Видимо, это были очень состоятельные люди, подумал про себя Репнин. Сопровождавший их шофер нес следом за ними на руках двух пуделей — черного и белого, поменьше. Белого он посадил к столу на свободный стул, черного вынес из столовой обратно. Черный пудель поднял голову на руках у шофера, видимо, недовольный тем, что его уносили, но не залаял. Пара с пуделем привлекала к себе всеобщее внимание, и Репнин в забывчивости разглядывал их несколько минут. Как вдруг спохватился — они это заметили. Репнин поспешно отвел взгляд.
Он поискал глазами в гостевой карточке, оставленной ему госпожой Фои. Там значилось: Sir Malcolm Park К. S. В. & Lady Park. Фамилии были выведены крупными сиреневыми буквами каллиграфической вязью. Хозяйке явно хотелось выделить их.
Ну и кретин же этот лорд, подумал Репнин, злясь оттого, что тот смерил его взглядом, а с ним, наверное, взбалмошная дочка? Девушка придвинула к себе стул с пуделем и стала его гладить.
Мужчина был старый и огромный, всклокоченный, сухой и седой, судя по имени, он был шотландцем. Только в Шотландии да на Кавказе встречаются такие отлично сохранившиеся, красивые старцы. Голова его напоминала Репнину, обошедшему в те дни, когда вход был бесплатный, все европейские музеи, деревянный символ Солнца, прибиваемый над дверями жилища в горных районах Европы. Сидя в нескольких шагах от него, Репнин все же заметил, как искрились голубые глаза старика под густыми, кустистыми, седыми бровями. Под стеклянным куполом столовой они светились, подобно светлячкам в ночи. Девушка, сидевшая за столом старика, видимо, его дочь, была очень молода и одета, как одевается лондонская молодежь, отправляясь на море. Снова заглядевшись на эту пару, Репнин подумал: старику не меньше семидесяти, так что это скорее всего не дочь его, а внучка. Сразу видать, какие они снобы. Сэр Малькольм был одет, как продавец устриц в Бретани, на нем была залатанная рубаха-сафари, точно он вчера прибыл на Африки. Из-под распахнутого ворота выбивался целый куст буйной растительности. Полотняные, подвернутые штаны болтались под коленями. Обут он был в какие-то опорки, какие носят рыбаки в Португалии. Кивком головы, не глядя на прислугу, он давал знать, чтобы налили шампанского сначала в ее бокал, потом в свой.
Девушка была совсем еще юной и бесформенной — типичная английская девочка, еще не ставшая женщиной. Она небрежно ковырялась в тарелке. У нее были прекрасные длинные руки, она вытягивала их всякий раз, когда давала подачки со стола белому пуделю. Очевидно этим забавляясь, она дразнила пуделька лакомым куском, поднимая его вверх, собака жалобно глядела на ее руку и виляла хвостиком. У девушки было хорошенькое личико, по крайней мере так казалось Репнину, не имеющему своих детей, и золотистые волосы, как у Нади, только глаза у нее были темные. В причудливом освещении зала, под стеклянным куполом они сверкали, как глаза орленка. И только ноги ее, высовывающиеся из-под закатанных до колен штанин, казались сильными, как ноги балерины. Она не посчитала нужным, как и подобает юным снобам, снять на время обеда очки для подводного плавания, они так и болтались у нее на шее.
Видимо, заметив интерес Репнина к этой паре, которую он и во время еды продолжал рассматривать исподлобья, миссис Фои, обходя столовую, остановилась возле его столика и доверительным шепотом проговорила:
— Сэр Малькольм — наш ангел-хранитель. Он родственник моей матери. Он помог нам приобрести этот отель. Великий князь, не вылезающий из своего Парижа, должен быть ему очень благодарен — ведь это с его помощью мы можем предоставить вам, в вашем бедственном полбжении несколько дней отдыха. Сэр Малькольм пользуется огромным влиянием в Лондоне. Я вас непременно с ним познакомлю. Его можно называть просто сэр Малькольм.
Репнин едва сдержался от грубости, он, мол, не ищет влиятельных знакомых. Но вместо этого сказал: он восхищен шотландцами, они до старости просто великолепны. Он наблюдал их в Шотландии. И дочь сэра Малькольма кажется ему необыкновенно хорошенькой.
Последнюю любезность Репнин сказал совершенно машинально и тут же раскаялся.
