Вместе с ним ехали замнаркома Баландин и директор завода Дементьев.
Деньги они истратили быстро, потому что немцы делились новинками охотно — то ли искренне, то ли в желании удивить и морально подавить… Познакомился тогда Яковлев и с германскими знаменитыми коллегами — 45-летним высоким седеющим брюнетом Вилли Мессершмиттом с умными, острыми глазами, и маленьким, уже старым Хейнкелем… Оба были не только конструкторами, но и владельцами заводов.
Мессершмитт вел себя угрюмо, Хейнкель— радушно. В тридцатые годы наш заказ помог ему выбраться из кризиса, и он даже песни русские пел — «Из-за острова на стрежень…»
Наши технические делегации побывали и у «Юнкерса», и у «Фокке-Вульфа», хотя основателей— профессоров Юнкерса и Фокке на этих фирмах к тому времени уже не было — от них остались лишь фирменные названия.
У немцев закупали новейшее — истребители «Мессершмитт-109», «Мессершмитт-110», «Хейнкель-100», бомбардировщики «Юнкерс-88», «Дорнье-215»…
Сейчас Яковлева познакомили с Куртом Танком — сразу и директором завода на «Фокке-Вульфе», и главным конструктором, и шеф-пилотом фирмы. Типичный пруссак, он забрался в истребитель и лихо открутил серию фигур высшего пилотажа. В прошлый раз Яковлева сопровождал Степан Супрун — ас и пилотажник, и немцы были восхищены его мастерством. Супрун взлетел на скоростном «Хейнкеле-100» после десятиминутной консультации с германским коллегой.
Теперь с Яковлевым был генерал Гусев — тоже летчик, и Танк предложил ему опробовать самолет. Гусев сел в кабину, запустил мотор, начал пробег и… поставил самолет «на попа», не справившись с тормозами…
Танк покачал головой и предложил:
— Пойдем обедать…
Обедали не так, как у Хейнкеля и Мессершмитта — в директорских апартаментах, а в общей заводской столовой самообслуживания на несколько сот человек. За стол садилось по десять. Танк от других себя не отделял, и было видно, что он здесь — не для парада, а обедает постоянно.
Обед, впрочем, гостям принесли — горох с рубленой свининой. Яковлеву все это понравилось, но он невольно припомнил угощение Танка вечером 13 ноября, когда они чокались коньяком за столом на ужине в честь Молотова в советском полпредстве.
Взбодренный коньяком, русской икрой и кофе спикером, Танк похвалился:
— Я сделал выдающийся истребитель! 700 километров в час!
— Прилично, — согласился Яковлев.
— Но об этому — никому!
— Покажете?
— Покажу…
Однако прототип «Фокке-Вульфа-190» Яковлев так и не увидел — Танк, отойдя от коньяка, суперсекретную машину показать не рискнул… Да и скорость у «Фоккера» была все же поменьше…
Мы тогда, впрочем, тоже показывали немцам многое… И когда немецкая авиационная миссия во главе в военно-воздушным атташе Ашенбреннером вернулась из Москвы, то ее доклад в Главном штабе люфтваффе произвел впечатление ошеломляющее…
Немецкие успехи тоже, однако, впечатляли… И были более основательными… Как-никак за ними стояла выдающаяся техническая культура.
Яковлев смотрел на блестящих, затянутых во фраки и мундиры гостей полпреда Шкварцева, среди которых были Риббентроп и Гиммлер, шеф рейхсканцелярии Ламмерс и подтянутый инженер Тодт, фюрер Трудового фронта Лей и заместитель Геббельса — доктор Дитрих…
Потом он переводил взгляд на сидевшего рядом Курта Танка, лицо которого было испещрено следами студенческих дуэлей, ловил в свою очередь взгляд его серых жестких глаз и думал о том, что технический язык все же попроще дипломатического…
ВТОРОЙ день визита — 13 ноября, начался с поездки к Герингу. Геринг накануне отсутствовал, но специально прилетел в Берлин, чтобы повидаться с русским премьером.
Особого значения беседа с наци № 2, может быть, и не имела, но Геринг — как о том сказал ему сам Молотов — ведал большим количеством хозяйственных, политических и военных дел и относился к выдающимся организаторам Германии… И у Молотова были тут вполне конкретные цели — вплоть до улаживания с Герингом вопросов о поставке броневых плит.
