он был кузеном Гая Мария, и этот самый легион он лично набрал в Италийской Галлии три года назад. Люди его хорошо знали и любили. И не любили Аппия Клавдия.
Цинна, Серторий, Марк Марий Гратидиан и упомянутый легион отправились в Рим. Открылись ворота Нолы, и множество тяжело вооруженных самнитов последовали за ними по Попиллиевой дороге, но не для того, чтобы атаковать, а для того, чтобы присоединиться к ним. Когда они достигли пересечения с Аппиевой дорогой на Капую, уже каждый новоиспеченный рекрут, каждый гладиатор и каждый хорошо обученный центурион был распределен по легионам и держался своего орла. Теперь армия Цинны насчитывала двадцать тысяч человек. А между Капуей и небольшим городком Лабиком, расположенным на Латинской дороге, к Цинне присоединились и четыре трибуна, которые уже побывали везде, где могли, и привели ему еще десять тысяч человек.
Стоял октябрь, и Рим уже находился совсем рядом. Агенты Цинны сообщали ему, что в городе паника, что Октавий написал Помпею Страбону, умоляя того прибыть и стать на его сторону; и – что самое удивительное – не кто иной, как Гай Марий высадился на побережье Этрурии в местечке Теламон, примыкающем к его собственным, огромным поместьям. Последняя из этих новостей привела Цинну в восторг, особенно когда его агенты дополнили это сообщением, что жители Этрурии и Умбрии вливаются в ряды Мария, который выступил в поход по Аврелиевой дороге в направлении к Риму.
– Прекрасные новости! – сказал Цинна Квинту Серторию. – Теперь, когда Гай Марий вернулся в Италию, все будет сделано за считанные дни. Поскольку ты знаешь его лучше, чем мы, отыщи его и расскажи о нашем расположении. Попытайся также выяснить его собственные планы. Собирается ли он брать Остию, или обойдет ее и направится прямо на Рим? Постарайся его уверить в том, что если бы я мог, то соединил бы наши армии – и боевые действия! – на ватиканской стороне реки. Я не собираюсь пересекать с войсками pomerium и подражать в этом Луцию Сулле. Найди его, Квинт Серторий, и скажи, как я рад, что он снова в Италии! – Цинна подумал и добавил: – Скажи также, что я буду посылать ему каждый запасной комплект доспехов, которым буду сам располагать, прежде чем он достигнет Остии.
Серторий нашел Мария возле небольшого местечка Фрегены, в нескольких стадиях севернее Остии; и если туда он доехал весьма быстро, то назад помчался с еще большей скоростью. Он ворвался в маленький дом, который Цинна отвел под свой временный командный пункт, и затараторил прежде, чем удивленный Цинна открыл рот для приветствия.
– Луций Цинна, умоляю тебя, напиши Гаю Марию и прикажи ему распустить своих людей или передать их под твое командование, – лицо у Сертория было перекошенным. – Прикажи ему вести себя, как частному лицу, которым он и является, прикажи ему распустить армию, прикажи ему вернуться в свое поместье и, подобно другим частным лицам, дожидаться там исхода событий.
– Что с тобой стряслось? – спросил Цинна, едва веря собственным ушам. – Как можешь именно ты говорить такие вещи? Гай Марий для нас крайне необходим!
Если его войска займут передовые линии, то мы просто не сможем потерпеть поражение.
– Луций Цинна, это Марий не сможет потерпеть поражение! – вскричал Серторий. – Я говорю тебе искренне, если ты позволишь Гаю Марию принять участие в этой борьбе, то пожалеешь о том, что сделал. Это не будет победой Луция Цинны, и не Луций Цинна окажется во главе Рима, а Гай Марий! Я только что видел его и говорил с ним. Он стар, он ожесточен, он не в себе. Прикажи ему вернуться в его поместье как частному лицу, прошу тебя!
– Что ты имеешь в виду, говоря, что он «не в себе»?
– Только то, что сказал. Он сумасшедший.
– Н-да, но это не то, о чем говорят мои агенты, которые находятся рядом с ним, Квинт Серторий. Они уверяют, что он все прекрасно организовал, как, впрочем, и всегда, и отправился к Остии, имея великолепный план, – почему же ты говоришь, что он свихнулся? Он невнятно разговаривает? Он бесится или бредит? Мои агенты не были так близки с ним, как ты, но они наверняка бы заметили какие-то признаки. – Цинна проговорил все это с явным скепсисом.
