А-П

П-Я

 

Поскольку принятый при этом фактологический метод по своей природе не способен быть средством для дискурсивного (доказательного) выражения главного смысла собственного намерения, постольку блюстители фактической чистоты и полноты попросту не знают, что есть такое — русское еврейство , а предметом, которым в этой проблеме может оперировать фактопочтительная методология, служит единственно персональная особа Солженицына, какой предназначено явиться в обличий принципа «или-или»: или семитом, или антисемитом, — tertium non datur! (третьего не дано!).
Ничего нового аналитика С. Резника в эту проблему не вносит, если не считать включения в форзац книги хвалебных отзывов о самом себе, на что серьезный исследователь вряд ли решится. Судя по стилистике и тональности повествования С. Резник не дискутирует с А. И. Солженицыным, а обвиняет последнего посредством приемов, как две капли воды похожих на предвыборную борьбу за губернаторское место где-нибудь в штате Алабама, и вульгарная самореклама есть элемент этой борьбы. Именно во внедрении в сферу литературной критики правил и законов (правильнее: беззакония) политической борьбы за власть таится наибольшая опасность идеологии, исходящей из самоценности факта. Фактологическая предвзятость как методологическая позиция соблюдается Резником очень старательно, а потому и включает в себя самопротиворечивость в качестве характерного элемента позиции. Резник заявляет: «Постулируемая Солженицыным суперреволюционность евреев — это миф, причем он восходит к тому времени, когда евреев вообще не было или почти не было среди российских революционеров, а просто всех неугодных записывали в евреи, что производило соответствующий пропагандистский эффект» (2003, с. 132). Опровергая Солженицына, Резник в этом вопросе отрицает самого себя, ибо он выступает против своей святыни — непреложности чистого факта, каковым является повышенная революционность евреев , слагающая исторически неопровержимую особенность русского еврейства в царский период (чего стоит голая статистика: евреи, слагающие 4% населения России, составляют около 50% революционного сословия страны, — такова информация, какую Теодор Герцль привез в Европу из России). Этот факт знаменателен сам по себе, ибо вопрос о революционности евреев, уникальный и самобытный, по своей природе исконно русско-еврейский, никогда не решался способами академического обществоведческого анализа, и до Солженицына не ставился так остро ни в общееврейском контексте, ни в историческом ракурсе русских революций. Это лишний раз доказывает, что проблему русского еврейства, равно как и вопрос участия евреев в русской революции, слагающий в царской России его эпицентр, не в состоянии решить ни «историк широкого профиля», ни «историк, не адекватный человеку» в ореоле доступных им познавательных средств.
Все исследователи, не только специалисты-гебраисты, отмечают, что еврейский духовный комплекс, взятый в целокупности разом с библейскими корнями, излучает некие мистические флюиды, напрягающие мысль и возбуждающие чувства, некоторое необъяснимое сокровенно еврейское своеобразие, — таким способом дает о себе знать иррациональная природа еврейского духа и таинство еврейской духовности. Делались неоднократные попытки изобразить это мистическое своеобразие в современных формулировках и через понятные термины, и хотя они никогда не достигали сути еврейского феномена, но оставались пассивными фиксаторами наличия данного явления. Образная попытка такого типа предпринята в книге Фрица Кана «Евреи как раса и народ культуры»: "Моисей за 1250 лет до Христа первый в истории провозгласил права человека… Христос заплатил смертью за проповедь коммунистических манифестов в капиталистическом государстве", а «в 1848 году вторично взошла вифлеемская звезда — и опять она взошла над крышами Иудеи: Маркс». Еврейское дыхание здесь настолько сильно, что его уловил даже представитель самой безбожной власти — большевиков, и А. В. Луначарский, первый советский нарком просвещения, назвал марксизм «четвертой великой религией, созданной еврейством», нисколько не порицая, а продолжая мистическую нить Моисей-Христос-Маркс в еврейскую первоглубину, к Аврааму.
Изречение Ф. Кана Солженицын перенял у В. С. Манделя и, положив его в основу, использовал для объяснения революционности евреев как их урожденную предрасположенность, ставя это евреям в укор. В этом пункте наиболее сказалась недостаточная духовная оснащенность Солженицына в категории Бердяева: во-первых, Солженицын всецело уравнивает ленинизм (русский большевизм) с марксизмом, против чего категорически возражал Бердяев (Н. А. Бердяев писал о Ленине: «Он совершал революцию во имя Маркса, но не по Марксу, Коммунистическая революция в России совершалась во имя тоталитарного марксизма, марксизма как религии пролетариата, но в противоположность всему, что Маркс говорил о развитии человеческих обществ» (1990, с. 88). Известны крылатые слова Бердяева, что русский коммунизм есть смесь Маркса со Стенькой Разиным), и, во-вторых, в еврейской поступи от Авраама до Маркса Солженицын видит только предрасположенность евреев к революции, не отделяя созидательную от разрушительной, собственно революционной, деятельности. У Солженицына отсутствует бердяевское понимание о конструктивном и деструктивном началах человеческого духа. На последующих страницах будет сделана попытка объяснить феномен повышенной революционности евреев русской Формации с учетом данных обстоятельств.
