– берите, люди, пользуйтесь! Люди и пользуются – хапают, хапают, гребут двумя руками, набивают шкафы тряпьем, да еще и утрамбовывают, чтобы побольше влезло… А потом спиваются! Или мрут под грезогенераторами. Или вон киберов курочат… А что им еще делать? Целей новых нет, средств новых нет. И желаний новых – под ноль! Вот и рядятся в пурпур…
– Боком нам вышло это изобилие… – вздохнул Жилин,
– Да уж… – буркнул Максим. Он подался к главному пульту, внимательно следя, как сплетаются и расплетаются голубые тенета мнемографиков. – Марина!
Некоторое время спустя из интеркома донесся запыхавшийся голос:
– А?..
– Налеталась?
– Ага!
– Пристегнись там. Готовимся к маневру.
Послышалась возня, какое-то барахтанье, хихиканье, и Марина звонко доложила:
– Все!
– Приступаем к двухимпульсному маневру, – посуровел Громыко.
– Параметры орбиты проверены, – отрапортовал компьютер. – Все системы в норме.
– Поехали, – коротко приказал Гирин.
Близился закат. Сумеречная серая полоса накатывалась на планету и густела; тени вытягивались в длину, становились бело-голубыми, сливались с потемками. Антенна теперь гляделась как золотая, а по ходу корабля и в стороне, над неосвещенной Антарктидой, колыхалось великолепное полярное сияние.
– Сказка! – вырвалось у Гирина.
Жилин быстренько наклонился к микрофону:
– Марина! Посмотри в иллюминатор! Скорее!
– Ни-че-го себе! – достиг рубки приглушенный возглас.
Зеленые ленты сияния извивались по Земле, аки змии, а из них били вертикальные столбы света. Исполинские фонтаны света. Настоящие световые гейзеры. Они полыхали и зеленым, и красным, и голубым, и синим, и рубиновым – хлестали, качаясь и скрещиваясь; цветные отблески ложились на лица, перебегали по стенам рубки, трепетали, гасли и разгорались вновь.
– Двигатель включился, – нарушил молчание Громыко. Он был очень занят, и возлеземная экзотика не успевала стать для его глаз пиршеством. Самое большее – какой-нибудь вкуснятинкой, перехваченной на ходу.
– Чую, – кивнул Гирин. – Немного подрагивает, подрагивает машина…
– Входим в зону станций, – озаботился компьютер. – Высота орбиты один мегаметр, скорость семь тридцать пять, период обращения сто пять минут. Все идет штатно.
– Переходим к сближению, – скомандовал Гирин.
– Есть!
Раскрутился, стягиваясь и топорщась, коричневатый мнемографик. На малом дисплее загорелась надпись: «Исходная стыковки».
– Спу-1 «Промежуточная» – «Коче» Земля – орбита, – раздался бодрый тенорок в селекторе. – Вам разрешается финиш на второй доковой палубе, пятый стыковочный узел. Вторая доковая, СУ-5. Конец.
– Принято, – пробасил Гирин. – Спу наблюдаем. Дальность пять тысяч метров. Крен девяносто градусов.
– Цель точно по центру, – добавил компьютер. – Сближение идет нормально. Набирается скорость.
На экране телепроектора появился Юпитер, за ним высыпали звезды. Но маленькая точка Спу в перекрестье визира блестела еще ярче. Корабль, словно усталый мерин, почуявший конюшню, встрепенулся и загудел двигателями.
– Дальность одна тысяча метров. Крен постепенно выбирается.
– По нашим данным, – осторожно подключился Спу, – у вас все идет штатно.
– Все в норме, – подтвердил компьютер.
– Видим корабль! Отлично идет, без крена, тангажа, точно по центру!
На расстоянии километра светящаяся точка «Промежуточной» растопырилась замысловатым иероглифом; резкие светотени складывались в колечки, шарики, палочки. Вспыхнула надпись «Наличие цели», и корабль начал разворот.
– Есть захват! – сказал Громыко удовлетворенно.
– Дальность четыреста восемьдесят метров, – затараторил компьютер, – скорость ноль девять. Идем в графике.
Жилин покосился на Гирина. Квадратный добрый молодец как склонился над пультом, так и застыл, нахмурен и сосредоточен. На его лице, с твердым подбородком и широковатым носом, выступил пот, собравшийся в горошины.
– Дальность? – разлепил он губы.
– Дальность двести метров, – отбарабанил комп. – Скорость ноль семь. Наддув в норме. Идет торможение.
– Спу-1 – «Коче». Вам разрешается причаливание.
– Выдали команду на причаливание, – отпасовал Гирин.
