Раньше я и не заглядывал на Южную сторону – все бегом, все некогда было…
Раньше… Жилин насупился. Раньше он постоянно пропадал в гарнизоне, со своими «мордоворотами», всегда в веселом напряжении, а дадут команду: «Всем в стратолет!» – бегом бежал на борт и только в воздухе узнавал, куда их выбрасывают на этот раз – месить грязь в парных джунглях или коченеть среди отполированных бурями нунатаков… То было раньше. А теперь…
– Глеб Петрович, – осторожно сказал военврач, – вам совершенно необязательно увольняться из Патруля. Конечно, в десант вас никто не пустит, это ясно, но… вы очень даже годны для штабной работы! Ваш опыт…
Глеб улыбнулся и пожал плечами.
– Владимир Кириллович, ну какой из меня штабист? Сами подумайте. Я ж там на паутине удавлюсь или утоплюсь в чернильнице! От скуки! Ну, не привык я по паркетам шаркать! И штаны протирать тоже не хочу, пусть даже и с широкими лампасами. Мое дело – заложников освобождать, паразита какого-нибудь за жабры брать, а не исходящие регистрировать!
Военврач грустно покачал головой:
– И куда вы теперь?
Жилин в затруднении поскреб в шевелюре.
– Думаю уйти в проект «Марс». Заявление я еще в том месяце подал. Сейчас вот вызов пришел. Съезжу в Новгород, узнаю, что там и как…
– И правильно! – с жаром сказал военврач. – Марс – это то, что надо, лучше не придумаешь! Документы ваши готовы уже, будет нужно – пошлете запрос в Центральный Государственный Информаторий – они там все должны быть. Допуск у вас сохранился? Ну, вот видите, как хорошо! Да, а выписку я вам оформил уже, и на увольнение… – Копылов улыбнулся. – Генерал ваш еще и накричал на меня, не хотел отпускать вас… Но побушевал-побушевал и подписал – куда денешься?
Жилин представил себе генерал-лейтенанта Нелидова – гвардейского роста, поджарого, с зычным голосом, с откинутым на затылок беретом, порывистого, властного, резкого, нетерпеливого… и как он костерит бедного Владим Кириллыча… и сам страдает от собственной грубости. Краснеет, злится, нервничает…
– Да, вот еще что, – припомнил Копылов. – Вас поставили на учет в Московском институте регенерации… Ну, вы понимаете… И хотя бы раз в три года вам нужно будет там появляться для профилактики. Строго обязательно!
– Слушаюсь!
– Не подведете?
– Никак нет! – Обычные чеканные речения выговаривались сами собой, по памяти, и оставляли горький привкус на губах. А может, это просто запах полыни, занесенный ветром?..
– Разрешите идти?
– Идите… Да давайте я вас подвезу! Вам куда?
– Да мне аж до Аэро-Симфи… Не ближний свет.
– Подумаешь! – фыркнул врач. – Садитесь!
Глеб махнул рукой:
– Ладно, уговорили! Сегундо, полезай в багажник!
– Приказ понял, – сказал кибер и разлаписто полез в люк. Глеб поставил ногу на согнутую опору и, прислушиваясь к себе, ожидая, что будет болькотно, запрыгнул на сиденье. Ничего. Нигде не резануло, не натянулось, не засвербило. Конечно, ловкость уже не та, что была. Ослабел организм. Ну так вчера ж только выписался! Не все сразу. И вообще – хватит уже ныть! Ну кончилась его служба, так и что теперь? Из жизни-то его никто не увольнял пока! Может, все еще и к лучшему? Теперь он по крайней мере свободен. Займется, уже по-настоящему, кибернетикой, допишет докторскую… И с Маринкой будет теперь постоянно, а не так, как раньше – по великим праздникам. И ей переживать за него не придется. А космос?! А Марс?! Да господи, что там говорить! В мире столько кудес и диковин, и он так велик, что любую почти утрату способен возместить с лихвой!
– Пристегнитесь!
Глеб опустил фиксаторы. Птерокар оттолкнулся суставчатыми опорами, подпрыгнул, взмахнул крыльями и, перекособочась, стал набирать высоту. Шатко кружась, ушел вниз равелин в виде подковы, повторяющей очертания мыса. Михайловский форт выглядел в плане широкою «П» с закругленными углами, продолженными башнями. Крутые берега обсыпались блесотью белых домиков, как булка с гамбургером – семечками кунжута. Засверкали и запереливались бликующие окна, бухта отразила белый суперлайнер, слоистый от множества палуб. Приблизились и легли под крыло Мекензиевы горы. Хотя какие это горы? (Глеб припомнил Гималаи.) Так, горушки. На ум пришла аналогия с пожамканными беретами десантников. Но все равно – красиво… Поплыли благодатные зеленые долины с отелями и виллами вразброс, крохотные поселочки и фермы, бархатные кольца насаженных лесов и черные квадраты челночных пастбищ.
