0». И еще — как можно чаще во время передач — слово «Минск»…
— А назначение этого? — спросил Павлов.
— Это необходимо для… — тут Хильгер помялся, потому что официально для СССР война Германии с Польшей не началась, — для срочных воздухоплавательных опытов…
— Передам…
Замечу, к слову, что сорокалетний Ешоннек, как и Гудериан, воевал в 1939 году за родную землю, ибо был уроженцем Гогензальца, который после отторжения его от Германии поляки назвали Иновроцлавом. Но это так— между прочим. Что же до просьбы люфтваффе, то Молотов дал согласие на передачу лишь слово «Минск»… Для ночного времени и это было для немецких летчиков подмогой — лишний надежный радиомаяк был, конечно, важен.
Но идти от Минска в направлении Варшавы РККА не торопилась…
Хотя повторяю, идя в Польшу и тем подкрепляя успех немцев, мы шли за своим…
Автор уже напоминал читателю, что в составе Польши с 1921 года находились земли, на которые она по чести права не имела — Западная Украина и Западная Белоруссия. Это — не польские области, они лежат по восточную сторону от «линии Керзона», которую устанавливал не Сталин.
При этом Керзон агентом Кремля не был. Напротив, лорд Джордж Натаниэл Керзон, умерший в 1925 году, относился к наиболее открытым врагам Советской России. На первых советских спичечных коробках был изображен аэроплан с внушительным кулаком вместо пропеллера и надписью «Ультиматум!» Это— «ответ» как раз Керзону на его ультиматум СССР в 1923 году.
О «линии Керзона» читатель кое-что уже знает, а я сейчас и еще кое-что добавлю… Верховный Совет Антанты принял решение о временной восточной границе Польши по этнографическим польским границам уже 8 декабря 1919 года. Это было вполне справедливое решение в пользу России, но — России не Советской, а антисоветской. Антанта расщедрилась так потому, что на Украине тогда стояли Деникин и Врангель. Соответственно — надежды на гибель РСФСР были еще велики, и надо было сгладить противоречия между двумя главными ударными антибольшевистскими силами: белополяками и русскими белогвардейцами.
Но Деникину «дали по шапке» сами белые генералы, а его преемник Врангель был обречен, хотя еще и прятался за бастионы Перекопа в Крыму. «Абсолютно немотивированное нападение Польши на Советский Союз» — я тут использовал оценку Герберта фон Дирксена, бывшего в 1920 году советником германского посольства в Варшаве, — вначале привело к тому, что Пилсудский взял Киев, а потом РККА оказалась в 12 милях от Варшавы. Об авторстве «чуда на Висле» было потом много споров — то ли положение спас сам Пилсудский, то ли французский генерал Вейган (что более похоже на правду), но главную «заслугу» надо бы отдать Михаилу Тухачевскому, бездарно и бездумно — в чисто троцкистской манере — гнавшему войска вперед, не заботясь о коммуникациях и прочем…
В результате «красная волна» — я опять использую выражение Дирксена — повернула вспять…
Однако, как сказано, был момент, когда Красная Армия в ходе советско-польской войны подходила к Варшаве.
Паны запаниковали.
И тогдашний польский премьер Грабский на союзнической конференции в бельгийском Спа заявил 10 июля 1920 года, что Польша готова признать границу с Россией по линии Верховного Совета Антанты.
12 июля Керзон направил нам ноту, где требовал остановить наступление Красной Армии на линии, которую с того дня и назвали именем английского министра иностранных дел. Увы, наши успехи оказались временными, и по Рижскому мирному договору поляки оттяпали-таки от нас Западную Белоруссию и Западную Украину.
За спиной Польши стояла Антанта, а поживиться «на дармовщинку» польские паны всегда были горазды. Они, конечно, рассчитывали, что этот «кусок» прожуют. Но забыли, что непрожеванным куском легко и подавиться…
ШЕЛ семнадцатый день сентября 39-го года, когда Председатель Совета Народных Комиссаров СССР Молотов выступил по радио и объявил об освободительном походе наших войск на Западную Украину и в Западную Белоруссию.
Молотов сказал: «События, вызванные польско-германской (не мировой! — С. К.) войной, показали внутреннюю несостоятельность и явную недееспособность польского государства. Польские правящие круги обанкротились».
