Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-ад-дина…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Ночь, дополняющая до восьмисот девяноста
Когда же настала ночь, дополняющая до восьмисот девяноста, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам, выйдя из дворца, отправилась к Нур-ад-дину (а она обладала силой и отвагой).
Вот то, что было с Мариам. Что же касается Нур-аддина, влюблённого, несчастного, то он сидел у ворот города, ожидая Мариам, и поводья коней были у него в руке, и Аллах (велик он и славен!) наслал на него сон, и он заснул – слава тому, кто не спит! А цари островов в то время не жалели денег на подкуп за кражу тех двух коней или одного из них, и в те дни существовал один чёрный раб, воспитавшийся на островах, который умел красть коней, и цари франков подкупали его большими деньгами, чтобы он украл одного коня, и обещали, если он украдёт обоих, подарить ему целый остров и наградить его роскошной одеждой. И этот раб долгое время кружил по городу Афрандже, прячась, но не мог взять коней, пока они были у царя, а когда царь подарил коней кривому везирю и тот перевёл их к себе в конюшню, раб обрадовался сильной радостью и стал надеяться их взять. И он воскликнул: «Клянусь Мессией и истинной верой, я их украду»!
И он вышел, в ту самую ночь, и направился к конюшне, чтобы украсть коней, и когда он шёл по дороге, он вдруг бросил взгляд и увидел Нур-ад-дина, который спал, держа поводья коней в руке. И раб снял поводья с головы коней и хотел сесть на одного из них и погнать перед собой другого, и вдруг подошла Ситт-Мариам, неся мешки на плече. И она подумала, что раб – это Нур-аддин, и подала ему один мешок, и раб положил его на коня, а потом Мариам подала ему второй мешок, и он положил его на другого коня, а сам молчал, и Мариам думала, что это Нур-ад-дин. И они выехали за ворота города, а раб все молчал, и Мариам сказала ему: «О господин мой Нурад-дин, отчего ты молчишь?» И раб обернулся, сердитый, и сказал: «Что ты говоришь, девушка?» И Мариам, услышав бормотанье раба, узнала, что это не речь Нур-ад-дина, и тогда она подняла голову, и посмотрела на раба, и увидела, что у него ноздри как кувшины. И когда Мариам посмотрела на раба, свет стал перед лицом её мраком, и она спросила его: «Кто ты будешь, о шейх сыновей Хама, и как твоё имя среди людей?» – «О дочь скверных, – сказал раб, – моё имя – Масуд, что крадёт коней, когда люди спят». И Мариам не ответила ему ни одним словом, но тотчас же обнажила меч и ударила его по плечу, и меч вышел, сверкая, через его связки. И раб упал на землю, поверженный, и стал биться в крови, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).
И тогда Ситт-Мариам взяла коней и села на одного из них, а другого схватила рукой и повернула вспять, чтобы найти Нур-ад-дина. И она нашла его лежащим в том месте, где она условилась с ним встретиться, и поводья были у него в руке, и он спал, и храпел во сне, и не отличал у себя рук от ног. И Мариам сошла со спины копя и толкнула Нур-ад-дина рукой, и тот пробудился от сна, испуганный, и воскликнул: «О госпожа, слава Аллаху, что ты пришла благополучно!» – «Вставай, садись на этого коня и молчи!» – сказала ему Мариам. И Нур-ад-дин поднялся и сел на коня, а Ситт-Мариам села на другого коня, и они выехали из города и проехали некоторое время, и потом Мариам обернулась к Нур-ад-дину и сказала: «Разве не говорила я тебе: „Не спи!“ Ведь не преуспевает тот, кто спит». – «О госпожа, – воскликнул Нур-ад-дин, – я заснул только потому, что прохладилась моя душа, ожидая свиданья с тобой! А что случилось, о госпожа?» И Мариам рассказала ему историю с рабом от начала до конца, и Нур-ад-дин воскликнул: «Слава Аллаху за благополучие!»
И затем они старались ускорить ход, вручив своё дело милостивому, всеведущему, и ехали, беседуя, пока не доехали до раба, которого убила Ситт-Мариам. И Нур-аддин увидел его, валявшегося в пыли, подобного ифриту, и Мариам сказала Нур-ад-дину: «Сойди на землю, обнажи его от одежд и возьми его оружие». – «О госпожа, – сказал Нур-ад-дин, – клянусь Аллахом, я не могу сойти со спины коня, встать около этого раба и приблизиться к нему!» И он подивился обличию раба и поблагодарил Ситт-Мариам за её поступок, изумляясь её смелости и силе её сердца. И они поехали и ехали жестоким ходом остаток ночи, а когда наступило утро и засияло светом и заблистало и распространилось солнце над холмами, они достигли обширного луга, где паслись газели, и края его зеленели, и плоды на нем всюду поспели. И цветы там были как брюхо змеи, и укрывались на лугу птицы, и ручьи текли на нем, разнообразные видом, как сказал и отличился поэт, вполне выразив желаемое:
Долина нас от зноя защитила,
Сама защищена деревьев гущей.
