И в ушах её была пара жемчужных серёг, а на голове платок из полосатой парчи, окаймлённый дорогими камнями; и она заткнула концы рубашки за пояс, как будто бы только что работала. И, увидав её, я был ошеломлён, так как она походила на сияющее солнце, а она сказала нежным и ясным голосом, слаще которого я не слышал: «О матушка, это он пришёл читать письмо?» – «Да», – отвечала старуха. И тогда девушка протянула мне руку с письмом, а между нею и дверью было с полшеста расстояния, и я вытянул руку, желая взять у неё письмо, и просунул в дверь голову и плечи, чтобы приблизиться к ней и прочесть письмо; и не успел я очнуться, как старуха упёрлась головой мне в спину и втолкнула меня (а письмо было у меня в руке), и, сам не знаю как, я оказался посреди дома и очутился в проходе. А старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать третья ночь
Когда же настала сто двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „Когда старуха втолкнула меня, я не успел очнуться, как оказался в проходе, старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота. Женщина же, увидев, что я внутри дома, подошла ко мне и прижала меня к груди и опрокинула на землю, и села на меня верхом и так сжала мне живот руками, что я обмер, а затем она обхватила меня руками, и я не мог от неё освободиться, потому что она меня сильно сжала. И потом она повела меня (а старуха шла впереди с зажжённой свечой), и мы миновали семь проходов, и посла того она пришла со мною в большую комнату с четырьмя портиками, под которыми могли бы играть в мяч всадники. И тогда она отпустила меня и сказала: «Открой глаза!“ И я открыл глаза, ошеломлённый оттого, что она меня так сильно сжимала и давила, и увидал, что комната целиком построена из прекраснейшего мрамора, и вся устлана шёлком и парчой, и подушки и сиденья в ней такие же. И там были две скамейки из жёлтой меди и ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и сиденья, и это был дом благоденствия, подходящий лишь для такого царя, как ты.
«О Азиз, – спросила она меня потом, – что тебе любезнее, смерть или жизнь?» – «Жизнь, – ответил я. И она сказала: „Если жизнь тебе любезнее, женись на мне“. – „Мне отвратительно жениться на такой, как ты“, – воскликнул я, но она ответила: „Если ты на мне женишься, то спасёшься от дочери Далилы-Хитрицы“.
«А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?» – спросил я; и она, смеясь, воскликнула: «Это та, с кем ты дружишь к сегодняшнему дню год и четыре месяца, да погубит её Аллах великий и да пошлёт ей того, кто сильнее её! Клянусь Аллахом, не найдётся никого коварнее её! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от неё, продружив с нею все это время, и как она тебя не убила и не причинила тебе горя!»
Услышав её слова, я до крайности удивился и воскликнул: «О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?» – «Я знаю её так, как время знает свои несчастья, – отчала она, – но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от неё спасся».
И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди Азизой, и она призвала на неё милость Аллаха, и глаза её прослезились.
Она ударила рукой об руку, услышав о смерти моей двоюродной сестры Азизы, и воскликнула: «На пути Аллаха погибла её юность! Да воздаст тебе Аллах за неё добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она – виновница твоего спасения от дочери ДалилыХитрицы, и если бы не она, ты бы, наверное, погиб.
Я боюсь за тебя из-за её коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить». – «Да, клянусь Аллахом, все это случилось», – сказал я. И она покачала головой и воскликнула: «Не найдётся теперь такой, как Азиза!» – «А перед смертью, – сказал я, – она завещала мне сказать той женщине два слова, не более, а именно:
«Верность прекрасна, измена дурна».
Услышав это, женщина вскричала: «Клянусь Аллахом, о Азиз, эти-то два слова и спасли тебя от неё и от убиения её рукой! Теперь моё сердце успокоилось за тебя: она уже тебя не убьёт. Твоя двоюродная сестра выручила тебя и живая и мёртвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днём, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, когда я с тобою схитрила и хитрость удалась. Ты пока ещё простак, не знаешь коварства женщин и хитростей старух». – «Нет, клянусь Аллахом!» – воскликнул я. И она сказала: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Мёртвый успокоен, а живому будет милость! Ты – красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установления Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, и я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня тоже всегда испечён, и вода – в кувшине, и я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух». – «А что делает петух?» – спросил я; и она засмеялась и захлопала в ладоши, и смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом она села прямо и воскликнула: «О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?» – «Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха», – ответил я. И она сказала: «Вот ремесло петуха: ешь, пей и топчи!»
