Вот и сейчас, беспомощный, он мог лишь слабо пробормотать:– Мелани, прошу тебя, не преувеличивай. Я знаю, что Валерия взяли под стражу по ложному обвинению. Но никто всерьез не верит, что он виновен. Не пройдет и нескольких дней, как его выпустят на свободу. Если нет, то я лично пойду к Нумедидесу и потребую…– Замолчи! – Слова его, вместо того чтобы успокоить Марну, лишь подлили масла в огонь ее ярости. – Замолчи, или я вырву твой глупый язык! Как можешь ты не зреть очевидного?– О чем ты говоришь?Изумление его было искренним, и Марна неожиданно успокоилась, по крайней мере, достаточно, чтобы объяснить:– Верит кто-то в виновность Валерия или нет, уже не имеет значения. Они не верят – но они осудят его. Осудят и казнят! Если только мы не освободим его.– Я сделаю все, что ты пожелаешь, Мелани, – отозвался старый воин немедленно. – Но я по-прежнему не могу понять, почему ты так настаиваешь на невозможном. Никогда еще в Аквилонии не казнили принцев крови. Никто не осмелится…– О, да, – прервала она его презрительно. – Яд в бокале или стрела в спину были нам куда привычнее.Слепая, она не видела исказившегося от боли лица графа.– Но на сей раз можешь мне поверить. Валерий будет признан виновным и казнен. Нумедидес добьется своего.Троцеро покачал головой.– Не могу поверить. Ведь Валерий любим народом. Он кумир гвардейцев. Драконы готовы за ним в огонь и в воду.– А тебе известно еще меньше, чем я думала… В голосе Марны звучало сожаление.Ей захотелось рассказать своему бывшему возлюбленному о том, какая древняя сила завладела Нумедидесом и направляет все его поступки, что силе этой невозможно противостоять обычными способами, и с ее помощью он способен добиться всего, чего пожелает. Но, мгновение поразмыслив, решила не обременять графа излишними знаниями.Разум его не был подготовлен к восприятию сверхъестественного. Это могло лишь вызвать недоверие к ее словам. И она решила поискать более доступных объяснений:– За то время, что ты лежал раненый, во дворце многое изменилось. Расстановка сил совсем не та, что прежде.– Как такое возможно?– Нумедидес взял на службу отряд наемников. Фактически, весь дворец в их власти. Твой хваленый Альвий и чихнуть не может, чтобы кто-то из них не оказался у него за плечом и не пожелал доброго здравия…Троцеро вспомнил, что командир Черных Драконов был в числе заговорщиков, и содрогнулся.– Невозможно, – побелевшими губами прошептал граф.Но почему ему не донесли об этом? Как посмели оставить в неведении?!Точно читая его мысли, Марна заметила:– Твои слуги щадят тебя, граф. А может, были попросту подкуплены. Должно быть, и в твоей свите есть предатели. Немедиец неплохо поработал, готовя заговор. Вот только не успел воспользоваться его плодами…– Так значит я все же был прав! Этот проклятый немедийский пес?Граф вскочил с кресла, точно намереваясь броситься немедленно на поиски посланника, но приступ жестокой боли скрутил его пополам, и он со стоном опустился в кресло.– Забудь о нем! – Марна пренебрежительно махнула рукой. – Если он так волнует тебя, то знай, что он достаточно поплатился за свою самонадеянность. Волк умерщвлен оленем – Нумедидес рассчитался с ним.– Нумедидес?! Быть не может! Этот слизняк…– Еще как может.Ведьма ожесточенно скрипнула зубами.– Вы все считали его ничтожеством, признайся! Никто не удосужился даже проследить, чем он занят, – а он набирал потихоньку сторонников, готовился к захвату власти. И покушение на Вилера оказалось ему на руку. Он сориентировался быстрее, чем мы могли бы ожидать. А теперь он слишком силен, чтобы пытаться его остановить.Она обняла себя руками за плечи, точно ей внезапно стало холодно.– Его уже не остановить, – прошептала она обреченно.Острая, точно клинок, жалость пронзила сердце графа. Больше всего ему бы хотелось прижать ее к груди, утешить поцелуями… Но перед ним была уже не его Мелани. И он не был уверен, что сможет поцеловать ее нынешнее лицо.Однако что-то он еще мог для нее сделать.– Не уверен, насколько ты убедила меня, – произнес он как мог рассудительно. – Но я уже сказал и повторю хоть тысячу раз: я сделаю все, о чем ты не попросишь. И с радостью отдам жизнь ради нашего сына.– Надеюсь, так далеко не зайдет, – равнодушно произнесла Марна.