И тогда мощь Цернунноса принялась искать иной выход.Если он не может вырасти сам – другие станут его руками. Других оживит он, наделит толикой божественной силы, заставит исполнять свою волю.Другие… Его верные слуги, рабы. Он видел их, чувствовал их близость. Ему стоило лишь позвать – и они откликнутся на зов, и двинутся ему навстречу, и преклонят колена пред властелином.И они остановят предателя. Они, слуги его, руки его, не дадут убийце уйти! Они были уже совсем рядом.Нумедидес простер длани, чувствуя, как клокочет, требуя выхода, невиданная сила, пальцы его источают огонь, и пламя струится, течет вперед, неудержимое, подобно стремнине, яростное, точно лава вулкана, и находит цель. И слуги его, бывшие прежде недвижимыми, оживают, и сходят с места, готовые исполнить волю призвавшего их.…Где-то вдалеке раздался ужасающий грохот, точно обрушились стены дворца, и земля задрожала от удара. Где-то вдалеке послышался трубный рев идущих на бой оленей. Где-то вдалеке…И в Охотничьем Зале Тарантии ожили оленьи лики.Огромные звериные головы, прибитые к деревянным стенам, обретали тела.Крошилась штукатурка, осыпалась мозаика, трещали шпалеры и лопались витражные стекла.А в гулких коридорах дворца эхо разносило трубный клич беснующегося Бога, чья мощь была заперта в жалком теле человеческого червя. Грядет Цернуннос!…И охотник, вернувшись к очагу своему, стал обуян болезнью черной, разум мутящей, что случилось оттого, что посягнул он на Бога-Оленя, коему имя было Цернуннос. И стал очаг его, дом его, кров его гибнуть от мора, недорода и распри; и сгинул очаг его, дом его кров его в пуще леса Валонского, где хозяин Цернуннос, Бог-Олень… Точно раздвинулся занавес и прямо из стены вышли один за другим они…Огромные сильные звери с лоснящейся шерстью и мускулистыми телами, гордо несущие на красивых головах острые кусты рогов.Их острые копыта зловеще зацокали по пустынным коридорам – прямым, извилистым, кольцеобразным, и призраки в безлюдных гостиных падали ниц перед лесной ратью. От холода их тел в огромных каминах тух огонь, застывала смола на поленьях и пахло смертью.Они шли, проникая сквозь стены замерших залов, похожих на треснутые стигийские кубы; сквозь темные страшные стены библиотек, хранящих зловещие колдовские фолианты. Они шли, раздирая в клочки шуршащие шелковистые шторы; кроша мерцающий металл оружейных; превращая в пыль хрупкие кхитайские шпалерами с узорами, навеянными тленом мертвого тела в фарфоровом павильоне.И негде было скрыться от них. Они шли…Белоснежный изюбр с единственным рыжим пятном на крупе, куда ударила первая стрела охотников. Олениха-важенка с выгнутой лебяжьей шеей. Гигантский лось, чья голова клонилась под тяжестью несброшенных рогов, а слепые стеклянные глаза налились кровью.И черноголовый олень, бывший гордостью королевского зверинца.Камень крошился у них под копытами, рога цепляли колонны и обрывали гобелены со стен.…и земля задрожала у них под ногами, словно девственница, насилуемая разбойником…Наконец-то поменялись роли!Из загнанной дичи, испуганной, не ведающей ничего, кроме вечного страха и бегства, они превратились в охотников, безжалостных и неумолимых. Сила Бога-Оленя пела в их жилах, бурлила, как река в половодье, и несла их вперед на своих волнах.Несла туда, где обитала их добыча.О, теперь они были умны! Разум самого Леса направлял их. Наделив резвостью куницы, расчетливостью барсука, бесстрашием медведя и хитростью лисицы.А разум Человека, стоящего за спиной, указывал им путь.Да, то была отличная охота!Сперва они приблизились, наслаждаясь страхом и паникой, охватившей жертву. Затем погнали, окружили, зажали в угол.Он еще пытался сопротивляться.Раз или два он чуть не ускользнул от них, – и лишь Человек помог им отыскать его в лабиринтах каменной чащобы. Но охотники были неукротимы и, единожды мертвые, не страшились ничего более.Рога изюбра первыми поддели жертву, и теплая кровь окропила их, и он заревел победно. Клич его подхватили другие. Зверь швырнул добычу на землю, и копыта оленей принялись топтать бездыханное тело, вспарывая теплую плоть.