Мы сели под кустами, и склонились
Над нами они, как мать над своим младенцем.
И дал поток нам, жаждущим, напиться
Водой, что слаще вин для пьющих вместе.
Деревья гонят солнце, как ни взглянет,
Вход запретив ему, позволив ветру.
Пугают камни жемчугом убранных,
И щупают они края жемчужин.
Или, как сказал другой:
И когда щебечет поток его и хор птиц его,
К нему влечёт влюблённого с зарёю,
И раю он подобен – под крылом его
Плоды и тень и струи вод текучих.
И Ситт-Мариам с Нур-ад-дином остановились, чтобы отдохнуть в этой долине…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот девяносто первая ночь
Когда же настала восемьсот девяносто первая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что когда Ситт-Мариам с Нур-аддином остановились в этой долине, они поели её плодов и напились из её ручьёв и пустили коней поесть на пастбище, и кони поели и попили в этой долине. И Нур-ад-дин с Мариам сели и начали беседовать и вспоминать своё дело и то, что с ними случилось, и всякий из них сетовал другому на то, какие он испытал мучения в разлуке и что он перенёс в тоске и отдалении. И когда они так сидели, вдруг поднялась пыль, застилая края неба, и они услышали ржание коней и бряцание оружия.
А причиною этого было вот что. Когда царь выдал свою дочь замуж за везиря, и тот вошёл к ней в ту же ночь, и настало утро, царь захотел пожелать им доброго утра, как бывает обычно у царей с их дочерьми. И он поднялся, и взял шёлковые материи, и стал разбрасывать золото и серебро, чтобы его подхватывали евнухи и прислужницы, и царь до тех пор шёл с несколькими слугами, пока не достиг нового дворца, и он увидел, что везирь брошен на постель и не отличает головы от ног. И царь огляделся во дворце направо и налево и не увидел своей дочери, и замутилось его состояние, и заняло это его мысли, и исчез его рассудок. И он велел принести горячей воды, крепкого уксуса и ладана, и когда ему принесли их, смешал все это вместе и впустил везирю в все. И затем он потряс его, и бандж выпал у него из нутра, точно кусок сыру, и тогда царь впустил смесь везирю в нос второй раз, и тот проснулся. И царь спросил его, что с ним и что с его дочерью Мариам, и везирь сказал ему: «О царь величайший, я ничего о ней не знаю, кроме того, что она своей рукой дала мне выпить кубок вина, и после того я пришёл в сознание только сейчас и не знаю, какое с ней было дело».
И когда царь услышал слова везиря, свет стал мраком перед лицом его, и он вытащил меч и ударил им везиря по голове, и меч показался, блистая, между его зубов.
А потом царь в тот же час и минуту послал за слугами и конюхами, и когда они явились, потребовал тех двух коней, и слуги сказали: «О царь, кони пропали сегодня ночью, и наш старший тоже пропал вместе с ними. Утром мы нашли все двери отпертыми». – «Клянусь моей религией и тем, что исповедует моя вера, – воскликнул царь, – коней взял не кто иной, как моя дочь, – она и тот пленный, что прислуживал в церкви! Он похитил мою дочь в первый раз, и я узнал его истинным образом, и освободил его из моих рук только этот кривой везирь, и ему уже воздано за его поступок!»
И потом царь тотчас же позвал своих трех сыновей – а это были доблестные богатыри, каждый из которых стоил тысячи всадников в пылу битвы и на месте боя и сражения, – и закричал на них, и велел им садиться на коней. И они сели, и царь сел на коня в числе их вместе с избранными своими патрициями, вельможами правления и знатными людьми, и они поехали по следам беглецов и настигли их в той долине.
Когда Мариам увидела их, она поднялась, села на своего коня, подвязала меч и надела доспехи и оружие, а потом она спросила Нур-ад-дина: «В каком ты состоянии и каково твоё сердце в бою, сражении и стычке?» – «Я устойчив в стычке, как устойчив кол в отрубях», – ответил Нур-ад-дин, и затем он начал говорить и сказал:
«О Марьям, брось корить меня так больно,
И смерти не ищи мне с долгой пыткой.
