А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


В НКИД началась капитальная чистка «валлаховых конюшен». А Молотов на собрании сотрудников НКИД заявил: «Литвинов не обеспечил проведение партийной линии в наркомате в вопросе о подборе и воспитании кадров. НКИД не был вполне большевистским, так как товарищ Литвинов держался за ряд чуждых и враждебных партии и Советскому государству людей».
Если бы Молотов прибавил также «…и идей», то картина литвиновской политики была бы полной. Однако новый нарком лишнего не говорил. Тем не менее в стенах НКИД теперь прописывались совершенно иные идеи…
Вместо дружбы с членами Лиги Наций Россия начинала поворачиваться лицом к державе, закончившей с этой Лигой расчеты уже давно. Россия разворачивалась в сторону Германии…
В Кремле рождались новые идеи, и для них требовались не только уже умудренные политическим опытом, но и новые, свежие люди.
Ибо на многое в стране надо было посмотреть новым, свежим взглядом.
Глава 2
Лондон — Берлин — Москва — Токио
ОСЕНЬЮ 1939 года полпред СССР в Швеции Александра Михайловна Коллонтай ненадолго приехала в Москву и встречалась со Сталиным… Генеральская дочка Шурочка Домонтович, оставившая в 26 лет мужа Владимира Коллонтая ради будущей революции, пришла в революционную среду на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков. Не сразу она стала большевичкой, и в ее бурной жизни в разные времена случалось разное. Однако уже с 1923 года вся ее партийная работа проходила за рубежом — на посольских постах… Полпред и торгпред в Норвегии, полпред в Мексике, потом — опять в Норвегии, а с 1930 года — в Швеции. В 23-м году ей шел уже пятьдесят первый год, но Коллонтай была еще хороша и умела очаровывать не только острым умом, но и чисто женскими чарами.
Впрочем, высокие должности обязывали. И былая Шурочка уступила место элегантной даме, которая была светской лишь внешне. По своей внутренней сути это был все тот же партиец ленинской выделки, умеющий не терять голову независимо от того, как идут дела…
Сталин и Коллонтай (которая была старше его на шесть лет) были знакомы давно, так что разговор сразу начался отнюдь не дипломатический, а откровенный. В Польше уже шла война, немцы успешно продвигались к Варшаве, и двум старым соратникам поговорить начистоту было о чем…
— Как вы оцениваете наш пакт с немцами, Александра Михайловна? — почти сразу же спросил Сталин.
— Ну что ж, я уверена, что эта акция укрепила мир. Она смешала карты, и это было важно и нужно.
— Мир? — Сталин ухмыльнулся в усы. — Александра Михайловна, но сейчас весь, — последнее слово Сталин выделил громко и презрительно, — мир кричит о том, что большевики своим пактом с нацистами открыли дорогу войне!
— А, — Коллонтай махнула рукой так беззаботно, что впору и Шурочке Домонтович, — стоит ли говорить об этом нам, — она тоже выделила это «нам», — и здесь! Мир находится в состоянии перестройки. Разве не этого мы желали в юные годы? Увы, человечество не в состоянии понять, что благодаря всем этим коллизиям и переменам мы быстро движемся вперед, а ведь в тридцатые годы мы проделали путь, равный веку!
— Итак, вы нас поддерживаете?
— Конечно! Социалистическая страна должна решительно прибегать к новым формам в вопросах внешней политики и решать межгосударственные проблемы новыми методами.
— Хорошо, — согласился Сталин.
— Вы знаете, Иосиф Виссарионович, я взираю в будущее с радостью и уверенностью…
Сталин опять согласно кивнул, а Коллонтай продолжила:
— Но несколько дней назад я получила угрожающее письмо от тех поляков Бека, которые уже сбежали из Польши.
— Ну-ну, — заинтересовался Сталин.
