И. Шувалову, что он масон.
"...Я признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван
Чернышевы в оном же ордене находятся, а более тайностей иных не знаю, как в
печатной книге о франкмасонах показано".
В 1750 году в Петербурге работает масонская ложа "Скромность".
В 1756 году существует уже несколько масонских лож. Но деятельность
их не вызывает подозрений у правительства.
Сохранилось донесение Олсуфьева начальнику Тайной Канцелярии А. И.
Шувалову, в которой он перечисляет имена тридцати пяти лиц, состоящих в
масонских ложах..
Членами масонских лож состояли: Р. И. Воронцов, князь Семен
Мещерский, трое князей Голициных, князь Щербатов, князь Дашков, князь С.
Трубецкой, писатель А. Сумароков, офицеры гвардейских полков
Преображенского и Семеновского, работавшие в Кадетском Корпусе: Мелиссино,
Перфильев, Свистунов, Остервальд, Петр Бутурлин, Н. Апраксин, Иван Болтин и
другие.
Сообщая имена масонов М. Олсуфьев дает положительную оценку
масонским ложам. По мнению Олсуфьева масонство ничто иное, "как ключ
дружелюбия и братства, которое бессмертно во веки пребывать имеет и тако
наметшихся их общества называемые просвещением оных удостаивает".
Этот благоприятный отзыв Олсуфьева о масонах объясняется, может быть
тем, что брат начальника Тайной Канцелярии А. И. Шувалов, Иван Шувалов, -
фаворит Елизаветы, сам, как мы сообщали, был масонам. При таком стечении
обстоятельств, давать отрицательный отзыв о масонах было не безопасно. А
может быть и сам Олсуфьев был масоном.
В России, - указывает Иванов, - масонство на первых порах получило
характер забавы от нечего делать, стало простым "модным" развлечением,
которым увлекалось общество.
В масонских собраниях люди высшего круга, в котором прежде других
распространилось масонство, видели лишь занимательные сборища с
оригинальными обрядами, - сборища, в которых можно было время провести и
людей повстречать. Людей иных, не-аристократических кругов привлекала к
масонству, с одной стороны, возможность попасть в одно общество с
аристократами и с сильными и влиятельными вельможами, с другой, надежда
получить через масонские ложи повышение по службе так или иначе устроить
свои дела и делишки, как писал Елагин. Словом, одних масонство привлекало
потому, что оно было модным учением и интересной забавой, а других толкали
в масонские ложи расчет и тщеславие.
В пятидесятых годах XVIII века собрания масонов в России носили
совершенно характер клубов с обычными клубными занятиями: бильярдом,
карточной игрой и веселыми ужинами в "столовых ложах". Только торжественные
приемы новичков и посвящения из степени в степень напоминали о масонстве.
Да, на первых порах поверхностно европеизированное русское общество
играло с масонством, как с новой игрушкой. Но это была очень опасная игра.
Так дети часто играют с огнем, с огнестрельным оружием, с гранатой и
бомбой, не подозревая, что эти игрушки могут искалечить их и принести в
скором времени смерть.
Действительность в России, искалеченной духовно Революцией Петра I,
была слишком неприглядна, чтобы с ней могли примириться люди, желавшие
благоденствия своей родине. Утвердившиеся в стране европейские формы
крепостного права превратили большинство населения страны в полурабов.
Дворцовые интриги и заговоры давали власть не законным наследникам,
а случайным людям, что подрывало былое обаяние незыблемости основ
монархической власти. Все это, конечно, не могло нравиться мыслящим людям.
А так как эти мыслящие люди были воспитаны уже не в русском, а в
европейском духе, то они и стали искать более "высоких истин" на западе.
Искатели "истинной формы религии", "истинных путей к лучшему познанию
Бога", масоны даже вели одно время идейную борьбу с представителями
французского материализма. Этот факт всегда отмечается всеми
исследователями русского масонства и историками православной церкви - Л.
Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" пишет:
"Весьма сильное противодействие среди русского общества
вольнодумство встретило себе еще в масонстве, которое развивалось
совершенно у нас параллельно вольтерьянству".