И я смутился от её слов, а потом спросил: «Это ремесло петуха?» А она сказала: «Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил изо всей мочи». И она захлопала в ладоши и крикнула: «О матушка, приведи тех, кто у тебя находится». И вдруг старуха пришла с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шёлковой материи.
И она зажгла четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели; и тогда женщина встала и закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что она получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать четвёртая ночь
Когда же настала сто двадцать четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку! „И когда написали запись, она засвидетельствовала, что получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег, а затем она дала свидетелям их плату, и они ушли откуда пришли. И тогда женщина ушла и, сняв с себя платье, пришла в тонкой рубашке, обшитой золотой каймой, и взяла меня за руку, и поднялась со мной на ложе, говоря: «В дозволенном нет срама“.
А потом мы проспали до утра, и я хотел выйти, но вдруг она подошла и сказала, смеясь: «Ой, ой! – ты думаешь, что входят в баню так же, как выходят из неё. Ты, наверное, считаешь меня такой же, как дочь Далилы-Хитрицы. Берегись таких мыслей! Ты ведь мой муж по писанию и установлению, а если ты пьян, то отрезвись и образумься! Этот дом, где ты находишься, открывается лишь на один день каждый год. Встань и посмотри на большие ворота».
И я подошёл к большим воротам и увидел, что они заперты и заколочены гвоздями, и, вернувшись к ней, я рассказал ей, что они заколочены и заперты, а она сказала: «О Азиз, у нас хватит муки, крупы, плодов, гранатов, сахару, мяса, баранины, кур и прочего на много лет, и с этой минуты ворота откроются только через год. Я знаю, что ты увидишь себя выходящим отсюда не раньше чем через год». – «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!» – воскликнул я. И она сказала: «А чем же здесь тебе плохо, если ты знаешь ремесло петуха, о котором я тебе говорила?»
И она засмеялась, и я также засмеялся и послушался её и сделал, что она сказала. И я стал у неё жить и исполнял ремесло петуха: ел, пил и любил, пока не прошёл год – двенадцать месяцев. А когда год исполнился, она понесла от меня, и я получил через неё сына.
А в начале следующего года я услышал, что открывают ворота. И вдруг люди внесли хлебцы, муку и сахар. И я хотел выти, но она сказала мне: «Потерпи до вечерней поры, и как вошёл, так и выйди». И я прождал до вечерней поры и хотел выйти, испуганный и устрашённый, и вдруг она говорит: «Клянусь Аллахом, я не дам тебе выйти, пока не возьму с тебя клятву, что ты вернёшься сегодня ночью, раньше чем запрут ворота».
Я согласился на это, и она взяла с меня верные клятвы, мечом, священным списком и разводом, что я вернусь к ней, а потом я вышел от неё и отправился в тот сад. И я увидел, что ворота его открыты, как всегда, и рассердился и сказал про себя: «Я отсутствовал целый год и пришёл внезапно и вижу, что здесь открыто, как прежде. Я обязательно войду и погляжу, прежде чем пойду к своей матери, – теперь ведь время вечернее», и я вошёл в сад…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать пятая ночь
Когда же настала сто двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „И я вошёл в сад и шёл, пока не пришёл в ту комнату, и я увидел, что дочь Далилы-Хитрицы сидит, положив голову на колени и подперев щеку рукою, и цвет её лица изменился и глаза впали. И, увидев меня, она сказала: „Слава Аллаху за спасение!“ – и хотела подняться, но упала от радости; и я устыдился её и опустил голову. А потом я подошёл к ней, поцеловал её и спросил: „Как ты узнала, что я приду к тебе сегодня вечером?“ – «Я не знала об этом, – сказала она. – Клянусь Аллахом, вот уж год, как я не ведаю вкуса сна и не вкушаю его! Каждую ночь я бодрствую в ожидании тебя, и это со мною случилось с того дня, как ты от меня ушёл и я дала тебе платье из новой ткани и ты обещал, что сходишь в баню и придёшь. Я просидела, ожидая тебя, первую ночь и вторую ночь и третью ночь, а ты пришёл только после такого долгого времени. Я постоянно жду твоего прихода, таково уж дело влюблённых. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, почему ты отсутствовал весь этот год“.
