Кондратий Рылеев рано умел соединять "искренний пафос с
благоразумным предусмотрительным копированием своих писем".
Рылеев ведет подлую игру с Каховским и Якубовичем, утверждает
Цейтлин: "Рылеев, хотел чтобы покушение на царя осталось единоличным актом,
а не делом общества, тогда, в случае неудачи, обществу не грозила бы
гибель, а в случае удачи, оно пожало бы плоды, не неся тяжести морального
осуждения и народного негодования. Для идеалиста-поэта, это был не лишенный
макиавеллизма план".
Между Рылеевым, Каховским и Якубовичем, - по определению Цейтлина,
создалась "кошмарная атмосфера". "Рылеев все время подкармливал денежными
подачками будущего цареубийцу. Каховский временами начал подозревать, что
Рылеев предназначает его на роль наемного убийцы и догадки были близки к
омерзительной истине".
VI. ТИРАНОУБИЙЦА ї 1
"...В укромном уголку за трельяжем беседовала парочка: капитан
Якубович и девица Теляшева, Глафира Никитична, чухломская барышня,
приехавшая в Петербург погостить, поискать женихов, двоюродная сестра
Наташина.
Якубович, "храбрый кавказец", ранен был в голову; рана давно зажила,
но он продолжал носить на лбу черную повязку, щеголяя ею, как орденскою
лентою. Славился сердечными победами и поединками; за один из них сослан на
Кавказ. Лицо бледное, роковое, уже с печатью байронства, хотя никогда не
читал Байрона и едва слышал о нем.
Перелистывал Глашенькин альбом с обычными стишками и рисунками. Два
голубка на могильной насыпи:
Две горлицы укажут
Тебе мой хладный прах.
Амур над букетом порхающий:
Пчела живет цветами,
Амур живет слезами.
И рядом - блеклыми чернилами, старинным почерком: "О, природа! О,
чувствительность!..."
"...- Ну, полно! Расскажите-ка лучше, капитан, как вы на Кавказе
сражались...
Якубович не заставил себя просить: любил порассказать о своих
подвигах. Слушая можно было подумать, что он один завоевал Кавказ.
- Да, поела-таки сабля моя живого мяса, благородный пар крови
курился на ее лезвие! Когда от пули моей падал в прах какой нибудь лихой
наездник, я с восхищением вонзал шашку мою в сердце его и вытирал кровавую
полосу о гриву коня...
- Ах, какой безжалостный! - млела Глашенька.
- Почему же безжалостный? Вот если бы такое беззащитное создание как
вы...
- И неужели не страшно? - перебила она стыдливо потупившись.
- Страх, сударыня есть чувство русским незнакомое. Что будет - то
будет, вот наша вера. Свист пуль стал для нас наконец, менее чем ветра
свист. Шинель моя прострелена в двух местах, ружье - сквозь обе стенки,
пуля изломала шомпол...
- И все такие храбрые?
- Сказать о русском: он храбр, - все равно что сказать: он ходит на
двух ногах.
- Не родился тот на свете.
Кто бы русских победил! -
патриотическим стишком подтвердила красавица.
Одоевский подойдя незаметно к трельяжу, подслушивал и, едва
удерживаясь от смеха, подмигивал Голицыну. Они познакомились и сошлись
очень быстро.
- И этот - член Общества? - спросил Голицын Одоевского, отходя в
сторону.
- Да еще какой! Вся надежда Рылеева. Брут и Марат вместе, наш
главный тираноубийца. А что, хорош?
- Да, знаете, ежели много таких...
- Ну, таких, пожалуй немного, а такого много во всех нас.
Чухломское байронство... И каким только ветром надуло, черт его
знает! За то, что чином обошли, крестика не дали, -
Готов царей низвергнуть с тронов
И Бога в небе сокрушить, -
как говорит Рылеев".
Что можно сказать по поводу этого портрета Якубовича, нарисованного
Д. Мережковским.
Во-первых, что это позер и фразер. Во-вторых это типичный мелкий
честолюбец, из числа которых обычно комплектуются ряды революционных
организаций. Это люди лишенные данных чтобы играть какую-нибудь
значительную роль в существующем обществе. Снедаемые завистью к более
одаренным людям, они готовы на какое угодно преступление, готовы состоять в
какой угодно организации, лишь бы "играть роль".
"От Якубовича на расстоянии несло фальшью, он слишком театрален", -
пишет Цейтлин.