Глеб загадал, что все будет хорошо, если он еще раз увидит море. Крылья машины замерли. Несомый теплыми воздушными течениями птерокар с шелестом описал круг, и вдали, морща соленую влагу, перебирая сизый глянец, поднялась волнистая поверхность, подмигнула высверком: «Все путем, командир!»
Глава 2
ЕВРАЗИЯ, НОВГОРОД
Прибыв в столицу, Жилин не стал связываться с вертолетами, птерами и прочими летательными аппаратами, а дошагал до станции старого доброго метро и спустился на старый добрый перрон.
Если подумать, он никогда и не был особенно падок до всего нового и прогрессивного и птерокаром пользовался лишь по тревоге или по нужде. Ну, не приохотился он ко всем этим винтам и крыльям, что ж тут делать! И высоты не любит. Терпит только. К тому же, когда болтаешься в воздухе, все твое внимание уделено машине. В небе ты – пилот, и это мешает думать. А вот думать Глеб Жилин как раз-то и любит – соображать, размышлять любит, просто фантазировать, и чтобы ничего не отвлекало, не дергало, не требовало участия. А придет тебе в голову рефлексия, когда ты под облаками выкрутасы всякие выделываешь, фигуры высшего пилотажа крутишь? То-то и оно. Не-ет, лучше уж он по старинке дотрюхает, пусть даже лишних минут десять уйдет…
Жилина мягко толкнуло воздухом, теплым и словно наэлектризованным. Возник и заскользил по стене белый набегающий свет. В нарастании свистящего гула и огней из полукружия туннеля вылетела стеклянная сигара головного вагона, замельтешили в окнах лица, прически, шляпы, яркие пятна одежд – и упруго задренчали тормоза.
Из-за разъехавшихся створок донесся ясный голос:
– Станция «Розважа». Пересадка на Неревско-Славенскую линию.
Человечий прилив хлынул на платформу, закружил между круглых пилонов, выложенных яшмой, загомонил, затопал и растекся по переходам, унесся на эскалаторах – вверх, вниз, в стороны…
Жилин вошел в хвостовой вагон и присел на узкий диванчик, изогнутый подковой вместе с закругленной задней стенкой.
– Осторожно, – бархатисто молвил автомашинист, – двери закрываются. Следующая станция – «Чудинцева».
Створки с шелестом сошлись, моторы застонали, все выше и выше поднимая вой. За окном проплыли выпуклые, горящей медью выложенные буквы – Р-О-З-В-А-Ж-А. Еще одно название станции проступило расплывчатой скорописью, а последнее и вовсе промелькнуло, сливаясь в золотую тень. Чернота туннеля заглотила поезд, как блесну, мягко закачала его, замигала яркими огоньками, погнала бледные отсветы по гладкой полосе монорельса. Как гнала их и 10, и 20, и 30 лет назад. Вот за это Глеб и любил Новгород – за некую продленность былого. За ностальгическую провинциальность. Москва, увы, подрастеряла эту цельность и связность времен. Вознесясь в «центровые», златоглавая отъелась, приобрела блеск и царственность… вот только звон колоколов все чаще терялся среди пышных архитектурных форм, тихо гас в бесконечных кварталах. Прогресс, что ж делать… Лет пять назад Глеб подумывал переехать в Новгород насовсем, поближе к Маринке, да так и не собрался. Ограничился дачей в Лесном поясе, на берегу Ильменя. И правильно. А то привык бы потом, и праздник, который иногда с тобой, превратился бы в вечный понедельник…
Стало светлеть, и блестящие сигары поезда с воем вырвались из туннельного сумрака на стальную эстакаду. Навалился парк, охватил непричесанными верхушками сосен, курчавыми гривами дубов и отвалился. Распахнулась аллея с фонтанами, с белыми, синими, золотыми павильонами и киосками, Змеистым зеркальцем ушла назад речушка. «Гзень? – подумал Жилин. – Или она с того берега? Надо же, забыл…» Навстречу поезду посыпались какие-то клумбы, альпинарии, газоны, карусели с качелями, повалила гуляющая публика, заскакала расфуфыренная мелюзга, пошли шнырять многоногие киберуборщики.
Вагоны вкатились, утишая свой бег, под стеклянные своды станции и остановились.
– Станция «Чудинцева». Переход на станции «Нутная» и «Рогатица».