Госпожа Фои, услышав его слова относительно дочери, расхохоталась своим попугайским смехом. И полушепотом, сквозь смех сообщила: это вовсе не дочь сэра Малькольма, а его супруга. Ольга только поступила в балетную школу, когда сэр Малькольм познакомился с ее отцом в Париже. Отец ее зеленщик. Isn't it funny? i Это был колоссальный скандал. С семьей сэру Малькольму пришлось порвать, но для него это ровным счетом ничего не значит. У него плантации на острове Ceylon. Она обязательно познакомит Репнина с этой парой. И посчитав, видимо, что этой информации с него достаточно, а возможно, ей просто захотелось погладить белого пуделя, госпожа Фои отошла от его стола.
Репнин был поражен -— столь юное создание замужем за этим старцем?
Под впечатлением услышанного Репнин, точно во сне, продолжал свой обед. Вперившись глазами в невидимую точку перед собой, он отрывался от нее только тогда, когда прислуга меняла ему тарелки. Разглядывая
1 Не правда ли, забавно? (англ.) публику вокруг, беззаботно поглощавшуЬ обед, не принадлежащую, как и он, ни одной стране, ни своему народу, ни своему сословию, ни своей семье, он подумал: все они не принадлежат больше настоящему, оставшись где-то в прошлом. Грустная картина. Не этого ожидал он от своего отдыха в Корнуолле.
Какое-то время Репнин был занят еще этими мыслями, а потом стал искать глазами человека, который должен был отдыхать в этом отеле, единственного, с кем он хотел бы познакомиться. Это был граф Андрей Покровский, однажды приходивший к Наде в гости в Париже, молодая жена его два года тому назад покончила жизнь самоубийством. Это он, по словам старухи Пановой, надоумил ее устроить Репнина на отдых в тот отель в Корнуолле.
В тот раз, когда граф Андрей был проездом в Париже и заходил к Наде, своей дальней родственнице, Репнина не было в городе.
Он еще раз обвел столовую взглядом и убедился, что среди гостей оставалась всего одна незнакомая пара, располагавшаяся за столиком по соседству со старым шотландцем, который, по свидетельству миссис Фои, владел плантациями на острове Ceylon. (После семилетнего Пребывания в Лондоне, ничего, кроме иронической усмешки, высказывания относительно «плантаций на Цейлоне» в нем не вызывали. Слишком хорошо знал он им цену.) Мужчина за столиком, по всей видимости тот самый Покровский, обедал в обществе дамы, и она-то и привлекла особое внимание Репнина. Незаметно бросив взгляд на гостевую карточку, он нашел имена этой пары, отпечатанные на машинке: Count Andrew Pokrowski & La generate Barsutov.
Репнина это позабавило. Кто такая эта генеральша Барсутова? Парижская кокотка русского происхождения? Любовница вдовца, вывезенная им в Англию?
Покровский, которого Репнин никогда раньше не видел, был моложе его. Не так давно он переехал в Лон дон, а до этого жил в Париже у своей тещи, но Репнин ее не знал. Спутница Покровского была очень красива и необыкновенно элегантно одета, словно бы сошла со страниц последнего модного парижского журнала. Кто она, эта женщина? Утром, приехав в отель, Репнин не стал беспокоить Покровского, не стал он к нему подходить и за обедом. Решил отложить знакомство на вечер.
Тем временем он изучал Покровского: это был дов льно еще молодой, хорошего сложения человек со страдающим и изможденным лицом. Бледный и понурый, он сидел с отсутствующим видом, как бы ничего вокруг не замечая. У него была голова Христа со старинных русских икон. (Покровский был ближайшим помощником генерала Кутепова, шефа разведывательной службы белых в Париже.) И хотя ему не могло быть больше тридцати, граф Андрей выглядел гораздо старше своих лет. Поймав на себе взгляд Репнина, он тоже окинул его мгновенным взглядом — что-то безумное было в выражении его крупных зеленых глаз, недаром о них в Париже, среди женщин, ходило столько разговоров. Ел он так, словно куски застревали у. него в горле. Потом провел рукой по лбу, как бы желая сбросить давившую на него тяжесть. Может быть, терновый венец? — ведь носит же его, невидимый, кое-кто из нас. Было совершенно очевидно: Покровского не занимала ни еда, ни питье, ни беседа с сидящей перед ним дамой. В перерыве между блюдами он не поднял головы. Репнину пришлось однажды в Санкт-Петербурге наблюдать человека, сидящего в такой же позе — за одну ночь он проиграл в карты все свое состояние. Баснословное богатство.
