– Вы изволите кого-нибудь искать, принц? – на учтивейшем лэйо поинтересовался Амальрик.– А?.. – Валерий словно пробудился от глубокого сна, но тут же, сообразив, что был невежлив по отношению к собеседнику, сделал над собой усилие и выдавил на губах извиняющуюся улыбку.– Прошу простить меня, барон, – но нельзя ли нам перейти на аквилонский? Боюсь, я не гожусь сегодня для дипломатических тонкостей.Немедиец понимающе усмехнулся, переходя на певучий язык собеседника, в его устах, однако, обретающий странные металлические нотки.– Разумеется, принц. Ваши желания – закон для меня.И, заметив настороженный взгляд, что метнул на него Валерий, слегка удивленный столь изысканной любезностью, что обычно приберегалась всеми лишь для его дяди и кузена, поспешил добавить:– Как же иначе? Вы разве не поняли, что стали моим спасителем? Иначе эти хищники… – он неприметно кивнул головой в сторону придворных, что сгрудились неподалеку, стараясь уловить хотя бы обрывки их разговора, – …давно разорвали бы меня на клочки. Они алчны до новостей, точно деревенские кумушки. Как будто один король может писать другому хоть что-то заслуживающее внимания…Валерий чуть заметно улыбнулся и, лишь сейчас заметив пакет в руках Амальрика, сдержанно, но не без иронии поинтересовался:– А вдруг там объявление войны, барон? Тот с деланным отчаянием развел руками.– Из вас никогда не выйдет дипломата, принц. Иначе вы давно бы знали, что подобную весть невозможно удержать в тайне и двух минут. Король Нимед еще просушивал бы чернила на пергаменте, а в Аквилонии уже начали бы точить мечи. Сегодня же с утра слух мой радовал лишь мирный храп благородных обитателей замка, – а стало быть, едва ли вам скоро представится случай блеснуть воинским искусством.Валерий чуть заметно нахмурился при этих словах, и Амальрик усмехнулся про себя. Он знал, что принцу не доставляет удовольствия, когда кто-то позволяет себе в столь легком тоне отзываться о его боевом прошлом, и полагал, что это может быть вызвано лишь дурными воспоминаниями, – однако некий злой демон толкал его поддразнить угрюмого собеседника. Пристальным взглядом окинув зал, где за последние несколько мгновений народу, казалось, прибавилось чуть ли не вдвое, он заметил с деланной небрежностью:– Его Величество что-то не торопится сегодня. Должно быть, королевский повар превзошел самого себя…На сей раз принц уже не скрывал неудовольствия, что вызвала в нем непочтительность барона. Тому даже показалось, что он собирается отойти прочь, оборвав разговор на полуслове, но вместо того Валерий лишь смерил собеседника тяжелым взглядом.– Я нахожу ваши переходы от любезности к дерзости весьма странными, барон, – произнес он холодно. – Кажется, вам не по душе порядки при Аквилонском дворе?В ответ Амальрик широко улыбнулся, дружелюбно, словно и не заметив вызова в голосе принца. Не так давно ему уже пришлось драться на поединке. Если это повторится, король Вилер может решить, что посланник всерьез замыслил лишить его самых преданных приближенных. И, кстати, это напомнило ему…– Скажите, принц, – он намеренно резко сменил тему разговора, уверенный, однако, что собеседник поймет намек. – Как поживает наш друг граф Пуантенский? Я что-то не видел его сегодня.Несколько мгновений Валерий молча смотрел на барона, не в силах решить, издевается ли тот или говорит серьезно, и как обычно, когда имел дело с немедийцем, не сумел удовлетворительно ответить себе на этот вопрос С ледяной вежливостью, пытаясь подавить нарастающее раздражение – ибо его не оставляло чувство, что собеседник его, даже в столь невинном разговоре, постоянно берет над ним верх, – он отозвался:– Насколько мне известно, граф чувствует себя хорошо – насколько это возможно при таких обстоятельствах. Однако, – добавил он чуть погодя, не удержавшись все же от укола, – меня удивляет, что вы решились причислить себя к его друзьям.– Почему же нет? – В рысьих глазах барона промелькнуло искреннее недоумение. – Уверяю вас, я не чувствую ничего, кроме симпатии и глубочайшего уважения к этому достойному человеку. Наш нелепый поединок был лишь недоразумением – и, должно быть, граф первым признает это, когда поправится!– Сомневаюсь!