Константин принял присягу Николаю и в Варшаве стали
считать Императором Николая, а в Петербурге настоящий наследник престола
присягнул Константину и в Петербурге был объявлен Императором Константин.
Весьма показательно, что первым присягу Константину принес корпус
военных поселений. Он оправдал возлагавшиеся на него Императором
Александром надежды. 3 декабря Великий Князь Николай Павлович писал
Императору Константину:
"Донесение о выполнении присяги поступило сначала от Корпуса военных
поселений..."
И в следующем письме:
"Граф Аракчеев, - писал 3 декабря своему брату Константину, -
вступил в исправление своих обязанностей: он и его Корпус также выполнили
свой долг.
Ваш покорный Николай".
"Таким образом, в те тревожные дни, наполненные растерянностью,
сомнениями, ложными слухами и паникой, в дни предшествовавшие бунту
декабристов, поселенные войска во главе с Аракчеевым, первыми в России
принесли присягу, подведя этим под колеблющееся здание монархии, прочную
базу, находившейся в крепких руках, спокойной, надежной и прекрасно
дисциплинированной воинской силы. И уже только этим, кроме всего
остального, поселенные войска блестяще оправдали свое существование и
вызвавший их к жизни замысел Императора Александра I.
В тревожный и опасный для Императора день 14 декабря 1825 года -
день военного бунта декабристов - граф Аракчеев находился безотлучно в
Зимнем Дворце, в непосредственной близости к Государю.
Факт нахождения Алексея Андреевича в этот день в Зимнем Дворце
"историографы" объяснили его боязливостью! Не будь графа в этот день в
Зимнем Дворце - "историографы" выдали бы ему аттестат в трусости за то, что
его не было в такой момент около Императора. Такова природа клеветы и
зависти". (5)
Вся эта сумятица в значительной степени создалась благодаря
странному поведению Государственного Совета, члены которого после вскрытия
конверта с манифестом Александра I о назначении Наследником престола
Николая I, сделали вид, что они не поняли, "как поступить" "в данном случае
и в полном составе отправились к Николаю I", "желая узнать его мнение", то
есть переложить всю ответственность за принятое решение на него.
История с завещанием Александра I носит настолько странный характер,
что можно предполагать, что к ней приложили руку масоны из числа высших
придворных, заинтересованные в успехе заговора декабристов.
"Цесаревич Константин, - указывает В. Иванов, - бросает упрек членам
Совета (Государственного Совета) в их глупости, но к сожалению здесь была
не глупость, а измена, темная масонская измена, определенное намерение
создать сумятицу и замешательство и совершить кровавый Государственный
переворот". (6)
Х. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ПОДГОТАВЛИВАЛИ БУНТ НА СЕНАТСКОЙ ПЛОЩАДИ
Император Николай вступил на престол с тревогой в душе. Только
накануне им было получено из Таганрога донесение о существовании заговора в
войсках. Военный генерал-губернатор граф Милорадович уверял правда его, что
в столице все пройдет спокойно, но Николай плохо верил в это.
"В ночь с 13 на 14 декабря Николай I предстал перед собранными
командирами военных частей и сказал им: "Господа, не думайте, что утро
пройдет без шума: возможно, что и Дворец будет под угрозой и я не могу
заранее принять нужные меры; я знаю, что есть волнения в некоторых полках,
но лишь в решающий момент я смогу решить на какие части я могу
рассчитывать: до того времени я не смогу измерить размер зла. Но я спокоен,
потому что моя совесть чиста. Вы знаете, господа, что не я искал короны; я
не нашел в себе ни нужных талантов, ни опыта, чтобы нести этот тяжелый
груз; но если Господь его на меня возложил, также как воля моих братьев и
законы Государства, я сумею ее защитить и никто во всем свете не сможет ее
у меня вырвать. Я знаю свои обязанности и знаю как их защитить; Император
Всероссийский в случае нужды доложен умереть с мечем в руке. Во всяком
случае, не зная как мы переживем этот кризис, я поручаю вам моего сына. Что
же касается меня, будь я императором лишь на час, я сумею доказать, что я
достоин этого звания". (7)
И Николай Первый оправдал звание Императора в первые трагические
минуты своего царствования. Когда ганноверский посланник Дернберг попросил
Императора разрешения присоединиться к его свите, Царь ответил: "Это
событие, дело семейное в котором Европе нечего вмешиваться".
