Он украдкой взглянул на приятеля, стоявшего по другую сторону ворот. Юсуф прислонился к стене и так низко надвинул на лицо высокую шапку, что Рашид нисколько не сомневался: он спит.
Вздохнув, он переступил на другую ногу и нахмурился, чтобы побороть сонливость. Однако ничто не помогало. Некоторые его товарищи специально просились на вахту у Западных ворот, потому что здесь редко находилось дело для стражника. Рашид же терпеть не мог стоять вот так, без всякого дела. Служба на воротах нагоняла на него смертельную тоску. Кроме нескольких ремесленников и крестьян, направлявшихся этим утром на базар, не было никого, кто бы заслужил внимания янычара. Ни одной души за все те два часа, что он стоял здесь на посту. Ночь была такой же спокойной. И зачем они вообще здесь стоят? На Западных воротах никогда ничего не происходило, не случалось ничего необычного и интересного. Лучше бы десять ночей подряд патрулировать городские улицы, чем один день простоять у этих ворот. Ночами им приходилось унимать дерущихся забияк, одурманенных вином христиан и евреев, буянивших или поносивших друг друга. Иногда удавалось схватить воров на месте преступления. И даже если ночь была спокойной, стража хотя бы могла двигаться. А пост на этих воротах? Здесь приходилось так долго стоять неподвижно, что затекали конечности. С таким же успехом они могли охранять яблоки в саду наместника.
Рашид снова переступил с ноги на ногу, пытаясь стряхнуть дремоту, и принялся вспоминать вчерашнюю шахматную партию. Он выиграл у Юсуфа в двадцать ходов. А нельзя ли это было сделать быстрее? Пока он пытался восстановить в памяти каждый ход, что-то все же привлекло его внимание. К воротам приближались двое мужчин. Они шли пешком. Оба были закутаны в длинные пыльные плащи, лица скрыты под капюшонами. Один из них опирался на длинный посох, словно пастух. Или старик.
«Пилигримы, – разочарованно подумал Рашид. – Всего лишь обыкновенные пилигримы».
Он сам не знал, что ожидал увидеть. Дикие орды кочевников, собирающиеся разграбить Иерусалим? Так их больше не существовало, с тех пор как султан Сулейман Великолепный, да будет благословенно его имя, укрепил городскую стену. Паломники же в Иерусалиме были таким же обычным явлением, как и торговцы. Многие из них каждый день приходили в город – христиане, иудеи и, конечно, мусульмане. У пилигримов была лишь одна цель: посетить святые места и помолиться. Они не представляли опасности. Тем не менее Рашид решил повнимательнее присмотреться к этой парочке хотя бы для того, чтобы убить оставшееся до смены время.
– Эй вы! – крикнул он, когда между ним и пилигримами оставалось не больше десяти шагов. – Стойте!
Мужчины смиренно остановились, и Рашид поманил их поближе:
– Подойдите сюда.
Они скинули капюшоны, стражник смог разглядеть их лица. Один был молод, красив, с темными густыми волосами до плеч. Второй на первый взгляд казался гораздо старше. Его череп был голым, если не считать жидкого венчика, обрамлявшего лысину. Присмотревшись повнимательнее, Рашид, однако, заметил, что его лицо было на удивление моложавым, без единой морщины, словно он был лишь ненамного старше своего молодого спутника.
– Кто вы такие?
– Мы пилигримы, сын мой, – спокойно ответил лысый паломник, мягко улыбнувшись. – Мы проделали долгий путь, чтобы помолиться у Гроба Господа нашего, Иисуса Христа, сына Божьего.
Рашид ни на секунду не усомнился в правдивости его слов. Одежда и обувь путников была столь грязной и поношенной, будто они шли сюда не один месяц. На плечах их болтались большие кожаные сумы. И все же Рашид вдруг ощутил знакомый неприятный зуд в затылке. Зуд, который уже не единожды выводил его на верный след. Что-то в этих людях было не так, как бы эта парочка ни старалась походить на обычных пилигримов. Нет, он непременно выведает, в чем тут дело.
– Что у вас там? – строго спросил стражник, указывая на их сумы.
– Остатки нашей скудной трапезы, сын мой, – ласково ответил лысый. – Мы бы охотно разделили ее с тобой, если бы тебе как приверженцу Мухаммеда не был запрещен этот вид пищи. Еще мы несем с собой Библию, Слово Бога Живаго.