Это прозвучало излишне резко, однако Валерий ощутил вдруг, что не в силах больше вынести ровного, изысканно любезного тона немедийца, где в каждом слове он угадывал скрытую насмешку. И то, что он не мог разгадать ни смысла ее, ни адресата, лишь усиливало неловкость. Ему нестерпимо хотелось оборвать разговор. И останавливало лишь то, что тогда он будет чувствовать себя проигравшим, и уже окончательно. После безумия вчерашнего дня и сегодняшней ночи, это было больше, чем могло вынести его истерзанное самолюбие.На его счастье, посланник вдруг отвернулся, вперившись взором куда-то в другой конец зала. Проследив за направлением его взгляда, принц заметил своего кузена, необычно взволнованного. Он переходил от одной группки придворных к другой и что-то возбужденно им рассказывал, размахивая руками в бархатных перчатках. В своем атласном лиловом костюме, подвязанном бесчисленными разноцветными ленточками, Нумедидес походил на важного булькающего индюка, который переваливается по птичьему двору, распугивая глупых кур и гусынь.Огоньки масляных светильников отражались в глянцевитой поверхности его наряда, дробились и переливались, сплетаясь в замысловатые гирлянды. Казалось, что тучное тело наследника престола окружает многоцветное переливчатое сияние, а сладкий запах его духов был настолько силен, что Валерий, стоявший за пару десятков шагов, непроизвольно поморщился и демонстративно закрыл нос платком. Вскоре вокруг Нумедидеса собралась целая толпа.– Прошу простить меня, принц, – рассеянно заметил Амальрик, не сводя с вновь пришедшего настороженных глаз.Мгновенно он позабыл о собеседнике, и от этого Валерий лишь сильнее ощутил себя уязвленным.– Мне нужно перемолвиться парой слов с вашим кузеном.– Ну, разумеется, барон. Как же иначе… – Теперь уже Валерий ответил на самом изысканном лэйо, с ненавистью отмечая, однако, что Амальрик даже не заметил насмешки. И прибавил вполголоса, в спину удаляющемуся немедийцу, на самом грязном хауранском жаргоне, какой слышал лишь от наемников и шлюх в кабаках:– Убирайся ко всем демонам, грязный пес, и пусть адские кошки заживо сдерут твою поганую шкуру!Ему тут же сделалось неловко за свое мальчишество, хотя он и был уверен, что немедиец не мог понять его, но тот, похоже, и не расслышав его последних слов, удалился поспешно, небрежно раздвигая столпившихся вокруг придворных. Валерий, в одиночестве оставшийся стоять в нише у окна, всеми забытый и никому не нужный, вдруг поймал себя на мысли, что ненавидит все это пышное собрание, без малейшего исключения, настолько сильно, что если бы была возможность запереть их всех здесь и поджечь зал снаружи, он исполнил бы это не задумываясь.Во рту его был привкус желчи, и красные круги перед глазами. Вскоре ему удалось взять себя в руки, иначе неизвестно, что бы он мог натворить, дав волю ярости, – однако злость его не улеглась по-настоящему и продолжала тлеть, подобно углям на пепелище. Достаточно было дуновения ветерка, чтобы пожар разгорелся вновь.С ужасом и отвращением он вспомнил сцену, что пришлось ему пережить утром: Релата ни за что не желала отпускать его или настаивала, чтобы он взял ее с собой. На нее не действовали ни объяснения, ни уговоры. В конце концов он сорвался на крик, едва не поднял на нее руку…Он и вообразить не мог, что станет с ней, когда она узнает о судьбе отца и братьев. Малодушие не позволило ему заговорить с ней об этом.Он не мог понять, что чувствует к этой девушке.Не любовь, нет, ибо в сердце его не было ничего похожего на пламенную, бушующую страсть, от которой он сгорал в былые дни. Несмотря на всю боль и страдания, чувство, что он питал к Тарамис была волшебным, чарующим, оно испепеляло и возрождало, придавало сил, дарило крылья… он был бы счастлив, если бы ему вновь довелось испытать нечто подобное, однако, казалось, врата души его закрылись навеки, петли проржавели, и ключ был навсегда утрачен.Он больше не способен был любить.И все же Релата не оставляла его равнодушным. Он не нашел в себе сил прогнать ее вчера вечером, хотя, разумеется, это было единственным возможным выходом, ибо он прекрасно сознавал, какие толки пойдут в Лурде, как только кто-нибудь обнаружит присутствие девушки в Алых Палатах. Он не воспротивился даже, чтобы она осталась с ним до утра – проклиная собственную слабость и малодушие, он уступил ее мольбам. А ведь в тот миг он даже не желал ее!