В 1825 году было невозможно двинуть русского солдата иначе, как
взывая к его преданности царю: лишь подлогом удалось поднять войска утром
14 декабря. Капитан А. Бестужев сказал Гренадерам гвардии:
"Нас обманывают, Константин меня к вам прислал. Если вы верите в
Бога, вы откажетесь присягать другому царю, нежели тому, которому вы
поклялись в верности двадцать дней тому назад".
Лейтенант Арбузов объявляет гвардейским морякам:
"Целая армия стоит в окрестностях столицы и нас уничтожит, если мы
присягнем Николаю".
Почему декабристы для того чтобы привлечь в свои ряды солдат
прибегли к постыдному обману? М. Цейтлин дает в своей книге "Декабристы"
такое же объяснение, как и Грюнвальд:
"Отечественная война, несомненно, развила солдата, сделала его
сознательнее и умнее. Но чем сознательнее он был, тем крепче он держался за
свои убеждения, тем честнее служил Империи и Государю Императору. Поэтому
заранее была обречена на неуспех революционная пропаганда и необходим был
обман, чтобы повести его на мятеж. Если сказать солдату, что от него
требуют второй, незаконной присяги, что истинный Государь томится где-то в
цепях, а захватчик собирается отнять у него престол и если скажут все это
люди, которым он доверяет, добрые и любимые офицеры, то он поверит и будет
сражаться за правое дело. И горький обман этот во имя и для блага народа
придумал чистый душой(!) поэт! Такова трагедия идеалистов: беспомощные в
жизни, они хотят перехитрить ее, берут на себя во имя своих идей тягчайшие
грехи, как взял Рылеев грех обмана почти что детей - солдат".
Эта оценка тем ценнее, что ее сделал не русский, а еврей,
доброжелательно относящийся к "героям" 25 декабря.
Якубович советовал разбить кабаки, подстрекнуть чернь на грабежи.
Александр Бестужев в день восстания бесстыдно лгал солдатам Московского
полка: "Ребята! Вас обманывают: Государь не отказался от престола, он в
цепях. Его Высочество шеф полка Михаил Павлович задержан за четыре станции
и тоже в цепях" и т.д., в таком же духе.
Врали безбожно и члены Союза Соединенных Славян. Один из Борисовых
организаторов общества "говорил о несуществующих членах среди всех
славянских народов, о каком то мифическом члене - сербском графе
Макгавли". (8)
Сергей Муравьев в Василькове тоже врал о том, что Константина лишили
трона.
Декабристы не могли обойтись без революционной хлестаковщины. М.
Бестужев-Рюмин говорил членам общества Соединенных Славян о том, что в
Москве обществу предано 300 чиновников.
XI. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ ВОССТАНИЯ
"Толпа кричала: "Ура, Константин!", "Ура, Конституция!", но ничего
не предпринимали, потому что ждали вожаков".
К великому счастью, вожаков у масонско-дворянского бунта не
оказалось.
В решительный момент главари заговора не проявили той твердости
духа, которую проявил Николай I. Некому было взять на себя инициативу. Ни
Рылеева, ни Якубовича на площади, среди восставших не оказалось.
М. Цейтлин дает "диктатору" князю Трубецкому следующую
характеристику: "...в один и тот же день изменил он и Николаю, и своим
товарищам по обществу"
Побродив вокруг площади князь Трубецкой пошел присягать Николаю I.
Помощник диктатора Булатов "тоже не пришел на площадь и бродил по близости
в бесплодных сомнениях, подходя иногда на расстоянии нескольких шагов к
Николаю, и мучительно, и бессильно порывался убить его".
Якубович в день восстания ведет себя так: встретив Николая I он
попросил его нагнуться и не выстрелил, а прошептал на ухо:
"- Я был с ними и явился к Вам, - но порывался убить его".
Якубович вызывался уговорить мятежников, но подойдя к восставшим, он
сказал:
"- Держитесь, вас сильно боятся".
И сказав это трусливо исчез в толпе.
