове, недалеко от Юрьева Польского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21