Разговор, впрочем, большей частью шел вокруг вопросов общих.
— Идя на сближение с СССР, мы полностью переориентировали нашу внешнюю политику, — заявил рейхсмаршал Молотову. — И это не нечто преходящее. Нельзя бросаться от одного к другому, когда речь идет о таких больших народах, обладающих большой инерцией…
Геринг умел красоваться собой, потому что вполне владел даже не секретом, не искусством, а талантом личного обаяния. На Молотова такое не действовало, и Геринг быстро перешел на тон искренний:
— Я прошу вас передать мои слова лично господину Сталину… Только благодаря таким двум великим людям, как он и фюрер, удалось отвести от наших народов опасность войны…
Молотов же нажимал на тему поставок… Геринг обещал все уладить и ускорить, но вполне резонно заметил:
— Вам выполнять ваши обязательства проще, потому что вы поставляете нам сырье, а мы вам — машины и оборудование…. А их ведь надо еще изготовить…
От Геринга Молотов поехал к Гессу — заместителю Гитлера по национал-социалистической партии, но разговор был недолгим — программа поджимала… На 14 часов был назначен завтрак у фюрера, на 19 — ужин в полпредстве, в десятом же часу вечера Риббентроп снова принимал Молотова в аусамте. Причем после завтрака у фюрера предстоял еще второй — самый важный, ключевой, разговор с ним.
Молотов в свое время инженером не стал. Уже с первого курса Петербургского технологического института ему— в отличие от Саши Яковлева — пришлось уйти в иные «университеты» — революционные. Но подход к проблемам он усвоил инженерный, то есть конкретный, предметный и основательный…
В этом были свои достоинства, но были и недостатки. Молотов подошел к своему визиту не как к потенциально одному из величайших, поворотных событий истории России, а как к некой текущей ревизорской проверке состояния дел.
Правда, его так ориентировал сам Сталин, но уже первый разговор Молотова с фюрером давал возможность подняться над деталями во имя обрисовки перспектив.
Увы, Молотов не сумел сделать этого ни в первой, ни во второй беседе…
13-го, покончив с гастрономическо-дипломатическим протоколом, Гитлер начал с ответов на вчерашние молотовские вопросы.
— Я хотел бы остановиться на вашем заявлении, герр Молотов, что наше прошлогоднее соглашение выполнено за исключением пункта о Финляндии…
— Не совсем так, — поправился Молотов, — соглашение — это пакт, а я имел в виду секретный протокол, то есть приложение к нему.
Уже этим замечанием Гитлер доказывал свой острый политический ум и способность к мгновенной точной реакции. Дело было в том, что Молотов в первой беседе еще с Риббентропом выразился неловко, и Сталин в срочной шифровке от 12 ноября обратил на это внимание, написав Молотову:
«В твоей шифровке о беседе с Риббентропом есть одно неточное выражение… Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении, а не само соглашение, ибо выражение „исчерпание соглашения“ немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении, что, конечно, было бы неправильно…»
«Цвишенруф», то есть обмолвку Молотова, уловили оба— и Сталин, и Гитлер. И уже из этого было видно, что их прямой диалог мог бы дать двум странам то, что мог бы дать лишь их прямой диалог — полное выяснение всех нюансов отношений и больных проблем.
Однако перед фюрером сидел не Сталин, а Молотов, и фюрер разъяснял ему:
— В секретном протоколе были точно разграничены сферы влияния, и мы его точно придерживались, чего, к сожалению, нельзя сказать о России.
— Мы поступали так же, — возразил Молотов.
— Не всегда…. Германия не проявляла интереса к Бессарабии, но Буковина — другое дело… Относительно Финляндии могу подтвердить, что у нас нет там политических интересов…. Но идет война, для нас важны северные коммуникации, которые надо охранять, а также финский никель и лес…
Фюрер укоризненно взглянул на Молотова и сказал:
— Мы надеемся, что вы пойдете нам навстречу в вопросе о Финляндии так же, как мы уступили вам с Буковиной…
— Но мы и так вам уступили, отказавшись по вашей просьбе от Южной Буковины, — упорствовал Молотов. — А вы дали гарантии Румынии без консультаций с нами.