Николай I не хотел применять силу. Его с трудом уговорили вызвать
артиллерию. Когда его убеждали открыть огонь по восставшим, он отвечал:
"Что же вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования обагрил кровью
моих подданных". - "Да, отвечали ему, чтобы спасти Империю".
Эти слова Николая I подтверждают Толь, Васильчиков и Сухозанет.
"План Императора был: выиграть время, локализировать восстание
Сенатской площадью и постараться обойтись без кровопролития. Он все время
посылает кого-нибудь, чтобы уговорить восставших, но Милорадович и Штюрлер
убиты Каховским. Наконец он посылает митрополита С.-Петербургского
Серафима, но его встретили насмешками и бранью. "Довольно лжи, - кричит
Каховский, - возвращайся на свое место в церковь". Обращаясь к последнему,
владыка, поднимая крест, спрашивает:
"Это не внушает тебе доверия?"
В ответ Каховский, трижды убийца, целует крест. "Достоевский не
выдумал бы ничего лучшего", - восклицает Грюнвальд.
Николай I переживал в это время ужасную драму. Он говорит Дернбергу:
"Можно ли быть более несчастным? Я делаю все возможное, чтобы убедить их, а
они не хотят ничего слушать".
Только один Каховский глупо и зверски мясничал. Предоставим опять
слово М. Цейтлину.
"Пуля, пущенная "шалуном", пуля Каховского, отлитая им накануне,
убила героя Отечественной войны Милорадовича. Командир Лейб-Гренадеров
Штюрлер пытался уговорить гренадер, "но Каховский одним выстрелом прекратил
его мольбы и речи".
Кюхельбекер выстрелил в Великого Князя Михаила. Стрелял в генерала
Воинова, сопровождавшего Милорадовича.
Жизнь Великого Князя Михаила Павловича была спасена лишь благодаря
трем матросам, успевшим выбить пистолет из рук Кюхельбекера.
Милорадович и Каховский! Даже неудобно сравнивать эти два имени.
Один прославленный патриот и мужественный воин, второй - фантазер и
государственный преступник, кончивший жизнь на виселице. Но упорная клевета
фанатических врагов русской государственности, приверженцев социального
утопизма разных мастей, сделала свое черное и несправедливое дело.
Имя национального героя Милорадовича забыто, а имя его убийцы
пользуется почетом среди широких кругов русского народа. Разве это не
страшно?
Принц Евгений Вюртембергский, передавший умиравшему Милорадовичу
письмо императора Николая I, пишет в своем письме:
"На высказанное мною сердечное сожаление по поводу его положения, с
выражением надежды на сохранение его дней, он возразил: "Здесь не место
предаваться обольщениям. У меня антонов огонь в кишках. Смерть не есть
приятная необходимость, но Вы видите, я умираю, как и жил, прежде всего с
чистой совестью".
По прочтении письма он сказал:
"Я охотно пожертвовал собою для императора Николая. Меня умиляет,
что в меня выстрелил не старый солдат". Тут он прервал разговор. "Прощайте
Ваша Светлость. На мне лежат еще важные обязанности. До свидания в лучшем
мире". Это были его последние слова, когда я уходил, его меркнувшие глаза
бросили на меня последний дружеский взгляд".
Так умер герой Отечественной войны, граф Милорадович, первая жертва
российского политического фанатизма.
Ганноверский посланник Дернберг пишет о Имп. Николае I: "В эти
ужасные минуты, он показал хладнокровие и присутствие духа, которые
приводили в восхищение зрителей".
Принц Евгений вспоминает: "Император проявил в этом тяжелом
положении много храбрости и присутствия духа".
Андрей Болотов, стоявший в толпе любопытных и находящийся в
непосредственной близости к Императору, также вспоминает о мужестве Николая
I.
Даже ненавидевший императора Николая I, потомок французских
якобинцев, Кюстин пишет: "Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед
ними... Он был настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в
галоп". "Он был очень бледен, но ни один мускул не дрогнул в его лице. А
смерть ходила около него. Заговорщики ведь указали его как свою первую
жертву. Драгунский офицер, странного вида, с обвязанной головой, уже
подходил к Царю и говорил с ним по дороге от Зимнего Дворца к Сенату. Это
был Якубович, раненый в голову который хвастался тем, что он был готов
убить всех тиранов. Другой заговорщик, Булатов, держался около Императора,
вооруженный пистолетом и кинжалом..."