Было хорошо видно, как бабушки с внуками, молодые папы с малышней на плечах, «болыыенькие» братики, ведущие за руку младшеньких, поднимались в прозрачных трубах – в вертикальных колодцах лифтов и по наклонным шахтам эскалаторов, – как они суетились, сердились на непослушных, внушали и одергивали, хлопотали, боясь потерять, и спешили поскорее занять места. На сквозистой стене висела, еще с Олимпиады, панорамная панель: «Добро пожаловать в Новгород!» Панель была погашена, и казалось, что олимпийский талисман – млевший от счастья медведь – лез обниматься из-за толстого, пыльного стекла.
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Буянная».
Жилин вышел на «Яневой». Пересек скверик и осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, это обилие зелени. Новгород Просто тонул в зелени и млел, как девица, принимающая ванну – по шейку в изумрудной пене. Из облаков зелени выходили ажурные ярусы движущихся тротуаров, бросали на площади-цветники рисунчатые тени и снова уходили в облака зелени. В широких, тенистых аллеях вымахивали стройные здания, а с плоских крыш вспархивали птерокары – красные и белые, серые и золотистые; всякие – от маленьких двухместных «кузнечиков» до тяжелых «семейников» класса «медуза».
Зеленая Янева встретила Жилина тихим, спокойным многолюдьем. Толпы народу, казалось, неспешно прогуливались, как где-нибудь в сельскохозяйственном городишке, без толкотни и давки. Новогородцы и гости столицы раскланивались со знакомыми и не очень, занимали столики в кафе под яркими тентами, читали газеты на лавочках, разговаривали и смеялись, на людей смотрели и себя показывали. Жилин бросил взгляд на радиобраслет с часиками – ему было назначено на одиннадцать, а уже без восьми. Пора.
Здание Комитета по Делам Космоса было 15-этажное, зеленое с желтым. Чистенькая площадь перед ним, выложенная разноцветными плитами, была заставлена атомокарами, наполовину – официального черного цвета.
Пружинистой, скользящей походкой Жилин перешел площадь и поднялся в вестибюль присутствия. А народу-то… Молодежь одна, парни и девушки. Все, как на подбор, в коротких, широких штанах и цветных блузах навыпуск. Это у них возрастное. Коллективное бессознательное. Молодежная мода заразна, она вроде поветрия: переболевают все и разом. Вошли в моду «пифагоры». Все, через неделю полгорода в них. И модная одежда уже смотрится как форменка. Вкус появляется позже…
Молодежь толпилась перед громадными экранами, в коих, словно на стендах, висели списки добровольцев, прошедших по конкурсу проекта «Марс». Галдеж стоял страшный.
– Лукашин! – выкрикивал кто-то из впередистоящих.
– Здесь! – орали из толпы.
– Прошел!
– Ух, ты!
– Круглов!
– Я! Я!
– Нету тебя!
– Как нету?! Должен же быть! Вы что?!
– Ну, нету если!
– Ну что за гадство…
– Судьба!..
– Дальше, дальше!
– Чэнси!
– Здеся он!
– Так… Прошел!
– Оу, грэйт!
– Луценко… Луценко!
– Луценко есть?
– Туточки я!
– Прошел!
– Да ты шо?!
– Ховаев!
Жилин протиснулся к экранам и поискал свою фамилию. Она там была – на самом видном месте: «Жилин Глеб Петрович, кибернетист, канд. тех. наук».
– Прошел? – завистливо сказал кто-то за спиной.
– А як же! – Усмешка чуть тронула плотно сжатые губы Жилина. – Ясно дело…
Он выбрался из шумной толпы, обступившей экраны информаторов, и зашагал в приемную. Лицо его, длинное и холодное, посеченное шрамами, ничего особенного не выражало. Ну, прошел – и прошел…
Навстречу большой веселой компанией двигались добровольцы – огромные, красивые, облаченные в черные комбинезоны с надписью «МАРС» на спине. Добровольцы пели, хохотали, сыпали остротами и назначали свидания, и до всего им было дело, и все им было нипочем. В какой-то момент Жилин – огромный, красивый, облаченный в черный комбинезон с трехцветным наугольником на рукаве и с белым офицерским Георгием, – смешался с потоком гавриков и гавриц и стал одним из них. Его чмокали, вставая на цыпочки, шальные девчонки, и он чмокал – наклонясь. Его хлопали по широкой спине, и он отвешивал гулкие шлепки. «Ну, все, держись, Марс! – думал Жилин, проталкиваясь к приемной. – Эти так просто с тебя не слезут! Этих понукать не надо, наоборот, еще и удерживать придется. Они ж не могут без подвигов…»
В приемной секретарь-автомат для начала зарегистрировал Жилина, а затем деловито объявил, что начальника проекта «Марс» на месте нет и сегодня не будет – он в Городище, на Совете Всемирного Экономического Сообщества, – и что прием ведет Сулима Иван Михайлович, главный секретарь КДК. До полпервого.