– Он не бесится, не бредит, и разговаривает внятно. И он также не забыл, как управлять и маневрировать армией. Но я знаю Гая Мария с семнадцати лет и говорю тебе со всей искренностью, что это не тот Гай Марий, которого я знаю! Он стар, ожесточен и жаждет мести. Он совершенно одержим предсказанной ему судьбой. Ты не можешь доверять ему, Луций Цинна! Он покончит с тобой, как только Рим будет захвачен, и сделает это во имя достижения собственных целей. – Серторий передохнул и продолжал: – Молодой Марий прислал сказать тебе то же самое. Не давай его отцу никакой власти, он сумасшедший!
– Я думаю, что вы оба преувеличиваете, – заметил Цинна.
– Ошибаешься.
Цинна с сомнением покачал головой и потянул к себе бумаги.
– Подумай, Квинт Серторий, и убедись в том, что мне нужен Гай Марий! Если он настолько стар и помешан, как ты говорил только что, то как он сумеет угрожать мне или Риму? Я возложу на него проконсульские полномочия и добьюсь, что сенат утвердит их позднее, а затем использую его – он будет прикрывать меня с запада.
– Ты пожалеешь об этом дне!
– Ерунда, – заявил Цинна, принимаясь писать.
Серторий постоял какое-то мгновение, смотря на его склоненную голову, потом повернулся и вышел.
Получив уверения Мария в том, что он возьмет Остию и поднимется вверх по Тибру до лагеря Ватикана, Цинна разделил свои силы на три группы, по десять тысяч человек в каждой, и выступил из Лабика. Первая группа, которой было приказано занять Ватиканскую равнину, находилась под командованием Гнея Папирия Карбона, победителя Лукании и кузена плебейского трибуна Карбона Арвина; вторая группа, которая должна была занять лагерь Марция (это были единственные войска Цинны, располагавшиеся на том же берегу реки что и город), находилась под командованием Квинта Сертория; и, наконец, третья группа, которой командовал сам Цинна, размещалась внизу северного фланга Яникулского холма. Если бы явился Марий, ему пришлось бы подняться на южную сторону Яникула.
Тем не менее существовало одно препятствие. Средняя часть и высоты Яникула были местом нахождения римского гарнизона, и Гнею Октавию хватило здравого смысла направить тех волонтеров, которых он смог набрать в городе, для усиления Яникулской крепости. Так что между армией Цинны (которая перешла реку по Мульвийскому мосту) и теми силами, что должен был привести Марий из Остии, стояла эта грозная крепость с ее несколькими тысячами защитников и превосходными укреплениями, отремонтированными в те времена, когда германцам так нравилось опустошать Италию.
Казалось, что наличия такого неприступного гарнизона на дальней стороне Тибра было недостаточно, но тут появился Помпей Страбон из Пицена со всеми своими четырьмя легионами. Они заняли позиции, не доходя Коллинских ворот. За исключением легиона из Нолы, возглавляемого Серторием, только войска Помпея Страбона имели богатый опыт участия в боевых действиях и, таким образом, представляли главную и наиболее опасную силу. Лишь Пинцийский холм с его садами отделял Помпея Страбона от Сертория. Шестнадцать дней Цинна сидел за укрепленным частоколом и ожидал атаки Помпея на один из трех своих лагерей; он, естественно, предположил, что Помпей постарается напасть до прихода Гая Мария. Квинт Серторий основательно окопался в лагере Марция. Но ни один из противников не двигался и не пытался что-либо предпринять.
Тем временем Марий продвигался вперед, не встречая никакого сопротивления. Подстрекаемая к этому собственным квестором, Остия распахнула ворота, как только показалась армия Мария. Его были готовы приветствовать с радостью и с широко открытыми объятиями, как героя, но этот герой повел себя с жестоким безразличием и позволил своей армии, состоявшей главным образом из рабов или вольноотпущенников (что было одним из тех факторов, которые так возмутили Сертория во время его посещения Мария), разграбить город. Марий был ко всему слеп и глух и даже не пытался пресечь безумство и жестокость своего разношерстного войска; его внимание и энергия были прикованы к тому, как перегородить устье Тибра, чтобы полностью перекрыть путь баржам с зерном, которые снабжали Рим. Даже когда он был готов отправиться маршем по Кампанской дороге в Рим, то и тогда ничего не сделал, чтобы облегчить страдания Остии.