Каховский на допросе сказал Николаю I: "Слава Богу, что вы не
приблизились к каре: в моей экзальтации я первый бы выстрелил в вас".
С. Волконский, потомок одного из декабристов, сообщает в книге "О
декабристах": "Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная
попытка раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких
корней. Народ не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из
побуждений слепой дисциплины, либо даже под туманом недоразумения: они
кричали "Да здравствует Конституция", но многие думали, что "Конституция"
есть женский род от слова "Константин" и что этим обозначается жена
Великого князя Константина Павловича..."
И не любившие Николая I, - по словам Зайцева, - "не могли отрицать,
что 14 декабря показал он себя властелином. Личным мужеством и таинственным
ореолом власти действовал на толпу. Он - Власть... "Это Царь". Вожди
мятежников могли быть и образованней его и много было правильного в том,
что они требовали, но у них не было ни одного "рокового человека", Вождя.
Николай Вождем оказался и победил". (9)
* * *
Декабристы хотели, сознавали они это или не сознавали, довести
начатое Петром I разрушение русской монархии до своего естественного конца.
Д. С. Мережковский правильно отмечает в статье, посвященной 100-летию со
дня восстания декабристов: "...Между Пушкиным и Петром - вот их место.
Недаром, именно здесь, на Петровской площади, у подножия Медного Всадника,
начинают они восстание, как будто против него.
Добро Строитель чудотворный!
Ужо тебя...
Как будто уничтожают его, а на самом деле, продолжают..." (10)
XI. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ СЛЕДСТВИЯ
I
Николай Первый взял в свои руки следствие о заговоре декабристов,
чтобы узнать самому лично цели и размах его. После первых же показаний ему
стало ясно, что здесь не имеет место простой акт непослушания. Заговор не
был измышлением каких-то доносчиков, - это была реальность. Цель заговора
было уничтожение России такой, какой он себе ее представлял.
"Революция у ворот Империи, сказал он в эту трагическую ночь
Великому Кн. Михаилу, но я клянусь, что она в нее не проникнет, пока я жив
и пока я Государь милостию Божьей". И далее: "Это не военный бунт, но
широкий заговор, который хотел подлыми действиями достигнуть бессмысленные
цели... Мне кажется, что у нас в руках все нити и мы сможем вырвать все
корни". И еще: "Могут меня убить, каждый день получаю угрозы анонимными
письмами, но никто меня не запугает".
"С самого же начала я решил не искать виновного, но дать каждому
возможность себя оправдать. Это исполнилось в точности. Каждый, против
которого было лишь одно свидетельство и не был застигнут на месте
преступления, подвергался допросу; его отрицание, или недостаток
доказательств имели следствием немедленное освобождение."
"Это утверждение Николая I правильно, - пишет Грюнвальд. - Николай
испытывал удовольствие быть человеколюбивым, в особенности в начале
следствия. Он отказался признать вину, даже признанную, молодого князя
Суворова, юнкера Лейб-Гвардейского Конного полка. "Суворов не в состоянии
изменить своему Государю". Он отправляет к матери поручика Коновницына,
"чтобы она его высекла".
Николай I был убежден в необходимости применить суровые меры
наказания, но пытался исключить из числа наказуемых всех достойных
снисхождения. "Это ужасно, - пишет он Вел. Кн. Константину, - но надо,
чтобы их пример был бы другим наука, и так как они убийцы, их участь должна
быть темна". И дальше:
"Надо было все это видеть, все это слышать из уст этих чудовищ,
чтобы поверить во все эти гадости... Мне кажется надо поскорее кончать с
этими мерзавцами, которые, правда, не могут больше иметь никакого влияния
ни на кого, после сделанных ими признаний, но не могут быть прощены, как
поднявшие первыми руку на своих начальников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
считать Императором Николая, а в Петербурге настоящий наследник престола
присягнул Константину и в Петербурге был объявлен Императором Константин.