— Герр Молотов, мы договаривались ранее лишь о Бессарабии, а согласились и на передачу вам Северной Буковины… Мы не собираемся захватывать ни Бессарабию, ни Финляндию, но во время войны у нас есть определенные хозяйственные потребности… Если Германия на время войны желает обезопасить нефтяные источники в Румынии, это не противоречит соглашению о Бессарабии.
Гитлер был тут, конечно, прав… Стоило ли нам мелочиться из-за нескольких германских частей в Финляндии… Без «линии Маннергейма» финны могли хорохориться. Но не угрожать нам серьезно…
И Бессарабия —тем более уже нами возвращенная — не имела в тот момент для России и близко того значения, что Румыния с ее нефтью — для Германии…
Гитлер это и пытался Молотову втолковать:
— Частные коррективы сейчас не важны… У вас есть более перспективные зоны вне Европы… И наши общие успехи будут больше, если мы будем стоять спиной друг к другу и бороться с внешними силами, чем если мы будем стоять друг против друга грудью и бороться друг против друга…
— Я с вами согласен, — не менял тона Молотов, — но чтобы наши отношения были прочными, надо устранить недоразумения второстепенного характера… А это — Финляндия… В Финляндии не должно быть германских войск…
— Однако мы сами рекомендовали финнам принять ваши требования. И так же было с Румынией, — возражал фюрер. — Я посоветовал Каролю не сопротивляться вам.
Тут вставил слово Риббентроп:
— Мы зашли тогда в вашей поддержке, герр Молотов, так далеко, что даже отказали финскому президенту в пользовании германской кабельной линией связи для обращения по радио к Америке… Думаю, тут все ясно…
— Нет, моя первейшая обязанность — прояснить все с Финляндией….
— Но, герр Молотов, — опять начал увещевать гостя фюрер, — нам не нужна там война — нам нужен оттуда никель. Так же, как нам не нужна война в Румынии — нам нужна оттуда нефть, и мы хотим уберечь ее от войны… И точно так же мы не хотим войны в Балтийском море… Впрочем, герр Молотов, если мы перейдем к более важным вопросам, то «финский вопрос» будет несущественным. Финляндия от вас никуда не уйдет!
— Откуда придет война на Балтику? — не согласился Молотов.
— Да хотя бы из Швеции и той же Финляндии — если с ней свяжутся англичане… Война может и не окончиться быстро… И тогда мы можем получить на Балтике опорные английские базы…
— Нет, надо решить вопрос о Финляндии, и тогда все пойдет очень хорошо и нормально. А если все отложить до конца войны, то это будет нарушением или изменением прошлогоднего соглашения, господин Гитлер….
— Вы что, снова собираетесь воевать с финнами, герр Молотов?
— Если правительство ее откажется от политики двойных стандартов и не будет настраивать массы против СССР, то все будет хорошо…
— Это от нас не зависит, герр Молотов, давайте отложим все это до окончания войны, потому что нам нужен никель… Финляндия — наш важный поставщик…
— Такой оговорки в прошлом году не было, — гнул свое Молотов. — Это новый момент в вашей позиции, который ранее не возникал…
ДИСКУССИЯ начинала напоминать диалог двух глухих… Хотя глух тут был скорее Молотов… Он упорно хотел добиться «ясности» по Финляндии, хотя сам же называл проблему второстепенной… Он приехал по сути для стратегического зондажа, для первого знакомства, но вопросы задавал не зондажные, не концептуальные, а сразу «лобовые»…
Гитлер хотел понять — возможен ли долговременный союз на основе взаимного признания того очевидного факта, что необходимо пресечь поползновения англосаксов к мировому господству и дать «место под солнцем» каждому народу, а не только тем, кто говорит «my business» и «О'кеу»…
А Молотов ловил его на деталях…
Спору нет— немцы лукавили, заявляя, например, что им дела нет до Балкан и Румыния для них важна лишь на время войны… Балканы не могли не быть включены в «Новую Европу» так или иначе… Но если бы Британия была поставлена на свое место — место развитого островного государства, не имеющего права претендовать по своему экономическому развитию на ведущую роль в мире и в Европе, то Германия автоматически выдвигалась бы на Балканах просто потому, что уже имела там ведущие экономические позиции.
В США было сосредоточено чуть ли не все золото мира, Англия имела его тоже на миллиарды долларов, а Германия — всего на десятки миллионов. Но даже без колоний немцы производили вдвое больше англичан, а при этом и массовый стандарт жизни в Германии был выше…
Ведь все это надо было понимать, учитывать и воздавать немцам должное… И они ведь действительно вели войну.