– Откройте мешки, – приказал Рашид, ощутив под ложечкой холодящую волну. Именно там у него всегда зарождался гнев. Иногда он вспыхивал быстро и неожиданно, словно песчаная буря. На сей раз стражник явственно чувствовал, как медленно распространялась в нем ярость, контролируемая и сдерживаемая грозящей опасностью.
– С удовольствием.
Лысый не переставал улыбаться. Будь он простым паломником, он должен был бы сейчас испугаться или хотя бы разволноваться. Эти же явно были чужаками, это чувствовалось по их странному ивриту. Если бы Рашида в чужой стране, к примеру, остановила бы и начала обыскивать городская стража, он бы занервничал, даже обладая чистой совестью. Этот же не выказывал никаких признаков – ни испуга, ни беспокойства, ни даже гнева. Напротив, взгляд его светло-карих глаз оставался непроницаемым. Зуд в затылке Рашида становился почти непереносимым.
Чтобы отвлечься, он занялся их мешками. Сума молодого была пустой, если не считать куска мяса, копченного на костре, и краюхи высохшего хлеба. А вот в мешке лысого его ждал более богатый улов. Кроме книги на латыни он обнаружил там бутылку из шлифованного стекла. Пробка была запечатана сургучом и завернута от ударов в пурпурную ткань. Пурпур? Царский цвет? Как мог простой пилигрим владеть такой дорогой тканью, если он и в самом деле был всего лишь обычным паломником?
– Что это? – хмуро спросил Рашид, вытаскивая бутылку. Содержащаяся в ней жидкость на солнечном свету вспыхнула кроваво-красными искорками, а когда он встряхнул ее, на пыльной дороге свежими пятнами крови заплясали сверкающие пятна.
– Вино, сын мой, – ответил лысый паломник своим спокойным, доброжелательным голосом. Он по-прежнему улыбался, однако в его холодных глазах вспыхнула ненависть. Молодой же пилигрим побелел как мел.
«Всего лишь вино?» – мелькнуло в голове у Рашида, в то время как он боролся с искушением грохнуть бутылку об стену только ради того, чтобы посмотреть, как на это среагируют странные паломники. Между тем у него было ощущение, что по его спине бегают сотни муравьев. Может, стоило бы отвести странную пару на допрос к начальнику?
– Эй, Рашид, в чем дело?
Юсуф проснулся и теперь, оставив свой пост на другой стороне ворот, направлялся к нему.
– Двое подозрительных, – ответил Рашид по-арабски в надежде, что христиане не понимают язык Корана. – Я как раз раздумываю, не следует ли ими заняться «мастеру суповой миски»»
Юсуф критически оглядел паломников и, развеселившись, покачал головой:
– Ты что, хочешь из-за пары каких-то вшивых пилигримов нарушить покой Ибрагима? Иногда у тебя и впрямь бывает плохо с головой, дружище! Есть получше способы разогнать тоску, чем возиться с двумя безобидными паломниками, к тому же ты рискуешь навлечь на себя гнев мастера.
Рашид ничего не ответил. Юсуф назвал странников безобидными. Ему самому они тоже на первый взгляд показались неопасными. Но так ли это было на самом деле? Он наморщил лоб, продолжая таращиться на бутылку, которую все еще держал в руках. Переливающийся в жидкости свет окрасил его ладони багрянцем, будто кровью. И лысый утверждает, что это вино? Что-то не верится. Значит – кровь? Рашиду стало не по себе, и он вновь ощутил сильное желание швырнуть бутылку об стену.
Юсуф положил руку ему на плечо:
– Что с тобой?
– Ничего, – ответил Рашид, стряхивая наваждение. Он не стал швырять бутылку. Быть может, в ней находится какая-нибудь реликвия. Эти христиане чего только не хранят! Молются мощам, плащаницам, иконам... Может, в этой бутылке кровь какого-нибудь христианского святого? Может, даже самого Иссы – Иисуса Христа? А Он, как ни крути, считался одним из пророков, который явил Мухаммеду Аллаха во всей Его безграничной милости.
– Ты прав. Все в порядке. – Он снова обернул бутылку пурпурной тканью и опустил ее в суму лысого пилигрима. Чувствовал себя при этом Рашид на удивление паршиво и был не в силах избавиться от ощущения, что было бы лучше... Ладно, хватит. Он отступил на шаг назад.
– Проваливайте, вы задерживаете движение, – прошипел он пилигримам и сделал нетерпеливый знак рукой.