Весьма показательно, что первым присягу Константину принес корпус
военных поселений. Он оправдал возлагавшиеся на него Императором
Александром надежды. 3 декабря Великий Князь Николай Павлович писал
Императору Константину:
"Донесение о выполнении присяги поступило сначала от Корпуса военных
поселений..."
И в следующем письме:
"Граф Аракчеев, - писал 3 декабря своему брату Константину, -
вступил в исправление своих обязанностей: он и его Корпус также выполнили
свой долг.
Ваш покорный Николай".
"Таким образом, в те тревожные дни, наполненные растерянностью,
сомнениями, ложными слухами и паникой, в дни предшествовавшие бунту
декабристов, поселенные войска во главе с Аракчеевым, первыми в России
принесли присягу, подведя этим под колеблющееся здание монархии, прочную
базу, находившейся в крепких руках, спокойной, надежной и прекрасно
дисциплинированной воинской силы. И уже только этим, кроме всего
остального, поселенные войска блестяще оправдали свое существование и
вызвавший их к жизни замысел Императора Александра I.
В тревожный и опасный для Императора день 14 декабря 1825 года -
день военного бунта декабристов - граф Аракчеев находился безотлучно в
Зимнем Дворце, в непосредственной близости к Государю.
Факт нахождения Алексея Андреевича в этот день в Зимнем Дворце
"историографы" объяснили его боязливостью! Не будь графа в этот день в
Зимнем Дворце - "историографы" выдали бы ему аттестат в трусости за то, что
его не было в такой момент около Императора. Такова природа клеветы и
зависти". (5)
Вся эта сумятица в значительной степени создалась благодаря
странному поведению Государственного Совета, члены которого после вскрытия
конверта с манифестом Александра I о назначении Наследником престола
Николая I, сделали вид, что они не поняли, "как поступить" "в данном случае
и в полном составе отправились к Николаю I", "желая узнать его мнение", то
есть переложить всю ответственность за принятое решение на него.
История с завещанием Александра I носит настолько странный характер,
что можно предполагать, что к ней приложили руку масоны из числа высших
придворных, заинтересованные в успехе заговора декабристов.
"Цесаревич Константин, - указывает В. Иванов, - бросает упрек членам
Совета (Государственного Совета) в их глупости, но к сожалению здесь была
не глупость, а измена, темная масонская измена, определенное намерение
создать сумятицу и замешательство и совершить кровавый Государственный
переворот". (6)
Х. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ПОДГОТАВЛИВАЛИ БУНТ НА СЕНАТСКОЙ ПЛОЩАДИ
Император Николай вступил на престол с тревогой в душе. Только
накануне им было получено из Таганрога донесение о существовании заговора в
войсках. Военный генерал-губернатор граф Милорадович уверял правда его, что
в столице все пройдет спокойно, но Николай плохо верил в это.
"В ночь с 13 на 14 декабря Николай I предстал перед собранными
командирами военных частей и сказал им: "Господа, не думайте, что утро
пройдет без шума: возможно, что и Дворец будет под угрозой и я не могу
заранее принять нужные меры; я знаю, что есть волнения в некоторых полках,
но лишь в решающий момент я смогу решить на какие части я могу
рассчитывать: до того времени я не смогу измерить размер зла. Но я спокоен,
потому что моя совесть чиста. Вы знаете, господа, что не я искал короны; я
не нашел в себе ни нужных талантов, ни опыта, чтобы нести этот тяжелый
груз; но если Господь его на меня возложил, также как воля моих братьев и
законы Государства, я сумею ее защитить и никто во всем свете не сможет ее
у меня вырвать. Я знаю свои обязанности и знаю как их защитить; Император
Всероссийский в случае нужды доложен умереть с мечем в руке. Во всяком
случае, не зная как мы переживем этот кризис, я поручаю вам моего сына. Что
же касается меня, будь я императором лишь на час, я сумею доказать, что я
достоин этого звания". (7)
И Николай Первый оправдал звание Императора в первые трагические
минуты своего царствования. Когда ганноверский посланник Дернберг попросил
Императора разрешения присоединиться к его свите, Царь ответил: "Это
событие, дело семейное в котором Европе нечего вмешиваться".