Визит русского большевика к лидеру национал-социализма, визит русского премьера в Берлин обязан был стать визитом судьбы, а не поводом для «ловли блох»… Пусть даже немцы с Финляндией были далеко не так безгрешны, как это представлял фюрер… Но стоило ли Молотову так упорно ссылаться на условия Пакта 1939 года? Ведь эти условия оговаривались в условиях мира, а теперь Германии навязали расширяющуюся войну… Гитлер ведь и самый первый разговор начал с того, что напомнил — нельзя заранее предусмотреть все, важно наметить общий курс и выработать общий взгляд на основополагающие проблемы мирового устройства.
Да, он был не без лукавства, но ведь даже военные союзники часто не очень-то искренни друг с другом, а мы с Германией в военном союзе не состояли…
Сознавали это Сталин с Молотовым или нет, но подлинной целью визита Молотова было взаимное стратегическое понимание на десятилетия, а не выяснение тактических недоразумений и неясностей, накопившихся за год…
Сталин сам ограничивал задачу Молотова более конкретными проблемами, чем концептуальными. Но Молотов ехал как полномочный представитель Сталина и мог от директив отойти весьма далеко — если бы мог быстро перестраиваться. Увы, он этого не смог, и уже этим Гитлера не сближал с Россией, а психологически отталкивал от нее…
А Гитлер ведь и так относился к России, а тем более — к Советской России, настороженно. Да и основания имел — и до 1933 года, и после 1933 года Коминтерн вел внутри Германии активную работу, а руководящие структуры Коминтерна находились не в Лондоне, а в Москве…
Молотов так упорно держался за Финляндию, что Гитлер в конце концов раздраженно заявил:
— Если раньше вы говорили, что Польша будет источником осложнений, так теперь я заявляю, что война в Финляндии будет источником осложнений. Россия уже получила львиную долю выгод…
— Мне непонятно, — отвечал Молотов, — почему так остро ставится вопрос о войне в Балтийском море? В прошлом году была более сложная обстановка, а о войне речи не было… Теперь, не говоря уже о Бельгии, Дании, Голландии и Норвегии, вы, господин Гитлер, добились поражения Франции и считаете Англию побежденной. А боитесь ее на Балтике.
Гитлер сдерживался, но тихо взбеленился:
— У меня тоже есть свое мнение о военных делах, герр Молотов, и я считаю, что могут возникнуть серьезные осложнения, если в войну вступят Америка и Швеция. Я хочу закончить войну успешно, но не могу продолжать ее бесконечно! Все предвидеть нельзя!
Фюрер умолк, перевел дыхание и осведомился:
— Россия объявит войну Америке немедленно, если та вступит в войну?
— Этот вопрос не актуален, — буркнул Молотов.
— Когда он будет актуален, будет уже поздно, — отпарировал его оппонент…
Гитлер был прав и тут… Незадачливый Иван из русской сказки так однажды «поймал» медведя, что тот никак «охотника» не отпускал. Гитлер — хотя простаком и не был, вынужден был чрезмерно расширять зоны военной оккупации в Европе. И — не от хорошей жизни, не от жадности, а по военной необходимости. Вместе с тем росли и проблемы. Поэтому его «победы» в Скандинавских странах могли легко и быстро превратиться в «пирровы»… Молотов же, похоже, этого не понимал. Однако заявил, что признаков войны на Балтике он не видит.
— Ну, тогда все в порядке, и будем считать, что дискуссия носила теоретический характер, — успокоение согласился Гитлер.
— Фактически, вообще не было причин для того, чтобы делать проблему из финского вопроса, — прибавил Риббентроп. — Главная проблема на многие годы — это наше сотрудничество… Оно уже принесло России огромные выгоды и в будущем даст еще больше…
— Причем, герр Молотов, — опять вступил в разговор фюрер, — Германия тоже имеет успехи за этот год, но она вела гигантскую войну, а Россия войну не вела, но успехи имеет. И не забывайте, что Россия огромна— от Владивостока до Европы, а Германия — маленькая, и к тому же перенаселена…
Впрочем, — перебил он сам себя, — для меня ясно, что эти вопросы ничтожны и смешны в сравнении с той огромной работой в будущем, которая предстоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Деньги они истратили быстро, потому что немцы делились новинками охотно — то ли искренне, то ли в желании удивить и морально подавить… Познакомился тогда Яковлев и с германскими знаменитыми коллегами — 45-летним высоким седеющим брюнетом Вилли Мессершмиттом с умными, острыми глазами, и маленьким, уже старым Хейнкелем… Оба были не только конструкторами, но и владельцами заводов.