– Благодарю тебя, сын мой. – Лысый учтиво поклонился. Улыбка была словно приклеена к его губам. Рашида мучила мысль, что он совершает непоправимую ошибку, если не задержит сейчас обоих, не посадит в самую глубокую темницу и не выбросит ключ. – Мы помолимся у Гроба Господня за твое благополучие.
Стражник смотрел им вслед, наблюдая, как странная пара без особой спешки продолжила свой путь. Этот лысый был таким спокойным, таким невозмутимым. Чересчур спокойным и невозмутимым для простого паломника. И тем не менее...
– Эй, спустись на землю, Рашид! – крикнул ему Юсуф, снова занявший свое место на другой стороне ворот. – Пусть себе идут. Я понимаю, на этом посту от скуки средь белого дня духи мерещатся. Давай-ка лучше развлечемся. Как насчет партии в шахматы?
Он с ухмылкой вытащил из кармана мешочек и высыпал на землю горку камешков. Это была белая и темная галька с нацарапанными символами.
Рашид с готовностью кивнул. Наверное, Юсуф прав, и ему что-то просто примерещилось. Его воображение сыграло с ним шутку, чтобы не свихнуться от скуки. Действительно, что может быть лучше, чем партия в шахматы? Он вытащил кинжал, чтобы начертить на песке шахматное поле.
– Сегодня я тебя точно обыграю, – заметил Юсуф, раскладывая по местам камни. Рашид усмехнулся:
– Посмотрим. Ты ходишь первым.
Образец для подражания
Едва они оставили позади себя городские ворота и скрылись из поля зрения солдата, как Стефано покачнулся и чуть не упал. Он хрипел, кровь стучала у него в висках, колени дрожали и готовы были подкоситься, став вдруг мягкими, словно масло, долго стоявшее на солнце.
– Стефано, сын мой, что с тобой? – Отец Джакомо остановился. Он все еще улыбался, и Стефано подивился, откуда учитель черпает самообладание и уверенность. – Не волнуйся, все хорошо.
– Но... святой отец, этот... этот солдат, он... – Юноша осекся. При мысли, что руки солдата-мусульманина осквернили бутылку, ту самую, в которой отец Джакомо хранил величайшую христианскую святыню – кровь Господа Иисуса Христа, у него закружилась голова. Он ожидал, что у богохульника тут же отвалится рука. Или по крайней мере гнев Божий обрушится на ворота в виде молнии и испепелит их, как Содом и Гоморру. Но ничего этого не произошло.
– Я знаю, сын мой, этот иноверец касался бутылки. Но нам не стоит печалиться из-за этого. Он держал в руках лишь сосуд, касался стекла, а это не имеет значения. Священная кровь нашего Господа не была осквернена, – спокойно проговорил отец Джакомо. Затем наклонился к Стефано и прошептал на ухо: – Поверь мне, этот парень поплатится за свое кощунство. Господь покарает его, когда придет время. – Он снова выпрямился и положил Стефано руку на плечо. Глаза его сияли. – А теперь пошли, сын мой, не будем терять времени. Господь спас нас от грозящей опасности. Он будет и дальше осенять нас своим благословением, если мы будем верно служить Ему и не свернем с Его пути.
Отец Джакомо оперся на свой посох и быстро зашагал вперед. Стефано поспешил за ним. Конечно, отец Джакомо прав. И все же он никак не мог изгнать из мыслей того стражника у ворот. Его необыкновенно лучистые голубые глаза продолжали неотступно следить за ним. Отчетливо, будто воин все еще стоял перед ним, Стефано видел его странную, высокую, украшенную золотым шнуром шапку и его яркое одеяние, в лучах солнца слепившее глаза. При воспоминании о кривой сабле, висевшей на поясе солдата, Стефано прошиб холодный пот. Сверкающий клинок казался смертельно острым. Быть может, достаточно острым, чтобы рассечь волос или одним ударом отсечь голову от туловища. Хотя они находились уже не один год в пути и много постранствовали по свету, прежде чем добрались до Иерусалима из своего родного монастыря, затерянного в горах Умбрии, Стефано еще никогда не видел таких воинов. Таких красивых и одновременно пугающе опасных.
– Кто были эти солдаты у ворот? – спросил он, в несколько прыжков догнав отца Джакомо.