Раскинувшая крылья солнечных батарей, простроченная вдоль и поперек цепочками иллюминаторов, станция вырастала на экране в громадную связку торов, шаров и цилиндров, растянутую по вертикали. Но какой бы здоровущей она ни была, сокрыть «Бору» ей не удавалось. Гигантский фотонный планетолет реял в черной пустоте, пристыкованный у внешних доков Спу, и смахивал издалека то ли на сверкающую рапиру с обломанным клинком, то ли на детскую пирамидку – толстая труба фотореактора была вдета в огромный параболоид отражателя, на нее был наколот серебристый диск грузового отсека, а на верхушке блестела шаровидная жилая гондола.
– Ничего машинешка? – небрежно-горделиво сказал Гирин.
– Да уж… – протянул Жилин. Он хотел сказать «бандура», но вовремя спохватился (еще обидится) и выговорил: – Сама чуть меньше Спу…
– Да, это тебе не баран начихал!
– Подходим к станции.
Пятый стыковочный узел, где-то сбоку круглой доковой палубы, был хорошо подсвечен – справа горел зеленый огонь, слева – красный. Две пары белых фар мигали сверху и снизу.
– Идет торможение… – выдал компьютер. – Корабль готов к стыковке.
– Заметно работают двигатели, – проговорил тенорок со Спу, – такие вспышки, вспышки идут…
Гирин отнял руку от клавиш управления и размял пальцы.
– Дальность шестьдесят метров, – нудил комп, – скорость ноль три… Спу пошел вправо… Начал гасить бок…
Гирин промокнул лицо салфеткой, смял ее и сунул в карман.
– Есть гашение боковой… Идем на стыковку.
– Ожидаем касания…
Стыковочный узел угрожающе надвинулся, заняв весь экран.
– Есть касание!
Корабль резко дернулся, гася инерцию, сначала в одну сторону, потом сразу в другую, но рубчатые присоски уже крепко сжимали массивный конус с кокетливо оттопыренными стабилизаторами.
– Есть сцепка!
Бот качнулся – так вздрагивает горячее тело, когда до него дотрагиваешься холодной ладонью. Запищала и заскрипела герметическая перемычка, пару раз за бортом коротко прошипело, и все – привычные звуки как-то сразу угасли. Зато явственно прорезались станционные шумы. Потрескивание, изредка – пощелкивающий скрип; о чем-то неразборчиво толковали громкоговорители на доковой палубе, доносились голоса и гремящие шаги.
– Приехали, – сказал Громыко и вынул из замка ключ от стартера.
Глава 6
ОРБИТАЛЬНАЯ СТАНЦИЯ СПУ-1 «ПРОМЕЖУТОЧНАЯ»
Все вместе они проплыли в кессон станции, уцепились подковками за магнитную дорожку и прошкандыбали в переходной отсек. А там – не протолкнуться, отсек был битком набит. Добровольцы, межпланетники, планетологи, любопытствующие пассажиры. Говорили все сразу:
– А пробы? Пробы вы хоть брали? Да? И что?
– На Церере, ты имеешь в виду?
– Ну а мы о чем говорим?
– Да все то же самое – углистые хондриты и клатраты, «нифе» мало. Из чего там строить – не знаю…
– …Ред, дай глянуть! Нет-нет, вон ту! Ага…
– Черт, всю регистрограмму размотал… А? На, держи… Да ты сматывай, сматывай…
– …Нет, разлом доходит до Земли Афродиты, вот досюда, а здесь вот… нет-нет, здесь – да что ты мне говоришь! Я же знаю… Обнажения суперские, классные просто – дунит, гиперстеновый пироксенит, эклогиты…
– О-ля-ля!
– Заметь: те же глубинные ультраосновные… слышишь, что говорю?
– …Ой, да согреем мы этот Марс! Подумаешь… Разговору больше.
– Думай, что говоришь! Это ж тебе планета, а не банька!
– Пф-ф! Подумаешь, планета! Да хоть две планеты!
– …Это только так кажется, что «Бора» велика. Внутри-то тот же ионолет – смотреть не на что…
– Ну, ты как скажешь! Рейсовик есть рейсовик. Целый километр в длину – это тебе не что-нибудь!
– Это ж Виджай, ему лишь бы поспорить! Сам же видел, какая там «юбка» – полкилометра в растворе!
– Во-во! А в длину эта «макси», считай, метров семьсот, даже семьсот пятьдесят! И что от самого корабля остается? Фиг да маленько! Ну, метров сто от силы…
– Да?! А двести пятьдесят – не хочешь?!
– Ну, двести пятьдесят…
Жилин отодвинул дежурного диспетчера, чесавшего язык со всеми за компанию, и повелительно сказал:
– Проходите на палубу, не стойте! Чего зря толкаться?
Ребята и девушки, звякая и цокая по магнитному полу, протиснулись в помещение с куполообразным потолком. Галдеж почти прекратился, и все посмотрели на Жилина, парни – выжидающе, девушки – с интересом. Глеб непринужденно улыбнулся.