Этот год в Центральной Италии выдался засушливым и, оставшегося от прошлогодней зимы снега на вершинах Апеннин было крайне мало. В результате чего уровень воды в Тибре понижался, и многие из небольших притоков, которые питали его на протяжении всего течения, высохли прежде, чем закончилось лето. Конец октября в этом году фактически оказался границей между летом и осенью, погода все еще стояла очень жаркая, когда все эти небольшие армии сошлись вокруг Рима, окружив его с трех сторон. Африканский и сицилийский урожаи уже созрели, но корабли, которые поставляли пшеницу, только начали прибывать в Остию; зернохранилища Рима были почти пусты.
Эпидемия разразилась вскоре после прибытия Помпея Страбона к Коллинским воротам и быстро распространилась среди людей его легионов, так же как и в самом городе. Все были испуганы появлением различных видов желудочной лихорадки. Однако ее появление вовсе не было странным, потому что солдаты Помпея Страбона брали воду для питья, загрязненную благодаря тому же самому небрежному устройству санитарных мест, которое заметил Квинт Помпей Руф в лагере под Ариминумом. Когда источники и ключи в самом городе, на Виминале и Квиринале также оказались загрязнены, некоторые из жителей этого района пришли, чтобы увидеть Помпея Страбона и упросить его привести в надлежащий порядок выгребные ямы своих легионов. Помпей Страбон не был бы Помпеем Страбоном, если бы не отослал их прочь, сопроводив грубыми замечаниями о том, что они могут делать со своими собственными экскрементами. Ухудшало положение и то, что от Мульвийского моста и Тригариума все берега Тибра провоняли людским дерьмом и были непригодны для того, чтобы остановить распространение эпидемии. Три лагеря Цинны и весь город вынуждены были использовать Тибр как сточную канаву.
Гней Октавий и его коллега, консул-опекун Мерула видели, что октябрь заканчивается, никаких изменений в расположении армий не происходит, и начинали впадать в отчаяние. Когда они встречались с Помпеем Страбоном, у того постоянно находились какие-то причины, по которым он не может сражаться. Октавий и Мерула были вынуждены прийти к выводу, что подлинная причина заключается в том, что Помпей надеется добиться численного преимущества над своими противниками, в то время как Цинна фактически надеется на то же самое.
Когда в городе узнали о том, что Марий захватил Остию и зерновые баржи не смогут подняться вверх по реке с новым урожаем, это привело не столько к панике, сколько к мрачному и глубокому унынию. Консулы ужасались будущему и гадали, как долго они смогут продержаться, если Помпей Страбон будет продолжать упорствовать в своем нежелании вступить в бой с противником.
Наконец, Октавий и Мерула решили набрать добровольцев среди италиков. С этой целью сенат обратился к центуриям с заявлением о том, что те из италиков, которые поддержат «истинное» руководство Рима, будут награждены полным гражданским статусом во всех трибах. Тотчас же закон об этом был принят, и глашатаи разосланы по всей Италии, созывая добровольцев.
Едва ли кто-нибудь явился на этот зов, поскольку плебейские трибуны Цинны своей успешной пропагандой разгромили «истинное» руководство Рима еще за два месяца до этого.
Тогда Помпей Страбон намекнул, что если Метелл Пий приведет два своих легиона из Эзернии, вместе они смогут разгромить Цинну и Мария. Со своей стороны Октавий и Мерула послали делегацию к Поросенку в Эзернию, чтобы уговорить его заключить мирный договор с осажденными самнитами и прийти в Рим как можно быстрее.
Колеблясь между своим долгом покорить Эзернию и критической ситуацией в Риме, Поросенок, чтобы выйти из затруднительного положения, решил переговорить с парализованным Гаем Папием Мутилом, который, разумеется, был в курсе всех римских событий.
– Я желаю заключить с тобой мир, Квинт Цецилий, – заявил Мутил из своей повозки, – на следующих условиях: верни самнитам все, что ты отобрал у них, отпусти целыми и невредимыми самнитских дезертиров и военнопленных, откажись от всех требований к самнитам вернуть захваченную у тебя добычу и даруй полное римское гражданство каждому свободному человеку из племени самнитов.
Возмущенный, Метелл Пий отшатнулся.