VII. ТИРАНОУБИЙЦА ї 2
"...Там, в углу у печки, стоял молодой человек с невзрачным,
голодным и тощим лицом, обыкновенным, серым, точно пыльным лицом
захолустного армейского поручика, с надменно оттопыренной нижней губой и
жалобными глазами, как у больного ребенка или собаки, потерявшей хозяина.
Поношенный черный штатский фрак, ветхая шейная косынка, грязная холстинная
сорочка, штаны обтрепанные, башмаки стоптанные. Не то театральный
разбойник, не то фортепьянный настройщик. "Пролетар", - словечко это только
что узнали в России.
В начале спора он вошел незаметно, почти ни с кем не здороваясь; с
жадностью набросился на водку и кулебяку, съел три куска, запил пятью
рюмками; отошел от стола и, как стал в углу у печки, скрестив руки
по-наполеоновски, так и простоял, не проронив ни слова, только свысока
поглядывал на спорщиков и ухмыляясь презрительно.
- Кто это? - спросил Голицын Одоевского.
Отставной поручик Петр Григорьевич Каховский. Тоже тираноубийца.
Якубович - номер первый, а этот - второй..."
"- Берегись, Рылеев: твой Каховский хуже Якубовича. Намедни опять в
Царское ездил.., - говорит Бестужев Рылееву.
- Врешь!
- Спроси самого... Государь, нынче, говорят, все один, без караула в
парке гуляет. Вот он его и выслеживает, охотится. Ну, долго ли до греха?
Ведь, ни за что пропадем... Образумил бы его хоть ты, что ли?
- Образумишь, как же! - проговорил Рылеев, пожимая плечами с
досадой. - Намедни влетел ко мне как полоумный, едва поздоровался, да с
первого же слова - бац: "послушай, говорит, Рылеев, я пришел тебе сказать,
что решил убить царя. Объяви Думе, пусть назначит срок..." Лежал я на софе,
вскочил, как ошпаренный: "что ты, что ты, говорю, сумасшедший! Верно хочешь
погубить Общество..." И так, и сяк. Куда тебе! Уперся, ничего не слушает.
Вынь, да положь. Только уж под конец, стал я перед ним на колени,
взмолился: "пожалей, говорю, хоть Наташу да Настеньку!" Ну, тут как будто
задумался, притих, а потом заплакал, обнял меня: "ну, говорит, ладно,
подожду еще немного..." С тем и ушел, да надолго ли?
- Вот навязали себе черта на шею! - проворчал Бестужев. - И кто он
такой? Откуда взялся? Упал как снег наголову. Уж не шпион ли право?..
- Ну, с чего ты взял? какой шпион! Малый пречестный. Старой польской
шляхты дворянин. И образованный: к немцам ездил учиться, в гвардии служил,
французский поход сделал, да за какую-то дерзость переведен в армию и подал
в отставку. Именьице в Смоленской губернии. В картишки продул, в пух
разорился. На греческое восстание собрался, в Петербург приехал, да тут и
застрял. Все до нитки спустил, едва не умер с голода. Я ему кое-что одолжил
и в Общество принял..."
* * *
Так пишет Д. Мережковский. И продолжает:
"...Комната Каховского на самом верху на антресолях, напоминала
чердак. Должно быть где-то внизу была кузница, потому, что оклеенные
голубенькой бумажкой, с пятнами сырости, досчатые стенки содрогались иногда
от оглушительных ударов молота. На столе, между Плутархом и Титом Ливием во
французском переводе XVIII века, - стояла тарелка с обглоданной костью и
недоеденным соленым огурцом. Вместо кровати - походная койка, офицерская
шинель - вместо одеяла, красная подушка без наволочки. На стене - маленькое
медное распятие и портрет юного Занда, убийцы русского шпиона Коцебу; под
стеклом портрета - засохший, верно, могильный, цветок, лоскуток, омоченный
в крови казненного, и надпись рукою Каховского, четыре стиха из Пушкинского
Кинжала:
О, юный праведник, избранник роковой
О Занд! твой век угас на плахе;
Но добродетели святой
Остался след в казненном прахе."
"...Достал из-под койки ящик, вынул из него пару пистолетов,
дорогих, английских, новейшей системы - единственную роскошь нищенского
хозяйства - осмотрел их, вытер замшевой тряпочкой. Зарядил, взвел курок и
приложил дуло к виску: чистый холод стали был отраден, как холод воды,
смывающей с тела знойную пыль.