– Ладно, – коротко сказал Жилин.
Из служебного модуля, звонко попрощавшись, выпорхнула Марина Корелли – очень хорошенький врач-профилактик. Завидев Глеба, врач-профилактик бросилась его обнимать.
– Меня взяли, меня взяли! – пела девушка, подпрыгивая и пританцовывая. – Буду сменным врачом! На Сырте! На самом!
Ее свеженькое личико все осветилось, а глаза засияли, плескаясь пронзительной синью. Как звездочки, подумалось Жилину. Даже лучики видны…
– Марик… – ласково проговорил он, называя Марину интимным именем, непонятно уже, когда придуманным. – Маришка… Такой дамой станешь!
– А ты думал? – важно сказала Марина. – Не абы как!
Тут секретарь-автомат пригласил «Жилина Глеба Петровича» зайти, и девушка мягко подтолкнула его:
– Ну, иди, иди… Я тебя тут ругать буду!
Жилин улыбнулся ей, кивнул и толкнул дверь в служебный модуль.
Залитый солнцем и просто обставленный модуль производил впечатление полупустого. Пульт с экранами и терминалом. Три кресла. На голой пластмассовой стене – ниша для микрокниг и полка, заставленная печатными изданиями – и тонкими, в легкомысленных мягких обложках, и толстыми томами в солидных твердых переплетах. За огромным – во всю стену – окном громоздились неохватные дерева, выстроившиеся вдоль Яневой. Вдали в районе Плотницкого конца, маячили шпилястые зеркальные купола, ячеистые пирамиды, колоссальные кристаллические кубы и шары Нового Центра. Они искрились, словно засахаренные, а над ними в бескрайней голубизне вились птерокары и вертолеты. Как мушня над вареньем…
Главный секретарь сидел, привалясь к наклонной дуге пульта, и мосластыми пальцами выстукивал марш. Это был видавший виды человек, уже в возрасте, с грубым красным лицом и бестрепетным взглядом. Прядь непослушных пегих волос постоянно падала ему на глаза.
– Здравствуйте, – сказал Жилин и отрекомендовался.
– Здравствуйте, здравствуйте… – глухим голосом протянул Сулима.
Усадив Глеба, Иван Михайлович поглядел на него исподлобья.
– Спецназ? – начал он с вопроса.
– Никак нет, – по привычке ответил Жилин. – Патруль.
– Знатно… Дайте-ка я кое-что занесу… Машина, работаем, – скомандовал компьютеру Сулима. – Звук убрать. Режим обычный. – Он возложил руку на контакты биоуправления, глянул на один из экранов, считал, шевеля губами. – По образованию вы… кибернетист, – сказал он, щурясь в дисплей. – Ага… Кандидатскую защитили уже?
Жилин утвердительно кивнул.
– Ясненько… Вы, если мне память не изменяет, уже работали у нас? – продолжил Сулима. – Я имею в виду, в КДК?
– Временно, когда в отпусках был.
– На Спу-8 Спу – сокр. от «спутник», возлеземная орбитальная станция.
как будто, – перечислял главный секретарь, – на ИС-5 и еще где-то… Где-то на Луне…
– На Полярной базе.
«Луна…» – заностальгировал Жилин. Его первое небесное тело. Черная пустота пространства и серовато-желтая каменистая равнина, ярко-преярко освещенная… Полупритопленные вечной тенью, выступают цилиндрическая башенка лифта и спектролитовый колпак… Главный же предмет любования струит свой свет над пильчатым валом кратера, чуть в стороне от иззубренных скал и мережчатых параболоидов антенн. Там, на треть уходя за близкий горизонт, цветет бирюзовым Земля, дремотно кутаясь в спиральные меха циклонов. Классика!