В 1825 году было невозможно двинуть русского солдата иначе, как
взывая к его преданности царю: лишь подлогом удалось поднять войска утром
14 декабря. Капитан А. Бестужев сказал Гренадерам гвардии:
"Нас обманывают, Константин меня к вам прислал. Если вы верите в
Бога, вы откажетесь присягать другому царю, нежели тому, которому вы
поклялись в верности двадцать дней тому назад".
Лейтенант Арбузов объявляет гвардейским морякам:
"Целая армия стоит в окрестностях столицы и нас уничтожит, если мы
присягнем Николаю".
Почему декабристы для того чтобы привлечь в свои ряды солдат
прибегли к постыдному обману? М. Цейтлин дает в своей книге "Декабристы"
такое же объяснение, как и Грюнвальд:
"Отечественная война, несомненно, развила солдата, сделала его
сознательнее и умнее. Но чем сознательнее он был, тем крепче он держался за
свои убеждения, тем честнее служил Империи и Государю Императору. Поэтому
заранее была обречена на неуспех революционная пропаганда и необходим был
обман, чтобы повести его на мятеж. Если сказать солдату, что от него
требуют второй, незаконной присяги, что истинный Государь томится где-то в
цепях, а захватчик собирается отнять у него престол и если скажут все это
люди, которым он доверяет, добрые и любимые офицеры, то он поверит и будет
сражаться за правое дело. И горький обман этот во имя и для блага народа
придумал чистый душой(!) поэт! Такова трагедия идеалистов: беспомощные в
жизни, они хотят перехитрить ее, берут на себя во имя своих идей тягчайшие
грехи, как взял Рылеев грех обмана почти что детей - солдат".
Эта оценка тем ценнее, что ее сделал не русский, а еврей,
доброжелательно относящийся к "героям" 25 декабря.
Якубович советовал разбить кабаки, подстрекнуть чернь на грабежи.
Александр Бестужев в день восстания бесстыдно лгал солдатам Московского
полка: "Ребята! Вас обманывают: Государь не отказался от престола, он в
цепях. Его Высочество шеф полка Михаил Павлович задержан за четыре станции
и тоже в цепях" и т.д., в таком же духе.
Врали безбожно и члены Союза Соединенных Славян. Один из Борисовых
организаторов общества "говорил о несуществующих членах среди всех
славянских народов, о каком то мифическом члене - сербском графе
Макгавли". (8)
Сергей Муравьев в Василькове тоже врал о том, что Константина лишили
трона.
Декабристы не могли обойтись без революционной хлестаковщины. М.
Бестужев-Рюмин говорил членам общества Соединенных Славян о том, что в
Москве обществу предано 300 чиновников.
XI. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ ВОССТАНИЯ
"Толпа кричала: "Ура, Константин!", "Ура, Конституция!", но ничего
не предпринимали, потому что ждали вожаков".
К великому счастью, вожаков у масонско-дворянского бунта не
оказалось.
В решительный момент главари заговора не проявили той твердости
духа, которую проявил Николай I. Некому было взять на себя инициативу. Ни
Рылеева, ни Якубовича на площади, среди восставших не оказалось.
М. Цейтлин дает "диктатору" князю Трубецкому следующую
характеристику: "...в один и тот же день изменил он и Николаю, и своим
товарищам по обществу"
Побродив вокруг площади князь Трубецкой пошел присягать Николаю I.
Помощник диктатора Булатов "тоже не пришел на площадь и бродил по близости
в бесплодных сомнениях, подходя иногда на расстоянии нескольких шагов к
Николаю, и мучительно, и бессильно порывался убить его".
Якубович в день восстания ведет себя так: встретив Николая I он
попросил его нагнуться и не выстрелил, а прошептал на ухо:
"- Я был с ними и явился к Вам, - но порывался убить его".
Якубович вызывался уговорить мятежников, но подойдя к восставшим, он
сказал:
"- Держитесь, вас сильно боятся".
И сказав это трусливо исчез в толпе.
Николай I не хотел применять силу. Его с трудом уговорили вызвать
артиллерию. Когда его убеждали открыть огонь по восставшим, он отвечал:
"Что же вы хотите, чтобы я в первый день моего царствования обагрил кровью
моих подданных". - "Да, отвечали ему, чтобы спасти Империю".