Мессершмитт вел себя угрюмо, Хейнкель— радушно. В тридцатые годы наш заказ помог ему выбраться из кризиса, и он даже песни русские пел — «Из-за острова на стрежень…»
Наши технические делегации побывали и у «Юнкерса», и у «Фокке-Вульфа», хотя основателей— профессоров Юнкерса и Фокке на этих фирмах к тому времени уже не было — от них остались лишь фирменные названия.
У немцев закупали новейшее — истребители «Мессершмитт-109», «Мессершмитт-110», «Хейнкель-100», бомбардировщики «Юнкерс-88», «Дорнье-215»…
Сейчас Яковлева познакомили с Куртом Танком — сразу и директором завода на «Фокке-Вульфе», и главным конструктором, и шеф-пилотом фирмы. Типичный пруссак, он забрался в истребитель и лихо открутил серию фигур высшего пилотажа. В прошлый раз Яковлева сопровождал Степан Супрун — ас и пилотажник, и немцы были восхищены его мастерством. Супрун взлетел на скоростном «Хейнкеле-100» после десятиминутной консультации с германским коллегой.
Теперь с Яковлевым был генерал Гусев — тоже летчик, и Танк предложил ему опробовать самолет. Гусев сел в кабину, запустил мотор, начал пробег и… поставил самолет «на попа», не справившись с тормозами…
Танк покачал головой и предложил:
— Пойдем обедать…
Обедали не так, как у Хейнкеля и Мессершмитта — в директорских апартаментах, а в общей заводской столовой самообслуживания на несколько сот человек. За стол садилось по десять. Танк от других себя не отделял, и было видно, что он здесь — не для парада, а обедает постоянно.
Обед, впрочем, гостям принесли — горох с рубленой свининой. Яковлеву все это понравилось, но он невольно припомнил угощение Танка вечером 13 ноября, когда они чокались коньяком за столом на ужине в честь Молотова в советском полпредстве.
Взбодренный коньяком, русской икрой и кофе спикером, Танк похвалился:
— Я сделал выдающийся истребитель! 700 километров в час!
— Прилично, — согласился Яковлев.
— Но об этому — никому!
— Покажете?
— Покажу…
Однако прототип «Фокке-Вульфа-190» Яковлев так и не увидел — Танк, отойдя от коньяка, суперсекретную машину показать не рискнул… Да и скорость у «Фоккера» была все же поменьше…
Мы тогда, впрочем, тоже показывали немцам многое… И когда немецкая авиационная миссия во главе в военно-воздушным атташе Ашенбреннером вернулась из Москвы, то ее доклад в Главном штабе люфтваффе произвел впечатление ошеломляющее…
Немецкие успехи тоже, однако, впечатляли… И были более основательными… Как-никак за ними стояла выдающаяся техническая культура.
Яковлев смотрел на блестящих, затянутых во фраки и мундиры гостей полпреда Шкварцева, среди которых были Риббентроп и Гиммлер, шеф рейхсканцелярии Ламмерс и подтянутый инженер Тодт, фюрер Трудового фронта Лей и заместитель Геббельса — доктор Дитрих…
Потом он переводил взгляд на сидевшего рядом Курта Танка, лицо которого было испещрено следами студенческих дуэлей, ловил в свою очередь взгляд его серых жестких глаз и думал о том, что технический язык все же попроще дипломатического…
ВТОРОЙ день визита — 13 ноября, начался с поездки к Герингу. Геринг накануне отсутствовал, но специально прилетел в Берлин, чтобы повидаться с русским премьером.
Особого значения беседа с наци № 2, может быть, и не имела, но Геринг — как о том сказал ему сам Молотов — ведал большим количеством хозяйственных, политических и военных дел и относился к выдающимся организаторам Германии… И у Молотова были тут вполне конкретные цели — вплоть до улаживания с Герингом вопросов о поставке броневых плит.
Разговор, впрочем, большей частью шел вокруг вопросов общих.