— Пишут, что рассчитаются со мной, и заявляют: «Если вам жизнь дорога — убирайтесь отсюда»…
— Жизнь… — задумчиво, как бы про себя произнес Сталин, и Коллонтай тут же откликнулась:
— Я, конечно, люблю и ценю жизнь, но если бы эти трусы, сбежавшие с линии огня, знали, как это прекрасно — умереть за идею на, так сказать, баррикадах…
— Это вы зря, — махнул рукой Сталин. — Во-первых, подобные угрозы редко осуществляют, а во-вторых, вы нам нужны целой, невредимой, здоровой и бодрой…
Собеседники помолчали, а потом Сталин совершенно особым, незнакомым Коллонтай задушевным тоном сказал:
— Эх, Александра Михайловна! Многие дела нашей партии и народа будут извращены и оплеваны прежде всего за рубежом, да и в нашей стране тоже…
— В нашей? — не поверила своим ушам Коллонтай, а Сталин даже раздраженно подтвердил:
— В нашей, в нашей… Сионизм, рвущийся к мировому господству, будет жестоко мстить нам за наши успехи и достижения. Он все еще рассматривает Россию как варварскую страну, как сырьевой придаток…
Коллонтай, пораженная силой и смыслом сталинских слов, не находила, что ответить. А Сталин, с тоже никогда не слышанной от него горечью, прибавил:
— И мое имя тоже будет оболгано, оклеветано… Мне припишут множество злодеяний…
КОЛЛОНТАЙ не стала тогда утешать Сталина и уверять его в обратном… Тогда она в ответ лишь вздохнула, а уж потом сказала, как и Сталин ей до этого:
— Ну, это вы зря…
— Поживем — увидим, — бросил в ответ Сталин.
И Коллонтай отбыла в Швецию, где ей вскоре предстояли серьезные и ответственные хлопоты…
ХЛОПОТ в 39-м году хватало, впрочем, у многих… 25 марта Сидней Коттон, сорокачетырехлетний австралийский кинобизнесмен и бывший летчик королевских ВВС в Первую мировую войну, впервые взлетел на своей двухмоторной «Электре» для высотной аэрофотосъемки территории Германии и Италии. В апреле он дважды пролетел над Берлином.
Вначале полеты Коттона финансировали французы, а затем — сами англичане. Лондон все более внимательно присматривался к ситуации на континенте в реальном масштабе времени. И лишний взгляд на нее с высоты разведывательного полета был нелишним.
Нелишним был взгляд на ситуацию и просто разведывательный — через агентуру. «Интеллидженс сервис», как и германский абвер, имела и в этом отношении широкие возможности, однако советская разведка тоже лаптем щи не хлебала. И не только потому, что ее сотрудники лаптей не носили.
Вот почему уже в конце февраля 1939 года на стол начальника 3-го (контрразведывательного) отдела Главного управления государственной безопасности НКВД СССР Деканозова легло очередное агентурное донесение, переданное ему из 7-го (специального) отдела ГУГБ. Это был перехват письма бывшего царского дипломата Саблина из Лондона своему эмигрантскому шефу Маклакову в Париж от 14 февраля…
Разведка НКВД всегда имела в среде белой эмиграции прекрасных осведомителей, а руководство организованной белой эмиграции было неплохо осведомлено о весьма тайных деталях текущей мировой политики и действиях дипломатов разных стран.
Удивительного тут ничего не было — скажем, бывший видный кадет, бывший посол Временного правительства (а потом — и дипломатический представитель Колчака, Деникина, Врангеля) во Франции Василий Алексеевич Маклаков стал в 1932 году председателем эмигрантского Совета послов. Человек информированный….
Или вот — тот же Евгений Васильевич Саблин. Дворянин из казаков, в 1915 году, в сорок лет, — первый секретарь посольства в Лондоне, в начале двадцатых годов — управляющий посольством (бывшим царско-«временным», естественно), поверенный в делах… Его переписка с Маклаковым велась регулярно. И регулярно же попадала в ГУГБ НКВД СССР, а потом — нередко и на стол Сталина.
Из Токио шла информация (Маклакову в Париж, а через агентуру — и в Москву) от бывшего первого секретаря царского посольства, а с ноября 1921 года — поверенного в делах Абрикосова, ну и так далее…
Бывших царских дипломатов весьма приязненно принимали во влиятельных западных кругах. Не обижали их и в дипломатических ведомствах западных столиц (тем более что сами бывшие русские дипломаты бывшими себя не считали, и кое-кто из их западных коллег был с ними согласен).
Так вот, 8 февраля 39-го года поседевший в Лондоне Саблин зашел во французское посольство к старому знакомому — бригадному генералу Анри Лелону.
Лелон бывал в России еще в царские времена, в Лондоне пребывал в статусе военного атташе, так что его осведомленности как в русских, так и в английских делах можно было доверять. Тем более что человеком он был трезвым…
В Лондоне, да и вообще в Европе тогда всех интересовал «украинский» вопрос. И тут все было понятно. Гитлер укреплялся, уже позади был Мюнхен, а на носу — возврат Германией 22 марта с негласного согласия Англии Мемеля (Клайпеды) и Мемельской области.