– Это янычары, сын мой, – ответил наставник с той же готовностью, с которой всегда просвещал его. – Сами они любят называть себя стражниками Иерусалима, султановым войском. На самом деле это дети из тех христианских провинций, которые были захвачены арабами. Их насильно отрывали от родных семей. Это несчастные души, которых османские стервятники сбили с истинного пути и заставили вместо библейской правды внимать лживым измышлениям Корана. – Отец Джакомо вздохнул и горестно покачал головой. – Множество прекрасных молодых мужчин таким образом попали в руки мусульман! Но они еще не потеряны, во всяком случае, не все. Как знать, быть может, нам удастся обратить кого-нибудь из них в истинную веру. Такова наша миссия...
Стефано с восхищением посмотрел на отца Джакомо. На каждый его вопрос тот знал ответ. Знания его были воистину безграничны и всеобъемлющи. Иногда юноше казалось, что это ангелы небесные нашептывают ответы святому отцу.
Они шли по улице, непривычно узкой по сравнению с улицами других городов, коих встречалось им великое множество. Но и здесь ключом била жизнь. Мимо них спешили мужчины и женщины в самых разных одеяниях. Блеяли овцы и козы, дети играли прямо на улицах в прятки и в другие странные игры, не знакомые Стефано. Какой-то мужчина тащил на спине клетку, набитую белыми голубями. Птицы тревожно били крыльями в своей тесной тюрьме, их белые перья летели на дорогу. Да, Иерусалим был другим, совсем не похожим ни на один из виденных прежде городов.
Преисполненный благоговейного трепета, Стефано огляделся. В мечтах он уже не раз входил в ворота Священного Города. Но даже в самых смелых грезах он не представлял его таким роскошным и величественным. Горний Иерусалим. Город, в котором проповедовал Господь Иисус Христос, в котором Он, Сын Божий, во имя искупления грехов человеческих принес себя в жертву, испил чашу страданий. Здесь, на Голгофе, Он был распят и на третий день воскрес, «смертию смерть поправ». О, Иерусалим. Стефано никак не мог осмыслить, что его ноги в этот момент касались камней, по которым когда-то ходил Иисус. Охотнее всего он пал бы сейчас ниц и поцеловал бы эти камни.
– Стефано, что с тобой? – Голос отца Джакомо вывел его из раздумий. – Ты стоишь в оцепенении, и у тебя такие глаза, будто тебе только что явился ангел-провозвестник. Еще немного – и ты падешь на колени прямо на улице.
Под ироническим взглядом отца Джакомо щеки Стефано покрылись легким румянцем.
– Простите, святой отец, но...
– Хорошо, хорошо, сын мой. – Отец Джакомо потрепал его по плечу. – Я могу тебя понять. Ты еще молод. Но лучше прибереги свое благоговение и изумление до того момента, когда мы окажемся у Гроба Господня. Все это, – он обвел руками оставшиеся позади городские стены и ворота, убегавшую вперед узкую улочку и дома вокруг, – все это не более чем творение рук человеческих. И может быть так же легко разрушено, как и было построено. В то время как творения Господа нашего Иисуса Христа останутся в вечности. Пойдем, Стефано, продолжим наш путь.
Они шли по извилистому лабиринту улиц, проходили сквозь небольшие арки, пересекали площади и оказывались в переулочках, настолько узких, что плечи Стефано задевали стены домов справа и слева. Наконец улица стала немного шире. Они вышли к колоннаде, за ней открывалась площадь, на фронтальной стороне которой возвышалось большое здание.
– Вот мы и у цели, – с улыбкой возвестил отец Джакомо, вышагивая дальше. – Через несколько мгновений мы будем стоять у Гроба Господня.
Стефано замер в недоверчивом удивлении. Разве отец Джакомо не говорил ему, что сам впервые находится в Иерусалиме? И при этом нашел верный путь, пройдя через весь запутанный лабиринт улиц и переулков и ни разу не спросив дорогу? Нашел правильный путь с уверенностью и безошибочностью почтового голубя. Или это Господь вел его? Может, перед ними летел ангел, которого Стефано не видел лишь потому, что недостаточно крепка была его вера?
– Ну идем же, Стефано! – позвал отец Джакомо, уже почти достигший большой двустворчатой двери храма. – Иди же наконец!
От волнения у Стефано подступил комок к горлу. Со всей прытью, на которую был способен, он бросился догонять отца Джакомо.
