К тому же, как ни старался, он не в силах был избавиться от презрения, что внушали ему эти грязные, необразованные, забитые вилланы, что являлись сюда, принося с собой запах хлева, озирались в тупом изумлении по сторонам, дивясь на дворцовую роскошь, мямлили что-то неразборчиво, часто не в силах были даже толком изложить свое дело, путаясь в словах, запинаясь, возвращаясь по десять раз к одному и тому же… Нет, речи о долге и справедливости были прекрасны, однако действительность ужасала сверх меры. И все же король терпел.Однажды в шутку он признался Троцеро Пуантенскому, что видит в этих приемах нечто вроде искупления, однако на последовавший вопрос, за какой грех столь странным образом расплачивается властитель, последовало лишь смущенное молчание, точно король раскаивался, что сказал лишнее. Больше они никогда не заговаривали на эту тему.Впрочем, с годами пришла привычка, и король Вилер научился даже находить определенное удовлетворение в том, что сперва заставлял себя делать лишь усилием воли, из всепобеждающего чувства долга. Ныне он смог, ни разу не зевнув, битый час выслушивать жалобы кожевенных дел мастера на городского голову, задавившего их цех поборами, и даже не поморщиться ни разу, несмотря на резкий запах, которым пропитана была вся одежда ремесленника, так что, казалось, тронный зал превратился на время в дубильный цех. Он даже вынес решение, которое, хоть и было половинчатым, должно было на время примирить враждующие стороны.Довольным ушел от короля и мелкопоместный гандерландский дворянчик, судившийся с соседом из-за покосных лугов; и крестьяне Мередиса Тиранского, жаловавшиеся, что нарушено их право сбора сухостоя в господском лесу…Все эти проблемы, разумеется, были совершенно смехотворны и недостойны того, чтобы их выносить на столь высокий суд, однако за годы правления Вилера аквилонцы успели привыкнуть, что могут прийти к королю за справедливостью, когда не в силах обрести ее у местных властей, и им показалось, куда легче все свои беды перекладывать непосредственно на королевские плечи. Он знал, что должен бы гордиться подобным доверием подданных… но в последнее время не ощущал ничего, кроме усталости.Вскоре после полудня последний посетитель был принят и выслушан. Герольд трубным голосом огласил приговор короля. Писец начертал положенные слова на розовом тончайшем пергаменте, и король, приняв малую печать из рук канцлера, поставил внизу листа жирный оттиск. Придворные, в обязанности которым вменялось присутствовать на королевском суде, облегченно засуетились, обмахиваясь расшитыми золотом веерами из перьев южных птиц, – игрушка, не столь давно вошедшая в моду в Тарантии, – и начали продвигаться к выходу.Король с трудом поднялся с трона, ухватившись рукой за резную спинку, – в такие промозглые осенние дни у него частенько ныли суставы. Придворные и слуги проводили его почтительными поклонами. Он удалился один, через небольшую дверцу за тронным помостом, не позвав никого с собой. Сегодня, как никогда, Вилеру хотелось остаться одному.Он подумал вдруг, что в пестрых рядах придворных, что толпились вдоль стен тронного зала, не заметил ни одного из наследных принцев. Собственно, он заметил это в самом начале, но отложил эту мысль на потом, не желая отвлекаться, однако теперь дал полную волю гневу.С Нумедидесом у него и прежде случались споры на эту тему, – для Его Высочества, видите ли, королевский суд начинался слишком рано, чтобы он мог подняться к этому часу. Не действовали ни увещевания, ни уговоры. И лишь когда Вилер пригрозил, что отошлет племянника в родное имение, чтобы тот всерьез поразмыслил на досуге над долгом правителя перед подданными, тот, казалось, взялся за ум.Но вот отсутствие Валерия короля огорчило не на шутку. Он был так рад возвращению принца, так приветствовал его, возмужавшего, посерьезневшего, помудревшего. Возлагал на него такие надежды… Он начал даже подумывать было, не попытаться ли в завещании своем отыскать способ обойти неизбежный Суд Герольда, перед которым, по аквилонскому обычаю, должны были предстать претенденты на престол в том случае, если у них были равные права, как у двух племянников Вилера.