Кроме судьбы Валерия, ничто не заботило ее по-настоящему.– Слушай внимательно, Троцеро! Когда его поведут на суд…Аой. ВРЕМЯ ВОСПОМИНАНИЙ Вернувшись в опустевшие покои Амальрика Торского, ставшие ее временным пристанищем, Марна устало опустилась на кушетку, стоявшую в кабинете барона, и, сделав над собой усилие, постаралась стереть из памяти разговор с Троцеро.Более всего она досадовала на ту бурю чувств, что граф пробудил в ней, – чувств, о которых она давно позабыла и возрождение которых не сулило ей радости. Единственной страстью ее до сего дня была тревога за сына и непомерное честолюбие.Но теперь она не узнавала сама себя.Пуантенец изменился, и в то же время остался прежним. Встреча их напомнила Марне обо всем, что было утрачено ею на избранном тернистом пути, и едва ли не впервые она усомнилась в том, насколько верным был ее давнишний выбор.Все, что совершила она, было содеяно ради блага сына. Но сын обманул ее надежды! Он вырос совсем не таким, каким ей хотелось видеть его. Без следа той внутренней силы, что отличала его отца.О, мой Валерий!Думать о нем было слишком мучительно. Возможно, она сама повинна в том, каким стал ее сын. Она покинула его, когда он более всего в ней нуждался. Не воспитала его, не передала того, что должна была бы передать.Пожертвовав всем, чтобы обеспечить его будущее, она собственными руками лишила сына того, в чем он сильнее всего нуждался. Отдав за обладание магической силой все, что имела: зрение, красоту, титул и богатство, – Марна лишь сейчас осознала, что своими руками расколола чашу, которую намеревалась наполнить доверху плодами своего колдовского искусства.Жертва оказалась напрасной; цена – слишком высокой.Нет! Она не имела права думать об этом сейчас.Невозможно, чтобы так было в действительности! Это говорит в ней усталость и отчаяние.Да, у Валерия есть свои слабости, – но у кого их нет! И то, что она потерпела поражение сейчас, не означает еще, что битва проиграна.Она спасет сына. И подарит ему трон!Приободрившись, Марна поспешно перевела мысли свои в другое русло, опасаясь, как бы отчаяние вновь не захлестнуло ее. Магические чувства, куда более сильные, чем обычное человеческое зрение и слух, показывали, что во дворце все затихло. Должно быть, наступила ночь. Она и не подозревала, что задержалась у Троцеро так надолго.Колдунья усмехнулась, довольная собой.И не могла даже вообразить, что в этот самый миг, в тишине своих покоев, Троцеро Пуантенский дает волю слезам, которых не лил уже тридцать лет, оплакивая их погибшую любовь – и ее, женщину, убежденную, что никакая цена не может быть слишком высока за то, что она жаждала получить…Внезапно находиться одной в опустевших покоях барона сделалось дочери Хагена невыносимым. Прежде, в лесу, она могла по нескольку лун не видеть ни единой живой души и нимало не страдать от этого. Одиночество не мучило и не пугало ее. Но здесь, в Лурде, беспорядочное бурление жизни ощущалось во всем: в доносящихся снаружи голосах и смехе, запахах готовящейся пищи, в шелесте шагов.И безлюдная башня не казалась пустой.Она несла в себе отпечатки бесчисленного множества душ, постоянно снующих здесь, со своими заботами и радостями, горестями и надеждами. И слепая колдунья обостренным магическим чутьем ощущала их явственно, как муравьев, ползущих по коже.Нет, если уж ей суждено пережить бессонную ночь, то пусть иные призраки окружат ее.Призраки далекого прошлого.Ступая неслышно, точно сама обратившись в тень, колдунья вышла из башни и, пройдя крытой галереей, что соединяла апартаменты посланника с правым крылом дворца, вступила в парадные покои Лурда.Она не была здесь более тридцати зим.Если о чем и сожалела ведьма в этот миг, так лишь о зрении, отнятом у нее Митрой, ибо ныне она лишена была возможности взглянуть на сам дворец, увидеть, насколько изменилось убранство покоев за эти годы, насладиться видом дорогих сердцу мест.Магия давала ей возможность только ощущать людей, их приближение, настрой, угрозу, исходящую от них. Перед внутренним взором ее создавался облик человека, но то было скорее выражение его истинной сути, нежели личина, которую он показывал миру изо дня в день.