Выступления против французского вольтерьянства (в которое вместе с
материализмом органически входил атеизм), создало почву для сближения
масонов с некоторыми представителями православного духовенства. "Масоны, -
замечает П. Знаменский, - были в дружбе с духовенством, Платон (митрополит
Платон в эпоху Екатерины II. - Б. Б.) был даже сделан покровителем
Дружеского общества, но церковь все-таки не могла считать их своими, хотя
против них и не высказывалась". П. Знаменский даже утверждает, что
"религиозное направление лекций Шварца благотворно действовало на публику,
предохраняя ее от модного неверия и возбуждая серьезные думы о священных
предметах". Но если первая формулировка П. Знаменского верна для самого
раннего периода развития русского масонства, то вторая и третья уже не
верны.
Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были
пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять
общество от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику
масонской мистикой, подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и
утверждение Л. Знаменского, что масоны были дружны с духовенством и что
церковь не выступала против них. С масонами были в дружбе только отдельные
представители высшей церковной иерархии и отдельные представители рядового
духовенства, а не православная церковь в целом. Несмотря на свое
приниженное положение и неразработанность православного богословия,
православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась против
масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что
выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со
стороны сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством.
Православная церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной
многолетними преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть
очень осторожной, чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны
могущественных покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.
Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи
Елизаветы и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он
вступил в Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи
имели в своем составе много лиц "из числа высших государственных
сановников".
В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами
были многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и
воспитатели Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров
созданных при Елизавете высших учебных заведений - Московского Университета
и Академии Художеств. Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях,
вводится воспитателями в круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский
кадетский корпус, в котором получали воспитание дети русской аристократии и
русского дворянства, становится очагом масонского просвещения. В корпусе
получили воспитание многие из видных русских масонов Елизаветинской и
Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин, Сумароков, будущий
обер-прокурор Святейшего Синода П. И. Мелиссино, историки Болтин и М. М.
Щербатов и другие.
Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и
в Московском Университете - носило космополитический характер. Ничего
русского в этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым
поколением все дальше удалялись от русского миросозерцания.
Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей
таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями
судеб государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.
Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:
"Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство
с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и
знаками от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все
сие мне благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли
через братство достать в вельможах покровителей и друзей, могущих
споспешествовать счастью моему".
Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил
сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни
тени какого-либо учения, ниже преподаний нравственных". Он видел только
"предметы неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и
слышал символы нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести
общему в мире повествованию прекословные, объяснения темные и здравому
рассудку противные".
"С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и
света обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже
никакие пользы не нашел, колико не старался".
Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в
царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему
масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием
Великого Провинциального Мастера для России.
При всей своей наивности масонство Елизаветинской поры достигает
своей цели.
Масонство объединяет в своих ложах всех идущих по пути "Великого
Петра", всех преклонявшихся перед западной культурой и отвернувшихся от
русской культуры, всех зараженные европейскими "прогрессивными идеями "и
атеизмом. Масонство дает скороспелым русским "вольтерам" и безбожникам то,
чего им не хватало до сих пор, чтобы активно влиять на духовную жизнь
русского общества - организацию. Русское масонство объединяет всех, кто
презирает искалеченную Петром I Россию и принадлежит душой западному миру.
"Чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды
чужих идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная
действительность. Она была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи.
Он никак не мог примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в
голову, что эту обстановку может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить
ее к любимым идеям, что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете,
а выработаны потом к политы кровью.
Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как да
брал его за деньги, как бы брал все из магазина, то он не мог подумать, что
идея есть результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав
отвращение к родной действительности, русский образованный ум должен был
почувствовать себя одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на
которой он срывал философские цветки, была ему чужда, а та, на которой он
стоял, совсем не давала цветов. Тогда им овладела та космополитическая
беспредельная скорбь, которая так пышно развилась в образованных людях
нашего века." (40)
Увлечение французской философией и французскими политическими
учениями приводят к сильному росту безбожия в высших кругах общества. Яркие
свидетельства об этом мы находим в автобиографических воспоминаниях Д.
Фонвизина.