Левая створка дверей была открыта. Медленно и степенно вошли они в притвор церкви. Свет, падавший через приоткрытую дверь и высокие узкие окна, скупо освещал притвор, все остальное пространство было погружено в темноту. И было тихо. Настолько тихо, что собственное дыхание казалось Стефано громким, как сопение разъяренного быка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Вздохнув, он переступил на другую ногу и нахмурился, чтобы побороть сонливость. Однако ничто не помогало. Некоторые его товарищи специально просились на вахту у Западных ворот, потому что здесь редко находилось дело для стражника. Рашид же терпеть не мог стоять вот так, без всякого дела. Служба на воротах нагоняла на него смертельную тоску. Кроме нескольких ремесленников и крестьян, направлявшихся этим утром на базар, не было никого, кто бы заслужил внимания янычара. Ни одной души за все те два часа, что он стоял здесь на посту. Ночь была такой же спокойной. И зачем они вообще здесь стоят? На Западных воротах никогда ничего не происходило, не случалось ничего необычного и интересного. Лучше бы десять ночей подряд патрулировать городские улицы, чем один день простоять у этих ворот. Ночами им приходилось унимать дерущихся забияк, одурманенных вином христиан и евреев, буянивших или поносивших друг друга. Иногда удавалось схватить воров на месте преступления. И даже если ночь была спокойной, стража хотя бы могла двигаться. А пост на этих воротах? Здесь приходилось так долго стоять неподвижно, что затекали конечности. С таким же успехом они могли охранять яблоки в саду наместника.
Рашид снова переступил с ноги на ногу, пытаясь стряхнуть дремоту, и принялся вспоминать вчерашнюю шахматную партию. Он выиграл у Юсуфа в двадцать ходов. А нельзя ли это было сделать быстрее? Пока он пытался восстановить в памяти каждый ход, что-то все же привлекло его внимание. К воротам приближались двое мужчин. Они шли пешком. Оба были закутаны в длинные пыльные плащи, лица скрыты под капюшонами. Один из них опирался на длинный посох, словно пастух. Или старик.
«Пилигримы, – разочарованно подумал Рашид. – Всего лишь обыкновенные пилигримы».
Он сам не знал, что ожидал увидеть. Дикие орды кочевников, собирающиеся разграбить Иерусалим? Так их больше не существовало, с тех пор как султан Сулейман Великолепный, да будет благословенно его имя, укрепил городскую стену. Паломники же в Иерусалиме были таким же обычным явлением, как и торговцы. Многие из них каждый день приходили в город – христиане, иудеи и, конечно, мусульмане. У пилигримов была лишь одна цель: посетить святые места и помолиться. Они не представляли опасности. Тем не менее Рашид решил повнимательнее присмотреться к этой парочке хотя бы для того, чтобы убить оставшееся до смены время.
– Эй вы! – крикнул он, когда между ним и пилигримами оставалось не больше десяти шагов. – Стойте!
Мужчины смиренно остановились, и Рашид поманил их поближе:
– Подойдите сюда.
Они скинули капюшоны, стражник смог разглядеть их лица. Один был молод, красив, с темными густыми волосами до плеч. Второй на первый взгляд казался гораздо старше. Его череп был голым, если не считать жидкого венчика, обрамлявшего лысину. Присмотревшись повнимательнее, Рашид, однако, заметил, что его лицо было на удивление моложавым, без единой морщины, словно он был лишь ненамного старше своего молодого спутника.
– Кто вы такие?
– Мы пилигримы, сын мой, – спокойно ответил лысый паломник, мягко улыбнувшись. – Мы проделали долгий путь, чтобы помолиться у Гроба Господа нашего, Иисуса Христа, сына Божьего.
Рашид ни на секунду не усомнился в правдивости его слов. Одежда и обувь путников была столь грязной и поношенной, будто они шли сюда не один месяц. На плечах их болтались большие кожаные сумы. И все же Рашид вдруг ощутил знакомый неприятный зуд в затылке. Зуд, который уже не единожды выводил его на верный след. Что-то в этих людях было не так, как бы эта парочка ни старалась походить на обычных пилигримов. Нет, он непременно выведает, в чем тут дело.
– Что у вас там? – строго спросил стражник, указывая на их сумы.
– Остатки нашей скудной трапезы, сын мой, – ласково ответил лысый. – Мы бы охотно разделили ее с тобой, если бы тебе как приверженцу Мухаммеда не был запрещен этот вид пищи. Еще мы несем с собой Библию, Слово Бога Живаго.