Рассматривал Репнин и женщину: скорее всего русская, возможно, вдова, она стала любовницей Покровского, отнюдь не пропадавшего в бедности, по словам старухи Пановой. Генеральша была, безусловно, самой красивой из всех находящихся в зале. Время от времени она обращалась к Покровскому с печальной улыбкой, и тогда он вскидывал голову, распрямлялся, точно провинившийся мальчик, получивший замечание за столом. Но тут же снова уходил в себя. Иногда он перебрасывался со своей соседкой двумя-тремя тихими словами.
Возлюбленная Покровского была старше его, и может быть, намного. Тем не менее ее внешности могли бы позавидовать манекенщицы знаменитейших модных фирм Парижа. Наряд ее казался экстравагантным даже здесь, на морском курорте, и было очевидно — она приехала сюда не купаться или подставлять себя под солнечные лучи и атлантический ветер на пляже. В зеленоватом свете, сочащемся сквозь стеклянный купол, увитый растениями, ее красивое застывшее лицо казалось маской утопленницы. Поразительными были ее ноздри, губы и мочки ушей, видневшиеся из-под рыжих волос: они светились и переливались, > как раковины. Нежные. Розоватые. Перламутровые.
Только в молодости видел Репнин такие лица, это были лица петербургских красавиц, он встречал их у своей матери и у отца, когда они были в Париже. Он помнил взгляд этих темных глаз, пробегавший по его лицу, словно его касалось легкое облако. Каждая из этих женщин имела свою историю, но о ней никогда не говорили вслух, а только шептались. Ни одна из этих женщин не была .счастлива.
Генеральша нагнулась, чтобы поправить ремешок от сандалии, спадавший со щиколотки левой ноги. И перехватила взгляд иностранца, явно рассматривавшего ее. Она улыбнулась. Репнин, конечно, не мог и предположить, что эта женщина вовсе не любовница, а теща Покровского, англичанка и действительно манекенщица одного парижского модного дома.
THE LISTENER— РАДИОСЛУШАТЕЛЬ
Репнин приехал в Корнуолл не для того, чтобы развлекаться в веселой компании или, по совету итальянца из мастерской, завести интригу с какой-нибудь англичанкой. Он согласился поехать сюда только по одной причине. Жена его на это время ложилась в больницу, и он хотел привыкнуть к мысли о предстоящей разлуке. Скоро он отправит ее к тетке в Америку. Отречется от любимой женщины ради того, чтобы спасти ее от нищенской старости в Лондоне. (Никто из Репниных этого не мог бы допустить!)
И действительно, в первый день постояльцы отеля «Крым» как бы сторонились Репнина, что давало ему надежду провести отдых в уединении и покое. Правда, несколько озадачила его Надя, собрав ему на отдых такой гардероб, в котором его можно было принять по меньшей мере за владельца яхты, к тому же и сам его облик рослого, с черной бородой и глазами ловца жемчуга привлекал к себе всеобщее внимание. Однако в первый вечер никто не пригласил его в компанию. Таков отличный обычай англичан — в поезде, в отеле, на пароходе, на отдыхе не домогаться в первый вечер знакомства с новым гостем, не приглашать его на танцы, на партию бриджа, к столу. В первые дни пребывания на отдыхе никто никого еще не знает. Зато в последние дни перед отъездом все друг с другом уже перезнакомились, все танцуют, шутят и клянутся снова вместе приехать отдыхать на следующий год, обмениваются адресами, телефонами, а случается, и женами. Одно чувство владеет перед разлукой всеми — типично английской меланхолии: кто знает, может, они расстаются на веки вечные.
Обычно новый гость в первый день приезда не переодевается к ужину.
Но уже на второй вечер все надевали вечерние туалеты, женщины являлись разряженными и потом каждый вечер меняли платья, украшения, а иной раз и цвет волос. Мужчины надевали белый или черный фрак, даже если они приехали в Африку. Каждый должен был участвовать в общих играх, пикниках, в выпивке. Репнину, жаждавшему покоя и уединения, все это казалось несносно глупым и скучным. Из всех былых петербургских развлечений его привлекало лишь одно — посидеть с кем-нибудь с тихой улыбкой, без слов до полуночи за шахматной доской.