И я рассказал ей. И когда она узнала, что я женился, её лицо пожелтело, а потом я сказал: «Я пришёл к тебе сегодня вечером и уйду раньше, чем взойдёт день». И она воскликнула: «Недостаточно ей того, что она устроила с тобой хитрость и вышла за тебя замуж и заточила у себя на целый год! Она ещё взяла с тебя клятву разводом, что ты вернёшься к ней этой ночью, раньше наступление дня, и её душа не позволяет тебе повеселиться у твоей матери или у меня! Ей не легко, чтобы ты провёл у когонибудь из нас одну ночь, вдали от неё, так каково же той, от кого ты ушёл на целый год, хотя я и знала тебя раньше, чем она. Но да помилует Аллах дочь твоего дяди Азизу! С ней случилось то, что не случилось ни с кем, и она вынесла то, что никто не вынес, и умерла обиженная тобою. А это она защитила тебя от меня. Я думала, что ты меня любить, и отпустила тебя, хотя могла и не дать тебе уйти целым и с жирком и была в силах тебя заточить и погубить».
И она горько заплакала, и разгневалась, и, вся ощетинившись, посмотрела на меня гневным взором. И когда я увидел её такою, у меня затряслись поджилки, и я испугался её, и она стала точно ужасная гуль, а я стал точно боб на огне. А потом она сказала: «Нет мне больше от тебя проку, после того как ты женился и у тебя появился ребёнок; ты не годишься для дружбы со мною, так как мне будет польза только от холосгого, а женатый мужчина – тот не принёс нам никакой пользы. Ты продал меня за этот вонючий пучок цветов! Клянусь Аллахом, я опечалю через тебя эту распутницу, и ты не достанешься ни мне, ни ей!»
Потом она издала громкий крик, и не успел я очнуться, как пришли десять невольниц и бросили меня на землю; и когда я оказался у них в руках, она поднялась, взяла нож и воскликнула: «Я зарежу тебя, как режут козлов, и это будет тебе самым малым наказанием за то, что ты сделал со мною и с дочерью твоего дяди раньше меня».
И, увидев, что я в руках её невольниц и щеки мои испачканы пылью и рабыни точат нож, я уверился в своей смерти…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать шестая ночь
Когда же настала сто двадцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „И, увидев, что я в руках её невольниц и щеки мои испачканы пылью и рабыни точат нож, я уверился в своей смерти и воззвал к этой женщине о помощи, но она стала лишь ещё более жестока и приказала невольницам скрутить меня. И они скрутили меня и, бросив на спину, сели мне на живот и схватили меня за голову, и две невольницы сели мне на колени, а две другие взяли меня за руки, она же встала с двумя невольницами и приказала им меня бить. И они били меня, пока я не обеспамятел и не ослаб мой голос, а очнувшись, я сказал про себя: „Поистине, умереть зарезанным лучше и легче, чем эти побои!“ И я вспомнил слова дочери моего дяди, которая говорила: «Да избавит тебя Аллах от её зла!“ – и стал кричать и плакать, пока не прервался мой голос и у меня не осталось ни звука, ни дыхания. А потом она наточила нож и сказала невольницам: «Обнажите его!“
И вдруг владыка внушил мне произнести те слова, которые говорила дочь моего дяди и завещала мне сказать. «О госпожа, – воскликнул я, – разве ты не знаешь, что верность прекрасна, а измена дурна?» И, услышав это, она воскликнула и сказала: «Да помилуй тебя Аллах, о Азиза! Да воздаст ей Аллах за её юность раем! Клянусь Аллахом, она была тебе полезна и при жизни и после смерти и спасла тебя от моих рук при помощи этих слов. Но я не могу отпустить тебя так и непременно должна оставить на тебе след, чтобы причинить горе этой распутнице и срамнице, которая спрятала тебя от меня». И она крикнула невольницам и велела им связать мне ноги верёвкой, а затем сказала им: «Сядьте на него верхом!», и они это сделали. И тогда она ушла и вернулась с медной сковородкой, которую подвесила над жаровней с огнём и налила туда масла и поджарила в нем серу (а я был без чувств), и потом она подошла ко мне, распустила на мне одежду и перевязала мои срамные части верёвкой и, схватив её, подала её двум невольницам и сказала: «Тяните за верёвку!» И они потянули, а я потерял сознание, и от сильной боли я оказался в другом, нездешнем мире, а она пришла с железной бритвой и оскопила меня, так что я стал точно женщина. И затем она прижгла место отреза и натёрла его порошком (а я все был без памяти), а когда я пришёл в себя, кровь уже остановилась.