– Откройте мешки, – приказал Рашид, ощутив под ложечкой холодящую волну. Именно там у него всегда зарождался гнев. Иногда он вспыхивал быстро и неожиданно, словно песчаная буря. На сей раз стражник явственно чувствовал, как медленно распространялась в нем ярость, контролируемая и сдерживаемая грозящей опасностью.
– С удовольствием.
Лысый не переставал улыбаться. Будь он простым паломником, он должен был бы сейчас испугаться или хотя бы разволноваться. Эти же явно были чужаками, это чувствовалось по их странному ивриту. Если бы Рашида в чужой стране, к примеру, остановила бы и начала обыскивать городская стража, он бы занервничал, даже обладая чистой совестью. Этот же не выказывал никаких признаков – ни испуга, ни беспокойства, ни даже гнева. Напротив, взгляд его светло-карих глаз оставался непроницаемым. Зуд в затылке Рашида становился почти непереносимым.
Чтобы отвлечься, он занялся их мешками. Сума молодого была пустой, если не считать куска мяса, копченного на костре, и краюхи высохшего хлеба. А вот в мешке лысого его ждал более богатый улов. Кроме книги на латыни он обнаружил там бутылку из шлифованного стекла. Пробка была запечатана сургучом и завернута от ударов в пурпурную ткань. Пурпур? Царский цвет? Как мог простой пилигрим владеть такой дорогой тканью, если он и в самом деле был всего лишь обычным паломником?
– Что это? – хмуро спросил Рашид, вытаскивая бутылку. Содержащаяся в ней жидкость на солнечном свету вспыхнула кроваво-красными искорками, а когда он встряхнул ее, на пыльной дороге свежими пятнами крови заплясали сверкающие пятна.
– Вино, сын мой, – ответил лысый паломник своим спокойным, доброжелательным голосом. Он по-прежнему улыбался, однако в его холодных глазах вспыхнула ненависть. Молодой же пилигрим побелел как мел.
«Всего лишь вино?» – мелькнуло в голове у Рашида, в то время как он боролся с искушением грохнуть бутылку об стену только ради того, чтобы посмотреть, как на это среагируют странные паломники. Между тем у него было ощущение, что по его спине бегают сотни муравьев. Может, стоило бы отвести странную пару на допрос к начальнику?
– Эй, Рашид, в чем дело?
Юсуф проснулся и теперь, оставив свой пост на другой стороне ворот, направлялся к нему.
– Двое подозрительных, – ответил Рашид по-арабски в надежде, что христиане не понимают язык Корана. – Я как раз раздумываю, не следует ли ими заняться «мастеру суповой миски»»
Юсуф критически оглядел паломников и, развеселившись, покачал головой:
– Ты что, хочешь из-за пары каких-то вшивых пилигримов нарушить покой Ибрагима? Иногда у тебя и впрямь бывает плохо с головой, дружище! Есть получше способы разогнать тоску, чем возиться с двумя безобидными паломниками, к тому же ты рискуешь навлечь на себя гнев мастера.
Рашид ничего не ответил. Юсуф назвал странников безобидными. Ему самому они тоже на первый взгляд показались неопасными. Но так ли это было на самом деле? Он наморщил лоб, продолжая таращиться на бутылку, которую все еще держал в руках. Переливающийся в жидкости свет окрасил его ладони багрянцем, будто кровью. И лысый утверждает, что это вино? Что-то не верится. Значит – кровь? Рашиду стало не по себе, и он вновь ощутил сильное желание швырнуть бутылку об стену.
Юсуф положил руку ему на плечо:
– Что с тобой?
– Ничего, – ответил Рашид, стряхивая наваждение. Он не стал швырять бутылку. Быть может, в ней находится какая-нибудь реликвия. Эти христиане чего только не хранят! Молются мощам, плащаницам, иконам... Может, в этой бутылке кровь какого-нибудь христианского святого? Может, даже самого Иссы – Иисуса Христа? А Он, как ни крути, считался одним из пророков, который явил Мухаммеду Аллаха во всей Его безграничной милости.
– Ты прав. Все в порядке. – Он снова обернул бутылку пурпурной тканью и опустил ее в суму лысого пилигрима. Чувствовал себя при этом Рашид на удивление паршиво и был не в силах избавиться от ощущения, что было бы лучше... Ладно, хватит. Он отступил на шаг назад.
– Проваливайте, вы задерживаете движение, – прошипел он пилигримам и сделал нетерпеливый знак рукой.