— Идя на сближение с СССР, мы полностью переориентировали нашу внешнюю политику, — заявил рейхсмаршал Молотову. — И это не нечто преходящее. Нельзя бросаться от одного к другому, когда речь идет о таких больших народах, обладающих большой инерцией…
Геринг умел красоваться собой, потому что вполне владел даже не секретом, не искусством, а талантом личного обаяния. На Молотова такое не действовало, и Геринг быстро перешел на тон искренний:
— Я прошу вас передать мои слова лично господину Сталину… Только благодаря таким двум великим людям, как он и фюрер, удалось отвести от наших народов опасность войны…
Молотов же нажимал на тему поставок… Геринг обещал все уладить и ускорить, но вполне резонно заметил:
— Вам выполнять ваши обязательства проще, потому что вы поставляете нам сырье, а мы вам — машины и оборудование…. А их ведь надо еще изготовить…
От Геринга Молотов поехал к Гессу — заместителю Гитлера по национал-социалистической партии, но разговор был недолгим — программа поджимала… На 14 часов был назначен завтрак у фюрера, на 19 — ужин в полпредстве, в десятом же часу вечера Риббентроп снова принимал Молотова в аусамте. Причем после завтрака у фюрера предстоял еще второй — самый важный, ключевой, разговор с ним.
Молотов в свое время инженером не стал. Уже с первого курса Петербургского технологического института ему— в отличие от Саши Яковлева — пришлось уйти в иные «университеты» — революционные. Но подход к проблемам он усвоил инженерный, то есть конкретный, предметный и основательный…
В этом были свои достоинства, но были и недостатки. Молотов подошел к своему визиту не как к потенциально одному из величайших, поворотных событий истории России, а как к некой текущей ревизорской проверке состояния дел.
Правда, его так ориентировал сам Сталин, но уже первый разговор Молотова с фюрером давал возможность подняться над деталями во имя обрисовки перспектив.
Увы, Молотов не сумел сделать этого ни в первой, ни во второй беседе…
13-го, покончив с гастрономическо-дипломатическим протоколом, Гитлер начал с ответов на вчерашние молотовские вопросы.
— Я хотел бы остановиться на вашем заявлении, герр Молотов, что наше прошлогоднее соглашение выполнено за исключением пункта о Финляндии…
— Не совсем так, — поправился Молотов, — соглашение — это пакт, а я имел в виду секретный протокол, то есть приложение к нему.
Уже этим замечанием Гитлер доказывал свой острый политический ум и способность к мгновенной точной реакции. Дело было в том, что Молотов в первой беседе еще с Риббентропом выразился неловко, и Сталин в срочной шифровке от 12 ноября обратил на это внимание, написав Молотову:
«В твоей шифровке о беседе с Риббентропом есть одно неточное выражение… Следовало бы сказать, что исчерпан протокол к договору о ненападении, а не само соглашение, ибо выражение „исчерпание соглашения“ немцы могут понять как исчерпание договора о ненападении, что, конечно, было бы неправильно…»
«Цвишенруф», то есть обмолвку Молотова, уловили оба— и Сталин, и Гитлер. И уже из этого было видно, что их прямой диалог мог бы дать двум странам то, что мог бы дать лишь их прямой диалог — полное выяснение всех нюансов отношений и больных проблем.
Однако перед фюрером сидел не Сталин, а Молотов, и фюрер разъяснял ему:
— В секретном протоколе были точно разграничены сферы влияния, и мы его точно придерживались, чего, к сожалению, нельзя сказать о России.
— Мы поступали так же, — возразил Молотов.
— Не всегда…. Германия не проявляла интереса к Бессарабии, но Буковина — другое дело… Относительно Финляндии могу подтвердить, что у нас нет там политических интересов…. Но идет война, для нас важны северные коммуникации, которые надо охранять, а также финский никель и лес…
Фюрер укоризненно взглянул на Молотова и сказал:
— Мы надеемся, что вы пойдете нам навстречу в вопросе о Финляндии так же, как мы уступили вам с Буковиной…
— Но мы и так вам уступили, отказавшись по вашей просьбе от Южной Буковины, — упорствовал Молотов. — А вы дали гарантии Румынии без консультаций с нами.