Предсовнаркома и нарком иностранных дел был тут более чем прав. Причем можно прибавить, что банкротство панской Польши было не в том, что она не смогла противостоять напору танков Гудериана. Это было ее бедой, а не виной.
Вина была в том, что она не захотела сохранить для себя мир и независимость ни одним из двух возможных путей: или уместной уступкой Германии, или военным союзом с нами.
В своем продвижении по Западной Украине и Западной Белоруссии наши войска чаще имели проблемы с материальной частью — техника порой барахлила, чем с противником. Хотя бой за Гродно обошелся нам в 57 человек убитыми и в 19 подбитых танков.
Да, иногда приходилось и сражаться… Порой — с польскими частями, а порой — с польскими карательными отрядами, пытающимися подавлять выступления украинцев и белорусов, рвущихся к своим освободителям.
20 сентября моторизованная группа комбрига Розанова у местечка Скиделя обнаружила польский отряд, занимавшийся расстрелами мирных жителей. БТ группы успели проскочить по подожженному карателями мосту, а плавающие танки форсировали реку Скидель самостоятельно. Упорный полуторачасовой бой закончился к вечеру, и в плен вряд ли кого-то взяли — среди 17 убитых белорусов было двое мальчишек, и не думаю, что бойцы щадили даже тех убийц, которые поднимали руки…
Бывало, войска сталкивались уже только с трупами — как это вышло с солдатами немецкого танкиста Меллентина. Войдя — и тоже после упорного боя — в Бромберг (Быдгощ), они увидели на улицах сотни трупов немцев — жителей города, которых поляки перед отступлением умертвили….
Но польское сопротивление быстро сходило «на нет»…
И случались нежелательные «огневые контакты» уже советских и немецких солдат. Особенно напряженной получилась стычка подо Львовом… »
В Берлине с нашим военным атташе Беляковым был на связи начальник Отдела обороны страны в оперативном руководстве вермахта Вальтер Варлимонт… В Москве с нашими военными связь шла через военного атташе Эрнста Кестринга, уроженца Москвы…
20 сентября у Кестринга выдался тяжелый день, но еще более горячим он был для русских и немцев в районе Львова. Немцы уже вошли по сути в Львов, но туда же вошли и наши…
Как водится, каждый считал, что город занял он, тем более что немцам Львов отдавать не хотелось. Понять их было можно — они ведь шли к Львову с настоящими и нелегкими боями — не то что советские танковые части.
В стычках наши принимали немцев за поляков. 19 сентября две разведывательные бронемашины были обстреляны солдатами 1-й горной немецкой дивизии и сами открыли огонь. Немцы потеряли 5 человек, а обе машины сгорели вместе с экипажами.
Но вскоре по личному указанию Гитлера вермахт отошел на 10 километров западнее Львова— на линию временной демаркации…
А части генерала Гудериана в Бресте спокойно ожидали подхода наших частей — по договоренности демаркационная линия проходила по Бугу, и крепость Брест должна была отойти к нам. К 20 сентября туда приехал молодой русский парень на бронеавтомобиле — офицер связи. Позднее прибыл и комбриг Кривошеин — для приема района.
Два танкиста быстро нашли общий язык, хотя он и оказался французским, которым оба владели. Немцы провели в цитадели прощальный парад, флаги над крепостью сменились, и к вечеру 22 сентября штаб Гудериана был уже в Замбруве и приступил к расформированию корпуса.
Кампания шла к концу. В ходе ее потери немецких войск составили примерно 45 тысяч человек, из них десять с половиной — убитыми.
Через месяц, 31 октября 1939 года, Молотов в своей речи заявил, что Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру…
И это было правдой…
Принято считать, что 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Однако, как точно определил Молотов в речи 17 сентября, 1 сентября началась всего лишь германо-польская война. И если бы не безответственность Англии и Франции, то к концу сентября она бы закончилась. И в Европе восстановился бы мир.
Да, все могло бы ограничиться войной германо-польской. Но 3 сентября началась уже и мировая война — после объявления Англией и Францией войны Германии.