Опять уложил пистолеты, надел плащ-альмавиву, взял ящик, спустился
по лестнице, вышел на двор; проходя мимо ребятишек, игравших у дворницкой в
свайку, кликнул одного из них, своего тезку, Петьку. Тот побежал за ним
охотно, будто знал, куда и зачем. Двор кончался дровяным складом; за ним
огороды, пустыри и заброшенный кирпичный сарай.
Вошли в него и заперли дверь на ключ. На полу стояли корзины с
пустыми бутылками. Каховский положил доску двумя концами на две сложенные
из кирпичей горки, поставил на доску тринадцать бутылок в ряд, вынул
пистолеты, прицелился, выстрелил и попал так метко, что разбил вдребезги
одну бутылку крайнюю, не задев соседней в ряду; потом вторую, третью,
четвертую - и так все тринадцать, по очереди. Пока он стрелял, Петька
заряжал, и выстрелы следовали один за другим, почти без перерыва.
Прошептал после первой бутылки:
- Александр Павлович.
После второй:
- Константин Павлович.
После третьей:
- Михаил Павлович.
И так - все имена по порядку...
Дойдя до императрицы Елизаветы Алексеевны, прицелился, но не
выстрелил, опустил пистолет - задумался".
"...Не тронув "Елизаветы Алексеевны", он выстрелил в следующую, по
очереди бутылку.
Когда расстрелял все тринадцать, кроме одной, поставил новые. И
опять:
- Александр Павлович.
- Константин Павлович.
- Михаил Павлович...
Стекла сыпались на пол с певучими звонами, веселыми, как детский
смех. В белом дыму, освящаемом красными огнями выстрелов, черный, длинный,
тощий, он был похож на привидение.
И маленькому Петьке весело было смотреть, как Петька большой метко
попадает в цель - ни разу не промахнется. На лицах обоих - одна и та же
улыбка. И долго еще длилась эта невинная забава - бутылочный расстрел".
"Малый пречестный", оказывается, таким образом, человеком без
стрежня. Романтик. Честолюбец. Игрушка страстей. Имение продул в картишки.
Продувши имение в карты, собирался на греческое восстание. Тоже, вероятно,
как и Якубович, примером Байрона заразился. Но вместо греческого восстания,
попал в Петербург. Один из участников заговора одолжает ему денжишек и вот
"пречестный малый" оказывается в рядах участников заговора в чине
тираноубийцы ї2. Он с мрачной злобой тренируется на бутылках убивать людей.
Чем не достойный предтеча Феликса Дзержинского! Каховский не дрогнув
убивает, заслонившего собой Императора Николая I, доблестного сподвижника
Суворова, героя Бородина - графа Милорадовича.
VIII. "ОТЧАЯННЫЕ МЕЧТАТЕЛИ", "ОБИЖЕННЫЕ КЕМ-ТО ИЗ НАЧАЛЬСТВА" И Т. Д.
Потомок декабриста князя Сергея Волконского пишет, что "...Сергей
Григорьевич остался в памяти семейной как человек не от мира сего.
Странности его отца, Григория Семеновича, принявшие такой резкий характер в
Софье Григорьевне, в нем как бы утаили свою материальность,
одухотворились".
А вот характеристика других декабристов, принадлежащая перу их
почитателя М. Цейтлина:
"Сергей Муравьев был прежде всего человеком порыва и чувства".
Выдающийся декабрист Лунин по характеристике Цейтлина имел "редкое
сочетание дерзости и ума, духовной высоты и позы". "Он как большинство
людей его времени, получил французское образование под руководством
учителей иностранцев. Прежде чем стать сторонником убийства царя он
предлагал русскому командованию убить кинжалом Наполеона".
М. Бестужев-Рюмин получил французское образование, ему было легче
писать по-французски, чем по-русски. Восторженный, он многим казался
придурковатым, хотя и нельзя было сказать, что он "решительно глуп".
Организаторы общества "Соединенных Славян" Петр и Андрей Борисовы,
как и многие члены общества "Соединенных Славян", по характеристике
Цейтлина были "отчаянными мечтателями".
Барон Штейнгель вступил в декабристы потому, что был "обижен кем-то
из начальства" .