И женщина велела невольницам развязать меня и дала мне выпить кубок вина, а потом сказала: «Иди теперь к той, на которой ты женился и которая поскупилась отдать мне одну ночь! Да помилует Аллах дочь твоего дяди, которая была виновницей твоего спасения и не открыла своей тайны. Если бы ты не произнёс её слов, я наверное бы тебя зарезала! Уходи сейчас же, к кому хочешь! Мне нужно было от тебя только то, что я у тебя отрезала, а теперь у тебя не осталось для меня ничего. Мне нет до тебя охоты, и ты мне не нужен! Поднимайся, пригладь себе волосы и призови милость Аллаха на дочь твоего дяди!»
И она пихнула меня ногой, и я встал, но не мог идти, и я шёл понемногу, пока не дошёл до дому и, увидя, что двери открыты, я свалился в дверях и исчез из мира.
И вдруг моя жена вышла и подняла меня, и внесла в комнату, и она увидела, что я стал как женщина. А я заснул и погрузился в сон и, проснувшись, увидал себя брошенным у ворот сада…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать седьмая ночь
Когда же настала сто двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал царю Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-альМулуку: «И когда я веч ал и очнулся, я увидал, что был брошен у ворот сада. Я поднялся, стеная и охая, и шёл, пока не пришёл к моему жилищу, и, войдя в него, я нашёл мою мать плачущей по мне, и она говорила: «Узнаю ли я, дитя моё, в какой ты земле?“ И я подошёл и кинулся к ней, а она посмотрела на меня и, узнав меня, увидала, что я нездоров и моё лицо стало жёлтым и чёрным.
А я вспомнил о дочери моего дяди и о добре, которое она мне сделала, и уверился, что она меня любила, и заплакал, и моя мать тоже заплакала. «О дитя моё, твой отец умер», – сказала моя мать; и тогда я ещё сильнее расстроился и так заплакал, что лишился чувства, а очнувшись, я посмотрел на то место, где сиживала дочь моего дяди, и снова заплакал и едва не лишился чувств от сильного плача.
И я продолжал так плакать и рыдать до полуночи; и моя мать сказала: «Твой отец уже десять дней как умер»; а я ответил ей: «Не стану никогда ни о ком думать, кроме дочери моего дяди! Я заслужил все то, что со мной случилось, раз я пренебрёг ею, хотя она меня любила». – «Что же с тобой случилось?» – спросила моя мать. И я рассказал ей, что со мной произошло, и она немного поплакала, а затем она принесла мне кое-чего съестного, и я поел немного и выпил, и повторил ей свою повесть, рассказав обо всем, что мне выпало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать третья ночь
Когда же настала сто двадцать третья ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „Когда старуха втолкнула меня, я не успел очнуться, как оказался в проходе, старуха вошла быстрее разящей молнии, и у неё только и было дела, что запереть ворота. Женщина же, увидев, что я внутри дома, подошла ко мне и прижала меня к груди и опрокинула на землю, и села на меня верхом и так сжала мне живот руками, что я обмер, а затем она обхватила меня руками, и я не мог от неё освободиться, потому что она меня сильно сжала. И потом она повела меня (а старуха шла впереди с зажжённой свечой), и мы миновали семь проходов, и посла того она пришла со мною в большую комнату с четырьмя портиками, под которыми могли бы играть в мяч всадники. И тогда она отпустила меня и сказала: «Открой глаза!“ И я открыл глаза, ошеломлённый оттого, что она меня так сильно сжимала и давила, и увидал, что комната целиком построена из прекраснейшего мрамора, и вся устлана шёлком и парчой, и подушки и сиденья в ней такие же. И там были две скамейки из жёлтой меди и ложе из червонного золота, украшенное жемчугом и драгоценными камнями, и сиденья, и это был дом благоденствия, подходящий лишь для такого царя, как ты.
