В то время кое-что
из Аннинской церкви перенесли к нам в Петроково. Ну и правда, старинное. Я
не понимаю, но и мне видать.
Ц Где же оно?
Ц Все тут, в этой братской могиле, Ц кивнул председатель на позолоченны
й холм. Ц Статуя одна была. Из Аннина. Выше меня ростом, метра два. Из цельн
ого бревна вытесана. Мужик с бородой сидит и щеку ладонью подпер, как печа
лится. На ногах кандалы. Интересная была статуя.
Мы начали ворошить щепу. Стали попадаться нам то обрубок руки, то половин
а бороды, то глаз.
Из-под вороха я вытащил небольшой квадратный «праздничек», а именно «Вх
од в Иерусалим». По иконе, написанной на тонкой доске, было тяпнуто топоро
м с обратной стороны. Доска переломилась, но толстая холстина (паволока), н
аклеенная с лица, удержала на себе обе половинки. Я крепко стиснул дощечк
у на переломе, и она сошлась. У меня в руках оказалась цельная в общем-то ик
онка, только с грубым шрамом, потому что краска на изгибе паволоки осыпал
ась. Покопавшись, я извлек из щепы еще семь «праздников». Все они были одно
типно изранены, но все в конце концов составились и соединились, как сост
авляется, вероятно, при переломе кость человеческого бедра.
Ц Что-то оплошали ваши плотники, Ц сказал я председателю. Ц И потом, гд
е же еще четыре иконки? Их, таких же точно, должно быть двенадцать?
Ц Четырех нет. Бабы по домам растащили. А недорублены они потому, что их р
убили не плотники, а рубил сам представитель культуры из района. Когда он
осматривал церковь, налетели бабы. Наскочили как раз на эти картинки, они
маленькие, а красивые. Ишь ты, на ишаке едет… Начали их бабы хватать. Чтобы
не досталось бабам, представитель взял топор и давай тяпать. Известно, у р
айонного работника ни сил, ни сноровки. Вот они и получились пораненные. А
кабы наши-то плотники… Разве бы… Тут бы не то что… Да вы и сами видите Ц до
бросовестная, чистая работа.
Эти «праздники» оказались не древние, но я все-таки их храню.

10

Прощаясь с председателем на папертях Петроковской церкви, мы стали расс
прашивать дорогу: нельзя ли проехать прямее, чем мы ехали в эту сторону. Пр
едседатель сказал:
Ц А что же вы, разве не хотите посмотреть Волосовский монастырь? Здесь ве
дь близко.
В детстве от отца, который любил путешествовать на своем Голубчике, запр
яженном в телегу, я много раз слышал, что есть где-то Волосовский монастыр
ь. Но тогда мне казалось, что он где-нибудь на краю света.
До сих пор я считал, что русская, церковная, монастырская архитектура хор
ошо смотрится, если она вознесена на холм, на высокий берег реки или вовсе
на гору. Стоишь у подножья колокольни и видишь, как стремительно она вонз
ается в синеву неба, и оттого, что плывут над ней белые облака, кажется, что
колокольня падает. Если же смотришь на многокупольную армаду собора, то
ощущения падения не бывает. Представляется, что все сверкающее белизной
и сияющее золотом сооружение плывет в облаках, а облака, напротив, неподв
ижны и только сторонятся, пропуская плывущее золотисто-белое чудо.
Я не бывал тогда еще в Псково-Печорской лавре, которая вся расположена в г
лубочайшем овраге, не видел с высокого берега Днестра монастырь в Молдав
ии, который смотрит с птичьего полета, поэтому вид Волосова поразил меня.

Мы выехали на высокий холм. Взгляду открылась глубокая и широкая лощина.
Строго говоря, было две лощины, и они пересекали друг дружку, образуя крес
т. В крестовине было самое большое понижение местности, и в этом-то месте
стоял игрушечный белый монастырь. Со склонов сползали к нему синеватые т
уманы лесов. Рядом с ним сверкала извилистая речка. Сама архитектура пол
утонула в мирной и тихой зелени.
Что за вздор, подумали мы, что за идиллия посреди нашей суровой повседнев
ной действительности. Но опасения оказались преждевременными. Вблизи, н
апротив, все говорило о том, что будто шли здесь некоторое время ожесточе
нные бои, потом обе сражающиеся стороны отступили, но поле боя так и остал
ось неприбранным. Трупов, конечно, не было. Однако общая захламленность, р
азрушенность некоторых частей архитектуры, оббитость стен, многочисле
нные временные заплатки на зданиях, обезглавленность церкви, трактор, на
поминающий подбитый танк, рассыпанная поленница дров, автомобильные ба
ллоны, валяющиеся в беспорядке, Ц все это говорило о том, что столкновени
е двух противоборствующих сил действительно произошло.