— Герр Молотов, мы договаривались ранее лишь о Бессарабии, а согласились и на передачу вам Северной Буковины… Мы не собираемся захватывать ни Бессарабию, ни Финляндию, но во время войны у нас есть определенные хозяйственные потребности… Если Германия на время войны желает обезопасить нефтяные источники в Румынии, это не противоречит соглашению о Бессарабии.
Гитлер был тут, конечно, прав… Стоило ли нам мелочиться из-за нескольких германских частей в Финляндии… Без «линии Маннергейма» финны могли хорохориться. Но не угрожать нам серьезно…
И Бессарабия —тем более уже нами возвращенная — не имела в тот момент для России и близко того значения, что Румыния с ее нефтью — для Германии…
Гитлер это и пытался Молотову втолковать:
— Частные коррективы сейчас не важны… У вас есть более перспективные зоны вне Европы… И наши общие успехи будут больше, если мы будем стоять спиной друг к другу и бороться с внешними силами, чем если мы будем стоять друг против друга грудью и бороться друг против друга…
— Я с вами согласен, — не менял тона Молотов, — но чтобы наши отношения были прочными, надо устранить недоразумения второстепенного характера… А это — Финляндия… В Финляндии не должно быть германских войск…
— Однако мы сами рекомендовали финнам принять ваши требования. И так же было с Румынией, — возражал фюрер. — Я посоветовал Каролю не сопротивляться вам.
Тут вставил слово Риббентроп:
— Мы зашли тогда в вашей поддержке, герр Молотов, так далеко, что даже отказали финскому президенту в пользовании германской кабельной линией связи для обращения по радио к Америке… Думаю, тут все ясно…
— Нет, моя первейшая обязанность — прояснить все с Финляндией….
— Но, герр Молотов, — опять начал увещевать гостя фюрер, — нам не нужна там война — нам нужен оттуда никель. Так же, как нам не нужна война в Румынии — нам нужна оттуда нефть, и мы хотим уберечь ее от войны… И точно так же мы не хотим войны в Балтийском море… Впрочем, герр Молотов, если мы перейдем к более важным вопросам, то «финский вопрос» будет несущественным. Финляндия от вас никуда не уйдет!
— Откуда придет война на Балтику? — не согласился Молотов.
— Да хотя бы из Швеции и той же Финляндии — если с ней свяжутся англичане… Война может и не окончиться быстро… И тогда мы можем получить на Балтике опорные английские базы…
— Нет, надо решить вопрос о Финляндии, и тогда все пойдет очень хорошо и нормально. А если все отложить до конца войны, то это будет нарушением или изменением прошлогоднего соглашения, господин Гитлер….
— Вы что, снова собираетесь воевать с финнами, герр Молотов?
— Если правительство ее откажется от политики двойных стандартов и не будет настраивать массы против СССР, то все будет хорошо…
— Это от нас не зависит, герр Молотов, давайте отложим все это до окончания войны, потому что нам нужен никель… Финляндия — наш важный поставщик…
— Такой оговорки в прошлом году не было, — гнул свое Молотов. — Это новый момент в вашей позиции, который ранее не возникал…
ДИСКУССИЯ начинала напоминать диалог двух глухих… Хотя глух тут был скорее Молотов… Он упорно хотел добиться «ясности» по Финляндии, хотя сам же называл проблему второстепенной… Он приехал по сути для стратегического зондажа, для первого знакомства, но вопросы задавал не зондажные, не концептуальные, а сразу «лобовые»…
Гитлер хотел понять — возможен ли долговременный союз на основе взаимного признания того очевидного факта, что необходимо пресечь поползновения англосаксов к мировому господству и дать «место под солнцем» каждому народу, а не только тем, кто говорит «my business» и «О'кеу»…
А Молотов ловил его на деталях…
Спору нет— немцы лукавили, заявляя, например, что им дела нет до Балкан и Румыния для них важна лишь на время войны… Балканы не могли не быть включены в «Новую Европу» так или иначе… Но если бы Британия была поставлена на свое место — место развитого островного государства, не имеющего права претендовать по своему экономическому развитию на ведущую роль в мире и в Европе, то Германия автоматически выдвигалась бы на Балканах просто потому, что уже имела там ведущие экономические позиции.
В США было сосредоточено чуть ли не все золото мира, Англия имела его тоже на миллиарды долларов, а Германия — всего на десятки миллионов. Но даже без колоний немцы производили вдвое больше англичан, а при этом и массовый стандарт жизни в Германии был выше…
Ведь все это надо было понимать, учитывать и воздавать немцам должное… И они ведь действительно вели войну.