Страсть пришла позже, конечно же… но это не имело ничего общего с истинным чувством; он лишь уступал сладострастию, что столь умело разжигала в нем эта маленькая медноволосая ведьма. Однако когда наступило пресыщение, от этого огня остался лишь привкус золы на губах и смертельная тяжесть в душе.Он был рад, что смог наконец уйти – и страшился минуты, когда придется наконец возвращаться, со стыдом сознавая, что вновь не найдет в себе мужества прогнать девушку.В ее настойчивости было что-то противоестественное, истовое, безумное, что пугало его и внушало подспудное отвращение, словно в каждом ее взгляде и жесте ему чудилось касание демона. И в то же время источаемый ею яд был слишком сладостен, чтобы у него достало сил противиться… Он был в тупике и, при всем желании, не мог отыскать выхода.Лисы, вспомнилось ему, нередко отгрызают себе лапу, угодив в капкан.Размышления его прервал шум и смятение, начавшиеся на другом конце приемной, и, точно волны, разошедшиеся по всей зале. Наконец распахнулись высокие белые двери, украшенные гербами, и показался король Вилер. На пороге он застыл, словно бы в нерешительности. Придворные притихли в недоумении.С того места, где стоял Валерий, ему не слишком хорошо было видно происходящее, однако он не мог не заметить, каким усталым и встревоженным выглядит самодержец. Полные губы были сжаты так, что превратились в тонкую бесцветную нить, на лбу залегли глубокие морщины.Но вот, точно взяв себя в руки, король начал привычный обход зала.Медленно, неспешно он переходил от одной группки придворных к другой, обмениваясь с каждым несколькими ничего не значащими словами, но даже издалека заметно было, как он рассеян, и мысли его явно далеки отсюда. Искушенные царедворцы, остальные также почувствовали это, и напряжение в зале, вместо того чтобы ослабеть, сделалось лишь сильнее. Вельможи переглядывались, обмениваясь вопрошающими взглядами, однако никто не в силах был разрешить недоумения, задать же королю вопрос напрямую не осмеливался никто.Со своего наблюдательного поста Валерий заметил, как мелькнул в толпе аспидный камзол немедийского посланника, и вид его вновь пробудил дремавшую досаду, однако то был лишь отголосок, бледная тень подлинного чувства, и его собственная обида вдруг показалась принцу мелкой и нелепой. Правда, насколько он мог судить, Амальрику так и не удалось приблизиться к Нумедидесу, – ну что ж, слабое, но утешение. И он усмехнулся нелепости собственных мыслей.Тем временем Вилер продолжал обходить приемную. Вид у него был по-прежнему отсутствующий, и он явно торопился поскорее разделаться с утомительной церемонией. Валерий не мог понять, что так встревожило суверена.Как вдруг наружная дверь распахнулась рывком, и, на ходу отталкивая вцепившихся в его пропыленный плащ стражников, в зал ворвался человек.Он был грязен. На небритом лице запеклась кровь. В глазах блестело безумие.Появление его вызвало шок среди придворных.Точно боевой ястреб к томным павлинам, влетел он сюда и, позабыв и о протоколе и об обычной вежливости, продираясь сквозь застывшую толпу вельмож, рухнул на колени перед королем.– Ваше Величество!Дюжина Черных Драконов, забряцав алебардами, ринулись в сторону юноши, словно стая воронья.На фоне багровых занавесей, охристо-красных витражей и червоных плит пола их черные мундиры выглядели зловеще.Валерий прикрыл глаза.Амилия. Кровь и пепел. Красное и черное.Он узнал этого юношу.Это был Винсент – сын барона Тиберия.Принц понял, что должно последовать сейчас, и застыл на месте. С внезапным уколом стыда он вспомнил, что, за скандалом с Релатой, не нашел даже времени никому сообщить о том, что видел вчера в Амилии. Но теперь, похоже, его вмешательство уже не потребуется! Эта мысль вызвала у принца прилив облегчения. Он был рад, что не придется суетиться, ничего объяснять, отвечать на неизбежные вопросы о том, зачем его, собственно, понесло во владения Тиберия. Нет, воистину, пусть лучше обойдутся без него!