Мы ходили по бывшему монастырю, стремясь проникнуть в какую-нибудь двер
ь. Но все было закрыто и заколочено. В поисках, куда бы заглянуть, мы спусти
лись по узкой лестнице. Ободранная дверь производила не совсем мертвое в
печатление. Мы постучались. Скрипучий голосочек послышался из-за двери.
Потянув дверь на себя, мы убедились, что она не заперта, что вообще, должно
быть, не запирается, потому что нет у нее ни проушин для замка, ни личины. По
шарив в темных подвальных сенцах, мы нашли вторую дверь и оказались в ком
натке: четыре шага в длину, четыре в ширину.
Когда пригляделись после дневного света, увидели, что попали не то в мале
нькую церковку, не то в монастырскую келью. Посреди кельи стоял аналой, а н
а нем лежала раскрытая церковная книга. Стены комнаты увешаны иконами в
металлических окладах и без окладов. Иконы стояли и на окне, поднятом оче
нь высоко. Высота комнаты никак не соответствовала ее площади. Окно было
проделано в монастырской стене, толщиной в полтора метра: на окне хватал
о места, чтобы поставить иконы. Аналой был закапан желтым воском от дешев
ых свеч, огарочек теплился перед раскрытой книгой. Несколько лампад мерц
али пред иконами. В комнате были еще табуретка и узкая железная койка.
Перед огарочком, перед раскрытой книгой стояло крохотное согбенное сущ
ество, одетое в черное и трясущееся невероятной тряской. Тряслась вся ст
арушка: тряслись ее руки, ее плечи, ее голова, тряслась нижняя губа, трясся
язык, которым старушка пыталась что-то нам сказать. Все-таки оказалось, ч
то со странной обитательницей оригинальной комнаты можно разговариват
ь.
Ц Одна я живу здесь, одна-одинешенька. Монашка я. Все здесь нарушено, а я о
сталась. Обжила себе келийку, да и скриплю. Ничего, пока не трогают. Зовут-т
о? Матерью Евлампией меня зовут. В миру? Эх, люди добрые, давно это было, не с
тоит и вспоминать. В миру-то я была Катерина. Вот достались мне на хранени
е иконы. Живу, сохраняю. Теплю негасимые огоньки.
Ц От кого достались? Кто поручил вам эти иконы хранить?
Ц Как от кого? От Бога. Бог мне поручил, а я храню.
Ц Значит, что же, это вроде как ваше основное дело на земле, ваш главный до
лг?
Ц Других дел у меня вовсе нет. Одно только дело и есть: пока жива, огоньки п
еред иконами теплить. Погасну я, погаснут и огоньки.
Ц Откуда у вас иконы?
Ц Иные из монастырского храма, иные из Аннина. В Аннине старинная, благол
епная церковь была. Когда ее ломали, много икон в Петроковскую церковь пе
ревезли, а я выпросила себе Казанскую Божью Матерь, да архангела Михаила,
да еще вот Николая Угодника. Николай-то чудотворный, вся округа его почит
ала, а теперь он достался мне. В Петрокове церковь цела и служит. Мне бы над
о сходить для очищения грехов, помолиться, но сами видите, никуда я не гожу
сь, и в Петрокове мне уж не побывать.
Ц Мать Евлампия, в Петроково вам идти незачем. Церковь там закрыли, а ико
ны все изрубили топором. Мы только сейчас оттуда, так что спите себе споко
йно.
Как всплеснула руками мать Евлампия. И всхлопнули бы ладошки, но из-за тря
ски ладошка на ладошку не пришлась, и хлопочка не получилось. Монашка пов
ернулась старческим трясущимся личиком к образам и начала креститься, ш
епча про себя:
Ц Господи, прости ты их, неразумных, не ведают, что творят.
Бабка разрешила, и я неторопливо разглядел все иконы, развешанные по ком
нате. Правда, снимать иконы с гвоздиков было неудобно, и, таким образом, пр
ишлось довольствоваться разглядыванием только лицевой стороны икон. Н
о те иконы, которые не были повешены, а просто стояли на монастырском окне
, я брал в руки и разглядывал как хотел.