– Меня зовут Жилин, – представился он, – Глеб Жилин. Я – главный киберинженер проекта и ваше непосредственное начальство. По всем вопросам обращайтесь ко мне.
Толпа зашумела.
– Все тут, никого не забыли? – повысил голос Жилин. – Корелли… Алишеров… Ивернева… Никольский… Черняк… Соловейчик… Так, вижу… Сугорин… Свантессон… Вижу, вижу… А Шимшони где?
– Здесь я!
– А, извини, Яэль… Завьялов… Быстров… Вожжеватов… Я правильно назвал? Ага… Вот тебя не помню.
– Морган, сэр! Тимофеем звать!
– Из Джакоя? Ясненько… Все, что ли? Что-то мало вас…
Раздались голоса:
– Щас еще придут!
– А Танька с Катюхой где? Где? Скажите им, чтоб сюда шли!
– Вон Родин еще!
– Вылазь, вылазь давай!
Стесняясь, из толпы вышел Антон Родин. Голова у него была обрита наголо.
– Антон Родин, – сказал он с ноткой нерешительности, – стажер.
– Ну и как, стажер? – улыбнулся Жилин. – Дозвонился до… одного человека?
– Дозвонился… – засмущался Антон.
В толпе никто ничего не понял, только Марина хитро улыбнулась и что-то прошептала на ухо бледненькой Рите Иверневой. Рита поджала губки, боясь засмеяться.
– Не вижу Гупту… – заозирался Жилин.
– Ты где, Виджай?
– Да вон он, в «малинник» забрался!
– Тут я! – поднял руку смуглый парень приятной наружности. Он покосился на стайку девушек и сказал, соображая: – Получается, все девушки будут работать на Базе?
– Получается, – улыбнулся Жилин.
В толпе зашумели. Слышались возгласы:
– Ничего себе! Так нечестно!
– Гунилла, ты-то хоть с нами?
– С ними!
– Предательница!
– Не, вы как хотите, а я перевожусь на Базу!
– А то никакой жизни!
Из «малинника» звонко утешили:
– Ничего, будет и на вашей улице праздник!
– Когда перевернется «КамАЗ» с печеньем… – добавил кто-то после короткой паузы.
Тут лекторский голос Йенсена покрыл веселый шум:
– Добрый день, господа! Здравствуйте!
Толпа расступилась, и Ларс Юлиус Йенсен, лауреат Большой премии Яна Амоса Коменского, лауреат Геродотовской премии, профессор Ладожского университета, директор Петербургского института планетологии, почетный доктор Кембриджского университета и действительный член Всемирной де сиянс академии, оказался в середине круга. За ним выдвинулся высокий, стройный африканец, сложенный, как равнобедренный треугольник, и симпатичный по европейским стандартам – губы у него были не так чтобы тонкими, но и не вывернутыми, нос – вполне прямым, а все лицо – длинным. В общем, не совсем африканский фенотип.
– Знакомьтесь, господа! – торжественно провозгласил Йенсен. – Габа Оле-Сенду, штурман корабля «Бора»…
Глаза бваны Оле-Сенду выпучились абсолютно по-африкански.
– Худжамбо, бвана афанде! приветствие старшего по званию (суахили).
– возопил он, да так, что Йенсена, бедного, шатнуло, и ринулся к Жилину. – Х'веве? Это ты? (суахили)
– Сиджамбо, Габа! – ответил, посмеиваясь, Жилин и попал в объятия здоровенного масая. – Сикуона веве тангу замани! Давненько не встречались! (суахили)
– выдавил он.
По толпе пронесся шепоток.
– Мой командир был! – похвастался Габа хмыкающему Гирину. – Мы с ним и с нукерами Мехти-хана дрались, и штурмовикам Чанга жару дали – помнишь, на Таити? О-о, а как интернацистам всыпали – до сих пор вспомнить приятно! У моего афанде орденов больше, чем пуговиц на блейзере!
– Габа… – пристыдил Жилин разошедшегося штурмана. – Что люди подумают?
Толпа шумела с одобрением.
– Везет же Габе! – добродушно прогудел Гирин. – Вон, как огурчик! А тут… – Он помассировал мешки под глазами. – Что лыбишься?
– Ликую бо! – радостно вскричал Габа. – Скорблю о нищих телом, ибо не дано им вкусить утех невесомости!
В толпе начался хохот.
– Юрод… – буркнул Гирин. – Ладно, пошли! Мы еще техконтроль не закончили… Пошли, пошли! Насмотришься еще на своего афанде!
– Поговорить уже не даст с человеком!