"В то же самое время, - пишет Фонвизин, - вступил я в тесную дружбу
с одним князем, молодым писателем (1763 г.) и вошел в общество, о коем я
доныне без ужаса вспомнить не могу. (41) Ибо лучшее препровождение времени
состояло в богохулии и кощунстве. В первом не принимал я никакого участия и
содрогался, слыша ругательства безбожников: а в кощунстве играл я и сам не
последнюю роль, ибо всего легче шутить над святыней и, обращать в смех то,
что должно быть почтено. В сие время сочинил я послание к Шумилову, в коем
некоторые стихи являют тогдашнее мое заблуждение, так что от сего сочинения
у многих прослыл я безбожником. Но Господи! Тебе известно сердце мое; Ты
знаешь, что оно всегда благоговейно Тебя почитало и что сие сочинение было
действие не безверия, но безрассудной остроты моей".
В другом месте своих воспоминаний Фонвизин показывает, как глубоко
безбожие проникло в высшие слои европеизировавшегося высшего общества,
обитавшего в "Северном Парадизе": "Приехал ко мне тот князь с коим я имел
неприятное общество". Этот князь позвал Фонвизина к графу, имя которого
Фонвизин не называет.
"Сей граф, - сообщает Фонвизин, - был человек знатный по чинам,
почитаемый умным человеком, но погрязший в сладострастие. Он был уже старых
лет (следовательно, его юность прошла в царствование Петра I. - Б. Б.) и
все дозволял себе потому, что ничему не верил. Сей старый грешник отвергал
даже бытие высшего Существа."
"...Ему вздумалось за обедом открыть свой образ мыслей, или, лучше
сказать, свое безбожие при молодых людях, за столом бывших и при слугах.
Рассуждения его были софистические и безумие явное..."
Описанное выше относится к 1763 году, то есть происходило всего
через два года после смерти Елизаветы. Такое "духовное" наследство оставила
она Императрице-философу - Екатерине II.
Подобная зараженность французской атеистической и рационалистической
философии создало чрезвычайно удобную почву для распространения масонства
разных направлений.
XIX. УМОНЕИСТОВЦЫ ЕЛИЗАВЕТИНСКОЙ ЭПОХИ
Сумароков, Болтин, Щербатов и многие другие подвизавшиеся в эпоху
Елизаветы в области литературы, истории, философии и театра - в большинстве
своем не имеют ничего общего ни с православием, ни с духовными традициями
русской культуры. Все они вольтерьянцы, масоны или мистики европейского
толка. Князь Щербатов определяет православие как суеверие, только как
"народное умоначертание". Православие, по его мнению, есть источник
народного малодушия, пугая народ гневом Божиим, оно препятствовало
политической деятельности народных масс.
Для историка Болтина допетровская Русь - царство религиозного обмана
и религиозного суеверия, духовенство - источник народного невежества.
Поклонение иконам, посты, вера в чудеса, молитва перед принятием пищи и
другие религиозные обряды - все это для Болтина грубое суеверие, результат
религиозного обмана народа духовенством.
Сумароков в своих лже-классических пьесах пропагандирует
атеистические идеи Вольтера и идеи Монтескье о "совершенном управлении
государством": в своих напыщенных одах изображает русскую жизнь как
"кладезь суеверия, ханжества, предрассудков и пороков". Его "поэзия" знает
только одну краску - деготь". Так же, как позже Чаадаев, он не видит ни в
прошлом России, ни в настоящем ни одного светлого пятна. Искалеченные
европеизацией русские верхи он принимает за всю Россию и не находит для нее
ни одного теплого слова.
В последние годы жизни в творчестве Сумарокова проскальзывают мысли
о законности и необходимости борьбы с самодержавием. Особенно выпукло эта
тема развернута в его предпоследней трагедии "Димитрий Самозванец". Да и в
большинстве других трагедий Сумароков всегда есть эпизоды, показывающие
бунт против царей.
Очагом пропаганды идей "просветительной французской философии"
становится и возникший при Елизавете, русский театр. Он также, как история
в руках князя Щербатова и Болтина, как поэзия в руках Сумарокова,
становится орудием пропаганды идей французской просветительной философии,
штурмовавшей веру в Бога и принципы монархической власти.
XX. БОРЬБА С "ФАРМАЗОНАМИ" И ПРИЧИНЫ СЛАБОСТИ ЕЕ
I
В национально настроенных кругах русского общества деятельность
масонов, или как их тогда называли "фармазонов", вызывала естественное
подозрение.
