А-П

П-Я

 

Вставал вопрос о том, как дальше жить. Научная и
педагогическая работа увлекали меня, но все же они не могли заглушить
главную тревогу моей жизни, мешавшую мне остановиться и властно диктовавшую
мне приказ "Иди!". Но куда идти? И для чего?
Наступило состояние растерянности. Передо мною встала проблема: как жить
дальше, если нет никакой веры в коммунистический идеал, если реальное
коммунистическое общество пошло по пути, вызывающему у меня протест, если я
не верю в будущий земной рай, если не имею никакого другого идеала, если моя
прежняя форма критики реальности потеряла смысл, а новая еще не назрела в
качестве мотива жизнедеятельности? Я искал решения этой проблемы лично для
себя и в одиночку. Все окружавшие меня люди, за редким исключением, жили по
правилам приспособления к объективным условиям коммунистического общества.
Те люди, которые были исключением, над моей проблемой не задумывались вообще
или задумывались в очень малой степени и на очень поверхностном уровне. Мне
же надо было решить, как жить вопреки принципам приспособления, причем
решить на моем уровне культуры и самосознания, требовавших систематической и
обоснованной жизненной концепции.
Для меня эта проблема была не отвлеченно-теоретической, а практической. Я
изобретал свои правила жизни, живя согласно им на самом деле и лишь время от
времени осознавая их и возводя в ранг общих принципов. У некоторых людей из
моего окружения мое поведение вызывало восхищение, у других - насмешку и
мнение, будто я - непрактичный дурак, не способный использовать свои
возможности для лучшего устройства своих дел и наслаждения жизнью. Мои
либеральные и прогрессивные друзья, угадывавшие в моем поведении
определенную систему, обвиняли меня в том, что я якобы хочу "остаться
чистеньким", уклониться от той черновой (по их мнению) работы, которую они
якобы выполняли на благо общества и прогресса. Лишь одно время у меня
образовалась сама собой группа учеников, которых я обучал моей системе
психофизической гим[363] настики. Это было нечто вроде самодельной йоги и
составляло самую несущественную часть моего учения о житии и приложение
этого учения к физическому аспекту жизни.
О многих принципах моего поведения можно сказать, что они были известны
ранее. Я не претендую здесь на приоритет, на роль первооткрывателя. Но
должен подчеркнуть, что я эти принципы не вычитывал из книжек. Я жил в
реальном коммунистическом обществе, какого еще не знала история
человечества. Я совершал конкретные поступки в конкретных ситуациях. Если я
совершал эти поступки так, а не иначе, если я решал и впредь поступать так
же, то это было открытием для жизни в новом обществе, независимо от того,
совершалось это раньше или нет. Опыт жизни людей в прошлом, описанный в виде
различного рода теоретических концепций, идеологических, моральных и
религиозных учений, сам по себе не мог служить образцом для жизни в
обществе, в котором эти люди никогда не жили. Сходство жизненных ситуаций не
давало оснований для переноса прошлого опыта на современность. Лишь на
основе осмысления опыта жизни в новых условиях можно было сравнивать его с
опытом людей в прошлом и делать какие-то более широкие обобщения.
Одним словом, если я в своих поисках "открывал Америку", это не играло
для меня принципиальной роли. Все равно это было мое открытие. К тому же
открываемая мною для себя "Америка" была не той, которую открыли и обжили
другие люди, а совсем другая, лишь внешне похожая в некоторых чертах на
последнюю.