…Нумедидес не мог видеть их, ибо глаза оленей были слепы – и магия Цернунноса заменила им зрение – но он чувствовал. Это его рога швыряли умерщвленную добычу оземь, под его копытами хрустели кости и рвалась плоть, от его удара треснул череп и брызнули мозги и кровь, пятная каменные стены. Это его шкура взмокла от пота и бока ходили ходуном от усталости и возбуждения погони…Добыча была мертва.Принц рухнул в кресло, с трудом переводя дыхание.Сила покинула его лесных слуг, возвратив их в небытие – но сам он еще чувствовал в себе ее бурление. Убийство врага не истощило его, но лишь взбодрило и, едва придя в себя, Нумедидес вновь забегал по комнате, не в силах усидеть на месте, вновь ощущая, как вскипает и раздается в нем валузийская мощь.Смерти было мало ему!Он не насытился ею.Смерть лишь вызвала к жизни иной глубинный инстинкт, что всегда шествует с нею бок о бок. И внезапно принц осознал, что именно должно случиться сейчас.Да, именно так! Он долго медлил, но теперь его час настал.Релата Амилийская ждет.И лоно ее готово принять семя бога!Принц Валерий Шамарский пробудился, уверенный, будто спит в своем походном шатре, и подали знак к атаке. Он готов был поклясться, что слышал надрывный плач трубы, и проснулся рывком, как когда-то давно, готовый натянуть доспехи, схватить меч и ринуться на врага.Но бежать было некуда.Ему понадобилось немало времени, чтобы отдышаться и прийти в себя. За зарешеченным окном темницы царила сизая осенняя ночь, промозглая и влажная, и Валерий почувствовал, как его пробирает дрожь. Днем стражники, по доброте душевной, швырнули узникам по тонкой подстилке, в которую можно было завернуться, но от ночной сырости ничто не спасало, и принц пожалел невольно, что нет рядом женщины, к которой мог бы прижаться, что согрела бы его своим щедрым теплом.Мама, подумал он вдруг, совсем по-детски, и в глазах защипало. Мама!Должно быть, это естественно, чтобы в подобный миг человек обратился к той единственной, что служила символом защиты и преданности, той, от которой он не знал ничего, кроме тепла и любви, и потому Валерий не испытывал стыда, расчувствовавшись, подобно младенцу. В этот миг в нем не было ничего от закаленного воина тридцати с лишним зим от роду, принца могущественной державы и наследника трона.Но был лишь жаждущий ласки и утешения ребенок.Детство вспомнилось ему, беззаботное и счастливое; та безмятежная солнечная пора, когда родители еще были живы, и горестные сожаления не отравляли душу.Сильные руки отца, подбрасывающие его, визжащего от смеха, в воздух, протягивающие меч, который он едва может удержать в слабых ладошках, подсаживающие на лошадь…Нежные руки матери, утирающие слезы, приглаживающие растрепанные соломенные вихры, гладящие по щеке…Если и есть в юдоли Митры обитель самых святых праведников – должно быть, она похожа на детство.Но он сам, своими руками разрушил все это.Валерий горестно вздохнул в темноте – благо, сокамерник принца спал, не видя его терзаний. Он не мог не думать о превратностях жизни человеческой и хитросплетении путей ее, порой затягивающихся в такую петлю, что впору в ней же и удавиться.Что за жестокие боги, подумалось принцу, играют их жизнями?! Что за демоны катаются сейчас от хохота, наблюдая за ними? Он не верил больше жрецам Митры, твердящим, будто Солнцеликий зрит каждую душу, и все они сочтены в сокровищнице его, и никакой вред не может быть причинен человеку без ведома божества.Ибо как же тогда мог Податель Жизни допустить, чтобы он, несмышленыш, совершил, не сознавая того, грех, который разрушил судьбы множества людей, перевернул их жизни и до скончания дней его омрачил душу самого Валерия безнадежным раскаянием?Как могло случиться такое? Чем прогневал он Небесного Владыку?Ибо все дальнейшее существование принца, все терзания его и муки, все метания и горести брали начало, подобно широкой реке, рождающейся из лесного ключа, в одном-единственном дне.Том дне, когда он похитил отцовский талисман.Подлый Гретиус украл его – и за это было мало ему тысячи смертей, так пусть хоть Митра во владениях своих воздаст ему по заслугам! И все же вина лежала прежде всего на самом Валерии. Не подмени он амулет, отец не отправился бы в бой незащищенным, и стрела Тиберия не смогла бы поразить его.