Мемель был делом почти решенным, и можно было предполагать, что Чехия тоже скоро войдет в орбиту Германии (что, как мы знаем, и произошло 15 марта).
И на повестку политического 39-го года ставился все острее вопрос о Данцигском коридоре. Это тоже было ясно. Но вот совершенно неясно было, как он будет решен и кем окажутся уже в 1939 году Германия и Польша — врагами, ведущими войну друг против друга, или… Или — союзниками, ведущими общую войну против СССР…
Запад хотел бы, скажем, следующего… Польша на тех или иных условиях уступает Германии «коридор», но зато при помощи Германии получает приращения за счет Советской Украины. А Германия становится сговорчивее в отношении Польши, потому что в боевом союзе с польскими жолнежами аннексирует у москалей часть богатых «хохляцких» земель.
Картина рисовалась для Запада заманчивая, но вот насколько она была реальной?
И чтобы повысить шансы на такое развитие ситуации, в Европе вообще, а в Англии — в особенности вдруг громко заговорили о том, что Гитлер вознамерился аннексировать Украину. В качестве вероятного называлось при этом движение Германии через Субкарпатскую (Закарпатскую) Украину, иначе говоря — в обход Польши. Но вряд ли кто-то всерьез думал, что Гитлер начнет продираться к Киеву через Мукачево, неизбежно увязая в Карпатах.
Нет, конечно же! Если бы Гитлер прислушался к хитрым рекомендациям и стал в реальности желать того, что ему приписывали «Гардиан» и «Фигаро», то разумным был бы лишь прямой удар немцев. А он мог быть нанесен только через Польшу. То есть намекали (а то и прямо подсказывали) немцам англофранцузы, на Россию Германии надо идти вместе с Польшей.
Было время, Гитлер все эти иллюзии активно поддерживал — в своих речах. Но блокироваться с Польшей не спешил. И английский губернатор Египта выпустил даже в свет брошюру с предисловием министра иностранных дел лорда Галифакса, где упрекал Гитлера в том, что он стал-де «клятвопреступником», не напав до сих пор на СССР, хотя все тридцатые годы это обещал.
В европейских, а особенно — в английских, газетах и на английском Би-би-си была развязана злобная и злостная кампания против нас. Относительно же Гитлера все ограничивалось вялой дежурной критикой…
Вот такими были дела в тот момент, когда коллежский советник Саблин переступил порог лондонского французского посольства для разговора с генералом Лелоном…
Саблина в «украинском» вопросе волновало совсем не то, что европейцев (и не забудем — американцев). Запад хотел прежде всего такого конфликта Гитлера с русскими, который взаимно обессиливал бы Германию и Россию и программировал англосаксонское мировое господство. Саблина же волновала будущая судьба единой и неделимой России, на которой могли неблагоприятно сказаться намерения как Запада, так и Гитлера.
— Как вы считаете, Анри, Гитлер действительно имеет воинственные намерения в отношении Украины? — первым делом вопросил Саблин на русском языке.
— Нет! Я не думаю, чтобы господин Гитлер был занят в настоящем этим вопросом. Он явно снят с очереди! — не колеблясь ответил Лелон на русском же, который знал вполне прилично.
Затем он ухмыльнулся и продолжил:
— Мы вообще-то были бы довольны, если бы Гитлер завяз в России. Россия бы стала его могилой. Но офицеры германского генштаба не какие-нибудь глупцы, и они должны отсоветовать господину Гитлеру такой вариант.
— А как, на ваш взгляд, отнесутся Англия и Франция к вторжению германских войск на юг России? — вел свое Саблин.
— О, это— мировая война, мировая война! Я не вижу ничего другого!
— То есть вы поможете Советам? — прямо рубанул Саблин. Лелон смешался:
— Ну, я имею все основания думать, что русская армия будет защищать свои пределы!
— Сама?
— Знаете, Евгений, всегда было преувеличением говорить о какой-то потрясающей силе нынешней русской армии. Но столь же преувеличены слухи о нынешнем ее якобы полнейшем бессилии. Если русские не послали войск в Чехословакию, то это произошло оттого, что мы сами не выполнили взятых на себя обязательств…
Генерал помолчал, потом многозначительно заметил:
— Обратите внимание на откровенность, с которой я это вам говорю…
Лелон, конечно же, лукавил и был откровенен не тогда, когда заявлял о готовности англофранцузов начать мировую войну из-за германской агрессии против СССР, а тогда, когда проговорился, что для Франции было бы выгодно увязание Гитлера в России.