– Благодарю тебя, сын мой. – Лысый учтиво поклонился. Улыбка была словно приклеена к его губам. Рашида мучила мысль, что он совершает непоправимую ошибку, если не задержит сейчас обоих, не посадит в самую глубокую темницу и не выбросит ключ. – Мы помолимся у Гроба Господня за твое благополучие.
Стражник смотрел им вслед, наблюдая, как странная пара без особой спешки продолжила свой путь. Этот лысый был таким спокойным, таким невозмутимым. Чересчур спокойным и невозмутимым для простого паломника. И тем не менее...
– Эй, спустись на землю, Рашид! – крикнул ему Юсуф, снова занявший свое место на другой стороне ворот. – Пусть себе идут. Я понимаю, на этом посту от скуки средь белого дня духи мерещатся. Давай-ка лучше развлечемся. Как насчет партии в шахматы?
Он с ухмылкой вытащил из кармана мешочек и высыпал на землю горку камешков. Это была белая и темная галька с нацарапанными символами.
Рашид с готовностью кивнул. Наверное, Юсуф прав, и ему что-то просто примерещилось. Его воображение сыграло с ним шутку, чтобы не свихнуться от скуки. Действительно, что может быть лучше, чем партия в шахматы? Он вытащил кинжал, чтобы начертить на песке шахматное поле.
– Сегодня я тебя точно обыграю, – заметил Юсуф, раскладывая по местам камни. Рашид усмехнулся:
– Посмотрим. Ты ходишь первым.
Образец для подражания
Едва они оставили позади себя городские ворота и скрылись из поля зрения солдата, как Стефано покачнулся и чуть не упал. Он хрипел, кровь стучала у него в висках, колени дрожали и готовы были подкоситься, став вдруг мягкими, словно масло, долго стоявшее на солнце.
– Стефано, сын мой, что с тобой? – Отец Джакомо остановился. Он все еще улыбался, и Стефано подивился, откуда учитель черпает самообладание и уверенность. – Не волнуйся, все хорошо.
– Но... святой отец, этот... этот солдат, он... – Юноша осекся. При мысли, что руки солдата-мусульманина осквернили бутылку, ту самую, в которой отец Джакомо хранил величайшую христианскую святыню – кровь Господа Иисуса Христа, у него закружилась голова. Он ожидал, что у богохульника тут же отвалится рука. Или по крайней мере гнев Божий обрушится на ворота в виде молнии и испепелит их, как Содом и Гоморру. Но ничего этого не произошло.
– Я знаю, сын мой, этот иноверец касался бутылки. Но нам не стоит печалиться из-за этого. Он держал в руках лишь сосуд, касался стекла, а это не имеет значения. Священная кровь нашего Господа не была осквернена, – спокойно проговорил отец Джакомо. Затем наклонился к Стефано и прошептал на ухо: – Поверь мне, этот парень поплатится за свое кощунство. Господь покарает его, когда придет время. – Он снова выпрямился и положил Стефано руку на плечо. Глаза его сияли. – А теперь пошли, сын мой, не будем терять времени. Господь спас нас от грозящей опасности. Он будет и дальше осенять нас своим благословением, если мы будем верно служить Ему и не свернем с Его пути.
Отец Джакомо оперся на свой посох и быстро зашагал вперед. Стефано поспешил за ним. Конечно, отец Джакомо прав. И все же он никак не мог изгнать из мыслей того стражника у ворот. Его необыкновенно лучистые голубые глаза продолжали неотступно следить за ним. Отчетливо, будто воин все еще стоял перед ним, Стефано видел его странную, высокую, украшенную золотым шнуром шапку и его яркое одеяние, в лучах солнца слепившее глаза. При воспоминании о кривой сабле, висевшей на поясе солдата, Стефано прошиб холодный пот. Сверкающий клинок казался смертельно острым. Быть может, достаточно острым, чтобы рассечь волос или одним ударом отсечь голову от туловища. Хотя они находились уже не один год в пути и много постранствовали по свету, прежде чем добрались до Иерусалима из своего родного монастыря, затерянного в горах Умбрии, Стефано еще никогда не видел таких воинов. Таких красивых и одновременно пугающе опасных.
– Кто были эти солдаты у ворот? – спросил он, в несколько прыжков догнав отца Джакомо.