А точнее — не войны, a drole de guerre, «странной войны»…
ПРОЙДЕМСЯ по улицам «военного» Парижа осени 1939 года… А в проводники возьмем Николая Пальгунова — благо и мы с ним уже знакомы, и он с Парижем знаком отлично…
Хотя проще, пожалуй, будет просто послушать его рассказ о тех днях.
Итак, спросим:
— Ну и как же изменилась жизнь в Париже с началом войны, Николай Григорьевич?
— Очень мало… Каждый занимался своим делом. Магазины торговали как обычно: никто не делал запасов сахара, кофе, консервов. Однако с первого же дня войны были приняты меры к экономии продовольственных благ: два дня в неделю бакалейные лавки не продавали шоколада, один день не продавали кофе, два раза в неделю в ресторанах ограничивали меню… Но купить вместо одной плитки шоколада две не возбранялось…
Леопольд же Эмери, приехав в Восточную Францию в октябре, был поражен, увидев ночное зарево над фабричными трубами всего в нескольких милях от «фронта»…
Так «воевала» Франция в 1939 году…
А вот тут я сделаю небольшую оговорку… Хотя автор и пользуется самыми различными печатными источниками самым широким образом (а как же иначе он, живущий в XXI веке, может узнать о том, что происходило задолго до его рождения), автор очень не склонен лишний раз так или иначе уводить внимание читателя в реальные годы, следующие за годом сороковым…
Ведь автор намерен с ноября сорокового года описывать уже не тот мир, который сложился реально, а тот, который вполне мог бы быть!
И поэтому прямые ссылки на источники, скажем, шестидесятых годов реальной истории, для автора нежелательны. Но на этот раз я — единственный, очевидно, раз — отступлю от своей собственной установки и с прямой ссылкой на третий том «Истории дипломатии», изданной Политиздатом в 1965 году реальной истории, приведу цитату со страницы 788-й: «Дыхание приближавшейся опасности чувствовалось и в западных столицах. В Париже на улицах рыли траншеи, витрины магазинов закладывались мешками с песком».
Но компетентный очевидец дает принципиально иную картину Парижа. Так зачем «историки ЦК КПСС» врали? Лично я — хотя и понимаю, зачем, но все же — в толк взять не могу… Тем более что книга Н. Г. Пальгунова «Тридцать лет» была издана тоже Политиздатом, и на год раньше — в 1964 году реальной истории…
И я думаю — что было бы, если бы мы всматривались в жизнь и ее реальности без предубеждений, без «подсюсюкивания», а с пониманием и учетом этих реальностей? Возможно, тогда и реальные сороковые годы, и реальные девяностые годы были бы для России и всего мира иными — более умными и человечными?
Такими, о которых автор намерен со временем рассказать…
А пока мы — все еще в реальном 1939 году…
И, надо сказать, что в этом году французы… тоже «наступали», о чем в какой-то момент много шумели все западные газеты.
Впрочем, это было не столько наступление, сколько выдвижение французов за линию франко-германской границы в районе Саара. 9 сентября десять дивизий 2-й группы армий проникли в предполье германского Западного вала (союзники называли ее «линия Зигфрида») на фронте шириной 25 километров на глубину до 7—8 километров (по другим данным на фронте 32 километра глубиной 3—8 километров) на участке Шпихерн, Хорнбах.
Немцы тут же без боя отошли на линию основных укреплений Западного вала — как им и было строго приказано.
Газеты же союзников ликовали: «Французская армия поставила Гитлера перед труднейшей стратегической дилеммой!», «Французы впервые после Наполеона вступили на немецкую землю!»
Заметим в скобках, что, оказывается, «победив» в Первую мировую войну, французы вступить на немецкую землю так и не смогли… Но и на этот раз они действовали отнюдь не так, как решительный корсиканец. И ограничились не энергичными маршами, а лживыми демаршами. 10 сентября Гамелен сообщил польскому правительству, находящемуся уже в беглом состоянии: «Более половины наших активных дивизий Северо-Восточного фронта ведут бои».