Эти слова Николая I подтверждают Толь, Васильчиков и Сухозанет.
"План Императора был: выиграть время, локализировать восстание
Сенатской площадью и постараться обойтись без кровопролития. Он все время
посылает кого-нибудь, чтобы уговорить восставших, но Милорадович и Штюрлер
убиты Каховским. Наконец он посылает митрополита С.-Петербургского
Серафима, но его встретили насмешками и бранью. "Довольно лжи, - кричит
Каховский, - возвращайся на свое место в церковь". Обращаясь к последнему,
владыка, поднимая крест, спрашивает:
"Это не внушает тебе доверия?"
В ответ Каховский, трижды убийца, целует крест. "Достоевский не
выдумал бы ничего лучшего", - восклицает Грюнвальд.
Николай I переживал в это время ужасную драму. Он говорит Дернбергу:
"Можно ли быть более несчастным? Я делаю все возможное, чтобы убедить их, а
они не хотят ничего слушать".
Только один Каховский глупо и зверски мясничал. Предоставим опять
слово М. Цейтлину.
"Пуля, пущенная "шалуном", пуля Каховского, отлитая им накануне,
убила героя Отечественной войны Милорадовича. Командир Лейб-Гренадеров
Штюрлер пытался уговорить гренадер, "но Каховский одним выстрелом прекратил
его мольбы и речи".
Кюхельбекер выстрелил в Великого Князя Михаила. Стрелял в генерала
Воинова, сопровождавшего Милорадовича.
Жизнь Великого Князя Михаила Павловича была спасена лишь благодаря
трем матросам, успевшим выбить пистолет из рук Кюхельбекера.
Милорадович и Каховский! Даже неудобно сравнивать эти два имени.
Один прославленный патриот и мужественный воин, второй - фантазер и
государственный преступник, кончивший жизнь на виселице. Но упорная клевета
фанатических врагов русской государственности, приверженцев социального
утопизма разных мастей, сделала свое черное и несправедливое дело.
Имя национального героя Милорадовича забыто, а имя его убийцы
пользуется почетом среди широких кругов русского народа. Разве это не
страшно?
Принц Евгений Вюртембергский, передавший умиравшему Милорадовичу
письмо императора Николая I, пишет в своем письме:
"На высказанное мною сердечное сожаление по поводу его положения, с
выражением надежды на сохранение его дней, он возразил: "Здесь не место
предаваться обольщениям. У меня антонов огонь в кишках. Смерть не есть
приятная необходимость, но Вы видите, я умираю, как и жил, прежде всего с
чистой совестью".
По прочтении письма он сказал:
"Я охотно пожертвовал собою для императора Николая. Меня умиляет,
что в меня выстрелил не старый солдат". Тут он прервал разговор. "Прощайте
Ваша Светлость. На мне лежат еще важные обязанности. До свидания в лучшем
мире". Это были его последние слова, когда я уходил, его меркнувшие глаза
бросили на меня последний дружеский взгляд".
Так умер герой Отечественной войны, граф Милорадович, первая жертва
российского политического фанатизма.
Ганноверский посланник Дернберг пишет о Имп. Николае I: "В эти
ужасные минуты, он показал хладнокровие и присутствие духа, которые
приводили в восхищение зрителей".
Принц Евгений вспоминает: "Император проявил в этом тяжелом
положении много храбрости и присутствия духа".
Андрей Болотов, стоявший в толпе любопытных и находящийся в
непосредственной близости к Императору, также вспоминает о мужестве Николая
I.
Даже ненавидевший императора Николая I, потомок французских
якобинцев, Кюстин пишет: "Очевидцы видели, как Николай духовно рос перед
ними... Он был настолько спокоен, что ни разу не поднял своего коня в
галоп". "Он был очень бледен, но ни один мускул не дрогнул в его лице. А
смерть ходила около него. Заговорщики ведь указали его как свою первую
жертву. Драгунский офицер, странного вида, с обвязанной головой, уже
подходил к Царю и говорил с ним по дороге от Зимнего Дворца к Сенату. Это
был Якубович, раненый в голову который хвастался тем, что он был готов
убить всех тиранов. Другой заговорщик, Булатов, держался около Императора,
вооруженный пистолетом и кинжалом..."