На второй вечер хозяйка отеля госпожа Фои пригласила Репнина принять участие в коллективных забавах. Она отвергла все его попытки отказаться — в Англии это не положено.
Игра называлась: darts.
На стене висел деревянный щит, разделенный на сферы черного и красного цветов, в центр этих сфер старались попасть с расстояния в несколько шагов небольшими стрелами со стальными наконечниками, напоминавшими стрелы Амура. Выигрывал тот, кто попадал. Отзываясь на удар металлического наконечника, деревянный щит издавал звук, подобный звуку забиваемого в крышку гроба гвоздя. Репнин никогда до тех пор не только не играл в эту игру, но не знал о ее существовании. Раньше в нее играли в пивнушках да в третьеразрядных отелях, однако после войны эта игра распространилась и в так называемом «высшем обществе». Репнин, как это чаще всего бывает у новичка, все время попадал в центр. Капитан Беляев, сидевший за столом с четой Крыловых, кричал ему:
— Князъ, по-моему, это скандал!
После игры Репнин мечтал вырваться на берег моря. Прогуляться под луной. Потрясенный побережьем Англии, он жаждал обрести здесь забвение и утеху. Однако океан отступал от него, оставляя на полосе отлива топкую грязь, фантастический мир улиток и моллюсков, прельщавших своим цветом, но отвращавших смрадом. Испарения морских водорослей, морского дна, гниющих трав облаком стояли над обнаженным ложем океана. И лишь с наступлением прилива к берегу из морских глубин, вздымаясь широким и могучим валом, накатывались тяжелые волны и затопляли оголенную сушу.
Ему вспомнилась Бретань — они с Надей, два маленьких гномика, в огромном мире, в подвернутых штанах и с круглой сетью, похожей на сачок для ловли бабочек, убегают от быстрой волны. Надя издавала ликующие крики, не в силах сдержать своего восторга от этой игры человека с беспредельной стихией океана, а после долго сидела на скалах, дожидаясь, когда выйдет луна. Репнин смеялся, глядя на нее. Здесь, в Корнуолле, громады волн, грохотавшие в расселинах меж скал, оставляли за собой на песке тонкую белую полосу пены.
Ничего больше.
В волнении моря под луной, в приливах и отливах, Надя улавливала таинственную связь с ее любовью, столь же неразрывную, как СВЯЗЬ человеческой жизни с бессмертной природой. Но Репнин только портил ей все это очарование своим сарказмом, с которым доказывал ей, что до сегодняшнего дня никто не может объяснить явление приливов и отливов и взаимодействия океана и земли* Утверждают, будто в этом сказывается влияние Луны. В таком случае было бы логично утверждать влияние Луны и на человеческое сознание, тогда, выходит, и она находится во власти Луны! Раньше, бывало, он и его друзья вместе с покойным Барловым, приезжая в Крым, скакали верхом, пели, танцевали, пили шампанское, а в Корнуолле он в первый же день просидел долгие часы на скалах, всматриваясь в бесконечную даль океана. (Подобно Наполеону, взиравшему на океан с уединенного острова. Merde Napoleon!)
Но уже во второй вечер своего пребывания в отеле госпожи Фои Репнин не смог выйти на берег моря. После игры в darts госпожа Фои пригласила Репнина посмотреть на игру в настольный теннис. Ping pong.
Разыгрывался чемпионат отеля.
В молодости, помнится, их компания на Черном море собиралась после ужина и заводила диспуты, разумеется, в обществе женщин, о том, что такое счастье, в чем призвание человека, что такое настоящая любовь и куда движется человечество. Теперь в Корнуолле он имел возможность наблюдать ловкость дам в коллективных играх, которые устраивались хозяйкой. В первом туре госпожа Крылова победила запыхавшуюся дочку госпожи Петере.
Девчушка отчаянно защищалась до самого конца. Дети всегда стремятся выиграть в соревнованиях; проиграв, девочка расплакалась. Супруга доктора прыгала у стола, время от времени подкидывая задорные реплики Репнину, которого госпожа Фои притащила поближе к столу, и лихо била по шарику. Она вся извивалась во время игры, и по контрасту с ее неприятным, широким, как бы отвердевшим лицом особенно привлекательными казались ее грудь, ноги, и в особенности та часть тела, которую англичане исключительно ценят в женщинах. Раньше, до замужества, супруга доктора была чемпионкой фигурного катания на льду и выступала в Ричмонде, чего не знал Репнин, болевший за маленькую дочку госпожи Петере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81