А останься отец в живых, он, наверняка, сумел бы спасти мать, погибшую в наводнении, и Валерий не остался бы сиротой. И не было бы этих беспрестанных угрызений совести, что терзали душу юного принца, подобно зверям алчным, и едва не свели его с ума, так что бегство показалось ему предпочтительнее… бегство, позволившее оставить прошлое за спиной и забыть обо всем.Став наемником, он надеялся обрести забвение в далеких странах, в объятиях неведомых красавиц – но вместо того нажил лишь незаживающую рану в душе, имя которой было Тарамис. Испытал страх, от которого превращаются в студень суставы и сердце трепещет, точно лист на ветру, и познал ненависть.А прошлое все же настигло его.Так не слишком ли дорого заставил его заплатить жестокий бог? Валерий поежился, сам не зная, бегут ли по спине мурашки от ночного холода, или от суеверного ужаса перед святотатственными мыслями.Ему вспомнился Вилер, его просветленное лицо перед кончиной.Тот тоже всю жизнь нес на плечах своих ношу, непосильную для человека, не смея ни роптать, ни переложить хоть часть ее на чужие плечи… Должно быть, правду говорил он, и проклят род Хагена, если такое приходится терпеть семени его!Валерий задумчиво потянулся рукой под рубаху и нащупал амулет, завещанный ему Вилером. Король был уверен, что оставляет племяннику в наследство магический оберег, способный защитить его от всяческих невзгод, но и это было лишь обманом, ибо истинный амулет пропал навсегда, поразив замшелую плоть лесного бога.А сейчас у него в руках был лишь презренный кусок металла!Как странно, что он вновь вернулся к принцу. Должно быть, колесо судьбы и впрямь совершило полный оборот, и пришло время расплаты.Время Жалящих Стрел, как говорят аколиты Асуры.Старый Жамес, пройдоха и пьяница, создал эту вещицу из золота, что украл для него маленький Валь. Принц помнил и сейчас, как мучился ювелир, чувствуя, что руки подводят его и он не в силах воссоздать работу древних мастеров. И все же результатом он остался доволен. Доволен настолько, что на оборотной стороне амулета оставил крохотную метку, клеймо творца. Он был гордым человеком, старый Жамес, и отличным мастером – пока не пропил свой талант.Валерий вытащил талисман из-под рубахи. Хорошо, что Нумедидеса не было, когда стражники обыскивали его. Он непременно признал бы этот золотой солнечный диск с человеческим лицом, окаймленный попеременно прямыми и изогнутыми протуберанцами. Любой, кто видел его хоть раз, не мог не запомнить амулет навсегда.Стараясь рассмотреть его получше, движимый то ли любопытством, то ли желанием лишний раз помучить себя, принц подошел к окну.Взошла полная луна, и в серебристо-голубом свете ее видно было, почти как днем. До боли вглядывался Валерий в талисман Митры, вспоминая прошлое, и глаза его застили слезы. Он перевернул амулет. Вот здесь, на третьем луче слева, считая от верхнего, должна быть метка Жамеса…Только здесь ее не было!Дрожащими руками принц принялся вертеть талисман.Может, он ошибся? Может, память подвела его через столько лет? Ведь оберег не мог быть настоящим. Подлинный был утрачен навсегда; отнятый у Гретиуса, он послужил изгнанию Цернунноса. Выходит, это еще одна подделка? Но откуда она взялась?Валерий, щуря глаза, тщательно – сенм за сенмом – рассмотрел талисман. Он отметил все неровности, все чревоточинки и царапины, все крохотные сколы, маленькие плющинки, заусенчики и шерховатости.Ничего! Совсем ничего!Может, кто-то обнаружил подделку, и клеймо нарочно заполировали? Нет, не похоже! Нигде нет следов от шлифовального порошка и не видно залысины от полировки.Значит это другой талисман?Валерий почувствовал, как бешено заколотилось сердце. Он ощутил, как прикоснулся к чьей-то страшной тайне, к чему-то такому, что лучше бы и не знать. Казалось, что магический оберег понял это, и золотые лучи заизвивались, словно щупальца скользкой твари из чуждого мира. Принц вздрогнул, почувствовав, как в лицо дохнуло холодом, и зажмурился.Открыл глаза он не сразу. Сначала чуть раздвинул веки и посмотрел в маленькую щелочку. Увидев, что золотой диск мирно покоится у него на ладони, он распахнул их пошире, облегченно вздохнул и тихо рассмеялся. Чего только не почудиться…Но все же откуда взялся неведомый амулет?Он повернул вещицу так, чтобы лунный свет падал на нее под углом, надеясь, что падающие тени подскажут ему, где искать изъян.