На деле же 12 сентября в Абвиле на свое первое заседание собрался Верховный совет союзников (англичане уже направили на континент символические воинские контингенты, и Совет был образован). И первым же решением Совета было решение о прекращении «наступления»…
Лгать полякам, правда, продолжали. 14 сентября Гамелен направил в польскую военную миссию письмо, где сообщалось: «Последнее заседание Верховного совета союзников определило твердую решимость Франции и Великобритании обеспечить Польше всю возможную помощь. Формы этой помощи намечены с нашими британскими союзниками после тщательного анализа общей обстановки, и я могу Вас заверить, что ни одна из возможностей прямой помощи Польше и ее армии не будет оставлена без внимания».
А что— генерал вообще-то не очень и лгал! Твердая решимость — это всего лишь решимость. Решил, а потом перерешил. А то, что намечено после тщательного анализа, не обязательно будет реализовано. И наконец, не оставить без внимания что-то означает всего лишь, что это что-то будет внимательно изучено. Изучено, а не использовано!
И вообще-то 14 числа ни заверять кого-то, ни помогать кому-то, имеющему реальную власть в Польше, уже не было возможности. Вместо власти и армии там был уже хаос бесславного конца.
Глава 9
Фронты видимые и невидимые
ОКОНЧАТЕЛЬНО польский фронт был ликвидирован к 7 октября, но уже 19 сентября Гитлер выступил с речью в Данциге… Он говорил Германии то, что может говорить стране и народу ликующий вождь в минуту долгожданного и, честно говоря, не очень-то ожидаемого триумфа. Он говорил о Германии и для Германии, но говорил он — что было вполне показательно — и о России:
— Россия организована на принципах, во многом отличающихся от наших. Однако с тех пор, как выяснилось, что Сталин не видит в этих русско-советских принципах никакой причины, мешающей поддерживать дружественные отношения с государствами другого мировоззрения, у национал-социалистской Германии тоже нет больше побуждения применять здесь иной масштаб…
Как видим, Гитлер уже поборол многие свои сомнения относительно союза с Россией, и тут, надо полагать, сыграло свою роль не только вступление СССР на территорию ранее отторгнутых у него земель, но и общее отношение немцев к этому союзу с Советским Союзом…
А отношение это было по преимуществу не просто положительным, а даже радостным. Даже — в НСДАП, тем более что в партии недаром ведь бытовало понятие «бифштексы». Так называли бывших «красных», ставших затем «коричневыми», но внутри оставшихся в той или иной мере «красными»…
ЧТО ЖЕ до Польши, то вскоре по завершении боевых действий та часть ее территории, которая была в составе Германии более века, вошла в состав рейха. Вошла в рейх и часть чисто польских земель, включая Лодзь, переименованную в Лицманштадт. Но ведь и старая Польша без сомнений включала в свой состав этнически чуждых ей украинцев и белорусов.
Западная Украина и Западная Белоруссия воссоединились с большими советскими Украиной и Белоруссией. Население СССР увеличилось на 12 миллионов человек, среди которых было 6 миллионов украинцев и 3 — белоруссов. 3 миллиона пришлось на долю поляков и евреев…
Из остатков же «гоноровой» Польши, охотно включавшей в свои пределы не ей принадлежащие земли, а точнее —охотно принимавшей такие подарки от Антанты и США, было образовано «Генерал-губернаторство оккупированных польских областей» со столицей в Кракове.
Впрочем, как мы увидим чуть позднее, Гитлер не исключал и воссоздания некоего «остаточного польского государства», но лишь такого, которое перестало бы быть источником напряженности в Европе.
Пока же в Генерал-губернаторстве был установлен достаточно жесткий режим. Но если знать, как вели себя польские власти с собственными гражданами — западными украинцами и западными белорусами, то трудно было очень уж упрекать немцев, которые повели себя сурово с теми, кто был бы с ними еще более суров, если бы не немцы вошли в Варшаву, а поляки — в Берлин.
Первые эксцессы начались еще в ходе войны. 10 сентября артиллеристы-эсэсовцы танкового корпуса согнали в костел евреев одного местечка и всех перебили. Трибунал дал им по году заключения, но командующий 3-й армией генерал Кюхлер приговор не утвердил ввиду мягкости. Дело дошло до высшего командования вермахта…
Конечно, польский народ переживал трагедию, но он сам выбирал себе таких правителей, которые вели его к трагедии и ни к чему иному привести не могли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— А назначение этого? — спросил Павлов.