Так, сын почему-то всегда виделся ей усталым седовласым старцем, хотя Марна сознавала, что ему всего тридцать две зимы от роду; Нумедидес являлся прежде в облике вислогубого шута – ныне же оленья морда затмила в нем человеческие черты, и лик его сделался нестерпим взору; в голосе немедийского барона слышался ей птичий клекот, и сам он напоминал кречета, готового безжалостно рухнуть с небес на добычу – но пылу его недоставало рассудочности, и самое коварство его было лишь бессмысленной жестокостью стервятника.Однако ведьма могла лишь гадать, что узрела бы, доведись ей взглянуть магическим зрением на тех, кого знала прежде.На отца, например.Наугад она свернула в какую-то залу и, ощутив впереди открытое пространство, восстанавливая в памяти план дворца, догадалась, что перед ней одна из малых королевских приемных. Женщина застыла в дверях.Как странно, что ноги привели ее именно сюда.Кто-то, должно быть, слуга, взволнованно осведомился, не может ли чем помочь святой матери. Марна невольно вздрогнула. Ах, да, проклятая ряса все еще была на ней! Опуская пониже капюшон, чтобы ненароком не обнажить изуродованные черты, она глухим голосом отослала непрошеного помощника прочь.Ее немедленно оставили в покое.Чувства подсказывали колдунье, что появление в покоях дворца митрианки вызывает недоумение, но час был поздний, слуг вокруг оставалось все меньше, да и те, кто спешил мимо по своим делам, достаточно набегался за день, чтобы не проявлять недолжного любопытства.Она могла быть спокойна, что ее не потревожат.Неспешно, почти нерешительно, Марна ступила в залу, и первый же шаг вернул ее на тридцать с лишним зим назад, в то забытое ныне время, когда даже не Фредегондой звалась она – но Мелани. Память возвращала ее в тот день, когда они расстались с отцом. Ни один из них еще не знал, что это навсегда. Они прощались в этой комнате.Здесь. На том самом месте, где стояла она сейчас.Сосредоточившись, Марна сумела даже различить собственный, едва уловимый отпечаток.И полустертый след отца.– Ты сделаешь то, что я велел тебе, Мелани! – грохотал в покоях голос Хагена, так что огоньки свечей трепетали, точно под порывами ветра.Огромного роста, широкоплечий, без единого седого волоска в бороде, венценосец и к зрелым годам не утратил пыла, отличавшего его в юности, и по-прежнему наводил священный ужас на домочадцев.Юная Мелани, сжавшись в комочек – так пугали ее лишь гроза и отцовский гнев – не смела поднять глаз на короля.– Ты избавишься от проклятого ублюдка и останешься здесь!У нее едва достало сил покачать головой.– Я уеду к мужу, отец. Он ждет меня.– К мужу?! – В голосе Хагена звенел металл. – Как мило с твоей стороны наконец вспомнить о нем! И ты надеешься, он примет тебя такой?Девушка надменно пожала плечами, как всегда, когда вспоминала о графе Антуйском. Кровь королей текла в ее жилах, и, как ни страшилась она аквилонского владыки, покорная униженность никогда не отличала ее.– Орантису нужен Шамар, особенно теперь, когда Антуя разорена чумой. Супруг мой примет меня с распростертыми объятиями.– Ты забываешься, дочь! – Строптивость Мелани вывела короля из себя. – Я даровал тебе Шамар – и в моей власти отнять его! Серьен не откажется присоединить такой славный кусок к своим будущим владениям!При упоминании имени брата глаза принцессы вспыхнули ненавистью.– Лучше бы ты отдал Тауран Вилеру, отец! Я всегда говорила тебе – Серьен не способен управлять провинцией. Королевская орифламма не для него! Он слишком мелок для этого! Пожалуй ему отряд лучников, и он будет счастлив!– Молчи! – Рык Хагена потряс стены. – Ты еще смеешь давать мне советы! Ты, непокорная… В последний раз говорю я тебе – смирись! Избавься от младенца. Останься в Тарантии. Иначе изведаешь всю полноту отцовского гнева!– О-о, – протянула Мелани то ли испуганно, то ли насмешливо. – Если гнев этот таков же, какова отцовская любовь, то я заранее трепещу, мой повелитель! Но мое решение неизменно. Я вернусь в Шамар, к Орантису, и ребенок мой родится там.Хаген захохотал, но смех его прозвучал фальшиво.– Ты никогда не заставишь мужа поверить, что дитя от него! Всей Аквилонии известно, что супруг твой бесплоден, как срезанный колос. У ложа его знахарок и лекарей сменилось едва ли не больше, чем девок, с которыми этот несчастный надеялся доказать свою мужественность. Как сможешь ты убедить его, что носишь его ребенка?