– Ясненько… – Сулима навалился грудью на пульт, глаза его сузились, вперились в экран и забегали по строчкам. – Прекрасненько… Угу… Работа… Учеба… Ага! «Зачислен вольноопределяющимся в опергруппу такую-то Патрульной службы… угу… участвовал… так… в силовых акциях по принуждению к миру… так… блокады, спецоперации, демилитаризации… так… где тут… угу… „Удостоен… удостоен…“ Знатно… Грудь, стало быть, в крестах. „Сдал экзамен на чин подпоручика… произведен в поручики… угу… зачислен… так… с производством в чин штабс-капитана…“
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Раньше… Жилин насупился. Раньше он постоянно пропадал в гарнизоне, со своими «мордоворотами», всегда в веселом напряжении, а дадут команду: «Всем в стратолет!» – бегом бежал на борт и только в воздухе узнавал, куда их выбрасывают на этот раз – месить грязь в парных джунглях или коченеть среди отполированных бурями нунатаков… То было раньше. А теперь…
– Глеб Петрович, – осторожно сказал военврач, – вам совершенно необязательно увольняться из Патруля. Конечно, в десант вас никто не пустит, это ясно, но… вы очень даже годны для штабной работы! Ваш опыт…
Глеб улыбнулся и пожал плечами.
– Владимир Кириллович, ну какой из меня штабист? Сами подумайте. Я ж там на паутине удавлюсь или утоплюсь в чернильнице! От скуки! Ну, не привык я по паркетам шаркать! И штаны протирать тоже не хочу, пусть даже и с широкими лампасами. Мое дело – заложников освобождать, паразита какого-нибудь за жабры брать, а не исходящие регистрировать!
Военврач грустно покачал головой:
– И куда вы теперь?
Жилин в затруднении поскреб в шевелюре.
– Думаю уйти в проект «Марс». Заявление я еще в том месяце подал. Сейчас вот вызов пришел. Съезжу в Новгород, узнаю, что там и как…
– И правильно! – с жаром сказал военврач. – Марс – это то, что надо, лучше не придумаешь! Документы ваши готовы уже, будет нужно – пошлете запрос в Центральный Государственный Информаторий – они там все должны быть. Допуск у вас сохранился? Ну, вот видите, как хорошо! Да, а выписку я вам оформил уже, и на увольнение… – Копылов улыбнулся. – Генерал ваш еще и накричал на меня, не хотел отпускать вас… Но побушевал-побушевал и подписал – куда денешься?
Жилин представил себе генерал-лейтенанта Нелидова – гвардейского роста, поджарого, с зычным голосом, с откинутым на затылок беретом, порывистого, властного, резкого, нетерпеливого… и как он костерит бедного Владим Кириллыча… и сам страдает от собственной грубости. Краснеет, злится, нервничает…
– Да, вот еще что, – припомнил Копылов. – Вас поставили на учет в Московском институте регенерации… Ну, вы понимаете… И хотя бы раз в три года вам нужно будет там появляться для профилактики. Строго обязательно!
– Слушаюсь!
– Не подведете?
– Никак нет! – Обычные чеканные речения выговаривались сами собой, по памяти, и оставляли горький привкус на губах. А может, это просто запах полыни, занесенный ветром?..
– Разрешите идти?
– Идите… Да давайте я вас подвезу! Вам куда?
– Да мне аж до Аэро-Симфи… Не ближний свет.
– Подумаешь! – фыркнул врач. – Садитесь!
Глеб махнул рукой:
– Ладно, уговорили! Сегундо, полезай в багажник!
– Приказ понял, – сказал кибер и разлаписто полез в люк. Глеб поставил ногу на согнутую опору и, прислушиваясь к себе, ожидая, что будет болькотно, запрыгнул на сиденье. Ничего. Нигде не резануло, не натянулось, не засвербило. Конечно, ловкость уже не та, что была. Ослабел организм. Ну так вчера ж только выписался! Не все сразу. И вообще – хватит уже ныть! Ну кончилась его служба, так и что теперь? Из жизни-то его никто не увольнял пока! Может, все еще и к лучшему? Теперь он по крайней мере свободен. Займется, уже по-настоящему, кибернетикой, допишет докторскую… И с Маринкой будет теперь постоянно, а не так, как раньше – по великим праздникам. И ей переживать за него не придется. А космос?! А Марс?! Да господи, что там говорить! В мире столько кудес и диковин, и он так велик, что любую почти утрату способен возместить с лихвой!
– Пристегнитесь!
Глеб опустил фиксаторы. Птерокар оттолкнулся суставчатыми опорами, подпрыгнул, взмахнул крыльями и, перекособочась, стал набирать высоту. Шатко кружась, ушел вниз равелин в виде подковы, повторяющей очертания мыса. Михайловский форт выглядел в плане широкою «П» с закругленными углами, продолженными башнями. Крутые берега обсыпались блесотью белых домиков, как булка с гамбургером – семечками кунжута. Засверкали и запереливались бликующие окна, бухта отразила белый суперлайнер, слоистый от множества палуб. Приблизились и легли под крыло Мекензиевы горы. Хотя какие это горы? (Глеб припомнил Гималаи.) Так, горушки. На ум пришла аналогия с пожамканными беретами десантников. Но все равно – красиво… Поплыли благодатные зеленые долины с отелями и виллами вразброс, крохотные поселочки и фермы, бархатные кольца насаженных лесов и черные квадраты челночных пастбищ.