– Да, конечно! – саркастически сказал он. – Почему бы тебе не попросить нас смириться с поражением, как это сделали самниты после битвы у Каудины Форкс двести лет назад? Твои требования абсолютно невозможны! Прощай.
Высоко подняв голову и выпрямив спину, он поскакал в свой лагерь и холодно сообщил делегации Октавия и Мерулы, что мирного договора не будет, а следовательно, он не в состоянии помочь им в решении их римских проблем.
Самнит Мутил вернулся в своей повозке в Эзернию, чувствуя себя намного счастливее Поросенка; ему пришла в голову блестящая идея. Глубокой ночью его гонец прокрался через римские укрепления, неся письмо от Мутила к Гаю Марию, в котором последнего спрашивали о том, не заинтересован ли он в мирном договоре с самнитами. Хотя Мутилу было прекрасно известно, что Цинна является мятежным консулом, а Марий всего-навсего частным лицом, ему бы никогда не пришла в голову идея посылать письмо Цинне. Если Гай Марий участвует в каком-то предприятии, то он и будет его лидером, решил Мутил.
С Марием, приближавшимся к Риму, был и солдатский трибун Гай Флавий Фимбрия, который находился вместе со своим легионом в Ноле, и, как и его коллеги Публий Анний и Гай Марций Цензорин, решил присоединиться к Цинне. Но в тот момент, когда Фимбрия услышал о прибытии Мария в Этрурию, он немедленно переметнулся к нему, и Марий был рад его видеть.
– Нет смысла делать тебя здесь солдатским трибуном, – сказал ему Марий. – В моей армии слишком мало римских легионеров, это в основном армия рабов. Так что я лучше дам тебе под командование свою нумидийскую кавалерию, которую привел с собой из Африки.
Когда Марий получил письмо от Мутила, он послал за Фимбрией.
– Поезжай и повидайся с Мутилом в Мельфе, куда он, по его собственным словам, прибудет, – он презрительно усмехнулся. – Вне всякого сомнения, он хочет напомнить нам, как много раз мы бывали биты на этом самом месте. Однако пока не будем обращать внимания на его бесстыдство. Встреться с ним, Гай Флавий, и соглашайся со всем, что он скажет, будь это управление всей Италией или поездка в страну гипербореев. Позднее мы укажем этим самнитам их место.
Еще не отбыла первая делегация, а из Рима уже прибыла вторая. На этот раз Метелла Пия посетили такие знатные люди, как Катул Цезарь и его сын Катул, Публий Красс и его сын Луций.
– Я умоляю тебя, Квинт Цецилий, – заговорил Катул Цезарь, обращаясь к Поросенку и его легату, Мамерку, – оставь ровно столько войск, сколько необходимо, чтобы сдерживать эзернийцев, а остальных сам веди в Рим! Иначе тебе просто не будет смысла осаждать Эзернию в другой раз. Весь Рим хочет этого.
Метелл Пий согласился. Он оставил Марка Плавтия Сильвания командовать всего лишь пятью перепуганными когортами и сдерживать самнитов, но едва только остальные пятнадцать когорт исчезли в направлении Рима, как самниты совершили вылазку. Они разбили жалкие силы Сильвания и разбрелись по всему Самнию. Те самниты, которые не пошли на Рим вместе с Цинной, теперь захватили всю юго-западную Кампанию почти до Капуи; маленький городок Абелла был захвачен и сожжен, после чего вторая самнитская армия отделилась для того, чтобы присоединиться к восставшим. Эти италики не дали возможности Цинне о чем-нибудь подумать – они направились прямо к Гаю Марию и предложили ему свои услуги.
С Метеллом Пием были Мамерк и Аппий Клавдий Пульхр. Те пятнадцать когорт, которые они привели, пополнили яникулский гарнизон, чьим командиром стал Аппий Клавдий. К несчастью, Октавий настоял на том, чтобы сохранить за собой звание главного начальника гарнизона, Аппий Клавдий воспринял это как мощный удар по своему самолюбию. С какой стати он должен делать всю работу, не получая при этом даже частицы славы? Распаляемый этой обидой, он стал обдумывать, как переметнуться на другую сторону.