Оставшиеся верными русской православной культуре люди раскусили
истинные цели масонства. В стихах "Изъяснение несколько известного
проклятого сборища франк-масонских дел", масонам давалась такая оценка:
"Проявились недавно в России франк-масоны
И творят почти явно демонские законы,
Нудятся коварно плесть различны манеры
Чтоб к антихристу привесть от Христа веры".
Масонов звали не только "фармазонами", но и "Антихристовыми рабами".
В тех же виршах, отрывок из которых приведен выше, им давалась следующая
характеристика:
"Что же значит такое масон по-французски?
Не что другое, "вольный каменщик "по-русски
Каменщиком зваться, Вам, масоны, прилично,
Вы беззакония храм мазали отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
"...Я признаюсь, жил в этом ордене и знаю, что графы Захар да Иван
Чернышевы в оном же ордене находятся, а более тайностей иных не знаю, как в
печатной книге о франкмасонах показано".
В 1750 году в Петербурге работает масонская ложа "Скромность".
В 1756 году существует уже несколько масонских лож. Но деятельность
их не вызывает подозрений у правительства.
Сохранилось донесение Олсуфьева начальнику Тайной Канцелярии А. И.
Шувалову, в которой он перечисляет имена тридцати пяти лиц, состоящих в
масонских ложах..
Членами масонских лож состояли: Р. И. Воронцов, князь Семен
Мещерский, трое князей Голициных, князь Щербатов, князь Дашков, князь С.
Трубецкой, писатель А. Сумароков, офицеры гвардейских полков
Преображенского и Семеновского, работавшие в Кадетском Корпусе: Мелиссино,
Перфильев, Свистунов, Остервальд, Петр Бутурлин, Н. Апраксин, Иван Болтин и
другие.
Сообщая имена масонов М. Олсуфьев дает положительную оценку
масонским ложам. По мнению Олсуфьева масонство ничто иное, "как ключ
дружелюбия и братства, которое бессмертно во веки пребывать имеет и тако
наметшихся их общества называемые просвещением оных удостаивает".
Этот благоприятный отзыв Олсуфьева о масонах объясняется, может быть
тем, что брат начальника Тайной Канцелярии А. И. Шувалов, Иван Шувалов, -
фаворит Елизаветы, сам, как мы сообщали, был масонам. При таком стечении
обстоятельств, давать отрицательный отзыв о масонах было не безопасно. А
может быть и сам Олсуфьев был масоном.
В России, - указывает Иванов, - масонство на первых порах получило
характер забавы от нечего делать, стало простым "модным" развлечением,
которым увлекалось общество.
В масонских собраниях люди высшего круга, в котором прежде других
распространилось масонство, видели лишь занимательные сборища с
оригинальными обрядами, - сборища, в которых можно было время провести и
людей повстречать. Людей иных, не-аристократических кругов привлекала к
масонству, с одной стороны, возможность попасть в одно общество с
аристократами и с сильными и влиятельными вельможами, с другой, надежда
получить через масонские ложи повышение по службе так или иначе устроить
свои дела и делишки, как писал Елагин. Словом, одних масонство привлекало
потому, что оно было модным учением и интересной забавой, а других толкали
в масонские ложи расчет и тщеславие.
В пятидесятых годах XVIII века собрания масонов в России носили
совершенно характер клубов с обычными клубными занятиями: бильярдом,
карточной игрой и веселыми ужинами в "столовых ложах". Только торжественные
приемы новичков и посвящения из степени в степень напоминали о масонстве.
Да, на первых порах поверхностно европеизированное русское общество
играло с масонством, как с новой игрушкой. Но это была очень опасная игра.
Так дети часто играют с огнем, с огнестрельным оружием, с гранатой и
бомбой, не подозревая, что эти игрушки могут искалечить их и принести в
скором времени смерть.
Действительность в России, искалеченной духовно Революцией Петра I,
была слишком неприглядна, чтобы с ней могли примириться люди, желавшие
благоденствия своей родине. Утвердившиеся в стране европейские формы
крепостного права превратили большинство населения страны в полурабов.
Дворцовые интриги и заговоры давали власть не законным наследникам,
а случайным людям, что подрывало былое обаяние незыблемости основ
монархической власти. Все это, конечно, не могло нравиться мыслящим людям.