Одно время королю это казалось делом решенным…К чему оставлять на волю слепого случая и ослепленных страстями и честолюбием людей решение, которое ему самому казалось столь естественным и очевидным! Однако за последние дни, в особенности, после Осеннего Гона, отношение его изменилось.Пожалуй, теперь он мог с горечью признаться себе, что оба принца в равной степени внушают ему тревогу. Нумедидес, что день ото дня становится все взбалмошнее и истеричнее, утрачивая, похоже, остатки власти над собой, всецело отдаваясь на волю безумных страстей и извращенных прихотей. Валерий, у которого под оболочкой внешнего спокойствия и мужественной невозмутимости, все заметнее становится внутренняя неуравновешенность, почти одержимость.Ни один из них, в его глазах, не был достоин Рубинового Трона, и порой, как сегодня, это наполняло сердце властителя ужасом. Будущее виделось ему сплошным черным пятном, грозовой тучей, чреватой бурей, надвигающейся неотвратимо, и его собственное бессилие сводило его с ума.Ах, если бы у него были собственные дети! Он был уверен, что своих сыновей воспитал бы иначе, с младых ногтей вложив в них все необходимое, воспитав те качества, без которых не может состояться правитель. Его сыновья… Они пошли бы по стопам отца, но без его ошибок! Они бы не оступились там, где оступился он! Они… Но что толку в мечтах и благих пожеланиях! Вилер был бездетен, и имел тех наследников, каких заслуживал.Пожалуй, он еще должен быть благодарен Митре! Будь Валерий с Нумедидесом от его плоти и крови, – какие муки пришлось бы вынести ему тогда…Опустив голову, король шел по узкому коридору, освещенному медными масляными лампами, не поднимая головы и не замечая ничего вокруг себя. Знакомая до последнего шага дорога… он мог бы пройти ее с закрытыми глазами. Король подумал вдруг, что был бы рад послать их всех, этих наследников, придворных, кожевенников и селян, всю Аквилонию, в самую черную из преисподен Зандры, – и посмотреть со стороны, как они будут там, без него.Но привычная трезвость взяла верх над хандрой, и с печальной усмешкой король заметил себе, что, скорее всего, сам после смерти окажется в той же преисподней, так что едва ли сгодится на роль беспристрастного свидетеля…И все же, за какие грехи так наказывают их боги? Если он и шел порой против законов небесных и человеческих – так то было лишь на благо его родной Аквилонии, чтобы не дать иноземным псам расчленить державу, растащить ее по кусочкам. Все, что ни делал Вилер, было посвящено лишь одной этой цели. Ничего ради себя самого… И разве боги сами не благословили его на это, когда рукою Герольда вручили ему Рубиновый Трон? Разве не по их желанию совершил он все это?Или коварство богов таково, что они сперва толкают смертного на преступление, а затем карают его за то, что поддался их искушениям?Утомленный, король опустился на низкую, на гнутых ножках кушетку, призывая слугу, чтобы принес вина. Он вновь ощутил ноющую боль в суставах, но теперь к ней прибавилось странное ощущение в груди, точно холодной рукой кто-то сжал ему сердце и давит, давит, не отпуская, и все труднее становится вздохнуть, и кружатся перед глазами черные круги, и боль, боль…Неожиданно все кончилось, так же внезапно, как началось. Ошеломленный король хватал ртом воздух, точно выброшенная на берег рыба, не решаясь позвать на помощь из страха, что приступ возобновится. Слугу, появившегося в дверях с кувшином вина, он отпустил одним жестом. И откинулся на подушках, боясь пошевелиться.Но время шло, боль не возвращалась. Вилер нерешительно открыл глаза. В комнате все было по-старому, он даже поразился этому, точно ожидал увидеть на месте дворца развалины.Горел, потрескивая, огонь в камине. Стояло на столике у двери вино.На нетвердых ногах король подошел и налил себе немного, на самое донышко. Вкус показался ему необычным, каким-то горьким, но ощущение это тут же прошло. Он выпрямился, на всякий случай, опираясь спиной о стену. Страх почему-то ушел, он не ощущал и тени тревоги или беспокойства, хотя отчетливо сознавал, что смерть только что коснулась его своим крылом.