Глеб загадал, что все будет хорошо, если он еще раз увидит море. Крылья машины замерли. Несомый теплыми воздушными течениями птерокар с шелестом описал круг, и вдали, морща соленую влагу, перебирая сизый глянец, поднялась волнистая поверхность, подмигнула высверком: «Все путем, командир!»
Глава 2
ЕВРАЗИЯ, НОВГОРОД
Прибыв в столицу, Жилин не стал связываться с вертолетами, птерами и прочими летательными аппаратами, а дошагал до станции старого доброго метро и спустился на старый добрый перрон.
Если подумать, он никогда и не был особенно падок до всего нового и прогрессивного и птерокаром пользовался лишь по тревоге или по нужде. Ну, не приохотился он ко всем этим винтам и крыльям, что ж тут делать! И высоты не любит. Терпит только. К тому же, когда болтаешься в воздухе, все твое внимание уделено машине. В небе ты – пилот, и это мешает думать. А вот думать Глеб Жилин как раз-то и любит – соображать, размышлять любит, просто фантазировать, и чтобы ничего не отвлекало, не дергало, не требовало участия. А придет тебе в голову рефлексия, когда ты под облаками выкрутасы всякие выделываешь, фигуры высшего пилотажа крутишь? То-то и оно. Не-ет, лучше уж он по старинке дотрюхает, пусть даже лишних минут десять уйдет…
Жилина мягко толкнуло воздухом, теплым и словно наэлектризованным. Возник и заскользил по стене белый набегающий свет. В нарастании свистящего гула и огней из полукружия туннеля вылетела стеклянная сигара головного вагона, замельтешили в окнах лица, прически, шляпы, яркие пятна одежд – и упруго задренчали тормоза.
Из-за разъехавшихся створок донесся ясный голос:
– Станция «Розважа». Пересадка на Неревско-Славенскую линию.
Человечий прилив хлынул на платформу, закружил между круглых пилонов, выложенных яшмой, загомонил, затопал и растекся по переходам, унесся на эскалаторах – вверх, вниз, в стороны…
Жилин вошел в хвостовой вагон и присел на узкий диванчик, изогнутый подковой вместе с закругленной задней стенкой.
– Осторожно, – бархатисто молвил автомашинист, – двери закрываются. Следующая станция – «Чудинцева».
Створки с шелестом сошлись, моторы застонали, все выше и выше поднимая вой. За окном проплыли выпуклые, горящей медью выложенные буквы – Р-О-З-В-А-Ж-А. Еще одно название станции проступило расплывчатой скорописью, а последнее и вовсе промелькнуло, сливаясь в золотую тень. Чернота туннеля заглотила поезд, как блесну, мягко закачала его, замигала яркими огоньками, погнала бледные отсветы по гладкой полосе монорельса. Как гнала их и 10, и 20, и 30 лет назад. Вот за это Глеб и любил Новгород – за некую продленность былого. За ностальгическую провинциальность. Москва, увы, подрастеряла эту цельность и связность времен. Вознесясь в «центровые», златоглавая отъелась, приобрела блеск и царственность… вот только звон колоколов все чаще терялся среди пышных архитектурных форм, тихо гас в бесконечных кварталах. Прогресс, что ж делать… Лет пять назад Глеб подумывал переехать в Новгород насовсем, поближе к Маринке, да так и не собрался. Ограничился дачей в Лесном поясе, на берегу Ильменя. И правильно. А то привык бы потом, и праздник, который иногда с тобой, превратился бы в вечный понедельник…
Стало светлеть, и блестящие сигары поезда с воем вырвались из туннельного сумрака на стальную эстакаду. Навалился парк, охватил непричесанными верхушками сосен, курчавыми гривами дубов и отвалился. Распахнулась аллея с фонтанами, с белыми, синими, золотыми павильонами и киосками, Змеистым зеркальцем ушла назад речушка. «Гзень? – подумал Жилин. – Или она с того берега? Надо же, забыл…» Навстречу поезду посыпались какие-то клумбы, альпинарии, газоны, карусели с качелями, повалила гуляющая публика, заскакала расфуфыренная мелюзга, пошли шнырять многоногие киберуборщики.
Вагоны вкатились, утишая свой бег, под стеклянные своды станции и остановились.
– Станция «Чудинцева». Переход на станции «Нутная» и «Рогатица».