Но если этот пункт сигнализирует об упущении в духовном самовоспитании русского писателя А. И. Солженицына, то американский аналитик С. Резник тут в полную силу демонстрирует свое служебное несоответствие , настойчиво растоптав все еврейское сокровенно-мистическое достояние. Резник комментирует слова Ф. Кана: "Библейский Моисей — племенный вождь, освободивший из рабства свой народ (племя) — превращается в поборника прав человека ( индивидуальных свобод ), о чем, конечно, он не имел ни малейшего понятия. Рабовладельческий Рим, распявший Иисуса Христа, превращен в капиталистическое государство. А сам Иисус, проповедовавший то ли всепрощение и смирение (согласно одному из наиболее принятых толкований), то ли звавший к народному восстанию против Рима (согласно другому распространенному толкованию), то ли как-то сочетавший эти две крайности, становится проповедником коммунистических манифестов , которые, конечно, ему не могли и присниться. И, наконец, истинный автор коммунистического манифеста, немецкий выкрест-антисемит , считавший евреев наиболее полным воплощением ненавистной ему буржуазности, преображается в подобие прорицателя, странствующего по Иудейской пустыне" (2003, с. 147). Таким образом, методологическая позиция С. Резника, взятая как эталонный показатель познавательной продуктивности фактологического мировоззрения, воочию может считаться провалом историко-литературной критики, ибо наибольшее, что эта методология может привнести в сферу еврейской тематики, это — воинствующее невежество , поучительный образец которого проиллюстрировал С. Резник не только в случае с Моисеем, Иисусом Христом и Карлом Марксом.
Полу Джонсону принадлежит открытие, до сих пор не оцененное в гебраистике: «Вообще евреи были первыми великими рационализаторами в мировой истории». Оригинальность открытия светится на фоне того, что евреи издавна и единодушно считаются производителями и носителями духовных (идеальных) начал и их качественные диагностические параметры всегда имели иррациональный характер. П. Джонсон утверждает: «Экономический прогресс есть результат рационализации. Раввинистский иудаизм есть в основном метод, при помощи которого древние законы приспосабливаются к современным и изменяющимся условиям с помощью рационализации» (2000, с. 197). Сочетание рационализма и иррационализма в еврейском бытии представляется самостоятельной, важной и неизведанной темой в еврейском учении, для которой здесь нет места. Тут же необходимо указать, что еврейский рационализм в условиях галута породил нигде более незнаемый, особый тип государственно-общественного управления при отсутствии еврейского государства и еврейской территории, — это система гетто, благодаря которой евреи могли сохраниться в истории как народ. Исследования Джонсона, держа свою честь, выходят за пределы визуального и повального интереса к еврейскому гетто как некоему экзотическому государственному образованию, а рассматривают его как социальную форму коллективного сообщества. Самобытность правления гетто Джонсон связывает с явлением, названным им кафедократией , где "… каждый общественный деятель должен быть видным богословом, а каждый ученый богослов должен помогать власти. Евреи никогда не придерживались точки зрения, излюбленной у англо-саксов, будто интеллектуальная мощь, страстная тяга к книгам и чтению делают человека непригодным для властных структур. (2000, с. 206). Базируясь на кафедократической основе, структура гетто, однако, видоизменялась в зависимости от условий поселения и внутреннее управление, с каким евреи вошли в состав Российской империи, называлось кагалом (Джонсон говорит о мнении, по которому «кагал» переводится с древнееврейского как «коммуна»). Как будет показано в дальнейшем, кагал, будучи организацией еврейского самоуправления, сыграл существенную роль в возникновении и становлении русского еврейства, и поэтому нельзя расценивать иначе, как несведущие и невежественные суждения С. Резника, «что кагал был инструментом той же царской власти; что кагал служил этой власти вопреки интересам массы еврейского населения; что многие кагальные старшины и другие заправилы еврейских общин были коррумпированы, а власть не только не боролась с коррупцией, но поощряла ее» (2003, с. 41-42). И, тем не менее, царская власть, которая, по Резнику, протежировала кагалу, в 1844 году отменила кагальную форму управления, — этим фактом, очевидно, определяется общий размер познавательной ценности, но не самого метода познания в его полноте, а его политического аспекта . Итак, весь творческий арсенал американского аналитика Семена Резника оказывается сосредоточенным как раз в политической разновидности традиционного европейского ratio. Однако политический рационализм относится к числу относительно молодых порослей маститого рационалистического миропредставления, образуя модернистскую ветвь, а для целей познавательной оценки традиционного рационализма для еврейского познания также нелегко найти более удобную фигуру, чем американский историк Иммануил Великовский.