«О Азиз, – спросила она меня потом, – что тебе любезнее, смерть или жизнь?» – «Жизнь, – ответил я. И она сказала: „Если жизнь тебе любезнее, женись на мне“. – „Мне отвратительно жениться на такой, как ты“, – воскликнул я, но она ответила: „Если ты на мне женишься, то спасёшься от дочери Далилы-Хитрицы“.
«А кто такая дочь Далилы-Хитрицы?» – спросил я; и она, смеясь, воскликнула: «Это та, с кем ты дружишь к сегодняшнему дню год и четыре месяца, да погубит её Аллах великий и да пошлёт ей того, кто сильнее её! Клянусь Аллахом, не найдётся никого коварнее её! Сколько людей она убила до тебя и сколько натворила дел! Как это ты спасся от неё, продружив с нею все это время, и как она тебя не убила и не причинила тебе горя!»
Услышав её слова, я до крайности удивился и воскликнул: «О госпожа моя, от кого ты узнала о ней?» – «Я знаю её так, как время знает свои несчастья, – отчала она, – но мне хочется, чтобы ты рассказал мне все, что у тебя с ней случилось, и я могла бы узнать, почему ты от неё спасся».
И я рассказал ей обо всем, что произошло у меня с той женщиной и с дочерью моего дяди Азизой, и она призвала на неё милость Аллаха, и глаза её прослезились.
Она ударила рукой об руку, услышав о смерти моей двоюродной сестры Азизы, и воскликнула: «На пути Аллаха погибла её юность! Да воздаст тебе Аллах за неё добром! Клянусь Аллахом, о Азиз, она умерла, а между тем она – виновница твоего спасения от дочери ДалилыХитрицы, и если бы не она, ты бы, наверное, погиб.
Я боюсь за тебя из-за её коварства, но мой рот закрыт, и я не могу говорить». – «Да, клянусь Аллахом, все это случилось», – сказал я. И она покачала головой и воскликнула: «Не найдётся теперь такой, как Азиза!» – «А перед смертью, – сказал я, – она завещала мне сказать той женщине два слова, не более, а именно:
«Верность прекрасна, измена дурна».
Услышав это, женщина вскричала: «Клянусь Аллахом, о Азиз, эти-то два слова и спасли тебя от неё и от убиения её рукой! Теперь моё сердце успокоилось за тебя: она уже тебя не убьёт. Твоя двоюродная сестра выручила тебя и живая и мёртвая. Клянусь Аллахом, я желала тебя день за днём, но не могла овладеть тобою раньше, чем теперь, когда я с тобою схитрила и хитрость удалась. Ты пока ещё простак, не знаешь коварства женщин и хитростей старух». – «Нет, клянусь Аллахом!» – воскликнул я. И она сказала: «Успокой свою душу и прохлади глаза! Мёртвый успокоен, а живому будет милость! Ты – красивый юноша, и я хочу иметь тебя только по установления Аллаха и его посланника (да благословит его Аллах и да приветствует!). Чего ты ни захочешь из денег или тканей, все быстро к тебе явится, и я не буду ничем утруждать тебя. И хлеб у меня тоже всегда испечён, и вода – в кувшине, и я только хочу от тебя, чтобы ты делал со мною то, что делает петух». – «А что делает петух?» – спросил я; и она засмеялась и захлопала в ладоши, и смеялась так сильно, что упала навзничь, а потом она села прямо и воскликнула: «О свет моих глаз, разве ты не знаешь ремесла петуха?» – «Нет, клянусь Аллахом, я не знаю ремесла петуха», – ответил я. И она сказала: «Вот ремесло петуха: ешь, пей и топчи!»