Толпа с хохотом провожала Габу, а тот весело скалил зубы. Некоторое время из бесконечного коридора Спу еще слышался его голос, вопрошающий «чертова медведя», куда тот так несется, и бас Гирина, советовавший «морану недоделанному» живее перебирать ногами.
Громыко поджал губы и просипел:
– Вот взяли моду… Только и знают, что ругаться…
– Не обижайте моего Максика, – весело сказала Марина. – Это все Габа на него дурно влияет!
– Да оба они хороши, – сказал Громыко. – Когда порознь – люди как люди, а как сойдутся… Все!
– Господа! – воззвал из коридора Йенсен. – Господа, особенно не расходитесь! Сейчас все идем на предполетный медосмотр!
Из толпы послышался вопрос: «А куда идти-то?»
– А вот так вот, по коридору, – любезно пояснил Йенсен, – до самого конца и налево, там будет кают-компания. Вот туда.
Добровольцы дружно повернулись и, беспорядочно клацая магнитными подковами, повалили в коридор.
– Пупа, пупа, пупа, пупа! – грянули в толпе «Марш добровольцев».
– Дзюмба квели капитоли камикадзе! – наяривали в первых рядах.
– Пи-пи, па-си-пупа! – подтягивали сзади. – Ква-кварель! Ква-кварель!
Йенсен открыл в конце коридора круглый люк, и все по очереди стали пролезать через него в кают-компанию. Это был обширный круглый зал со сферическим потолком. Рядышком с прозрачной переборкой, отмеченной красного цвета крестом, полумесяцем, молотом, колесом Сансары и звездой Давида, оболочку станции прорезал огромный круглый иллюминатор. Кто-то завопил:
– Тимка, смотри! Твоя Австралия!
– Bloody Bloody– «великое австралийское прилагательное», употребляется в значении «проклятый», «чертовски», в том числе и в хорошем смысле: «чертовски хорошая погода».Bloodygreat– чертовски здорово {англ.).
! – восторженно взвыл Тимофей Морган, рыжий и конопатый «осси» Осси – сокр. от англ. «австралиец».
, самый молодой метеотехник в группе. – Bloody great!
Жилин тоже подошел. Спу проплывала над Австралией. Песок пустынь светился очень чистым бледно-желтым цветом, леса на этом фоне казались темно-темно-бурыми, чуть ли не черными. Атмосфера была прозрачна до невозможности и полностью свободна от облаков, только какой-то стратолет, несясь на гиперзвуке, оставлял за собою прерывистый инверсионный след – зыбкий пунктир, зачеркивавший Квинсленд наискосок.
– Сугорин, Гупта, Черняк, пожалуйста! – раздался за спиной тонкий голосочек девушки-практикантки.
Все обернулись. Гупта замешкался и вошел к врачу последним, пропустив перед собой длинного как жердь Сугорина и плотного, долгорослого Гошу Черняка.
– Йенсен, Соловейчик, Родин – приготовиться!
Жилин занял очередь, а тут и неразлучная парочка появилась. Штурман и командир «Боры» ввалились в кают-компанию, словно из 3-го «Б» на переменку выскочили – сразу стало шумно и тесно. Габа хихикал, вертел головой и хлопал себя по бокам, а русский медведь о чем-то с азартом ему повествовал. «С виду – свирепый гризли, – пришло в голову Жилину, – а ведь по натуре своей – большой плюшевый мишка…»
– Кто крайний? – закричал Габа.
– Я, – отозвался Жилин.
– Мы за тобой, афанде! Ну-ну… – подбодрил штурман командира.
– Ну, что… – затянул командир, – было это аж в позатом году. Афросоюзу только-только передали две ядерные ракеты – старую «Шелонь» и почти что новую «Стрелу» – и меня к ним инструктором прикрепили. Ага… Ну, пока я доехал до Найроби, пока нас устроили в общежитии университета – деньги, считай, все вышли. Африка же, за все платишь наличкой – да, настоящими бумажными деньгами! Я с собой привез маленько, да все раздарил… (Добровольцы подходили и обступали Гирина.) И вот буквально на другой день мне приходит перевод на 500 рублей. Мой аванс. Ну, думаю, живем!
– А что это такое – перевод? – робко спросили из толпы.
– А… Ну, это когда деньги тебе по почте присылают. Как письмо. Ага… А почта там рядом, на Муинди Мбингу-стрит, ну, ты знаешь… (Габа кивнул.) Ага… Я туда. Так и так, говорю, вот, денежки мне пришли. Как мне их получить? И сую свою писульку. А за стеклом негритяночка, симпопончик такой, даже не обтянутая – облитая своим костюмчиком, тычет мне другую, чистую бумажку. «Хапана Хапана – нет {суахили).