Так же лукаво «откровенным» был с Саблиным и второй его французский собеседник в этот день — советник посольства Роже Камбон (сын знаменитого Жюля Камбона, председателя послов Парижской мирной конференции в 1920—1931 годах, умершего в 35-м).
Камбон заявил Саблину:
— Я только что вернулся из Парижа, где пробыл четыре недели. Мои сведения таковы: «украинский» вопрос, поскольку речь идет о планах, изложенных в книгах Гитлера и Розенберга, снят с очереди. Немцы разочарованы в своих украинских агентах… Так что можете спать спокойно…
Но Саблин не успокоился и задал Камбону тот же вопрос, что и Лелону:
. — Может ли Франция остаться равнодушной к проникновению на русский Юг?
— Ну что вы! — вновь успокоил русского француз, — нас это столь же не устраивало бы, сколько не может это устраивать англичан…
ЕСЛИ БЫ Англия и Франция были действительно озабочены возможностью захвата Гитлером русского Юга, то они бы уже весной 39-го повели бы себя прямо противоположно тому, как это вышло в действительности.
Чуть позднее, летом, в одном из установочных меморандумов Форин Офис о подлинном образе мыслей и действий говорилось так:
«Желательно заключить какое-то соглашение с СССР о том, что Советский Союз придет к нам на помощь, если мы будем атакованы с Востока (т. е. Германией. — С. К.), не только для того, чтобы заставить Германию воевать на два фронта, но также, вероятно, и потому — и это самое главное —… что если война начнется, то следует постараться втянуть в нее Советский Союз…»
Как видим, крича во всю джон-булевскую об угрозе со стороны Германии для Советской Украины, в Лондоне всерьез рассматривали вариант удара Гитлера по Западу!
Тем не менее на реальный союз с Россией «демократический» Запад не шел. Я об этом чуть позднее скажу, но сразу замечу вот что…
Разбираясь в том, почему же Запад был так «слеп» (любимое выражение по его адресу «историков ЦК КПСС»), мы должны знать, что не так уж были слепы те, кто вел дело к войне. Все делалось кое-кем (или — Сами-Знаете-Кем) вполне сознательно…
Мы ведь, уважаемый мой читатель, ни на минуту не должны забывать, что за кулисами событий постоянно присутствовал Дядя Сэм. Внешне он был в стороне, сбоку, но его роль и была закулисной — режиссерской. И все, что происходило в 39-м году с англофранцузами, в конечном счете объяснялось планами не Англии и Франции, а планами США.
А точнее — планами Золотого Интернационала, для которого Соединенные Штаты всегда были любимым детищем. Золотая наднациональная элита уже устроила янки один триумф в Первой мировой войне. И эта война выдала Европу Штатам если не с головой, то — с вывернутыми карманами.
И вот теперь эта элита, взяв на себя роль автора сценария, готовила Дяде Сэму и себе самой новый подарок в виде новой мировой войны, успех в которой элита могла обеспечить, лишь столкнув националистический Третий рейх и социалистический Советский Союз.
ИМЕЯ в виду именно такую перспективу, посол Англии в СССР Сидс 21 марта 1939 года потребовал у наркома иностранных дел СССР Макса Литвинова срочного приема.
Литвинов вызвал его к себе в 14.30.
— В чем срочность? — осведомился нарком.
— Я только что получил шифровку от нашего посланника в Бухаресте. Он виделся лично с румынским королем, и тот сообщил ему, что Германия выдвигает совершенно недопустимые требования, и что Румыния оказывает сопротивление германскому нажиму, но…
— Но?
— Но она не будет в состоянии это делать бесконечно, если не получит обещания посторонней помощи.
Речь тут шла о нажиме немцев на румын, не склонных подписывать выгодный немцам торговый договор. И, надо полагать, Литвинова распирало от желания назидательно изречь, что, мол, вот они, плоды отказа Европы от той системы коллективной безопасности, которую он так настойчиво рекламировал с трибуны Лиги Наций. С учетом реальностей цена этой идеи была ломаный грош, но Литвинов ею очень гордился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82