– Это моя забота.Страх оставил Мелани. Она стояла гордая, непоколебимая, и царственная стать ее не могла не внушать восхищения. Король даже отступил на шаг, мгновенно залюбовавшись ею, но принцесса, поймав устремленный на нее взгляд, с такой ненавистью вперила взор в отца, что он невольно отвел глаза.Это была ее первая победа.– Орантис согласится со всем, что я скажу ему, можешь мне поверить. К тому же, Шамару необходим наследник. Особенно теперь, когда жена Серьена разродилась сыном. Так что не надейся убедить меня, отец.Король заскрежетал зубами. В былые дни он не постеснялся бы собственноручно отхлестать плетью непокорную дочь, но теперь время было не то.И грубой силой тут едва ли можно было что-то решить.– Что ж, – заставил он себя произнести почти спокойно. – Если решение твое твердо – поезжай. Но можешь мне поверить, Мелани, ты совершаешь ошибку. Помяни мои слова, когда лишишься и провинции, и мужа, и останешься одна, с бастардом на руках. Не надейся тогда, что кто-то из нас протянет тебе руку помощи. И даже твой пуантенский хорек не даст тебе приюта.Ему почудилось, в глазах дочери мелькнула тень страха, и король воспрял духом. Ему удалось-таки запугать строптивицу! Немного ласки теперь – и он добьется своего.– Мелани, – начал он нежно и, приблизившись к дочери, попытался обнять ее за плечи.Она резко отстранилась, и рука короля повисла в воздухе. Хаген сделал вид, что не заметил этого.– Мелани, любовь моя! Единственная. – Он говорил теперь почти шепотом, увещевательно, чувствуя, что вот-вот сопротивление будет сломлено. – Ты же знаешь, я не могу жить без тебя. Вспомни, как счастливы мы были до этой размолвки! И разве не дал я тебе все, чего могло бы пожелать твое сердечко? Провинцию в наместничество, хотя прежде я и помыслить не мог дробить королевство на части; но ты захотела этого – и получила свою долю Аквилонии. Мужа, покорного и незаметного, который не докучал бы тебе своим вниманием. Украшения, почет, богатство. Я дал тебе все, Мелани! А ты? Ты отказываешься единственный раз исполнить мою волю! Ты бросаешь меня, Мелани, после всего, что я сделал для тебя!С ужасом принцесса увидела слезы на глазах отца, и это ранило ее сердце. Решимость ее поколебалась… Но в тот же миг она вспомнила, чего требовал от нее Хаген, и в глазах ее помутилось, и гнев испепелил остатки жалости.Она расправила плечи.– Не уговаривай меня, отец! Все бесполезно. Мое решение твердо, и я не изменю его. Ребенок родится в Шамаре, а после унаследует твой престол. Чего бы это не стоило мне, я этого добьюсь. Ты знаешь, я сдержу слово.Король покачал головой. Теперь в голосе его не было и следа притворной нежности. Неблагодарная дочь отвергла его любовь, презрела заботу и участие, которыми он готов был окружить ее. Она заслуживала той участи, что ждала ее впереди.– Ступай прочь с моих глаз, Мелани, – отчеканил правитель. – Я даю тебе три седмицы, чтобы одуматься. Поезжай в Шамар, если так хочешь этого, взгляни в последний раз на провинцию, которой вскоре лишишься. Навести мужа, который никогда не сумеет дать тебе того, что необходимо моей дочери для счастья… Посмотри на все это. Поразмысли. И возвращайся ко мне. Это мое последнее слово.Тяжелым шагом король двинулся к выходу. Стены малой приемной разом сузились, нависая над девушкой, точно своды пещеры, в любой миг угрожая раздавить ее. У самых дверей Хаген обернулся. Долгим сумрачным взором окинул он застывшую в неподвижности дочь.Своенравную. Надменную. Любимую.– Я буду ждать тебя, Мелани, – сказал он ей на прощание. – Помни, я буду ждать…Должно быть, он и впрямь любил ее. Ловя отголоски давних страстей, бушевавших когда-то в этих самых покоях, Марна могла думать об этом без гнева и пристрастия.Он был ее отцом и любил ее.Она убила его, чтобы не дать погубить своего ребенка.О, она знала Хагена лучше, чем кто-либо из живущих. Лучше, чем мать, которую он свел в могилу своим равнодушием и жестокостью, хотя та боготворила самую землю, по которой ступал ее венценосный супруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56