, – говорит, – хапана». Сначала, мол, заполните. Ну, ладно, думаю. Достаю стило, пишу – фамилию вывожу, имя проставляю… И тут – стоп! «Личный номер в паспорте». Я-то совсем забыл, что паспорт нужен! Я ж его сроду в руках не держал, паспорт этот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Боком нам вышло это изобилие… – вздохнул Жилин,
– Да уж… – буркнул Максим. Он подался к главному пульту, внимательно следя, как сплетаются и расплетаются голубые тенета мнемографиков. – Марина!
Некоторое время спустя из интеркома донесся запыхавшийся голос:
– А?..
– Налеталась?
– Ага!
– Пристегнись там. Готовимся к маневру.
Послышалась возня, какое-то барахтанье, хихиканье, и Марина звонко доложила:
– Все!
– Приступаем к двухимпульсному маневру, – посуровел Громыко.
– Параметры орбиты проверены, – отрапортовал компьютер. – Все системы в норме.
– Поехали, – коротко приказал Гирин.
Близился закат. Сумеречная серая полоса накатывалась на планету и густела; тени вытягивались в длину, становились бело-голубыми, сливались с потемками. Антенна теперь гляделась как золотая, а по ходу корабля и в стороне, над неосвещенной Антарктидой, колыхалось великолепное полярное сияние.
– Сказка! – вырвалось у Гирина.
Жилин быстренько наклонился к микрофону:
– Марина! Посмотри в иллюминатор! Скорее!
– Ни-че-го себе! – достиг рубки приглушенный возглас.
Зеленые ленты сияния извивались по Земле, аки змии, а из них били вертикальные столбы света. Исполинские фонтаны света. Настоящие световые гейзеры. Они полыхали и зеленым, и красным, и голубым, и синим, и рубиновым – хлестали, качаясь и скрещиваясь; цветные отблески ложились на лица, перебегали по стенам рубки, трепетали, гасли и разгорались вновь.
– Двигатель включился, – нарушил молчание Громыко. Он был очень занят, и возлеземная экзотика не успевала стать для его глаз пиршеством. Самое большее – какой-нибудь вкуснятинкой, перехваченной на ходу.
– Чую, – кивнул Гирин. – Немного подрагивает, подрагивает машина…
– Входим в зону станций, – озаботился компьютер. – Высота орбиты один мегаметр, скорость семь тридцать пять, период обращения сто пять минут. Все идет штатно.
– Переходим к сближению, – скомандовал Гирин.
– Есть!
Раскрутился, стягиваясь и топорщась, коричневатый мнемографик. На малом дисплее загорелась надпись: «Исходная стыковки».
– Спу-1 «Промежуточная» – «Коче» Земля – орбита, – раздался бодрый тенорок в селекторе. – Вам разрешается финиш на второй доковой палубе, пятый стыковочный узел. Вторая доковая, СУ-5. Конец.
– Принято, – пробасил Гирин. – Спу наблюдаем. Дальность пять тысяч метров. Крен девяносто градусов.
– Цель точно по центру, – добавил компьютер. – Сближение идет нормально. Набирается скорость.
На экране телепроектора появился Юпитер, за ним высыпали звезды. Но маленькая точка Спу в перекрестье визира блестела еще ярче. Корабль, словно усталый мерин, почуявший конюшню, встрепенулся и загудел двигателями.
– Дальность одна тысяча метров. Крен постепенно выбирается.
– По нашим данным, – осторожно подключился Спу, – у вас все идет штатно.
– Все в норме, – подтвердил компьютер.
– Видим корабль! Отлично идет, без крена, тангажа, точно по центру!
На расстоянии километра светящаяся точка «Промежуточной» растопырилась замысловатым иероглифом; резкие светотени складывались в колечки, шарики, палочки. Вспыхнула надпись «Наличие цели», и корабль начал разворот.
– Есть захват! – сказал Громыко удовлетворенно.
– Дальность четыреста восемьдесят метров, – затараторил компьютер, – скорость ноль девять. Идем в графике.
Жилин покосился на Гирина. Квадратный добрый молодец как склонился над пультом, так и застыл, нахмурен и сосредоточен. На его лице, с твердым подбородком и широковатым носом, выступил пот, собравшийся в горошины.
– Дальность? – разлепил он губы.
– Дальность двести метров, – отбарабанил комп. – Скорость ноль семь. Наддув в норме. Идет торможение.
– Спу-1 – «Коче». Вам разрешается причаливание.
– Выдали команду на причаливание, – отпасовал Гирин.
Раскинувшая крылья солнечных батарей, простроченная вдоль и поперек цепочками иллюминаторов, станция вырастала на экране в громадную связку торов, шаров и цилиндров, растянутую по вертикали. Но какой бы здоровущей она ни была, сокрыть «Бору» ей не удавалось. Гигантский фотонный планетолет реял в черной пустоте, пристыкованный у внешних доков Спу, и смахивал издалека то ли на сверкающую рапиру с обломанным клинком, то ли на детскую пирамидку – толстая труба фотореактора была вдета в огромный параболоид отражателя, на нее был наколот серебристый диск грузового отсека, а на верхушке блестела шаровидная жилая гондола.