Одна из этих стоящих на окне икон была для меня. Это был архангел Михаил, и
зображенный в рост. Высота доски около метра, ширина сантиметров сорок. Д
оска сильно прогнута, черна как уголь, на ней грубые следы обработки скре
бком, кое-где дырочки от шашеля. Шпонки узкие, сквозные, близко к торцам. Да
и зачем подробности, доска была шестнадцатого века, и сомневаться в этом
было нельзя. Однако архангел на иконе написан в конце девятнадцатого сто
летия. Голубая масляная краска, неинтересная реалистическая живопись. Н
адо бы тут же и попросить икону у матери Евлампии, все равно она стоит у не
е на окне, не в числе, так сказать, основных ее образов. Но я так был поражен
самой комнатой, и самой старушкой, и нахождением ее в запущенном монасты
ре, и этой ее странной обязанностью: жечь негасимые огоньки перед образа
ми, пока в самой в ней теплится в общем-то не сильнее лампадного огонек, Ц
что язык не повернулся у меня попросить у нее архангела Михаила.
Два года спустя владимирский писатель Сергей Васильевич Ларин уговори
л меня поехать к его первой школьной учительнице. Ему надо было повидать
ся с ней, поговорить, повспоминать, потому что он собирался писать книгу о
своем детстве. Мы поехали.
Дорога у нас была веселая. То мы останавливались в селе, в котором Сергей В
асильевич родился, и заходили к его родственникам, и, конечно, отмечали пр
иезд писателя в родные места. То сидели на берегу реки, на траве, где Серге
й Васильевич некогда ловил пескарей. И тоже нельзя было уехать с такого з
наменитого места, не отметив. Выяснилось наконец, что учительница Сергея
Васильевича переехала теперь в другое место, неподалеку, правда, и мы мча
лись дальше к намеченной цели.
В конце концов оказалось, что учительница Сергея Васильевича живет в дер
евне в трех шагах от бывшего Волосова монастыря, посещение которого не у
спело изгладиться из моей памяти. Икону архангела Михаила я постоянно вс
поминал. Доска шестнадцатого века жила в моем воображении вместе со след
ами скребка и дырочками от шашеля. Я часто жалел, что поскромничал тогда и
не попросил икону у матери Евлампии. Но я ведь был уверен, что монашка ни з
а что не рассталась бы с иконой. Я знал, что самое последнее и безнадежное
дело выпрашивать икону у богомольной старушки.
Путешествие наше было веселым, и в Волосово мы приехали к вечеру. Учитель
ница Сергея Васильевича в это время смотрела в сельском клубе кино. Пока
за ней сходили, пока попили чаю с вареньем, пока Сергей Васильевич разгля
дывал альбом со школьными фотографиями, завечерело окончательно.
Мысль навестить еще раз старушку между тем не давала мне покоя. Я, правда,
не был уверен, жива ли она и живы ли ее огоньки, но быть в двух шагах и не взг
лянуть еще раз на архангела Михаила я не мог.
Я рассказал Сергею Васильевичу о своем прошлом приезде в Волосово, и Сер
гей Васильевич с энтузиазмом поддержал мою мысль навестить мать Евламп
ию.
Впотьмах мы спустились все по той же лесенке, и я опять потянул на себя две
рь, и мы открыли вторую дверь, и увидели огоньки, и увидели мать Евлампию, с
тоящую пред аналоем все в том же положении, как и два года назад, словно он
а за это время не ложилась спать, не сидела на табуретке и вообще не меняла
позы. Исправно несет свое дежурство на земле мать Евлампия.
Монашка услышала наш приход, прервала молитвы и начала разжигать толсту
ю стеариновую свечу. Когда свеча разгорелась, я увидел, что и облик старуш
ки нисколько не изменился.
Нам, тем, кто помоложе, кажется, что если пошла жизнь на убыль, под уклон, зна
чит, каждый день должен что-нибудь разрушать, разъедать, сводить на нет. Н
о потом смотришь, человек скрипит и скрипит. Проходят годы, а он все такой
же, ни хуже, ни лучше. Видимо, перед самым финишем выходит организм на неку
ю ровную прямую, все приходит в равновесие. В горестное, конечно, равновес
ие, но так и держится. По крайней мере, для бабки Евлампии два года прошли м
имо. Я хотел навести старушку на воспоминания.
Ц Помните, мать Евлампия, мы заезжали однажды летом, два года назад?
Ц Стара я стала. Может, и помнила бы, Ц стара.
Сергей Васильевич был независим от бабки, был не связан с архангелом Мих
аилом, стоящим на окне, и чувствовал себя более свободно. Он был редакторо
м областной газеты, в нем билась практическая журналистская жилка. Он то
тчас начал расспрашивать старушку о быте, о будничных сторонах ее жизни.