А так как эти мыслящие люди были воспитаны уже не в русском, а в
европейском духе, то они и стали искать более "высоких истин" на западе.
Искатели "истинной формы религии", "истинных путей к лучшему познанию
Бога", масоны даже вели одно время идейную борьбу с представителями
французского материализма. Этот факт всегда отмечается всеми
исследователями русского масонства и историками православной церкви - Л.
Знаменский в своем "Руководстве к русской церковной истории" пишет:
"Весьма сильное противодействие среди русского общества
вольнодумство встретило себе еще в масонстве, которое развивалось
совершенно у нас параллельно вольтерьянству".
Выступления против французского вольтерьянства (в которое вместе с
материализмом органически входил атеизм), создало почву для сближения
масонов с некоторыми представителями православного духовенства. "Масоны, -
замечает П. Знаменский, - были в дружбе с духовенством, Платон (митрополит
Платон в эпоху Екатерины II. - Б. Б.) был даже сделан покровителем
Дружеского общества, но церковь все-таки не могла считать их своими, хотя
против них и не высказывалась". П. Знаменский даже утверждает, что
"религиозное направление лекций Шварца благотворно действовало на публику,
предохраняя ее от модного неверия и возбуждая серьезные думы о священных
предметах". Но если первая формулировка П. Знаменского верна для самого
раннего периода развития русского масонства, то вторая и третья уже не
верны.
Лекции Шварца, главы русских Розенкрейцеров при Екатерине II, были
пропитаны масонской мистикой. И поэтому они никак не могли предохранять
общество от модного неверия, а наоборот, заменяя религиозную мистику
масонской мистикой, подготовляли к усвоению "истин масонства". Неверно и
утверждение Л. Знаменского, что масоны были дружны с духовенством и что
церковь не выступала против них. С масонами были в дружбе только отдельные
представители высшей церковной иерархии и отдельные представители рядового
духовенства, а не православная церковь в целом. Несмотря на свое
приниженное положение и неразработанность православного богословия,
православная церковь в целом сторонилась масонов. Не высказывалась против
масонов церковь не потому, что была с масонами в дружбе, а потому, что
выступления против масонов были рискованны и грозили преследованиями со
стороны сильных мира сего, увлекавшихся вольтерьянством и масонством.
Православная церковь находилась между двух огней, обессиленной и униженной
многолетними преследованиями со стороны государства, ей приходилось быть
очень осторожной, чтобы не навлечь на себя новые преследования со стороны
могущественных покровителей вольтерьянцев и их "противников" масонов.
Великий провинциальный мастер для России, известный масон эпохи
Елизаветы и Екатерины II Иван Елагин сообщает в своих воспоминаниях, что он
вступил в Общество Вольных Каменщиков в ранней юности, когда масонские ложи
имели в своем составе много лиц "из числа высших государственных
сановников".
В таких условиях вести борьбу с масонством было трудно. Масонами
были многие из высших сановников, офицеры гвардейских полков, учителя и
воспитатели Шляхетского Кадетского Корпуса, большинство профессоров
созданных при Елизавете высших учебных заведений - Московского Университета
и Академии Художеств. Молодежь, воспитывавшаяся в этих учебных заведениях,
вводится воспитателями в круг идей вольтерьянства и масонства. Шляхетский
кадетский корпус, в котором получали воспитание дети русской аристократии и
русского дворянства, становится очагом масонского просвещения. В корпусе
получили воспитание многие из видных русских масонов Елизаветинской и
Екатерининской эпохи. В нем учились Болтин, Сумароков, будущий
обер-прокурор Святейшего Синода П. И. Мелиссино, историки Болтин и М. М.
Щербатов и другие.
Воспитание, которое получала русская молодежь в Шляхетском корпусе и
в Московском Университете - носило космополитический характер. Ничего
русского в этом воспитании не было. Русские образованные люди с каждым
поколением все дальше удалялись от русского миросозерцания.
Сначала русскую молодежь масонство притягивало к себе своей
таинственностью и возможностью сблизиться в масонских ложах с вершителями
судеб государства и таким образом обеспечить себе хорошую карьеру.