И я смутился от её слов, а потом спросил: «Это ремесло петуха?» А она сказала: «Да, и теперь я хочу от тебя, чтобы ты затянул пояс, укрепил решимость и любил изо всей мочи». И она захлопала в ладоши и крикнула: «О матушка, приведи тех, кто у тебя находится». И вдруг старуха пришла с четырьмя правомочными свидетелями, неся кусок шёлковой материи.
И она зажгла четыре свечи, а свидетели, войдя, приветствовали меня и сели; и тогда женщина встала и закрылась плащом и уполномочила одного из свидетелей заключить брачный договор. И они сделали запись, а женщина засвидетельствовала, что она получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать четвёртая ночь
Когда же настала сто двадцать четвёртая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что юноша говорил Тадж-аль-Мулуку! „И когда написали запись, она засвидетельствовала, что получила все приданое, предварительное и последующее, и что на её ответственности десять тысяч дирхемов моих денег, а затем она дала свидетелям их плату, и они ушли откуда пришли. И тогда женщина ушла и, сняв с себя платье, пришла в тонкой рубашке, обшитой золотой каймой, и взяла меня за руку, и поднялась со мной на ложе, говоря: «В дозволенном нет срама“.
А потом мы проспали до утра, и я хотел выйти, но вдруг она подошла и сказала, смеясь: «Ой, ой! – ты думаешь, что входят в баню так же, как выходят из неё. Ты, наверное, считаешь меня такой же, как дочь Далилы-Хитрицы. Берегись таких мыслей! Ты ведь мой муж по писанию и установлению, а если ты пьян, то отрезвись и образумься! Этот дом, где ты находишься, открывается лишь на один день каждый год. Встань и посмотри на большие ворота».
И я подошёл к большим воротам и увидел, что они заперты и заколочены гвоздями, и, вернувшись к ней, я рассказал ей, что они заколочены и заперты, а она сказала: «О Азиз, у нас хватит муки, крупы, плодов, гранатов, сахару, мяса, баранины, кур и прочего на много лет, и с этой минуты ворота откроются только через год. Я знаю, что ты увидишь себя выходящим отсюда не раньше чем через год». – «Нет мощи и силы, кроме как у Аллаха!» – воскликнул я. И она сказала: «А чем же здесь тебе плохо, если ты знаешь ремесло петуха, о котором я тебе говорила?»
И она засмеялась, и я также засмеялся и послушался её и сделал, что она сказала. И я стал у неё жить и исполнял ремесло петуха: ел, пил и любил, пока не прошёл год – двенадцать месяцев. А когда год исполнился, она понесла от меня, и я получил через неё сына.
А в начале следующего года я услышал, что открывают ворота. И вдруг люди внесли хлебцы, муку и сахар. И я хотел выти, но она сказала мне: «Потерпи до вечерней поры, и как вошёл, так и выйди». И я прождал до вечерней поры и хотел выйти, испуганный и устрашённый, и вдруг она говорит: «Клянусь Аллахом, я не дам тебе выйти, пока не возьму с тебя клятву, что ты вернёшься сегодня ночью, раньше чем запрут ворота».