Сенатом было также послано письмо Публию Сервилию Ватии в Италийскую Галлию, где находились два вооруженных легиона, проходивших обучение: один из них располагался в Аквилее, и им командовал сам Ватия, другой, поближе, в Плаценции вместе с легатом Гаем Кассием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Цинна, Серторий, Марк Марий Гратидиан и упомянутый легион отправились в Рим. Открылись ворота Нолы, и множество тяжело вооруженных самнитов последовали за ними по Попиллиевой дороге, но не для того, чтобы атаковать, а для того, чтобы присоединиться к ним. Когда они достигли пересечения с Аппиевой дорогой на Капую, уже каждый новоиспеченный рекрут, каждый гладиатор и каждый хорошо обученный центурион был распределен по легионам и держался своего орла. Теперь армия Цинны насчитывала двадцать тысяч человек. А между Капуей и небольшим городком Лабиком, расположенным на Латинской дороге, к Цинне присоединились и четыре трибуна, которые уже побывали везде, где могли, и привели ему еще десять тысяч человек.
Стоял октябрь, и Рим уже находился совсем рядом. Агенты Цинны сообщали ему, что в городе паника, что Октавий написал Помпею Страбону, умоляя того прибыть и стать на его сторону; и – что самое удивительное – не кто иной, как Гай Марий высадился на побережье Этрурии в местечке Теламон, примыкающем к его собственным, огромным поместьям. Последняя из этих новостей привела Цинну в восторг, особенно когда его агенты дополнили это сообщением, что жители Этрурии и Умбрии вливаются в ряды Мария, который выступил в поход по Аврелиевой дороге в направлении к Риму.
– Прекрасные новости! – сказал Цинна Квинту Серторию. – Теперь, когда Гай Марий вернулся в Италию, все будет сделано за считанные дни. Поскольку ты знаешь его лучше, чем мы, отыщи его и расскажи о нашем расположении. Попытайся также выяснить его собственные планы. Собирается ли он брать Остию, или обойдет ее и направится прямо на Рим? Постарайся его уверить в том, что если бы я мог, то соединил бы наши армии – и боевые действия! – на ватиканской стороне реки. Я не собираюсь пересекать с войсками pomerium и подражать в этом Луцию Сулле. Найди его, Квинт Серторий, и скажи, как я рад, что он снова в Италии! – Цинна подумал и добавил: – Скажи также, что я буду посылать ему каждый запасной комплект доспехов, которым буду сам располагать, прежде чем он достигнет Остии.
Серторий нашел Мария возле небольшого местечка Фрегены, в нескольких стадиях севернее Остии; и если туда он доехал весьма быстро, то назад помчался с еще большей скоростью. Он ворвался в маленький дом, который Цинна отвел под свой временный командный пункт, и затараторил прежде, чем удивленный Цинна открыл рот для приветствия.
– Луций Цинна, умоляю тебя, напиши Гаю Марию и прикажи ему распустить своих людей или передать их под твое командование, – лицо у Сертория было перекошенным. – Прикажи ему вести себя, как частному лицу, которым он и является, прикажи ему распустить армию, прикажи ему вернуться в свое поместье и, подобно другим частным лицам, дожидаться там исхода событий.
– Что с тобой стряслось? – спросил Цинна, едва веря собственным ушам. – Как можешь именно ты говорить такие вещи? Гай Марий для нас крайне необходим!
Если его войска займут передовые линии, то мы просто не сможем потерпеть поражение.
– Луций Цинна, это Марий не сможет потерпеть поражение! – вскричал Серторий. – Я говорю тебе искренне, если ты позволишь Гаю Марию принять участие в этой борьбе, то пожалеешь о том, что сделал. Это не будет победой Луция Цинны, и не Луций Цинна окажется во главе Рима, а Гай Марий! Я только что видел его и говорил с ним. Он стар, он ожесточен, он не в себе. Прикажи ему вернуться в его поместье как частному лицу, прошу тебя!
– Что ты имеешь в виду, говоря, что он «не в себе»?
– Только то, что сказал. Он сумасшедший.
– Н-да, но это не то, о чем говорят мои агенты, которые находятся рядом с ним, Квинт Серторий. Они уверяют, что он все прекрасно организовал, как, впрочем, и всегда, и отправился к Остии, имея великолепный план, – почему же ты говоришь, что он свихнулся? Он невнятно разговаривает? Он бесится или бредит? Мои агенты не были так близки с ним, как ты, но они наверняка бы заметили какие-то признаки. – Цинна проговорил все это с явным скепсисом.