Иван Елагин признается в своих записках, что к масонам его влекло:
"Любопытство и тщеславие, да узнаю таинство, находящееся, равенство
с такими людьми, кои в общежитии знамениты, и чинами, и достоинствами, и
знаками от меня удалены суть, ибо нескромность братьев предварительно все
сие мне благовестили... Содействовали тому и лестная надежда, не могу ли
через братство достать в вельможах покровителей и друзей, могущих
споспешествовать счастью моему".
Наивный характер зарождавшегося русского масонства не удовлетворил
сначала Ивана Елагина. Он не обнаружил в русских ложах, по его словам, "ни
тени какого-либо учения, ниже преподаний нравственных". Он видел только
"предметы неудобоносимые, обряды странные, действия почти безрассудные; и
слышал символы нерассудительные, катехизисы уму не соответствующие; повести
общему в мире повествованию прекословные, объяснения темные и здравому
рассудку противные".
"С таким предубеждением проводил я многие годы в искании в ложах и
света обетованного и равенства мнимого: но ни того, ни другого, ниже
никакие пользы не нашел, колико не старался".
Но позже Иван Елагин "узнал" в масонских идеях "истинный свет" и в
царствование Екатерины II создал даже свою особую "Елагинскую" систему
масонства, за что отличен был руководителями европейского масонства званием
Великого Провинциального Мастера для России.
При всей своей наивности масонство Елизаветинской поры достигает
своей цели.
Масонство объединяет в своих ложах всех идущих по пути "Великого
Петра", всех преклонявшихся перед западной культурой и отвернувшихся от
русской культуры, всех зараженные европейскими "прогрессивными идеями "и
атеизмом. Масонство дает скороспелым русским "вольтерам" и безбожникам то,
чего им не хватало до сих пор, чтобы активно влиять на духовную жизнь
русского общества - организацию. Русское масонство объединяет всех, кто
презирает искалеченную Петром I Россию и принадлежит душой западному миру.
"Чем успешнее русский ум XVIII и XIX столетий усваивал себе плоды
чужих идей, тем скучнее и непригляднее казалась ему своя родная
действительность. Она была так непохожа на мир, в котором выросли его идеи.
Он никак не мог примириться с родной обстановкой, и ему ни разу не пришло в
голову, что эту обстановку может улучшить упорным трудом, чтобы приблизить
ее к любимым идеям, что и на Западе эти идеи не вычитаны в уютном кабинете,
а выработаны потом к политы кровью.
Так как его умственное содержание давалось ему легко, так как да
брал его за деньги, как бы брал все из магазина, то он не мог подумать, что
идея есть результат упорного и тяжелого труда поколений. Почувствовав
отвращение к родной действительности, русский образованный ум должен был
почувствовать себя одиноким. В мире у него не было почвы. Та почва, на
которой он срывал философские цветки, была ему чужда, а та, на которой он
стоял, совсем не давала цветов. Тогда им овладела та космополитическая
беспредельная скорбь, которая так пышно развилась в образованных людях
нашего века." (40)
Увлечение французской философией и французскими политическими
учениями приводят к сильному росту безбожия в высших кругах общества. Яркие
свидетельства об этом мы находим в автобиографических воспоминаниях Д.
Фонвизина.
"В то же самое время, - пишет Фонвизин, - вступил я в тесную дружбу
с одним князем, молодым писателем (1763 г.) и вошел в общество, о коем я
доныне без ужаса вспомнить не могу. (41) Ибо лучшее препровождение времени
состояло в богохулии и кощунстве. В первом не принимал я никакого участия и
содрогался, слыша ругательства безбожников: а в кощунстве играл я и сам не
последнюю роль, ибо всего легче шутить над святыней и, обращать в смех то,
что должно быть почтено. В сие время сочинил я послание к Шумилову, в коем
некоторые стихи являют тогдашнее мое заблуждение, так что от сего сочинения
у многих прослыл я безбожником. Но Господи! Тебе известно сердце мое; Ты
знаешь, что оно всегда благоговейно Тебя почитало и что сие сочинение было
действие не безверия, но безрассудной остроты моей".