— Это необходимо для… — тут Хильгер помялся, потому что официально для СССР война Германии с Польшей не началась, — для срочных воздухоплавательных опытов…
— Передам…
Замечу, к слову, что сорокалетний Ешоннек, как и Гудериан, воевал в 1939 году за родную землю, ибо был уроженцем Гогензальца, который после отторжения его от Германии поляки назвали Иновроцлавом. Но это так— между прочим. Что же до просьбы люфтваффе, то Молотов дал согласие на передачу лишь слово «Минск»… Для ночного времени и это было для немецких летчиков подмогой — лишний надежный радиомаяк был, конечно, важен.
Но идти от Минска в направлении Варшавы РККА не торопилась…
Хотя повторяю, идя в Польшу и тем подкрепляя успех немцев, мы шли за своим…
Автор уже напоминал читателю, что в составе Польши с 1921 года находились земли, на которые она по чести права не имела — Западная Украина и Западная Белоруссия. Это — не польские области, они лежат по восточную сторону от «линии Керзона», которую устанавливал не Сталин.
При этом Керзон агентом Кремля не был. Напротив, лорд Джордж Натаниэл Керзон, умерший в 1925 году, относился к наиболее открытым врагам Советской России. На первых советских спичечных коробках был изображен аэроплан с внушительным кулаком вместо пропеллера и надписью «Ультиматум!» Это— «ответ» как раз Керзону на его ультиматум СССР в 1923 году.
О «линии Керзона» читатель кое-что уже знает, а я сейчас и еще кое-что добавлю… Верховный Совет Антанты принял решение о временной восточной границе Польши по этнографическим польским границам уже 8 декабря 1919 года. Это было вполне справедливое решение в пользу России, но — России не Советской, а антисоветской. Антанта расщедрилась так потому, что на Украине тогда стояли Деникин и Врангель. Соответственно — надежды на гибель РСФСР были еще велики, и надо было сгладить противоречия между двумя главными ударными антибольшевистскими силами: белополяками и русскими белогвардейцами.
Но Деникину «дали по шапке» сами белые генералы, а его преемник Врангель был обречен, хотя еще и прятался за бастионы Перекопа в Крыму. «Абсолютно немотивированное нападение Польши на Советский Союз» — я тут использовал оценку Герберта фон Дирксена, бывшего в 1920 году советником германского посольства в Варшаве, — вначале привело к тому, что Пилсудский взял Киев, а потом РККА оказалась в 12 милях от Варшавы. Об авторстве «чуда на Висле» было потом много споров — то ли положение спас сам Пилсудский, то ли французский генерал Вейган (что более похоже на правду), но главную «заслугу» надо бы отдать Михаилу Тухачевскому, бездарно и бездумно — в чисто троцкистской манере — гнавшему войска вперед, не заботясь о коммуникациях и прочем…
В результате «красная волна» — я опять использую выражение Дирксена — повернула вспять…
Однако, как сказано, был момент, когда Красная Армия в ходе советско-польской войны подходила к Варшаве.
Паны запаниковали.
И тогдашний польский премьер Грабский на союзнической конференции в бельгийском Спа заявил 10 июля 1920 года, что Польша готова признать границу с Россией по линии Верховного Совета Антанты.
12 июля Керзон направил нам ноту, где требовал остановить наступление Красной Армии на линии, которую с того дня и назвали именем английского министра иностранных дел. Увы, наши успехи оказались временными, и по Рижскому мирному договору поляки оттяпали-таки от нас Западную Белоруссию и Западную Украину.
За спиной Польши стояла Антанта, а поживиться «на дармовщинку» польские паны всегда были горазды. Они, конечно, рассчитывали, что этот «кусок» прожуют. Но забыли, что непрожеванным куском легко и подавиться…
ШЕЛ семнадцатый день сентября 39-го года, когда Председатель Совета Народных Комиссаров СССР Молотов выступил по радио и объявил об освободительном походе наших войск на Западную Украину и в Западную Белоруссию.
Молотов сказал: «События, вызванные польско-германской (не мировой! — С. К.) войной, показали внутреннюю несостоятельность и явную недееспособность польского государства. Польские правящие круги обанкротились».