2. История монотеизма как предпосылка сионизма (по 3. Фрейду и вопреки И. Великовскому)
В последующей силлогистике трактата будет постоянно подчеркиваться историческое содержание как главное диагностическое свойство еврейского сознания в целом, соответственно учению Н. А. Бердяева, данному в следующем разделе, и будет доказываться, что «историческое» есть то качество, какое, прежде всего, формируется при переходе подсознательной сферы в сознательный комплекс еврейской натуры. Поэтому исторический рационализм будет превалировать при опознании значения рационализма при изучении русского еврейства как объекта познания, а сам исторический контекст будет не только важным, но и наиболее информативным при аналитическом обзоре еврейской темы в целом. И. Великовский, будучи воистину великим магистром фактомании, прославлен в качестве возмутителя спокойствия в стане академической историографии, умея представить известные факты и события в неожиданной и парадоксальной комбинации. В присущем ему стиле Великовский обнаруживает один из таких парадоксов в древней еврейской истории и заключает: "Таким образом, установление временного периода, в который происходил Исход, приобретает исключительное значение: Израиль не покидал Египет в эпоху Нового царства, как утверждают все ученые, но совершил Исход в конце Среднего царства. Вся эпоха гиксосов (. Гиксосами называются варварские орды (в египетских папирусах они именуются «аму»), пришедшие из пустынь Аравии, свергшие коренную власть фараонов и правившие Египтом в период с четырнадцатой по семнадцатую династию. Великовский блестяще доказал, что гиксосы есть амалекитяне, о которых упоминается в еврейской Библии и с которыми евреи вели непримиримые войны. ) располагается в этом промежутке; изгнание гиксосов никак не тождественно Исходу и не происходило до Исхода. Гиксосы были изгнаны Саулом; их последующее уничтожение было делом Иоава, воина Давида. Давид жил в десятом веке, а Саул был его предшественником на троне. Изгнание гиксосов относится к 1580г. до н. э. , что оставляет почти шесть неучтенных столетий".
Временные неувязки, несовпадение дат, хронологические абсурды относятся к нормальным и вполне типичным явлениям хронологического летоисчисления официозной истории, базирующейся на почитании власти факта. Тривиальное, и по большей части, единственное, оправдание такой ситуации видится в недостатке фактов , особенно когда дело касается такой древности как в случае Великовского. И при этом не принимается в расчет то обстоятельство, что факты par exellence не решают проблему до конца, какая бы ни была проблема и какие бы ни были факты, ибо всегда факты ставят больше вопросов, чем дают ответов. Но обнаруженная Великовским «историческая потеря» не вписывается в тривиальные рамки обычной исторической операционалистики и не столько по своему масштабу, сколько в силу того, что нарушает узаконенную методологическую структуру исторического фактического исследования. Великовский продолжает: «Мыслимо ли, что около шести веков исчезли из еврейской истории и что из-за этого исчезновения сама история так серьезно была искажена? Где историческое место этой пропасти? Следов некоего исторического пробела нет. Даже если сильно напрячь воображение, последовательность столетий не может быть сдвинута, чтобы освободить место для дополнительных веков. С другой стороны, как можно укоротить историю? Египетская история тоже четко сложилась. Династия за династией правили в Египте; с начала Нового царства примерно в 1589 году до нашей эры до времени персидского владычества в 525 году до нашей эры, когда Камбиз опустошил Египет, и вплоть до греческого завоевания Александром Великим в 332 году до нашей эры, время заполнено сменяющимися династиями и царями» Четко выверено не только египетское прошлое; египетская хронология стала нормой и мерой для всей мировой истории. Столетия минойской и микенской культур Крита и материковой Греции размещены во времени в соответствии с хронологической шкалой Египта, Ассирийская, вавилонская и хеттская истории также распределены и разделены в мировом графике в соответствии с их пересечениями с египетской историей, Некоторые события ассирийского и вавилонского прошлого касались еврейского народа, и история стран Двуречья синхронизирована с еврейской историей. С другой стороны, в некоторые события Ассирии и Вавилона был вовлечен Египет, и история стран Двуречья синхронизирована с египетской, которая отстает на шестьсот лет в сравнении с историей Иудеи и Израиля. Какой загадочный, а скорее нелогичный, процесс мог к этому привести?" (1996, с. с. 129, 130-131).
Итак, основой методологии фактологического познания, по Великовскому, выступает единая «норма и мера» в мировой истории, выраженная во всеобщей хронологической шкале, и таким стандартом для древнего мира поставлена хронология Египта ; синхронизация событий и явлений по этому мерилу делается обязательной исторической процедурой и одновременно основным знаком достоверности, на что направлена вся исследовательская инициатива «историка широкого профиля», — у Великовского это положение выставлено в качестве методологического императива: «… мы обнаруживаем, что не существовало двух независимых и совпадающих временных критериев определения керамики и бронзы с Крита и из Микен и египетских произведений искусства, но действовал исключительно один: временная шкала Крита и Микен построена на египетской хронологии» (1996, с. 224). В другом трактате Великовский закрепляет эту мысль: «Исследователь древней истории, в особенности второго тысячелетия до нашей эры, привык соотносить хронологию всего Древнего Востока с египетской временной шкалой… Цари и династии, законодательная и строительная деятельность, войны и мирные договоры империй и царств располагаются по столетиям в соответствии с правилами египетской хронологи» (I997, c. 261). В свете данного методологического императива «пропажа» шести веков — это не просто исторический брак и хронологический non sens, а вызов
всему историческому мировоззрению, основанному на полноте и идеале факта per se, как такового.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66