– Он не бесится, не бредит, и разговаривает внятно. И он также не забыл, как управлять и маневрировать армией. Но я знаю Гая Мария с семнадцати лет и говорю тебе со всей искренностью, что это не тот Гай Марий, которого я знаю! Он стар, ожесточен и жаждет мести. Он совершенно одержим предсказанной ему судьбой. Ты не можешь доверять ему, Луций Цинна! Он покончит с тобой, как только Рим будет захвачен, и сделает это во имя достижения собственных целей. – Серторий передохнул и продолжал: – Молодой Марий прислал сказать тебе то же самое. Не давай его отцу никакой власти, он сумасшедший!
– Я думаю, что вы оба преувеличиваете, – заметил Цинна.
– Ошибаешься.
Цинна с сомнением покачал головой и потянул к себе бумаги.
– Подумай, Квинт Серторий, и убедись в том, что мне нужен Гай Марий! Если он настолько стар и помешан, как ты говорил только что, то как он сумеет угрожать мне или Риму? Я возложу на него проконсульские полномочия и добьюсь, что сенат утвердит их позднее, а затем использую его – он будет прикрывать меня с запада.
– Ты пожалеешь об этом дне!
– Ерунда, – заявил Цинна, принимаясь писать.
Серторий постоял какое-то мгновение, смотря на его склоненную голову, потом повернулся и вышел.
Получив уверения Мария в том, что он возьмет Остию и поднимется вверх по Тибру до лагеря Ватикана, Цинна разделил свои силы на три группы, по десять тысяч человек в каждой, и выступил из Лабика. Первая группа, которой было приказано занять Ватиканскую равнину, находилась под командованием Гнея Папирия Карбона, победителя Лукании и кузена плебейского трибуна Карбона Арвина; вторая группа, которая должна была занять лагерь Марция (это были единственные войска Цинны, располагавшиеся на том же берегу реки что и город), находилась под командованием Квинта Сертория; и, наконец, третья группа, которой командовал сам Цинна, размещалась внизу северного фланга Яникулского холма. Если бы явился Марий, ему пришлось бы подняться на южную сторону Яникула.
Тем не менее существовало одно препятствие. Средняя часть и высоты Яникула были местом нахождения римского гарнизона, и Гнею Октавию хватило здравого смысла направить тех волонтеров, которых он смог набрать в городе, для усиления Яникулской крепости. Так что между армией Цинны (которая перешла реку по Мульвийскому мосту) и теми силами, что должен был привести Марий из Остии, стояла эта грозная крепость с ее несколькими тысячами защитников и превосходными укреплениями, отремонтированными в те времена, когда германцам так нравилось опустошать Италию.
Казалось, что наличия такого неприступного гарнизона на дальней стороне Тибра было недостаточно, но тут появился Помпей Страбон из Пицена со всеми своими четырьмя легионами. Они заняли позиции, не доходя Коллинских ворот. За исключением легиона из Нолы, возглавляемого Серторием, только войска Помпея Страбона имели богатый опыт участия в боевых действиях и, таким образом, представляли главную и наиболее опасную силу. Лишь Пинцийский холм с его садами отделял Помпея Страбона от Сертория. Шестнадцать дней Цинна сидел за укрепленным частоколом и ожидал атаки Помпея на один из трех своих лагерей; он, естественно, предположил, что Помпей постарается напасть до прихода Гая Мария. Квинт Серторий основательно окопался в лагере Марция. Но ни один из противников не двигался и не пытался что-либо предпринять.
Тем временем Марий продвигался вперед, не встречая никакого сопротивления. Подстрекаемая к этому собственным квестором, Остия распахнула ворота, как только показалась армия Мария. Его были готовы приветствовать с радостью и с широко открытыми объятиями, как героя, но этот герой повел себя с жестоким безразличием и позволил своей армии, состоявшей главным образом из рабов или вольноотпущенников (что было одним из тех факторов, которые так возмутили Сертория во время его посещения Мария), разграбить город. Марий был ко всему слеп и глух и даже не пытался пресечь безумство и жестокость своего разношерстного войска; его внимание и энергия были прикованы к тому, как перегородить устье Тибра, чтобы полностью перекрыть путь баржам с зерном, которые снабжали Рим. Даже когда он был готов отправиться маршем по Кампанской дороге в Рим, то и тогда ничего не сделал, чтобы облегчить страдания Остии.