Визит русского большевика к лидеру национал-социализма, визит русского премьера в Берлин обязан был стать визитом судьбы, а не поводом для «ловли блох»… Пусть даже немцы с Финляндией были далеко не так безгрешны, как это представлял фюрер… Но стоило ли Молотову так упорно ссылаться на условия Пакта 1939 года? Ведь эти условия оговаривались в условиях мира, а теперь Германии навязали расширяющуюся войну… Гитлер ведь и самый первый разговор начал с того, что напомнил — нельзя заранее предусмотреть все, важно наметить общий курс и выработать общий взгляд на основополагающие проблемы мирового устройства.
Да, он был не без лукавства, но ведь даже военные союзники часто не очень-то искренни друг с другом, а мы с Германией в военном союзе не состояли…
Сознавали это Сталин с Молотовым или нет, но подлинной целью визита Молотова было взаимное стратегическое понимание на десятилетия, а не выяснение тактических недоразумений и неясностей, накопившихся за год…
Сталин сам ограничивал задачу Молотова более конкретными проблемами, чем концептуальными. Но Молотов ехал как полномочный представитель Сталина и мог от директив отойти весьма далеко — если бы мог быстро перестраиваться. Увы, он этого не смог, и уже этим Гитлера не сближал с Россией, а психологически отталкивал от нее…
А Гитлер ведь и так относился к России, а тем более — к Советской России, настороженно. Да и основания имел — и до 1933 года, и после 1933 года Коминтерн вел внутри Германии активную работу, а руководящие структуры Коминтерна находились не в Лондоне, а в Москве…
Молотов так упорно держался за Финляндию, что Гитлер в конце концов раздраженно заявил:
— Если раньше вы говорили, что Польша будет источником осложнений, так теперь я заявляю, что война в Финляндии будет источником осложнений. Россия уже получила львиную долю выгод…
— Мне непонятно, — отвечал Молотов, — почему так остро ставится вопрос о войне в Балтийском море? В прошлом году была более сложная обстановка, а о войне речи не было… Теперь, не говоря уже о Бельгии, Дании, Голландии и Норвегии, вы, господин Гитлер, добились поражения Франции и считаете Англию побежденной. А боитесь ее на Балтике.
Гитлер сдерживался, но тихо взбеленился:
— У меня тоже есть свое мнение о военных делах, герр Молотов, и я считаю, что могут возникнуть серьезные осложнения, если в войну вступят Америка и Швеция. Я хочу закончить войну успешно, но не могу продолжать ее бесконечно! Все предвидеть нельзя!
Фюрер умолк, перевел дыхание и осведомился:
— Россия объявит войну Америке немедленно, если та вступит в войну?
— Этот вопрос не актуален, — буркнул Молотов.
— Когда он будет актуален, будет уже поздно, — отпарировал его оппонент…
Гитлер был прав и тут… Незадачливый Иван из русской сказки так однажды «поймал» медведя, что тот никак «охотника» не отпускал. Гитлер — хотя простаком и не был, вынужден был чрезмерно расширять зоны военной оккупации в Европе. И — не от хорошей жизни, не от жадности, а по военной необходимости. Вместе с тем росли и проблемы. Поэтому его «победы» в Скандинавских странах могли легко и быстро превратиться в «пирровы»… Молотов же, похоже, этого не понимал. Однако заявил, что признаков войны на Балтике он не видит.
— Ну, тогда все в порядке, и будем считать, что дискуссия носила теоретический характер, — успокоение согласился Гитлер.
— Фактически, вообще не было причин для того, чтобы делать проблему из финского вопроса, — прибавил Риббентроп. — Главная проблема на многие годы — это наше сотрудничество… Оно уже принесло России огромные выгоды и в будущем даст еще больше…
— Причем, герр Молотов, — опять вступил в разговор фюрер, — Германия тоже имеет успехи за этот год, но она вела гигантскую войну, а Россия войну не вела, но успехи имеет. И не забывайте, что Россия огромна— от Владивостока до Европы, а Германия — маленькая, и к тому же перенаселена…
Впрочем, — перебил он сам себя, — для меня ясно, что эти вопросы ничтожны и смешны в сравнении с той огромной работой в будущем, которая предстоит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82