Сын Хагена задумчиво коснулся рукой груди, где красовался амулет с изображением солнечного лика, окаймленного попеременно изогнутыми и кривыми протуберанцами. Но священная реликвия, казалось, утратила свою божественную силу, и не дарила более владельцу ни защиты, ни утешения. Что-то нарушилось в устоявшемся порядке жизни, подумалось королю, словно дал трещину сосуд, заключавший в себе волшебную жизненную влагу.И если прежде у Вилера еще оставались надежды, то теперь он со всей ясностью понял, что дни его сочтены.Аой. ВРЕМЯ СТРАХА Валерий выбрался из леса и, нещадно нахлестывая лошадь, пустил ее в галоп по тракту, торопясь как можно скорее покинуть ненавистные места. Оскорбление, нанесенное колдуньей, было слишком сильно, чтобы думать об этом без содрогания, и потому он усилием воли заставил мысли переключиться на другое.И тут же вспомнилась ему Релата. А, подумав о ней, он не мог не обернуться направо, туда, где на вершине холма вздымались гордые стены Амилии… и в этот миг сердце у него забилось с перебоями и перехватило дыхание. Валерий стиснул в руках поводья, не в силах поверить в то, что твердили ему глаза. И все же ошибки быть не могло. Густые клубы жирного черного дыма подымались над крепостными стенами.Нервно хлестнув коня, принц бросился вперед.Однако, уже подъезжая к перекинутому через давно высохший ров мосту, он понял, что опоздал. Запах гари и крови встретил его, такой сильный, что тошнота подступила к горлу, заставляя, совершенно некстати, вспомнить, что он со вчерашнего дня ничего не ел.Запах гари и крови.Увидев двор, залитый кровью и трупы тех, кто совсем недавно привечал его здесь, он на мгновение прикрыл глаза. О, Митра, какой же демон мог сотворить такое?Зрелище, представшее его глазам, напоминало следы резни, устроенной в Хауране шемитами Констанциуса.С тех самых времен в самых страшных кошмарах преследовало его то видение, но Валерий был уверен, что оставил этот ужас навсегда позади. Он надеялся укрыться от него в чистой, мирной, безмятежной Аквилонии, – но теперь все его мечты о покое разбились вдребезги. Словно что-то сместилось в его сознании. Трупы в Амилии и трупы в королевском дворце в Хауране, трупы на бесчисленных полях сражений… Все перемешалось, и крики раненых, звон мечей, треск горящего дерева, – все слилось в безумной оглушающей какофонии.На мгновение у него закружилась голова, желудок сжался от болезненных спазмов, однако Валерий постарался взять себя в руки.Спокойно, принц! Спокойно.Ты в Аквилонии, и все, что ты видишь, – реально, все это происходит в действительности.Навыки воина взяли верх, и он понял, что надлежало делать теперь. Попытаться отыскать выживших, – хотя, судя по пепелищу; это вряд ли удастся. И главное – отыскать какие-нибудь следы и понять, что произошло здесь и кто был виною злодейству.Удачно, что он оказался здесь первым.Воронье еще не успело расклевать павших, а голодные псы растащить их кости. Да и амилийские крестьяне, что греха таить, переждав немного, осмелятся выглянуть из своих лачуг и тоже окажутся не прочь поживиться остатками хозяйского добра.Но кто же посмел сделать все это? Кто?Насколько он слышал, в Аквилонии давно были уничтожены все крупные разбойные шайки, и принц терялся в догадках, пытаясь объяснить происшедшее. Впрочем, первым делом нужно сообщить королю. Вилер лучше их всех ведает, что творится в королевстве. Он разберется, что случилось в Амилии.Лошадь, испуганную, упирающуюся, Валерий вывел за ворота и привязал к дереву на холме, в полусотне шагов от замка. Немного далековато, особенно если разбойники до сих пор здесь – хотя в этом он сомневался, – однако несчастное животное невозможно было заставить стоять смирно во дворе, где оно теряло голову от близости пламени и трупов.Сам Валерий уже вполне взял себя в руки и теперь смотрел на открывающуюся его взору картину взглядом если и не спокойным, то достаточно отстраненным.Во дворе замка было не меньше двух десятков трупов, большей частью стражники и прислуга, даже несколько женщин. Все зарублены мечами. Стражники большей частью безоружны. Стало быть, те, кто все это проделал, приехали как жданные гости, и охранники сами впустили их в замок.Валерий внимательно посмотрел под ноги. Он не был обучен читать следы, но понял, что здесь побывало не меньше десятка конников.