– Ничего машинешка? – небрежно-горделиво сказал Гирин.
– Да уж… – протянул Жилин. Он хотел сказать «бандура», но вовремя спохватился (еще обидится) и выговорил: – Сама чуть меньше Спу…
– Да, это тебе не баран начихал!
– Подходим к станции.
Пятый стыковочный узел, где-то сбоку круглой доковой палубы, был хорошо подсвечен – справа горел зеленый огонь, слева – красный. Две пары белых фар мигали сверху и снизу.
– Идет торможение… – выдал компьютер. – Корабль готов к стыковке.
– Заметно работают двигатели, – проговорил тенорок со Спу, – такие вспышки, вспышки идут…
Гирин отнял руку от клавиш управления и размял пальцы.
– Дальность шестьдесят метров, – нудил комп, – скорость ноль три… Спу пошел вправо… Начал гасить бок…
Гирин промокнул лицо салфеткой, смял ее и сунул в карман.
– Есть гашение боковой… Идем на стыковку.
– Ожидаем касания…
Стыковочный узел угрожающе надвинулся, заняв весь экран.
– Есть касание!
Корабль резко дернулся, гася инерцию, сначала в одну сторону, потом сразу в другую, но рубчатые присоски уже крепко сжимали массивный конус с кокетливо оттопыренными стабилизаторами.
– Есть сцепка!
Бот качнулся – так вздрагивает горячее тело, когда до него дотрагиваешься холодной ладонью. Запищала и заскрипела герметическая перемычка, пару раз за бортом коротко прошипело, и все – привычные звуки как-то сразу угасли. Зато явственно прорезались станционные шумы. Потрескивание, изредка – пощелкивающий скрип; о чем-то неразборчиво толковали громкоговорители на доковой палубе, доносились голоса и гремящие шаги.
– Приехали, – сказал Громыко и вынул из замка ключ от стартера.
Глава 6
ОРБИТАЛЬНАЯ СТАНЦИЯ СПУ-1 «ПРОМЕЖУТОЧНАЯ»
Все вместе они проплыли в кессон станции, уцепились подковками за магнитную дорожку и прошкандыбали в переходной отсек. А там – не протолкнуться, отсек был битком набит. Добровольцы, межпланетники, планетологи, любопытствующие пассажиры. Говорили все сразу:
– А пробы? Пробы вы хоть брали? Да? И что?
– На Церере, ты имеешь в виду?
– Ну а мы о чем говорим?
– Да все то же самое – углистые хондриты и клатраты, «нифе» мало. Из чего там строить – не знаю…
– …Ред, дай глянуть! Нет-нет, вон ту! Ага…
– Черт, всю регистрограмму размотал… А? На, держи… Да ты сматывай, сматывай…
– …Нет, разлом доходит до Земли Афродиты, вот досюда, а здесь вот… нет-нет, здесь – да что ты мне говоришь! Я же знаю… Обнажения суперские, классные просто – дунит, гиперстеновый пироксенит, эклогиты…
– О-ля-ля!
– Заметь: те же глубинные ультраосновные… слышишь, что говорю?
– …Ой, да согреем мы этот Марс! Подумаешь… Разговору больше.
– Думай, что говоришь! Это ж тебе планета, а не банька!
– Пф-ф! Подумаешь, планета! Да хоть две планеты!
– …Это только так кажется, что «Бора» велика. Внутри-то тот же ионолет – смотреть не на что…
– Ну, ты как скажешь! Рейсовик есть рейсовик. Целый километр в длину – это тебе не что-нибудь!
– Это ж Виджай, ему лишь бы поспорить! Сам же видел, какая там «юбка» – полкилометра в растворе!
– Во-во! А в длину эта «макси», считай, метров семьсот, даже семьсот пятьдесят! И что от самого корабля остается? Фиг да маленько! Ну, метров сто от силы…
– Да?! А двести пятьдесят – не хочешь?!
– Ну, двести пятьдесят…
Жилин отодвинул дежурного диспетчера, чесавшего язык со всеми за компанию, и повелительно сказал:
– Проходите на палубу, не стойте! Чего зря толкаться?
Ребята и девушки, звякая и цокая по магнитному полу, протиснулись в помещение с куполообразным потолком. Галдеж почти прекратился, и все посмотрели на Жилина, парни – выжидающе, девушки – с интересом. Глеб непринужденно улыбнулся.