Предсовнаркома и нарком иностранных дел был тут более чем прав. Причем можно прибавить, что банкротство панской Польши было не в том, что она не смогла противостоять напору танков Гудериана. Это было ее бедой, а не виной.
Вина была в том, что она не захотела сохранить для себя мир и независимость ни одним из двух возможных путей: или уместной уступкой Германии, или военным союзом с нами.
В своем продвижении по Западной Украине и Западной Белоруссии наши войска чаще имели проблемы с материальной частью — техника порой барахлила, чем с противником. Хотя бой за Гродно обошелся нам в 57 человек убитыми и в 19 подбитых танков.
Да, иногда приходилось и сражаться… Порой — с польскими частями, а порой — с польскими карательными отрядами, пытающимися подавлять выступления украинцев и белорусов, рвущихся к своим освободителям.
20 сентября моторизованная группа комбрига Розанова у местечка Скиделя обнаружила польский отряд, занимавшийся расстрелами мирных жителей. БТ группы успели проскочить по подожженному карателями мосту, а плавающие танки форсировали реку Скидель самостоятельно. Упорный полуторачасовой бой закончился к вечеру, и в плен вряд ли кого-то взяли — среди 17 убитых белорусов было двое мальчишек, и не думаю, что бойцы щадили даже тех убийц, которые поднимали руки…
Бывало, войска сталкивались уже только с трупами — как это вышло с солдатами немецкого танкиста Меллентина. Войдя — и тоже после упорного боя — в Бромберг (Быдгощ), они увидели на улицах сотни трупов немцев — жителей города, которых поляки перед отступлением умертвили….
Но польское сопротивление быстро сходило «на нет»…
И случались нежелательные «огневые контакты» уже советских и немецких солдат. Особенно напряженной получилась стычка подо Львовом… »
В Берлине с нашим военным атташе Беляковым был на связи начальник Отдела обороны страны в оперативном руководстве вермахта Вальтер Варлимонт… В Москве с нашими военными связь шла через военного атташе Эрнста Кестринга, уроженца Москвы…
20 сентября у Кестринга выдался тяжелый день, но еще более горячим он был для русских и немцев в районе Львова. Немцы уже вошли по сути в Львов, но туда же вошли и наши…
Как водится, каждый считал, что город занял он, тем более что немцам Львов отдавать не хотелось. Понять их было можно — они ведь шли к Львову с настоящими и нелегкими боями — не то что советские танковые части.
В стычках наши принимали немцев за поляков. 19 сентября две разведывательные бронемашины были обстреляны солдатами 1-й горной немецкой дивизии и сами открыли огонь. Немцы потеряли 5 человек, а обе машины сгорели вместе с экипажами.
Но вскоре по личному указанию Гитлера вермахт отошел на 10 километров западнее Львова— на линию временной демаркации…
А части генерала Гудериана в Бресте спокойно ожидали подхода наших частей — по договоренности демаркационная линия проходила по Бугу, и крепость Брест должна была отойти к нам. К 20 сентября туда приехал молодой русский парень на бронеавтомобиле — офицер связи. Позднее прибыл и комбриг Кривошеин — для приема района.
Два танкиста быстро нашли общий язык, хотя он и оказался французским, которым оба владели. Немцы провели в цитадели прощальный парад, флаги над крепостью сменились, и к вечеру 22 сентября штаб Гудериана был уже в Замбруве и приступил к расформированию корпуса.
Кампания шла к концу. В ходе ее потери немецких войск составили примерно 45 тысяч человек, из них десять с половиной — убитыми.
Через месяц, 31 октября 1939 года, Молотов в своей речи заявил, что Германия находится в положении государства, стремящегося к скорейшему окончанию войны и к миру…
И это было правдой…
Принято считать, что 1 сентября 1939 года началась Вторая мировая война. Однако, как точно определил Молотов в речи 17 сентября, 1 сентября началась всего лишь германо-польская война. И если бы не безответственность Англии и Франции, то к концу сентября она бы закончилась. И в Европе восстановился бы мир.
Да, все могло бы ограничиться войной германо-польской. Но 3 сентября началась уже и мировая война — после объявления Англией и Францией войны Германии.