Внезапно его обожгла догадка.А что если этот провинциальный дворянчик примчался сюда по его душу?Вдруг он хочет поведать королю о том как, он, Валерий, обесчестил его сестру? И сейчас при всем дворе он произнесет страшные слова. «Принц Валерий – грязный соблазнитель, надругавшийся над законами Аквилонии!»После такого позора ничего другого не останется, как перерезать себе жилы или броситься на меч! Ибо не будет места в Аквилонии, где ему бы не плюнут в спину!Неожиданно он вспомнил себя маленького, трясущегося мокрого от слез и вечерней росы перед страшным волколаком. Как он шептал тогда «Митра всемогущий, сделай так, чтобы все это было понарошке…» Да уж воистину, все повторяется. «Митра всемогущий, сделай так, чтобы этот человек ничего не знал о Релате!»Валерий внезапно понял, почему никому не рассказал об Амилии.Потому что он втайне был рад смерти барона и его сыновей!Только боялся признаться себе в этом. Потому и не стал искать останки в горящем замке. Не потому, что это было бесполезно. Всегда можно что-то предпринять… А потому что страшился, что найдет кого-нибудь живого. Кого-нибудь из тех, кому бы лучше было умереть… По крайней мере, если бы такое случилось, то он сам оставался в безопасности.Но, оказывается, один из них жив, и только Митра ведает, что за слова сейчас сорвутся у него с языка.Он замер в ожидании.Вилер сделал знак рукой, и острия алебард, нацеленные на юношу, были отведены. С появлением молодого амилийца он весь как-то сжался, поник, точно чуял недоброе, но не видел возможности отвести беду, что с минуты на минуту грозила обрушиться на него и на Аквилонию.– Винсент, сын Тиберия, барона Амилии, если не ошибаюсь?.. Что за беда привела тебя к нам?Взбудораженные, перешептывающиеся придворные напирали со всех сторон, и Валерию даже пришлось исподтишка ткнуть локтем в живот кого-то особо ретивого. Впрочем, их можно было понять. Впервые за много зим Малый Выход, одна из самых скучных и формальных церемоний, прерывалась подобными эксцессами.И в их приглушенном ропоте неодобрение мешалось с любопытством.Винсент вытер рукавом пот с грязного, исцарапанного лба, гордо вскинул голову и поднялся с колен.– Ваше Величество! Я требую справедливости – и отмщения!Наследник Антуйского Дома напрягся. Начало не сулило ничего хорошего. Впрочем, оно могло относиться к чему угодно.Гул в зале усилился.Обычно столь степенно-сдержанные, вельможи не скрывали своего возбуждения. Женщины кудахтали испуганно, точно квочки. В толпе Валерий заметил напряженное, сосредоточенное лицо немедийца, злорадную физиономию кузена.И лишь один король, казалось, оставался спокоен во всеобщем смятении.– Никто не вправе требовать чего бы то ни было от властителя Аквилонии, – отчеканил он, и пунцовая краска стыда залила щеки юноши.Однако он продолжал стоять на своем.– Молю простить меня за дерзость, государь! Страх и гнев говорили моими устами, на миг заставив позабыв о почтении. Однако выслушайте, прошу вас… Вилер Третий милостиво кивнул.– Говори, сын Тиберия. Открой, что за дурные вести ты нам принес.Молодой вельможа обвел взглядом ряды придворных, ни упустивших ни звука из разговора, точно прося у них поддержки. Валерию показалось, он ищет кого-то глазами, но, не найдя, продолжил:– Ваше Величество, ужасное злодеяние совершено было вчера во владениях барона, моего батюшки…Он вдруг совсем по-детски шмыгнул носом, что так не вязалось с трагичностью его вида, и придворные невольно заухмылялись.Однако уже следующие слова Винсента сорвали с их лиц улыбку, как срывает пожелтевшие листья с дерев пронизывающий осенний ветер.– Отряд разбойников напал вчера на замок барона Тиберия, разорил и спалил его дотла. Отец мой и брат погибли. Большинство слуг убиты. Негодяям же удалось скрыться. Ваше Величество! Долг короны – отыскать и покарать преступников!Вилер молча выслушал его, в знак скорби склонив голову на грудь.– Тиберий… Верный мой Тиберий, – пробормотал он в отчаянии и, взяв юношу за плечи, заставил его подняться с колен, пристально вглядываясь в потное, все в потеках запекшейся крови лицо, точно силился прочесть в нем нечто, невыразимое словами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56