Было хорошо видно, как бабушки с внуками, молодые папы с малышней на плечах, «болыыенькие» братики, ведущие за руку младшеньких, поднимались в прозрачных трубах – в вертикальных колодцах лифтов и по наклонным шахтам эскалаторов, – как они суетились, сердились на непослушных, внушали и одергивали, хлопотали, боясь потерять, и спешили поскорее занять места. На сквозистой стене висела, еще с Олимпиады, панорамная панель: «Добро пожаловать в Новгород!» Панель была погашена, и казалось, что олимпийский талисман – млевший от счастья медведь – лез обниматься из-за толстого, пыльного стекла.
– Осторожно, двери закрываются! Следующая станция – «Буянная».
Жилин вышел на «Яневой». Пересек скверик и осмотрелся. Первое, что бросалось в глаза, это обилие зелени. Новгород Просто тонул в зелени и млел, как девица, принимающая ванну – по шейку в изумрудной пене. Из облаков зелени выходили ажурные ярусы движущихся тротуаров, бросали на площади-цветники рисунчатые тени и снова уходили в облака зелени. В широких, тенистых аллеях вымахивали стройные здания, а с плоских крыш вспархивали птерокары – красные и белые, серые и золотистые; всякие – от маленьких двухместных «кузнечиков» до тяжелых «семейников» класса «медуза».
Зеленая Янева встретила Жилина тихим, спокойным многолюдьем. Толпы народу, казалось, неспешно прогуливались, как где-нибудь в сельскохозяйственном городишке, без толкотни и давки. Новогородцы и гости столицы раскланивались со знакомыми и не очень, занимали столики в кафе под яркими тентами, читали газеты на лавочках, разговаривали и смеялись, на людей смотрели и себя показывали. Жилин бросил взгляд на радиобраслет с часиками – ему было назначено на одиннадцать, а уже без восьми. Пора.
Здание Комитета по Делам Космоса было 15-этажное, зеленое с желтым. Чистенькая площадь перед ним, выложенная разноцветными плитами, была заставлена атомокарами, наполовину – официального черного цвета.
Пружинистой, скользящей походкой Жилин перешел площадь и поднялся в вестибюль присутствия. А народу-то… Молодежь одна, парни и девушки. Все, как на подбор, в коротких, широких штанах и цветных блузах навыпуск. Это у них возрастное. Коллективное бессознательное. Молодежная мода заразна, она вроде поветрия: переболевают все и разом. Вошли в моду «пифагоры». Все, через неделю полгорода в них. И модная одежда уже смотрится как форменка. Вкус появляется позже…
Молодежь толпилась перед громадными экранами, в коих, словно на стендах, висели списки добровольцев, прошедших по конкурсу проекта «Марс». Галдеж стоял страшный.
– Лукашин! – выкрикивал кто-то из впередистоящих.
– Здесь! – орали из толпы.
– Прошел!
– Ух, ты!
– Круглов!
– Я! Я!
– Нету тебя!
– Как нету?! Должен же быть! Вы что?!
– Ну, нету если!
– Ну что за гадство…
– Судьба!..
– Дальше, дальше!
– Чэнси!
– Здеся он!
– Так… Прошел!
– Оу, грэйт!
– Луценко… Луценко!
– Луценко есть?
– Туточки я!
– Прошел!
– Да ты шо?!
– Ховаев!
Жилин протиснулся к экранам и поискал свою фамилию. Она там была – на самом видном месте: «Жилин Глеб Петрович, кибернетист, канд. тех. наук».
– Прошел? – завистливо сказал кто-то за спиной.
– А як же! – Усмешка чуть тронула плотно сжатые губы Жилина. – Ясно дело…
Он выбрался из шумной толпы, обступившей экраны информаторов, и зашагал в приемную. Лицо его, длинное и холодное, посеченное шрамами, ничего особенного не выражало. Ну, прошел – и прошел…
Навстречу большой веселой компанией двигались добровольцы – огромные, красивые, облаченные в черные комбинезоны с надписью «МАРС» на спине. Добровольцы пели, хохотали, сыпали остротами и назначали свидания, и до всего им было дело, и все им было нипочем. В какой-то момент Жилин – огромный, красивый, облаченный в черный комбинезон с трехцветным наугольником на рукаве и с белым офицерским Георгием, – смешался с потоком гавриков и гавриц и стал одним из них. Его чмокали, вставая на цыпочки, шальные девчонки, и он чмокал – наклонясь. Его хлопали по широкой спине, и он отвешивал гулкие шлепки. «Ну, все, держись, Марс! – думал Жилин, проталкиваясь к приемной. – Эти так просто с тебя не слезут! Этих понукать не надо, наоборот, еще и удерживать придется. Они ж не могут без подвигов…»
В приемной секретарь-автомат для начала зарегистрировал Жилина, а затем деловито объявил, что начальника проекта «Марс» на месте нет и сегодня не будет – он в Городище, на Совете Всемирного Экономического Сообщества, – и что прием ведет Сулима Иван Михайлович, главный секретарь КДК. До полпервого.