– Меня зовут Жилин, – представился он, – Глеб Жилин. Я – главный киберинженер проекта и ваше непосредственное начальство. По всем вопросам обращайтесь ко мне.
Толпа зашумела.
– Все тут, никого не забыли? – повысил голос Жилин. – Корелли… Алишеров… Ивернева… Никольский… Черняк… Соловейчик… Так, вижу… Сугорин… Свантессон… Вижу, вижу… А Шимшони где?
– Здесь я!
– А, извини, Яэль… Завьялов… Быстров… Вожжеватов… Я правильно назвал? Ага… Вот тебя не помню.
– Морган, сэр! Тимофеем звать!
– Из Джакоя? Ясненько… Все, что ли? Что-то мало вас…
Раздались голоса:
– Щас еще придут!
– А Танька с Катюхой где? Где? Скажите им, чтоб сюда шли!
– Вон Родин еще!
– Вылазь, вылазь давай!
Стесняясь, из толпы вышел Антон Родин. Голова у него была обрита наголо.
– Антон Родин, – сказал он с ноткой нерешительности, – стажер.
– Ну и как, стажер? – улыбнулся Жилин. – Дозвонился до… одного человека?
– Дозвонился… – засмущался Антон.
В толпе никто ничего не понял, только Марина хитро улыбнулась и что-то прошептала на ухо бледненькой Рите Иверневой. Рита поджала губки, боясь засмеяться.
– Не вижу Гупту… – заозирался Жилин.
– Ты где, Виджай?
– Да вон он, в «малинник» забрался!
– Тут я! – поднял руку смуглый парень приятной наружности. Он покосился на стайку девушек и сказал, соображая: – Получается, все девушки будут работать на Базе?
– Получается, – улыбнулся Жилин.
В толпе зашумели. Слышались возгласы:
– Ничего себе! Так нечестно!
– Гунилла, ты-то хоть с нами?
– С ними!
– Предательница!
– Не, вы как хотите, а я перевожусь на Базу!
– А то никакой жизни!
Из «малинника» звонко утешили:
– Ничего, будет и на вашей улице праздник!
– Когда перевернется «КамАЗ» с печеньем… – добавил кто-то после короткой паузы.
Тут лекторский голос Йенсена покрыл веселый шум:
– Добрый день, господа! Здравствуйте!
Толпа расступилась, и Ларс Юлиус Йенсен, лауреат Большой премии Яна Амоса Коменского, лауреат Геродотовской премии, профессор Ладожского университета, директор Петербургского института планетологии, почетный доктор Кембриджского университета и действительный член Всемирной де сиянс академии, оказался в середине круга. За ним выдвинулся высокий, стройный африканец, сложенный, как равнобедренный треугольник, и симпатичный по европейским стандартам – губы у него были не так чтобы тонкими, но и не вывернутыми, нос – вполне прямым, а все лицо – длинным. В общем, не совсем африканский фенотип.
– Знакомьтесь, господа! – торжественно провозгласил Йенсен. – Габа Оле-Сенду, штурман корабля «Бора»…
Глаза бваны Оле-Сенду выпучились абсолютно по-африкански.
– Худжамбо, бвана афанде! приветствие старшего по званию (суахили).
– возопил он, да так, что Йенсена, бедного, шатнуло, и ринулся к Жилину. – Х'веве? Это ты? (суахили)
– Сиджамбо, Габа! – ответил, посмеиваясь, Жилин и попал в объятия здоровенного масая. – Сикуона веве тангу замани! Давненько не встречались! (суахили)
– выдавил он.
По толпе пронесся шепоток.
– Мой командир был! – похвастался Габа хмыкающему Гирину. – Мы с ним и с нукерами Мехти-хана дрались, и штурмовикам Чанга жару дали – помнишь, на Таити? О-о, а как интернацистам всыпали – до сих пор вспомнить приятно! У моего афанде орденов больше, чем пуговиц на блейзере!
– Габа… – пристыдил Жилин разошедшегося штурмана. – Что люди подумают?
Толпа шумела с одобрением.
– Везет же Габе! – добродушно прогудел Гирин. – Вон, как огурчик! А тут… – Он помассировал мешки под глазами. – Что лыбишься?
– Ликую бо! – радостно вскричал Габа. – Скорблю о нищих телом, ибо не дано им вкусить утех невесомости!
В толпе начался хохот.
– Юрод… – буркнул Гирин. – Ладно, пошли! Мы еще техконтроль не закончили… Пошли, пошли! Насмотришься еще на своего афанде!
– Поговорить уже не даст с человеком!
Толпа с хохотом провожала Габу, а тот весело скалил зубы. Некоторое время из бесконечного коридора Спу еще слышался его голос, вопрошающий «чертова медведя», куда тот так несется, и бас Гирина, советовавший «морану недоделанному» живее перебирать ногами.