– Это янычары, сын мой, – ответил наставник с той же готовностью, с которой всегда просвещал его. – Сами они любят называть себя стражниками Иерусалима, султановым войском. На самом деле это дети из тех христианских провинций, которые были захвачены арабами. Их насильно отрывали от родных семей. Это несчастные души, которых османские стервятники сбили с истинного пути и заставили вместо библейской правды внимать лживым измышлениям Корана. – Отец Джакомо вздохнул и горестно покачал головой. – Множество прекрасных молодых мужчин таким образом попали в руки мусульман! Но они еще не потеряны, во всяком случае, не все. Как знать, быть может, нам удастся обратить кого-нибудь из них в истинную веру. Такова наша миссия...
Стефано с восхищением посмотрел на отца Джакомо. На каждый его вопрос тот знал ответ. Знания его были воистину безграничны и всеобъемлющи. Иногда юноше казалось, что это ангелы небесные нашептывают ответы святому отцу.
Они шли по улице, непривычно узкой по сравнению с улицами других городов, коих встречалось им великое множество. Но и здесь ключом била жизнь. Мимо них спешили мужчины и женщины в самых разных одеяниях. Блеяли овцы и козы, дети играли прямо на улицах в прятки и в другие странные игры, не знакомые Стефано. Какой-то мужчина тащил на спине клетку, набитую белыми голубями. Птицы тревожно били крыльями в своей тесной тюрьме, их белые перья летели на дорогу. Да, Иерусалим был другим, совсем не похожим ни на один из виденных прежде городов.
Преисполненный благоговейного трепета, Стефано огляделся. В мечтах он уже не раз входил в ворота Священного Города. Но даже в самых смелых грезах он не представлял его таким роскошным и величественным. Горний Иерусалим. Город, в котором проповедовал Господь Иисус Христос, в котором Он, Сын Божий, во имя искупления грехов человеческих принес себя в жертву, испил чашу страданий. Здесь, на Голгофе, Он был распят и на третий день воскрес, «смертию смерть поправ». О, Иерусалим. Стефано никак не мог осмыслить, что его ноги в этот момент касались камней, по которым когда-то ходил Иисус. Охотнее всего он пал бы сейчас ниц и поцеловал бы эти камни.
– Стефано, что с тобой? – Голос отца Джакомо вывел его из раздумий. – Ты стоишь в оцепенении, и у тебя такие глаза, будто тебе только что явился ангел-провозвестник. Еще немного – и ты падешь на колени прямо на улице.
Под ироническим взглядом отца Джакомо щеки Стефано покрылись легким румянцем.
– Простите, святой отец, но...
– Хорошо, хорошо, сын мой. – Отец Джакомо потрепал его по плечу. – Я могу тебя понять. Ты еще молод. Но лучше прибереги свое благоговение и изумление до того момента, когда мы окажемся у Гроба Господня. Все это, – он обвел руками оставшиеся позади городские стены и ворота, убегавшую вперед узкую улочку и дома вокруг, – все это не более чем творение рук человеческих. И может быть так же легко разрушено, как и было построено. В то время как творения Господа нашего Иисуса Христа останутся в вечности. Пойдем, Стефано, продолжим наш путь.
Они шли по извилистому лабиринту улиц, проходили сквозь небольшие арки, пересекали площади и оказывались в переулочках, настолько узких, что плечи Стефано задевали стены домов справа и слева. Наконец улица стала немного шире. Они вышли к колоннаде, за ней открывалась площадь, на фронтальной стороне которой возвышалось большое здание.
– Вот мы и у цели, – с улыбкой возвестил отец Джакомо, вышагивая дальше. – Через несколько мгновений мы будем стоять у Гроба Господня.
Стефано замер в недоверчивом удивлении. Разве отец Джакомо не говорил ему, что сам впервые находится в Иерусалиме? И при этом нашел верный путь, пройдя через весь запутанный лабиринт улиц и переулков и ни разу не спросив дорогу? Нашел правильный путь с уверенностью и безошибочностью почтового голубя. Или это Господь вел его? Может, перед ними летел ангел, которого Стефано не видел лишь потому, что недостаточно крепка была его вера?
– Ну идем же, Стефано! – позвал отец Джакомо, уже почти достигший большой двустворчатой двери храма. – Иди же наконец!
От волнения у Стефано подступил комок к горлу. Со всей прытью, на которую был способен, он бросился догонять отца Джакомо.
Левая створка дверей была открыта. Медленно и степенно вошли они в притвор церкви. Свет, падавший через приоткрытую дверь и высокие узкие окна, скупо освещал притвор, все остальное пространство было погружено в темноту. И было тихо. Настолько тихо, что собственное дыхание казалось Стефано громким, как сопение разъяренного быка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40