Откуда мне, скажи, воякой сделаться,
Когда пугаюсь я карканья вороны?
А когда увижу внезапно мышь, так пугаюсь я,
Что лью со страху я себе в одежду.
Люблю бои я только в одиночестве,
И знает кусе весь пыл и ярость зебба.
Вот это – правильное мненье! Всякое
Другое мненье правильным не будет».
И когда Мариам услышала от Нур-ад-дина эти слова и нанизанные стихи, она явила ему смех и улыбку и сказала: «О господин мой Нур-ад-дин, оставайся на месте, и я избавлю тебя от их зла, хотя бы их было числом столько, сколько песчинок». И она в тот же час и минуту приготовилась, и, сев на спину коня, выпустила из рук конец поводьев, и повернула копьё остриём вперёд, и конь понёсся под нею, точно дующий ветер или вода, когда она изливается из узкой трубы. А Мариам была из храбрейших людей своего времени, бесподобная в её век и столетие, ибо отец научил её, ещё малолеткой, ездить на спине коней и погружаться в море боя тёмной ночью. И она сказала Нур-ад-дину: «Садись на коня и будь за моей спиной, а если мы побежим, старайся не упасть, ибо твоего коня не настигнет настигающий».
И когда царь увидел свою дочь Мариам, он узнал её как нельзя лучше и» обернувшись к своему старшему сыну, сказал ему: «О Бартут, о прозванный Рас-аль-Каллут! Это твоя сестра Мариам, наверное и без сомнения. Она понеслась на нас и хочет биться с нами и сражаться; выйди же к ней и понесись на неё. Во имя Мессии и истинной веры, если ты её одолеешь, не убивай её, не предложив ей христианскую веру, и если она вернётся к своей древней вере, приведи её пленницей, а если она не вернётся к ней, убей её самым скверным убиением и изувечь её наихудшим способом, а также и того проклятого, который с нею, изувечь самым скверным способом». И Бартут ответил: «Внимание и повиновение!»
И затем он в тот же час и минуту выехал к своей сестре Мариам и понёсся на неё, и она встретила его, и поднялась на него, и приблизилась к нему, и подъехала близко. И тогда Бартут сказал ей: «О Мариам, разве недостаточно того, что из-за тебя случилось, когда ты оставила веру отцов и дедов и последовала вере бродящих по землям? (Он подразумевал веру ислама.) Клянусь Мессией и истинной верой, – воскликнул он потом, – если ты не вернёшься к вере царей, твоих отцов и дедов, и не пойдёшь к ней наилучшим путём, я убью тебя злейшим убийством и изувечу тебя наихудшим образом!» И Мариям засмеялась словам своего брата и воскликнула: «Не бывать, не бывать, чтобы вернулось минувшее или ожил бы умерший! Нет, я заставлю тебя проглотить сильнейшую печаль! Клянусь Аллахом, я не отступлю от веры Мухаммеда, сына Абд-Аллаха, чьё наставление всеобъемлюще, ибо это есть истинная вера, и не оставлю правого пути, хотя бы пришлось мне испить чашу смерти…»
И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.
Восемьсот девяносто вторая ночь
Когда же настала восемьсот девяносто вторая ночь, она сказала: «Дошло до меня, о счастливый царь, что Мариам сказала своему брату: „Не бывать, чтоб я отступилась от веры Мухаммеда, сына Абд-Аллаха, чьё наставление всеобъемлюще, ибо это вера правого пути, хотя бы пришлось мне испить чашу смерти!“
И когда услыхал проклятый Бартут от своей сестры эти слова, свет сделался пред лицом его мраком, и показалось ему это дело значительным и великим. И запылал между ними бой, и жестокой стала борьба и схватка, и погрузились они оба в долины, широкие и длинные, и терпели страдания, и устремились на них взоры, и поразила их оторопь. И они гарцевали продолжительное время и долго сражались. И всякий раз как открывал Бартут против своей сестры Мариам какой-нибудь способ боя, она уничтожала его и отражала своим прекрасным искусством, силой своего превосходства, уменьем и доблестью. И они сражались таким образом, пока не сомкнулась над их головами пыль и витязи не скрылись от взоров, и Мариам до тех пор обманывала Бартута и преграждала ему дорогу, пока он не утомился, и пропала тогда его решимость и разрушилась его твёрдость, и ослабела его сила. И Мариам ударила его мечом по плечу, и меч вышел, сверкая, через его связки, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!).