Для меня оказалось важным только то, что она хранительница огоньков, а Се
ргею Васильевичу нужно было непременно узнать, на какие деньги живет ста
рушка, где берет продукты, каков ее месячный бюджет, кто за ней ухаживает.

Ц Ходят. Из деревень женщины ходят. Кто кусочек хлебца принесет, кто саха
рку, кто гривенничек. А много ли я съем? Что твой воробей.
Разговор на бытовые темы быстро сблизил старушку и Сергея Васильевича. Я
видел, что авторитет моего друга растет на глазах. Почувствовав благопр
иятность обстановки и зная, что второго столь блестящего случая не будет
, я неожиданно спросил:
Ц Мать Евлампия, может быть, вы отдали бы мне вон ту икону? Ту, что стоит на
окне без дела.
Я спросил и ждал обыкновенных после такого вопроса слов:
Ц Что ты, миленький, Бог с тобой, разве иконы отдают, разве их из дому вынос
ят? И как это я могу отдать, если мне поручено хранить до скончания века?
А так как я знал к тому же с прошлого раза, кем именно поручено, то и просил б
ольше для своего спокойствия, нежели с надеждой на результат. Но мать Евл
ампия спокойно спросила:
Ц А ты не выбросишь?
Ц Как можно, мать Евлампия!.. Али мы…
Трясущееся личико повернулось к Сергею Васильевичу.
Ц Как посоветуете, отдать ему архангела Михаила?
Ц Не сомневайся, бабушка, отдавай, В хорошие руки попадет твоя икона, он п
онимает.
Ц Ну что ж, видно, так Богом положено, бери.
От Волосова мы отъехали с зажженными фарами. В их лучах по извилистой дор
оге появлялись и пропадали то колосья ржаного спелого поля, то придорожн
ый куст, то травянистый косогор, то бревенчатый мосток, то быстротечная р
ечка.

Сергей Васильевич никогда не видел, как это так, из-под одних красок могут
появиться совсем другие. Он недоверчиво слушал мой рассказ о слоях живо
писи на иконах и, в частности, совсем не верил, что под голубым архангелом,
добытым нами, окажется другой архангел, древний, ярко-красный.
Мне хотелось удивить Сергея Васильевича и показать ему воочию, как из-по
д голубого будет появляться ярко-красное. А не появиться оно не могло. Слу
чай подвернулся, можно сказать, классический. Безошибочно древняя доска
и очевидная молодость масляной живописи. Надо знать еще, как легко размя
гчается от растворителя масляная краска, как эффектно она взбухает под ф
ланелевой тряпочкой компресса, как легко снимается ватой или скальпеле
м и какой сразу чистый и яркий остается на месте компресса прямоугольнич
ек. Одним словом, я хотел показать Сергею Васильевичу фокус, будучи увере
н в его успехе и предвкушая этот успех.
На другой день, позавтракав, мы приступили к священнодействию.
Бережно положили икону на стол кверху живописью, обтерли ее чистой ватко
й, расставили склянки, баночки, разложили скальпели, пинцет, гирьку и даже
шприц, хотя он здесь никак не мог понадобиться: никаких вспученностей на
иконе не было. Я выбирал только место, куда поставить компресс, чтобы прои
звести наибольшее впечатление.
Для начала я выбрал верхнее поле иконы, а именно то место, где было написан
о церковнославянскими буквами: «Архангел Михаил». Я видел насквозь. Гляд
я на грубую жирную надпись, я видел под ней изящные, четкие, несколько смещ
енные, по сравнению с верхними, буквы и не по синему фону, а по охре. Я это ви
дел и поэтому поставил компресс на буквы. Всю надпись мой компресс захва
тить не мог, да и не было нужды. Но все же из-под одной жирной, неряшливой бу
квы по синему должна была появиться другая, легкая и породистая буква по
охре.
Как я и предполагал, масляная краска размякла быстро.
Ц Ну, Сергей Васильевич, теперь смотри. Показываю фокус. Что мы видим пер
ед собой? Мы видим масляную живопись девятнадцатого века. Мы видим букву
намалеванную зеленым по синему. Сейчас я сделаю красивый жест Ц и что мы
увидим тогда? Тогда мы увидим шестнадцатый век, мы увидим ту же букву, толь
ко написанную другим мастером и, следовательно, по-другому. Красивые чер
ные линии будут сочетаться с охрой. Итак, я беру вату, сворачиваю ее в туго
й тампон, окунаю ее в растворитель, подношу к иконе и…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21