Ненависть к неведомым убийцам заставила сжаться сердце принца. Он поднял глаза на высокие стены замка, уже закопченные, с провалившейся крышей. Из окон огромными жадными языками вырывался огонь. Снопы искр с треском взмывали ввысь. Клубы дыма застилали небо, точно траурный полог. Пытаться проникнуть внутрь не имело смысла – живых там быть уже не могло.Валерий прошел по двору, почти до самых конюшен, которые, будучи сооруженными из дерева, уже почти догорели, оставив после себя лишь дымящиеся развалины, под которыми лишь кое-где тлел огонь. Принц с облегчением отметил, что лошадей не было видно, – должно быть, им удалось вырваться на волю, или же бандиты увели их с собой.Непонятно, почему он так радовался за животных, когда столько людей, беззащитных, невинных, лежали в лужах крови у ног его… впрочем, он не казнил себя за эти чувства, по опыту зная, насколько непредсказуемой бывает реакция человека в подобных ситуациях. Подобные чувства были естественны, – так разум его пытался справиться с пережитым потрясением.Однако теперь предстояло самое неприятное: осмотреть тела погибших. Возможно, хоть в ком-то из них еще теплится искра жизни, и они смогут объяснить, что произошло в замке. Возможно, ему удастся отыскать хоть какие-то улики… Однако все поиски оказались тщетными. Палачи выполнили свою работу на совесть: в живых не осталось никого. И точно так же они не оставили никаких следов своего пребывания, ничего, что дало бы ключ к разгадке.Валерий медленно пошел к воротам, даже не оглянувшись, когда что-то с ужасающим треском обрушилось сзади, – должно быть, стропила… До сих пор он старался не думать о том, что за судьба могла постигнуть самого барона и его детей, ведь их трупов он не нашел во дворе, однако следовало признаться самому себе, что надежды на их спасение почти не было. Наверняка, бандиты с той же тщательностью прошлись и по внутренним покоям замка, уничтожая всех, кто пытался укрыться от беспощадных мечей, и где-то в недрах старинной цитадели кровавое пламя поглотило тела отважного старого воина, которым так восхищался принц, и девушки, что была с ним одну короткую ночь.Он отвязал лошадь и забрался в седло, думая теперь лишь о том, как скорее убраться прочь из Амилии. Сердце болезненно сжималось, но он не в силах был даже ощутить скорби. Он пытался вызвать в памяти голос барона, его рассказы, смех его сыновей, горячие объятия Релагы, – но на том месте, где должны быть воспоминания, была лишь глухая, сосущая пустота.Валерий чувствовал онемение во всем теле, странное состояние отстраненности от мира, когда все звуки и образы его доходили с опозданием и приглушенными, точно через толщу воды. Он принялся яростно нахлестывать лошадь плетью, мечтая лишь об одном – оказаться как можно дальше отсюда, забыть этот кошмар. Руины дворца маленького королевства в пустыне встали перед его внутренним взором.Демоны Хаурана вновь преследовали его по пятам.Где-то вдалеке заухал филин, недобро и жутко, и Ораст невольно вздрогнул, поежившись. Неприятное ощущение – он не назвал бы его страхом, однако это было нечто весьма близкое, – усиливалось еще и тем, что ближе к вечеру Марна покинула его, не сказав, по своему обычаю, ни слова о том, куда направляется и когда вернется, и он остался один в крохотном слепом домишке, в окружении мертвой чащи.Ему было зябко и неуютно, и ощущение неловкости нарастало с каждым мгновением. Деревья, огромные, черные, со стволами, искривленными, точно спина старца, тянули к нему костистые лапы, и единственным звуком, нарушавшим тишину, был редкий шорох, когда падал на землю очередной мертвый листок. Ковер из бурых тел его собратьев покрывал все вокруг, распространяя слабый запах прелости и корицы, – странное сочетание, липкое, освободиться от которого было совершенно невозможно. Еще пахло влажной землей, остывшей золой, смолистым деревом.Ораст, сидевший на пороге дома, чтобы не пропустить появление колдуньи, невольно поежился, думая, не зайти ли внутрь, но, представив себе затхлую сумрачную комнатенку, где после захода солнца его охватывал ужас заточенного в подземелье, предпочел оставаться на воздухе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56