Я согласился на это, и она взяла с меня верные клятвы, мечом, священным списком и разводом, что я вернусь к ней, а потом я вышел от неё и отправился в тот сад. И я увидел, что ворота его открыты, как всегда, и рассердился и сказал про себя: «Я отсутствовал целый год и пришёл внезапно и вижу, что здесь открыто, как прежде. Я обязательно войду и погляжу, прежде чем пойду к своей матери, – теперь ведь время вечернее», и я вошёл в сад…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать пятая ночь
Когда же настала сто двадцать пятая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „И я вошёл в сад и шёл, пока не пришёл в ту комнату, и я увидел, что дочь Далилы-Хитрицы сидит, положив голову на колени и подперев щеку рукою, и цвет её лица изменился и глаза впали. И, увидев меня, она сказала: „Слава Аллаху за спасение!“ – и хотела подняться, но упала от радости; и я устыдился её и опустил голову. А потом я подошёл к ней, поцеловал её и спросил: „Как ты узнала, что я приду к тебе сегодня вечером?“ – «Я не знала об этом, – сказала она. – Клянусь Аллахом, вот уж год, как я не ведаю вкуса сна и не вкушаю его! Каждую ночь я бодрствую в ожидании тебя, и это со мною случилось с того дня, как ты от меня ушёл и я дала тебе платье из новой ткани и ты обещал, что сходишь в баню и придёшь. Я просидела, ожидая тебя, первую ночь и вторую ночь и третью ночь, а ты пришёл только после такого долгого времени. Я постоянно жду твоего прихода, таково уж дело влюблённых. Я хочу, чтобы ты рассказал мне, почему ты отсутствовал весь этот год“.
И я рассказал ей. И когда она узнала, что я женился, её лицо пожелтело, а потом я сказал: «Я пришёл к тебе сегодня вечером и уйду раньше, чем взойдёт день». И она воскликнула: «Недостаточно ей того, что она устроила с тобой хитрость и вышла за тебя замуж и заточила у себя на целый год! Она ещё взяла с тебя клятву разводом, что ты вернёшься к ней этой ночью, раньше наступление дня, и её душа не позволяет тебе повеселиться у твоей матери или у меня! Ей не легко, чтобы ты провёл у когонибудь из нас одну ночь, вдали от неё, так каково же той, от кого ты ушёл на целый год, хотя я и знала тебя раньше, чем она. Но да помилует Аллах дочь твоего дяди Азизу! С ней случилось то, что не случилось ни с кем, и она вынесла то, что никто не вынес, и умерла обиженная тобою. А это она защитила тебя от меня. Я думала, что ты меня любить, и отпустила тебя, хотя могла и не дать тебе уйти целым и с жирком и была в силах тебя заточить и погубить».
И она горько заплакала, и разгневалась, и, вся ощетинившись, посмотрела на меня гневным взором. И когда я увидел её такою, у меня затряслись поджилки, и я испугался её, и она стала точно ужасная гуль, а я стал точно боб на огне. А потом она сказала: «Нет мне больше от тебя проку, после того как ты женился и у тебя появился ребёнок; ты не годишься для дружбы со мною, так как мне будет польза только от холосгого, а женатый мужчина – тот не принёс нам никакой пользы. Ты продал меня за этот вонючий пучок цветов! Клянусь Аллахом, я опечалю через тебя эту распутницу, и ты не достанешься ни мне, ни ей!»
Потом она издала громкий крик, и не успел я очнуться, как пришли десять невольниц и бросили меня на землю; и когда я оказался у них в руках, она поднялась, взяла нож и воскликнула: «Я зарежу тебя, как режут козлов, и это будет тебе самым малым наказанием за то, что ты сделал со мною и с дочерью твоего дяди раньше меня».