Громыко поджал губы и просипел:
– Вот взяли моду… Только и знают, что ругаться…
– Не обижайте моего Максика, – весело сказала Марина. – Это все Габа на него дурно влияет!
– Да оба они хороши, – сказал Громыко. – Когда порознь – люди как люди, а как сойдутся… Все!
– Господа! – воззвал из коридора Йенсен. – Господа, особенно не расходитесь! Сейчас все идем на предполетный медосмотр!
Из толпы послышался вопрос: «А куда идти-то?»
– А вот так вот, по коридору, – любезно пояснил Йенсен, – до самого конца и налево, там будет кают-компания. Вот туда.
Добровольцы дружно повернулись и, беспорядочно клацая магнитными подковами, повалили в коридор.
– Пупа, пупа, пупа, пупа! – грянули в толпе «Марш добровольцев».
– Дзюмба квели капитоли камикадзе! – наяривали в первых рядах.
– Пи-пи, па-си-пупа! – подтягивали сзади. – Ква-кварель! Ква-кварель!
Йенсен открыл в конце коридора круглый люк, и все по очереди стали пролезать через него в кают-компанию. Это был обширный круглый зал со сферическим потолком. Рядышком с прозрачной переборкой, отмеченной красного цвета крестом, полумесяцем, молотом, колесом Сансары и звездой Давида, оболочку станции прорезал огромный круглый иллюминатор. Кто-то завопил:
– Тимка, смотри! Твоя Австралия!
– Bloody Bloody– «великое австралийское прилагательное», употребляется в значении «проклятый», «чертовски», в том числе и в хорошем смысле: «чертовски хорошая погода».Bloodygreat– чертовски здорово {англ.).
! – восторженно взвыл Тимофей Морган, рыжий и конопатый «осси» Осси – сокр. от англ. «австралиец».
, самый молодой метеотехник в группе. – Bloody great!
Жилин тоже подошел. Спу проплывала над Австралией. Песок пустынь светился очень чистым бледно-желтым цветом, леса на этом фоне казались темно-темно-бурыми, чуть ли не черными. Атмосфера была прозрачна до невозможности и полностью свободна от облаков, только какой-то стратолет, несясь на гиперзвуке, оставлял за собою прерывистый инверсионный след – зыбкий пунктир, зачеркивавший Квинсленд наискосок.
– Сугорин, Гупта, Черняк, пожалуйста! – раздался за спиной тонкий голосочек девушки-практикантки.
Все обернулись. Гупта замешкался и вошел к врачу последним, пропустив перед собой длинного как жердь Сугорина и плотного, долгорослого Гошу Черняка.
– Йенсен, Соловейчик, Родин – приготовиться!
Жилин занял очередь, а тут и неразлучная парочка появилась. Штурман и командир «Боры» ввалились в кают-компанию, словно из 3-го «Б» на переменку выскочили – сразу стало шумно и тесно. Габа хихикал, вертел головой и хлопал себя по бокам, а русский медведь о чем-то с азартом ему повествовал. «С виду – свирепый гризли, – пришло в голову Жилину, – а ведь по натуре своей – большой плюшевый мишка…»
– Кто крайний? – закричал Габа.
– Я, – отозвался Жилин.
– Мы за тобой, афанде! Ну-ну… – подбодрил штурман командира.
– Ну, что… – затянул командир, – было это аж в позатом году. Афросоюзу только-только передали две ядерные ракеты – старую «Шелонь» и почти что новую «Стрелу» – и меня к ним инструктором прикрепили. Ага… Ну, пока я доехал до Найроби, пока нас устроили в общежитии университета – деньги, считай, все вышли. Африка же, за все платишь наличкой – да, настоящими бумажными деньгами! Я с собой привез маленько, да все раздарил… (Добровольцы подходили и обступали Гирина.) И вот буквально на другой день мне приходит перевод на 500 рублей. Мой аванс. Ну, думаю, живем!
– А что это такое – перевод? – робко спросили из толпы.
– А… Ну, это когда деньги тебе по почте присылают. Как письмо. Ага… А почта там рядом, на Муинди Мбингу-стрит, ну, ты знаешь… (Габа кивнул.) Ага… Я туда. Так и так, говорю, вот, денежки мне пришли. Как мне их получить? И сую свою писульку. А за стеклом негритяночка, симпопончик такой, даже не обтянутая – облитая своим костюмчиком, тычет мне другую, чистую бумажку. «Хапана Хапана – нет {суахили).
, – говорит, – хапана». Сначала, мол, заполните. Ну, ладно, думаю. Достаю стило, пишу – фамилию вывожу, имя проставляю… И тут – стоп! «Личный номер в паспорте». Я-то совсем забыл, что паспорт нужен! Я ж его сроду в руках не держал, паспорт этот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47