Каховский на допросе сказал Николаю I: "Слава Богу, что вы не
приблизились к каре: в моей экзальтации я первый бы выстрелил в вас".
С. Волконский, потомок одного из декабристов, сообщает в книге "О
декабристах": "Произошел бой, кончившийся подавлением мятежа. Неудачная
попытка раскрыла еще одну слабую сторону заговора: у них не было никаких
корней. Народ не знал о них. Солдаты повиновались офицерам либо из
побуждений слепой дисциплины, либо даже под туманом недоразумения: они
кричали "Да здравствует Конституция", но многие думали, что "Конституция"
есть женский род от слова "Константин" и что этим обозначается жена
Великого князя Константина Павловича..."
И не любившие Николая I, - по словам Зайцева, - "не могли отрицать,
что 14 декабря показал он себя властелином. Личным мужеством и таинственным
ореолом власти действовал на толпу. Он - Власть... "Это Царь". Вожди
мятежников могли быть и образованней его и много было правильного в том,
что они требовали, но у них не было ни одного "рокового человека", Вождя.
Николай Вождем оказался и победил". (9)
* * *
Декабристы хотели, сознавали они это или не сознавали, довести
начатое Петром I разрушение русской монархии до своего естественного конца.
Д. С. Мережковский правильно отмечает в статье, посвященной 100-летию со
дня восстания декабристов: "...Между Пушкиным и Петром - вот их место.
Недаром, именно здесь, на Петровской площади, у подножия Медного Всадника,
начинают они восстание, как будто против него.
Добро Строитель чудотворный!
Ужо тебя...
Как будто уничтожают его, а на самом деле, продолжают..." (10)
XI. КАК "РЫЦАРИ СВОБОДЫ" ВЕЛИ СЕБЯ ВО ВРЕМЯ СЛЕДСТВИЯ
I
Николай Первый взял в свои руки следствие о заговоре декабристов,
чтобы узнать самому лично цели и размах его. После первых же показаний ему
стало ясно, что здесь не имеет место простой акт непослушания. Заговор не
был измышлением каких-то доносчиков, - это была реальность. Цель заговора
было уничтожение России такой, какой он себе ее представлял.
"Революция у ворот Империи, сказал он в эту трагическую ночь
Великому Кн. Михаилу, но я клянусь, что она в нее не проникнет, пока я жив
и пока я Государь милостию Божьей". И далее: "Это не военный бунт, но
широкий заговор, который хотел подлыми действиями достигнуть бессмысленные
цели... Мне кажется, что у нас в руках все нити и мы сможем вырвать все
корни". И еще: "Могут меня убить, каждый день получаю угрозы анонимными
письмами, но никто меня не запугает".
"С самого же начала я решил не искать виновного, но дать каждому
возможность себя оправдать. Это исполнилось в точности. Каждый, против
которого было лишь одно свидетельство и не был застигнут на месте
преступления, подвергался допросу; его отрицание, или недостаток
доказательств имели следствием немедленное освобождение."
"Это утверждение Николая I правильно, - пишет Грюнвальд. - Николай
испытывал удовольствие быть человеколюбивым, в особенности в начале
следствия. Он отказался признать вину, даже признанную, молодого князя
Суворова, юнкера Лейб-Гвардейского Конного полка. "Суворов не в состоянии
изменить своему Государю". Он отправляет к матери поручика Коновницына,
"чтобы она его высекла".
Николай I был убежден в необходимости применить суровые меры
наказания, но пытался исключить из числа наказуемых всех достойных
снисхождения. "Это ужасно, - пишет он Вел. Кн. Константину, - но надо,
чтобы их пример был бы другим наука, и так как они убийцы, их участь должна
быть темна". И дальше:
"Надо было все это видеть, все это слышать из уст этих чудовищ,
чтобы поверить во все эти гадости... Мне кажется надо поскорее кончать с
этими мерзавцами, которые, правда, не могут больше иметь никакого влияния
ни на кого, после сделанных ими признаний, но не могут быть прощены, как
поднявшие первыми руку на своих начальников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167