И, увидев, что я в руках её невольниц и щеки мои испачканы пылью и рабыни точат нож, я уверился в своей смерти…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать шестая ночь
Когда же настала сто двадцать шестая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-аль-Мулуку: „И, увидев, что я в руках её невольниц и щеки мои испачканы пылью и рабыни точат нож, я уверился в своей смерти и воззвал к этой женщине о помощи, но она стала лишь ещё более жестока и приказала невольницам скрутить меня. И они скрутили меня и, бросив на спину, сели мне на живот и схватили меня за голову, и две невольницы сели мне на колени, а две другие взяли меня за руки, она же встала с двумя невольницами и приказала им меня бить. И они били меня, пока я не обеспамятел и не ослаб мой голос, а очнувшись, я сказал про себя: „Поистине, умереть зарезанным лучше и легче, чем эти побои!“ И я вспомнил слова дочери моего дяди, которая говорила: «Да избавит тебя Аллах от её зла!“ – и стал кричать и плакать, пока не прервался мой голос и у меня не осталось ни звука, ни дыхания. А потом она наточила нож и сказала невольницам: «Обнажите его!“
И вдруг владыка внушил мне произнести те слова, которые говорила дочь моего дяди и завещала мне сказать. «О госпожа, – воскликнул я, – разве ты не знаешь, что верность прекрасна, а измена дурна?» И, услышав это, она воскликнула и сказала: «Да помилуй тебя Аллах, о Азиза! Да воздаст ей Аллах за её юность раем! Клянусь Аллахом, она была тебе полезна и при жизни и после смерти и спасла тебя от моих рук при помощи этих слов. Но я не могу отпустить тебя так и непременно должна оставить на тебе след, чтобы причинить горе этой распутнице и срамнице, которая спрятала тебя от меня». И она крикнула невольницам и велела им связать мне ноги верёвкой, а затем сказала им: «Сядьте на него верхом!», и они это сделали. И тогда она ушла и вернулась с медной сковородкой, которую подвесила над жаровней с огнём и налила туда масла и поджарила в нем серу (а я был без чувств), и потом она подошла ко мне, распустила на мне одежду и перевязала мои срамные части верёвкой и, схватив её, подала её двум невольницам и сказала: «Тяните за верёвку!» И они потянули, а я потерял сознание, и от сильной боли я оказался в другом, нездешнем мире, а она пришла с железной бритвой и оскопила меня, так что я стал точно женщина. И затем она прижгла место отреза и натёрла его порошком (а я все был без памяти), а когда я пришёл в себя, кровь уже остановилась.
И женщина велела невольницам развязать меня и дала мне выпить кубок вина, а потом сказала: «Иди теперь к той, на которой ты женился и которая поскупилась отдать мне одну ночь! Да помилует Аллах дочь твоего дяди, которая была виновницей твоего спасения и не открыла своей тайны. Если бы ты не произнёс её слов, я наверное бы тебя зарезала! Уходи сейчас же, к кому хочешь! Мне нужно было от тебя только то, что я у тебя отрезала, а теперь у тебя не осталось для меня ничего. Мне нет до тебя охоты, и ты мне не нужен! Поднимайся, пригладь себе волосы и призови милость Аллаха на дочь твоего дяди!»
И она пихнула меня ногой, и я встал, но не мог идти, и я шёл понемногу, пока не дошёл до дому и, увидя, что двери открыты, я свалился в дверях и исчез из мира.
И вдруг моя жена вышла и подняла меня, и внесла в комнату, и она увидела, что я стал как женщина. А я заснул и погрузился в сон и, проснувшись, увидал себя брошенным у ворот сада…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Сто двадцать седьмая ночь
Когда же настала сто двадцать седьмая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что везирь Дандан рассказывал царю Дау-аль-Макану: „И юноша Азиз говорил Тадж-альМулуку: «И когда я веч ал и очнулся, я увидал, что был брошен у ворот сада. Я поднялся, стеная и охая, и шёл, пока не пришёл к моему жилищу, и, войдя в него, я нашёл мою мать плачущей по мне, и она говорила: «Узнаю ли я, дитя моё, в какой ты земле?“ И я подошёл и кинулся к ней, а она посмотрела на меня и, узнав меня, увидала, что я нездоров и моё лицо стало жёлтым и чёрным.
А я вспомнил о дочери моего дяди и о добре, которое она мне сделала, и уверился, что она меня любила, и заплакал, и моя мать тоже заплакала. «О дитя моё, твой отец умер», – сказала моя мать; и тогда я ещё сильнее расстроился и так заплакал, что лишился чувства, а очнувшись, я посмотрел на то место, где сиживала дочь моего дяди, и снова заплакал и едва не лишился чувств от сильного плача.
И я продолжал так плакать и рыдать до полуночи; и моя мать сказала: «Твой отец уже десять дней как умер»; а я ответил ей: «Не стану никогда ни о ком думать, кроме дочери моего дяди! Я заслужил все то, что со мной случилось, раз я пренебрёг ею, хотя она меня любила». – «Что же с тобой случилось?» – спросила моя мать. И я рассказал ей, что со мной произошло, и она немного поплакала, а затем она принесла мне кое-чего съестного, и я поел немного и выпил, и повторил ей свою повесть, рассказав обо всем, что мне выпало.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349