– Ладно, – коротко сказал Жилин.
Из служебного модуля, звонко попрощавшись, выпорхнула Марина Корелли – очень хорошенький врач-профилактик. Завидев Глеба, врач-профилактик бросилась его обнимать.
– Меня взяли, меня взяли! – пела девушка, подпрыгивая и пританцовывая. – Буду сменным врачом! На Сырте! На самом!
Ее свеженькое личико все осветилось, а глаза засияли, плескаясь пронзительной синью. Как звездочки, подумалось Жилину. Даже лучики видны…
– Марик… – ласково проговорил он, называя Марину интимным именем, непонятно уже, когда придуманным. – Маришка… Такой дамой станешь!
– А ты думал? – важно сказала Марина. – Не абы как!
Тут секретарь-автомат пригласил «Жилина Глеба Петровича» зайти, и девушка мягко подтолкнула его:
– Ну, иди, иди… Я тебя тут ругать буду!
Жилин улыбнулся ей, кивнул и толкнул дверь в служебный модуль.
Залитый солнцем и просто обставленный модуль производил впечатление полупустого. Пульт с экранами и терминалом. Три кресла. На голой пластмассовой стене – ниша для микрокниг и полка, заставленная печатными изданиями – и тонкими, в легкомысленных мягких обложках, и толстыми томами в солидных твердых переплетах. За огромным – во всю стену – окном громоздились неохватные дерева, выстроившиеся вдоль Яневой. Вдали в районе Плотницкого конца, маячили шпилястые зеркальные купола, ячеистые пирамиды, колоссальные кристаллические кубы и шары Нового Центра. Они искрились, словно засахаренные, а над ними в бескрайней голубизне вились птерокары и вертолеты. Как мушня над вареньем…
Главный секретарь сидел, привалясь к наклонной дуге пульта, и мосластыми пальцами выстукивал марш. Это был видавший виды человек, уже в возрасте, с грубым красным лицом и бестрепетным взглядом. Прядь непослушных пегих волос постоянно падала ему на глаза.
– Здравствуйте, – сказал Жилин и отрекомендовался.
– Здравствуйте, здравствуйте… – глухим голосом протянул Сулима.
Усадив Глеба, Иван Михайлович поглядел на него исподлобья.
– Спецназ? – начал он с вопроса.
– Никак нет, – по привычке ответил Жилин. – Патруль.
– Знатно… Дайте-ка я кое-что занесу… Машина, работаем, – скомандовал компьютеру Сулима. – Звук убрать. Режим обычный. – Он возложил руку на контакты биоуправления, глянул на один из экранов, считал, шевеля губами. – По образованию вы… кибернетист, – сказал он, щурясь в дисплей. – Ага… Кандидатскую защитили уже?
Жилин утвердительно кивнул.
– Ясненько… Вы, если мне память не изменяет, уже работали у нас? – продолжил Сулима. – Я имею в виду, в КДК?
– Временно, когда в отпусках был.
– На Спу-8 Спу – сокр. от «спутник», возлеземная орбитальная станция.
как будто, – перечислял главный секретарь, – на ИС-5 и еще где-то… Где-то на Луне…
– На Полярной базе.
«Луна…» – заностальгировал Жилин. Его первое небесное тело. Черная пустота пространства и серовато-желтая каменистая равнина, ярко-преярко освещенная… Полупритопленные вечной тенью, выступают цилиндрическая башенка лифта и спектролитовый колпак… Главный же предмет любования струит свой свет над пильчатым валом кратера, чуть в стороне от иззубренных скал и мережчатых параболоидов антенн. Там, на треть уходя за близкий горизонт, цветет бирюзовым Земля, дремотно кутаясь в спиральные меха циклонов. Классика!
– Ясненько… – Сулима навалился грудью на пульт, глаза его сузились, вперились в экран и забегали по строчкам. – Прекрасненько… Угу… Работа… Учеба… Ага! «Зачислен вольноопределяющимся в опергруппу такую-то Патрульной службы… угу… участвовал… так… в силовых акциях по принуждению к миру… так… блокады, спецоперации, демилитаризации… так… где тут… угу… „Удостоен… удостоен…“ Знатно… Грудь, стало быть, в крестах. „Сдал экзамен на чин подпоручика… произведен в поручики… угу… зачислен… так… с производством в чин штабс-капитана…“
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47