Этот год в Центральной Италии выдался засушливым и, оставшегося от прошлогодней зимы снега на вершинах Апеннин было крайне мало. В результате чего уровень воды в Тибре понижался, и многие из небольших притоков, которые питали его на протяжении всего течения, высохли прежде, чем закончилось лето. Конец октября в этом году фактически оказался границей между летом и осенью, погода все еще стояла очень жаркая, когда все эти небольшие армии сошлись вокруг Рима, окружив его с трех сторон. Африканский и сицилийский урожаи уже созрели, но корабли, которые поставляли пшеницу, только начали прибывать в Остию; зернохранилища Рима были почти пусты.
Эпидемия разразилась вскоре после прибытия Помпея Страбона к Коллинским воротам и быстро распространилась среди людей его легионов, так же как и в самом городе. Все были испуганы появлением различных видов желудочной лихорадки. Однако ее появление вовсе не было странным, потому что солдаты Помпея Страбона брали воду для питья, загрязненную благодаря тому же самому небрежному устройству санитарных мест, которое заметил Квинт Помпей Руф в лагере под Ариминумом. Когда источники и ключи в самом городе, на Виминале и Квиринале также оказались загрязнены, некоторые из жителей этого района пришли, чтобы увидеть Помпея Страбона и упросить его привести в надлежащий порядок выгребные ямы своих легионов. Помпей Страбон не был бы Помпеем Страбоном, если бы не отослал их прочь, сопроводив грубыми замечаниями о том, что они могут делать со своими собственными экскрементами. Ухудшало положение и то, что от Мульвийского моста и Тригариума все берега Тибра провоняли людским дерьмом и были непригодны для того, чтобы остановить распространение эпидемии. Три лагеря Цинны и весь город вынуждены были использовать Тибр как сточную канаву.
Гней Октавий и его коллега, консул-опекун Мерула видели, что октябрь заканчивается, никаких изменений в расположении армий не происходит, и начинали впадать в отчаяние. Когда они встречались с Помпеем Страбоном, у того постоянно находились какие-то причины, по которым он не может сражаться. Октавий и Мерула были вынуждены прийти к выводу, что подлинная причина заключается в том, что Помпей надеется добиться численного преимущества над своими противниками, в то время как Цинна фактически надеется на то же самое.
Когда в городе узнали о том, что Марий захватил Остию и зерновые баржи не смогут подняться вверх по реке с новым урожаем, это привело не столько к панике, сколько к мрачному и глубокому унынию. Консулы ужасались будущему и гадали, как долго они смогут продержаться, если Помпей Страбон будет продолжать упорствовать в своем нежелании вступить в бой с противником.
Наконец, Октавий и Мерула решили набрать добровольцев среди италиков. С этой целью сенат обратился к центуриям с заявлением о том, что те из италиков, которые поддержат «истинное» руководство Рима, будут награждены полным гражданским статусом во всех трибах. Тотчас же закон об этом был принят, и глашатаи разосланы по всей Италии, созывая добровольцев.
Едва ли кто-нибудь явился на этот зов, поскольку плебейские трибуны Цинны своей успешной пропагандой разгромили «истинное» руководство Рима еще за два месяца до этого.
Тогда Помпей Страбон намекнул, что если Метелл Пий приведет два своих легиона из Эзернии, вместе они смогут разгромить Цинну и Мария. Со своей стороны Октавий и Мерула послали делегацию к Поросенку в Эзернию, чтобы уговорить его заключить мирный договор с осажденными самнитами и прийти в Рим как можно быстрее.
Колеблясь между своим долгом покорить Эзернию и критической ситуацией в Риме, Поросенок, чтобы выйти из затруднительного положения, решил переговорить с парализованным Гаем Папием Мутилом, который, разумеется, был в курсе всех римских событий.
– Я желаю заключить с тобой мир, Квинт Цецилий, – заявил Мутил из своей повозки, – на следующих условиях: верни самнитам все, что ты отобрал у них, отпусти целыми и невредимыми самнитских дезертиров и военнопленных, откажись от всех требований к самнитам вернуть захваченную у тебя добычу и даруй полное римское гражданство каждому свободному человеку из племени самнитов.
Возмущенный, Метелл Пий отшатнулся.