И затем Мариам проскакала по полю, на месте боя и сражения, и стала требовать поединка и просить единоборства, и крикнула: «Есть ли боец, есть ли противник? Пусть же не выходит ко мне в сей день ленивый или слабый! Пусть выходят ко мне только богатыри врагов веры, чтобы напоила я их из чаши позорной пытки! О поклонники идолов, обладатели нечестия и непокорства, сегодня день, когда побелеют лица людей веры и почернеют лица тех, кто не верит во всемилостивого». И когда царь увидел, что его старший сын убит, он стал бить себя по лицу и разорвал на себе одежду и, кликнув своего среднего сына, сказал ему: «О Бартус, о прозванный Хар-ас-Сус, выезжай, о дитя моё, скорее на бой с твоей сестрой Мариам! Отомсти ей за твоего брата Бартута и приведи её ко мне пленницей, посрамлённой, униженной». И Бартус отвечал: «О батюшка, слушаю и повинуюсь!»
И он выступил против своей сестры Марнам и понёсся на неё, и Мариам встретила его и понеслась на него, и они начали сражаться сильным боем, сильнее, чем первый бой. И её второй брат увидел, что он слаб для боя с нею, и захотел убежать и удрать, но не мог из-за её сильной ярости, ибо всякий раз, как он хотел положиться на бегство, Мариам приближалась к нему и подъезжала вплотную и теснила его. И потом она ударила Бартуса мечом по шее, и меч вышел, сверкая, у него из глотки, и послала его вслед его брату, и проскакала по боевому полю, на месте боя и сражения, и крикнула: «Где витязи и храбрецы, где кривой и хромой витязь, обладатель искривлённой веры? И тогда царь, отец её, закричал, с израненным сердцем и оком, слезами разъеденным: „Она убила моего среднего сына, клянусь Мессией и истинной верой!“ И потом он кликнул своего меньшего сына и сказал ему: „О Фасьян, о прозванный Седьхас-Сыбьян, выходи, о дитя моё, на бой с твоей сестрой и отомсти за твоих братьев! Сшибись с нею, и счастье либо тебе, либо против тебя. И если ты её одолеешь, убей её наихудшим убиением“.
И тут выступил против Мариам её меньшой брат и понёсся на неё, и Мариам пошла на него с превосходным искусством, и понеслась на него с прекрасным уменьем, смелостью, знанием боя и доблестью, и крикнула: «О проклятый, о враг Аллаха и враг мусульман, я отправлю тебя вслед твоим братьям, а плох приют нечестивых!» И затем она вытащила меч из ножен и ударила своего брата, перерубив ему шею и руки, и отправила его вслед братьям, и поспешил Аллах послать его душу в огонь (а скверное это обиталище!) И когда патриции и витязи, которые поехали с отцом царевны, увидели, что три его сына убиты (а они были самые храбрые люди своего времени), в их сердце запал страх перед Ситт-Мариам, и ошеломила их боязнь, и они свесили головы к земле и убедились в своей смерти, уничтожении, унижении и гибели. И сгорели их сердца от гнева в пламени огня, и они повернули спину и положились на бегство. И когда увидел царь, что его сыновья убиты и войска побежали, взяло его недоумение и оторопь, и сгорело его сердце в пламени огня, и он сказал себе: «Поистине, Ситт-Мариам нас уничтожила, и если я подвергну себя опасности и выступлю к ней один, она, может быть, меня одолеет и покорит, и убьёт меня гнуснейшим убийством, и изувечит самым скверным образом, как она убила своих братьев, ибо не осталось у неё на нас надежды, и нечего нам желать её возвращения. И, помоему, надлежит мне сберечь мою честь и вернуться в мой город».
И потом царь отпустил поводья коня и вернулся в свой город» и когда он оказался у себя во дворце, в его сердце вспыхнул огонь из-за убиения его трех сыновей, бегства его войска и позора его чести. И, не просидев получаса, он потребовал к себе вельмож правления и больших людей царства и пожаловался им на то, что сделала с ним его дочь Мариам, которая убила своих братьев, и на горе и печаль, им перенесённую, и спросил у вельмож совета. И они все посоветовали ему написать письмо преемнику Аллаха на земле его, повелителю правоверных Харуну арРашиду, и осведомить его об этом деле. И царь написал ар-Рашиду письмо такого содержания:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251 252 253 254 255 256 257 258 259 260 261 262 263 264 265 266 267 268 269 270 271 272 273 274 275 276 277 278 279 280 281 282 283 284 285 286 287 288 289 290 291 292 293 294 295 296 297 298 299 300 301 302 303 304 305 306 307 308 309 310 311 312 313 314 315 316 317 318 319 320 321 322 323 324 325 326 327 328 329 330 331 332 333 334 335 336 337 338 339 340 341 342 343 344 345 346 347 348 349