"...- Так, в революцию, - верно замечает Цейтлин, - в ее водовороты,
легко влекутся неудачники - Сергей Каховский, обиженный Штейнгель, не
вполне уравновешенный Батюшков, и мечтатели и фантазеры всех сортов".
Евреи в движении декабристов участия не принимают. Единственным
евреем среди декабристов был крещенный еврей - титулярный советник Перец.
Кто были по социальному положению главари декабристов. Это были все
бунтующие баре, увлеченные европейскими идеями.
Отец Пестеля был генерал-губернатором Сибири; отец обоих Муравьевых
- помощник министра и воспитатель царя Александра; отец Коновницына -
министр военный, шурин князя Волконского - министр Двора; отец
Муравьева-Апостола - посланник в Мадриде, дед Чернышева - фельдмаршал и
один из виднейших советников Екатерины II. Молодой граф Бобринский, который
соприкоснулся с заговором, был внуком Екатерины.
Декабристы стремились к республике, но были против отмены
крепостного права, в том духе, в каком хотел отменить его Александр I.
Александр I хотел освободить крестьян с землей; декабристы хотели
освободить крестьян на английский манер - без земли.
Декабрист Н. И. Тургенев в книге "Россия и русские" пишет:
"Прибавлю, что в данном случае, как и во многих других, я был очень
опечален и поражен полным отсутствием среди добрых предначертаний,
предложенных в статьях устава общества, главного на мой взгляд вопроса:
освобождения крестьян". Никто из декабристов своих крестьян не освободил.
Они только болтали об освобождении.
Якушкин хотел освободить крестьян, ...но без земли. Когда он сообщил
об этом крестьянам, те ответили прекраснодушному крепостнику:
- Нет уж, батюшко, пусть мы будем Ваши, а земля наша.
Лунин тоже "мечтал" освободишь крестьян, но как и Якушкин только
болтал. Как и Якушкин он освободил только нескольких крепостных. В
завещании он передавал своих рабов двоюродному брату Николаю Лунину. И
предлагал освободить их в течение 5 лет. Но тоже по европейскому образцу,
то есть без земли. Земля же должна была остаться в роду Луниных.
А между тем все декабристы, если бы хотели освободить крестьян,
могли бы дать им свободу на основании изданного Александром I закона "О
свободных хлебопашцах".
Декабрист Н. И. Тургенев, болтавший, как и многие декабристы о любви
к свободе и необходимости "отмены рабства", преспокойно поступил так же,
как и поклонник декабристов Герцен, продал своих крепостных крестьян и
прожил всю жизнь в Париже, клевеща на царскую власть и Россию вообще.
IX. ПОДОЗРИТЕЛЬНАЯ ИСТОРИЯ С ЗАВЕЩАНИЕМ АЛЕКСАНДРА I
Скоропостижная смерть Императора Александра в Таганроге вызвала
разные подозрения у современников: одни подозревали, что Император
Александр I покончил с собой, другие - что его отравили участники заговора
декабристов, третьи считали, что Александр I не умер, а уехал на английском
корабле в Палестину, вернувшись из которой поселился в Сибири под именем
старца Феодора Кузмича.
Какая из этих версий отвечает истине - утверждать трудно.
Александр I, зная, что Константин не имеет прав на престол из-за
своего неравного брака с польской графиней, да и сам не хочет быть царем,
дал 16 августа 1823 г. манифест об отречении Константина и назначении
Наследником престола Николая. Но и это дело Александр не провел нормально.
Он почему-то не пожелал огласить; манифест и повелел Московскому
Архиепископу Филарету хранить манифест секретно в Московском Успенском
Соборе. Копии манифеста также отданы были на секретное хранение в
Государственном Совете, в Сенате и в Синоде. Для чего было необходимо
делать тайну из такого совершенно не секретного дела - непонятно. Самое же
странное было то, что о содержании манифеста ничего не знал сам Наследник
русского престола - Великий Князь Николай Павлович. Николай Павлович мог
только догадываться о том, что ему возможно придется царствовать. Однажды,
обедая у него, Александр Первый сказал, что он думает отречься от престола
и что царствовать придется Николаю, так как Константин не может быть царем
из за женитьбы на графине Грудзинской. На этом разговоре все закончилось.
После скоропостижной смерти Александра I в Таганроге, адъютант
Александра I Дибич сообщение о смерти Императора отправил Императрице Марии
Федоровне и в Варшаву Великому Князю Константину, которого он считал
будущим Императором.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167