В другом месте своих воспоминаний Фонвизин показывает, как глубоко
безбожие проникло в высшие слои европеизировавшегося высшего общества,
обитавшего в "Северном Парадизе": "Приехал ко мне тот князь с коим я имел
неприятное общество". Этот князь позвал Фонвизина к графу, имя которого
Фонвизин не называет.
"Сей граф, - сообщает Фонвизин, - был человек знатный по чинам,
почитаемый умным человеком, но погрязший в сладострастие. Он был уже старых
лет (следовательно, его юность прошла в царствование Петра I. - Б. Б.) и
все дозволял себе потому, что ничему не верил. Сей старый грешник отвергал
даже бытие высшего Существа."
"...Ему вздумалось за обедом открыть свой образ мыслей, или, лучше
сказать, свое безбожие при молодых людях, за столом бывших и при слугах.
Рассуждения его были софистические и безумие явное..."
Описанное выше относится к 1763 году, то есть происходило всего
через два года после смерти Елизаветы. Такое "духовное" наследство оставила
она Императрице-философу - Екатерине II.
Подобная зараженность французской атеистической и рационалистической
философии создало чрезвычайно удобную почву для распространения масонства
разных направлений.
XIX. УМОНЕИСТОВЦЫ ЕЛИЗАВЕТИНСКОЙ ЭПОХИ
Сумароков, Болтин, Щербатов и многие другие подвизавшиеся в эпоху
Елизаветы в области литературы, истории, философии и театра - в большинстве
своем не имеют ничего общего ни с православием, ни с духовными традициями
русской культуры. Все они вольтерьянцы, масоны или мистики европейского
толка. Князь Щербатов определяет православие как суеверие, только как
"народное умоначертание". Православие, по его мнению, есть источник
народного малодушия, пугая народ гневом Божиим, оно препятствовало
политической деятельности народных масс.
Для историка Болтина допетровская Русь - царство религиозного обмана
и религиозного суеверия, духовенство - источник народного невежества.
Поклонение иконам, посты, вера в чудеса, молитва перед принятием пищи и
другие религиозные обряды - все это для Болтина грубое суеверие, результат
религиозного обмана народа духовенством.
Сумароков в своих лже-классических пьесах пропагандирует
атеистические идеи Вольтера и идеи Монтескье о "совершенном управлении
государством": в своих напыщенных одах изображает русскую жизнь как
"кладезь суеверия, ханжества, предрассудков и пороков". Его "поэзия" знает
только одну краску - деготь". Так же, как позже Чаадаев, он не видит ни в
прошлом России, ни в настоящем ни одного светлого пятна. Искалеченные
европеизацией русские верхи он принимает за всю Россию и не находит для нее
ни одного теплого слова.
В последние годы жизни в творчестве Сумарокова проскальзывают мысли
о законности и необходимости борьбы с самодержавием. Особенно выпукло эта
тема развернута в его предпоследней трагедии "Димитрий Самозванец". Да и в
большинстве других трагедий Сумароков всегда есть эпизоды, показывающие
бунт против царей.
Очагом пропаганды идей "просветительной французской философии"
становится и возникший при Елизавете, русский театр. Он также, как история
в руках князя Щербатова и Болтина, как поэзия в руках Сумарокова,
становится орудием пропаганды идей французской просветительной философии,
штурмовавшей веру в Бога и принципы монархической власти.
XX. БОРЬБА С "ФАРМАЗОНАМИ" И ПРИЧИНЫ СЛАБОСТИ ЕЕ
I
В национально настроенных кругах русского общества деятельность
масонов, или как их тогда называли "фармазонов", вызывала естественное
подозрение.
Оставшиеся верными русской православной культуре люди раскусили
истинные цели масонства. В стихах "Изъяснение несколько известного
проклятого сборища франк-масонских дел", масонам давалась такая оценка:
"Проявились недавно в России франк-масоны
И творят почти явно демонские законы,
Нудятся коварно плесть различны манеры
Чтоб к антихристу привесть от Христа веры".
Масонов звали не только "фармазонами", но и "Антихристовыми рабами".
В тех же виршах, отрывок из которых приведен выше, им давалась следующая
характеристика:
"Что же значит такое масон по-французски?
Не что другое, "вольный каменщик "по-русски
Каменщиком зваться, Вам, масоны, прилично,
Вы беззакония храм мазали отлично.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167