А точнее — не войны, a drole de guerre, «странной войны»…
ПРОЙДЕМСЯ по улицам «военного» Парижа осени 1939 года… А в проводники возьмем Николая Пальгунова — благо и мы с ним уже знакомы, и он с Парижем знаком отлично…
Хотя проще, пожалуй, будет просто послушать его рассказ о тех днях.
Итак, спросим:
— Ну и как же изменилась жизнь в Париже с началом войны, Николай Григорьевич?
— Очень мало… Каждый занимался своим делом. Магазины торговали как обычно: никто не делал запасов сахара, кофе, консервов. Однако с первого же дня войны были приняты меры к экономии продовольственных благ: два дня в неделю бакалейные лавки не продавали шоколада, один день не продавали кофе, два раза в неделю в ресторанах ограничивали меню… Но купить вместо одной плитки шоколада две не возбранялось…
Леопольд же Эмери, приехав в Восточную Францию в октябре, был поражен, увидев ночное зарево над фабричными трубами всего в нескольких милях от «фронта»…
Так «воевала» Франция в 1939 году…
А вот тут я сделаю небольшую оговорку… Хотя автор и пользуется самыми различными печатными источниками самым широким образом (а как же иначе он, живущий в XXI веке, может узнать о том, что происходило задолго до его рождения), автор очень не склонен лишний раз так или иначе уводить внимание читателя в реальные годы, следующие за годом сороковым…
Ведь автор намерен с ноября сорокового года описывать уже не тот мир, который сложился реально, а тот, который вполне мог бы быть!
И поэтому прямые ссылки на источники, скажем, шестидесятых годов реальной истории, для автора нежелательны. Но на этот раз я — единственный, очевидно, раз — отступлю от своей собственной установки и с прямой ссылкой на третий том «Истории дипломатии», изданной Политиздатом в 1965 году реальной истории, приведу цитату со страницы 788-й: «Дыхание приближавшейся опасности чувствовалось и в западных столицах. В Париже на улицах рыли траншеи, витрины магазинов закладывались мешками с песком».
Но компетентный очевидец дает принципиально иную картину Парижа. Так зачем «историки ЦК КПСС» врали? Лично я — хотя и понимаю, зачем, но все же — в толк взять не могу… Тем более что книга Н. Г. Пальгунова «Тридцать лет» была издана тоже Политиздатом, и на год раньше — в 1964 году реальной истории…
И я думаю — что было бы, если бы мы всматривались в жизнь и ее реальности без предубеждений, без «подсюсюкивания», а с пониманием и учетом этих реальностей? Возможно, тогда и реальные сороковые годы, и реальные девяностые годы были бы для России и всего мира иными — более умными и человечными?
Такими, о которых автор намерен со временем рассказать…
А пока мы — все еще в реальном 1939 году…
И, надо сказать, что в этом году французы… тоже «наступали», о чем в какой-то момент много шумели все западные газеты.
Впрочем, это было не столько наступление, сколько выдвижение французов за линию франко-германской границы в районе Саара. 9 сентября десять дивизий 2-й группы армий проникли в предполье германского Западного вала (союзники называли ее «линия Зигфрида») на фронте шириной 25 километров на глубину до 7—8 километров (по другим данным на фронте 32 километра глубиной 3—8 километров) на участке Шпихерн, Хорнбах.
Немцы тут же без боя отошли на линию основных укреплений Западного вала — как им и было строго приказано.
Газеты же союзников ликовали: «Французская армия поставила Гитлера перед труднейшей стратегической дилеммой!», «Французы впервые после Наполеона вступили на немецкую землю!»
Заметим в скобках, что, оказывается, «победив» в Первую мировую войну, французы вступить на немецкую землю так и не смогли… Но и на этот раз они действовали отнюдь не так, как решительный корсиканец. И ограничились не энергичными маршами, а лживыми демаршами. 10 сентября Гамелен сообщил польскому правительству, находящемуся уже в беглом состоянии: «Более половины наших активных дивизий Северо-Восточного фронта ведут бои».