Расчет его оказался правильным, и глаз принца, наконец, зацепился за небольшую неровность на самом кончике пятого протуберанца.Она была сделана столь искусно, что найти ее было бы совершенно невозможно, если не использовать круглые стекла, толстые, как чечевичное зерно. Те, что шлифуют монахи Митры. Говорят, они приближают предметы и увеличивают стократ природную остроту глаза…Валерий напряг зрение и увидел, насколько похожа эта метка на клеймо Жамеса. Сделана почти также – но иная.Другой золотых дел мастер оставил ее.Но значит… Что же это значит? Как объяснить такую странность? Валерий почувствовал, что у него кружится голова и подкашиваются ноги. Может быть, это Вилер повелел сделать копию с амулета? Но он никогда не отдал бы племяннику подделку!Но кто же тогда?! И зачем?Он потряс головой, точно в надежде, что от встряски мысли встанут на место, точно детали головоломки – но чуда не произошло. Чем больше размышлял он над этой загадкой, тем сильнее запутывался.В тот миг Валерий мучительно пожалел, что не может вырваться на свободу – хотя бы с тем, чтобы расспросить поподробнее всех, кто мог хоть что-то знать об амулете, ибо эта история внезапно приобрела для него столь необъяснимо важное значение, что затмила все заботы и тяготы дня сегодняшнего. Нумедидес мог сколько угодно злоумышлять против него, измываться, судить и допрашивать… Да что Нумедидес – весь мир мог провалиться в тартарары!Валерия не интересовало ничего, кроме загадки Оберега Кулла. Ее разрешению он готов был посвятить последние мгновения своей жизни.Принцу казалось, именно в этой тайне сокрыт исток всех прочих, и стоит лишь пролить свет во тьму, как мгновенно все станет ясным, найдет объяснение, и все мучения станут оправданы.Смысла! Смысла жаждала его душа!Точно зачарованный, принц не сводил глаз с амулета, крутящегося без остановки на шелковом шнуре. В лунном свете он казался иссиня-серым, точно сделанным из таинственного металла орихалка, заменявшего древним атлантам золото.Лучи-протуберанцы трепетали, словно живые, а лик Митры казался сумрачным и зловещим.Внезапно охрипший голос, послышавшийся за спиной, вывел принца из оцепенения.– Какая замечательная вещица! Дозволит ли Ваше Высочество мне взглянуть на нее поближе?Аой. ВРЕМЯ ВОЖДЕЛЕНИЯ В Алых палатах, бывших апартаментах принца Валерия Шамарского, Релата Амилийская готовилась ко сну. Служанка расчесала костяным гребнем и заплела в косу ее густые волосы, умастила душистыми маслами тело и обрядила госпожу в длинную, до пят, рубаху тончайшего батиста, и та опустилась в кресло у окна, задумчиво потягивая горячее молоко с медом и специями, что подавали ей перед сном ежевечерно. Служанка замерла у двери в ожидании, – обычно Релата просила ее поиграть на лютне, и иногда даже пела сама… У госпожи был несильный, но не лишенный приятности голос, и за последние несколько дней такие музыкальные вечера вошли у них в привычку. Однако сегодня Релата лишь устало махнула рукой.– Ступай, Цинтия. Я позову тебя, если понадобишься.Служанка безмолвно удалилась, и девушка осталась одна.В спальне царил полумрак. Красноватые отсветы из-за ширмы, установленной перед камином, чтобы жар был не слишком сильным и случайная искра не попала на ковер, не разгоняли тьмы. Немного света могла бы подарить луна, – но она приказала слугам опустить шторы. Релате всегда лучше думалось в темноте.Последние дни она намеренно гнала от себя все серьезные мысли, занимая себя всевозможными мелочами так, чтобы ни минуты времени не оставить свободной.Она играла на лютне и пела, даже сама сочинила несколько простеньких песенок, до того грустных, что слезы наворачивались на глаза, и потому больше не стала их петь. Начала вышивать себе кушак, – ей давно хотелось попробовать изобразить сцены охоты, но прежде все как-то не хватало времени… однако теперь рисунок показался слишком уж сложным, а привычные цветы и птицы были неинтересны.Еще она болтала со служанками в надежде разузнать последние дворцовые новости, – однако те были столь неутешительны, что Релата каждый раз жалела, когда вновь поддавалась искушению и заводила разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56