– Да, конечно! – саркастически сказал он. – Почему бы тебе не попросить нас смириться с поражением, как это сделали самниты после битвы у Каудины Форкс двести лет назад? Твои требования абсолютно невозможны! Прощай.
Высоко подняв голову и выпрямив спину, он поскакал в свой лагерь и холодно сообщил делегации Октавия и Мерулы, что мирного договора не будет, а следовательно, он не в состоянии помочь им в решении их римских проблем.
Самнит Мутил вернулся в своей повозке в Эзернию, чувствуя себя намного счастливее Поросенка; ему пришла в голову блестящая идея. Глубокой ночью его гонец прокрался через римские укрепления, неся письмо от Мутила к Гаю Марию, в котором последнего спрашивали о том, не заинтересован ли он в мирном договоре с самнитами. Хотя Мутилу было прекрасно известно, что Цинна является мятежным консулом, а Марий всего-навсего частным лицом, ему бы никогда не пришла в голову идея посылать письмо Цинне. Если Гай Марий участвует в каком-то предприятии, то он и будет его лидером, решил Мутил.
С Марием, приближавшимся к Риму, был и солдатский трибун Гай Флавий Фимбрия, который находился вместе со своим легионом в Ноле, и, как и его коллеги Публий Анний и Гай Марций Цензорин, решил присоединиться к Цинне. Но в тот момент, когда Фимбрия услышал о прибытии Мария в Этрурию, он немедленно переметнулся к нему, и Марий был рад его видеть.
– Нет смысла делать тебя здесь солдатским трибуном, – сказал ему Марий. – В моей армии слишком мало римских легионеров, это в основном армия рабов. Так что я лучше дам тебе под командование свою нумидийскую кавалерию, которую привел с собой из Африки.
Когда Марий получил письмо от Мутила, он послал за Фимбрией.
– Поезжай и повидайся с Мутилом в Мельфе, куда он, по его собственным словам, прибудет, – он презрительно усмехнулся. – Вне всякого сомнения, он хочет напомнить нам, как много раз мы бывали биты на этом самом месте. Однако пока не будем обращать внимания на его бесстыдство. Встреться с ним, Гай Флавий, и соглашайся со всем, что он скажет, будь это управление всей Италией или поездка в страну гипербореев. Позднее мы укажем этим самнитам их место.
Еще не отбыла первая делегация, а из Рима уже прибыла вторая. На этот раз Метелла Пия посетили такие знатные люди, как Катул Цезарь и его сын Катул, Публий Красс и его сын Луций.
– Я умоляю тебя, Квинт Цецилий, – заговорил Катул Цезарь, обращаясь к Поросенку и его легату, Мамерку, – оставь ровно столько войск, сколько необходимо, чтобы сдерживать эзернийцев, а остальных сам веди в Рим! Иначе тебе просто не будет смысла осаждать Эзернию в другой раз. Весь Рим хочет этого.
Метелл Пий согласился. Он оставил Марка Плавтия Сильвания командовать всего лишь пятью перепуганными когортами и сдерживать самнитов, но едва только остальные пятнадцать когорт исчезли в направлении Рима, как самниты совершили вылазку. Они разбили жалкие силы Сильвания и разбрелись по всему Самнию. Те самниты, которые не пошли на Рим вместе с Цинной, теперь захватили всю юго-западную Кампанию почти до Капуи; маленький городок Абелла был захвачен и сожжен, после чего вторая самнитская армия отделилась для того, чтобы присоединиться к восставшим. Эти италики не дали возможности Цинне о чем-нибудь подумать – они направились прямо к Гаю Марию и предложили ему свои услуги.
С Метеллом Пием были Мамерк и Аппий Клавдий Пульхр. Те пятнадцать когорт, которые они привели, пополнили яникулский гарнизон, чьим командиром стал Аппий Клавдий. К несчастью, Октавий настоял на том, чтобы сохранить за собой звание главного начальника гарнизона, Аппий Клавдий воспринял это как мощный удар по своему самолюбию. С какой стати он должен делать всю работу, не получая при этом даже частицы славы? Распаляемый этой обидой, он стал обдумывать, как переметнуться на другую сторону.
Сенатом было также послано письмо Публию Сервилию Ватии в Италийскую Галлию, где находились два вооруженных легиона, проходивших обучение: один из них располагался в Аквилее, и им командовал сам Ватия, другой, поближе, в Плаценции вместе с легатом Гаем Кассием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67