На деле же 12 сентября в Абвиле на свое первое заседание собрался Верховный совет союзников (англичане уже направили на континент символические воинские контингенты, и Совет был образован). И первым же решением Совета было решение о прекращении «наступления»…
Лгать полякам, правда, продолжали. 14 сентября Гамелен направил в польскую военную миссию письмо, где сообщалось: «Последнее заседание Верховного совета союзников определило твердую решимость Франции и Великобритании обеспечить Польше всю возможную помощь. Формы этой помощи намечены с нашими британскими союзниками после тщательного анализа общей обстановки, и я могу Вас заверить, что ни одна из возможностей прямой помощи Польше и ее армии не будет оставлена без внимания».
А что— генерал вообще-то не очень и лгал! Твердая решимость — это всего лишь решимость. Решил, а потом перерешил. А то, что намечено после тщательного анализа, не обязательно будет реализовано. И наконец, не оставить без внимания что-то означает всего лишь, что это что-то будет внимательно изучено. Изучено, а не использовано!
И вообще-то 14 числа ни заверять кого-то, ни помогать кому-то, имеющему реальную власть в Польше, уже не было возможности. Вместо власти и армии там был уже хаос бесславного конца.
Глава 9
Фронты видимые и невидимые
ОКОНЧАТЕЛЬНО польский фронт был ликвидирован к 7 октября, но уже 19 сентября Гитлер выступил с речью в Данциге… Он говорил Германии то, что может говорить стране и народу ликующий вождь в минуту долгожданного и, честно говоря, не очень-то ожидаемого триумфа. Он говорил о Германии и для Германии, но говорил он — что было вполне показательно — и о России:
— Россия организована на принципах, во многом отличающихся от наших. Однако с тех пор, как выяснилось, что Сталин не видит в этих русско-советских принципах никакой причины, мешающей поддерживать дружественные отношения с государствами другого мировоззрения, у национал-социалистской Германии тоже нет больше побуждения применять здесь иной масштаб…
Как видим, Гитлер уже поборол многие свои сомнения относительно союза с Россией, и тут, надо полагать, сыграло свою роль не только вступление СССР на территорию ранее отторгнутых у него земель, но и общее отношение немцев к этому союзу с Советским Союзом…
А отношение это было по преимуществу не просто положительным, а даже радостным. Даже — в НСДАП, тем более что в партии недаром ведь бытовало понятие «бифштексы». Так называли бывших «красных», ставших затем «коричневыми», но внутри оставшихся в той или иной мере «красными»…
ЧТО ЖЕ до Польши, то вскоре по завершении боевых действий та часть ее территории, которая была в составе Германии более века, вошла в состав рейха. Вошла в рейх и часть чисто польских земель, включая Лодзь, переименованную в Лицманштадт. Но ведь и старая Польша без сомнений включала в свой состав этнически чуждых ей украинцев и белорусов.
Западная Украина и Западная Белоруссия воссоединились с большими советскими Украиной и Белоруссией. Население СССР увеличилось на 12 миллионов человек, среди которых было 6 миллионов украинцев и 3 — белоруссов. 3 миллиона пришлось на долю поляков и евреев…
Из остатков же «гоноровой» Польши, охотно включавшей в свои пределы не ей принадлежащие земли, а точнее —охотно принимавшей такие подарки от Антанты и США, было образовано «Генерал-губернаторство оккупированных польских областей» со столицей в Кракове.
Впрочем, как мы увидим чуть позднее, Гитлер не исключал и воссоздания некоего «остаточного польского государства», но лишь такого, которое перестало бы быть источником напряженности в Европе.
Пока же в Генерал-губернаторстве был установлен достаточно жесткий режим. Но если знать, как вели себя польские власти с собственными гражданами — западными украинцами и западными белорусами, то трудно было очень уж упрекать немцев, которые повели себя сурово с теми, кто был бы с ними еще более суров, если бы не немцы вошли в Варшаву, а поляки — в Берлин.
Первые эксцессы начались еще в ходе войны. 10 сентября артиллеристы-эсэсовцы танкового корпуса согнали в костел евреев одного местечка и всех перебили. Трибунал дал им по году заключения, но командующий 3-й армией генерал Кюхлер приговор не утвердил ввиду мягкости. Дело дошло до высшего командования вермахта…
Конечно, польский народ переживал трагедию, но он сам выбирал себе таких правителей, которые вели его к трагедии и ни к чему иному привести не могли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82