ИДЕЯ ЭЛИТАРНОГО ОБЩЕСТВА
Будучи склонным по натуре и воспитанию к коллективизму, я сначала пытался
решить свою проблему как проблему коллективную, т. е. вместе с другими
людьми, которые казались подобными мне в отношении к явлениям окружающей
жизни. Я вел с ними бесконечные разговоры на эти темы. Они охотно
участвовали в таких разговорах, соглашались со мною во многом, но не более
того. Эти разговоры играли роль средства про[364] яснить и оформить словесно
мои собственные идеи для меня самого, а не роль пропаганды некоего готового
учения.
Моя основная идея в этих беседах заключалась в следующем. Мир сходит с
ума. Эволюция человечества пошла в направлении, неприемлемом для нас. Мы не
способствуем этому направлению и сами не идем в нем. Возможно ли уклониться
от мощного потока мировой истории? Наше общество пронизано всеми пороками.
Мы не в силах противостоять этому, не в силах изменить общество. Жизнь в нем
причиняет страдания. Уйти из него невозможно. Раньше люди уходили из своего
общества и открывали новые страны, основывали новые общества в необжитых
ранее краях. Теперь это невозможно. Да и мы не хотим покидать наше общество
- мы все-таки сами суть продукт цивилизации. Возможно ли уйти из своего
общества, вызывающего отвращение, оставаясь одновременно в нем? В нашем
обществе индивид находился под контролем коллектива и властей. Есть ли
какая-то возможность выйти из-под этого контроля и создать в рамках большого
общества свое маленькое элитарное общество, независимое в каких-то
отношениях от большого? Как это сделать?
Мы образованные люди, мыслящие, творческие. Нам не безразлично многое
такое, к чему большинство населения равнодушно. Мы видим, что мировую сцену
вновь захватила сравнительно небольшая кучка людей. Массы населения и в
нашем обществе отстранены от активных ролей на сцене истории. Разговоры
насчет масс как решающей силы истории - обман и самообман. Это способ, при
помощи которого небольшая часть населения дурачит все население страны и
живет за его счет. Те, кто вырвался на активные роли в спектакле истории,
суть далеко не лучшие экземпляры рода человеческого и далеко не лучшие
образцы цивилизации. Они устраивают свои пошлые спектакли и навязывают их
нам. Видеть все это оскорбительно. Мы же все равно не участники этих
спектаклей. Мы в лучшем случае зрители или статисты. Так плюнем на них!
Затеем свои спектакли. Пусть маленькие. Пусть кустарные. Но свои. Такие, в
которых мы сами будем главными актерами. Не надо нам зрителей. Не надо
статистов. Мы [365] все играем самые главные роли. И играем их для самих
себя.
Моя идея была очень простая. Мы должны создать свое маленькое общество,
объединенное идеей какого-то дела. Члены общества регулярно встречаются,
обмениваются мыслями и информацией, обсуждают общие проблемы. В этом
миниатюрном обществе вырабатываются свои моральные и эстетические принципы,
свои критерии оценки явлений жизни, культуры, политики. Мой тогдашний друг и
ученик Г. Щедровицкий серьезно отнесся к этой идее и создал полулегальную
группу такого рода. Но из такого человеческого материала и на таком
интеллектуальном уровне, что получилась карикатура на мою идею. И я от нее
отказался. Многочисленные группки возникали в нашей среде постоянно, но они
даже в ничтожной мере не приближались к моему идеалу. Их участники
оставались полностью в рамках официального общества, практически живя как
обычные приспособленцы. Сама житейская практика разрушила мою идею
элитарного частичного общества внутри обычного общества как
бесперспективную. И я нашел для себя иное решение моей главной жизненной
проблемы на пути социального индивидуализма.

РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМЫ
К концу хрущевского периода я построил свою систему правил жизни. Она
отвечала на вопрос, как должен жить я сам, а не на вопрос, как должны жить
другие люди. Я шел фактически и намеревался идти и впредь своим путем, что
бы по этому поводу ни думали и ни говорили другие. Иду, чего бы это мне ни
стоило. Иду, независимо от того, идут другие тем же путем или нет.
Я не собирался записывать и предавать гласности мою концепцию жизни.
Впоследствии я использовал ее в литературных произведениях, приписав
отдельные ее принципы литературным персонажам, причем не всегда
положительным персонажам и не всегда в положительном виде. Я думаю, что на
Западе мало кто понял основную направленность моего творчества. Западным
людям проблема, как жить в условиях коммунистического обще[366] ства,
кажется совсем не актуальной. К тому же проблемы такого рода принципиально
важны лишь для одиночек, а не для масс людей. Интеллектуальная жизнь Запада
ориентирована на массовое сознание, а не на исключительных одиночек. Даже
интеллектуальная элита здесь живет категориями и интересами массовой
культуры, так или иначе подвержена влиянию индустрии массового сознания.
Зная это, я никогда не рассчитывал на массовое понимание и признание моих
идей. Я стал включать элементы моей концепции жития в литературные
произведения просто из потребности очистить душу от накопившегося в ней
содержания, а не с целью обратить в свою веру потенциальных читателей.
Исторически случилось так, что в России возникло первое коммунистическое
общество. Здесь оно впервые в истории достигло зрелости и обнаружило свою
натуру. Волею обстоятельств я был обречен на то, чтобы оно стало моей
всепоглощающей страстью и всю жизнь думать о том, как жить в нем. Герой моей
книги "Иди на Голгофу" Иван Лаптев сформулировал эту проблему так: проблема
теперь заключается не в том, как построить земной рай, а в том, как жить в
этом раю.

[367]
XI. МОЕ ГОСУДАРСТВО
ФОРМУЛА ЖИЗНИ
Уже находясь в эмиграции, я высказал в одном из интервью формулу моей
жизни: "Я есть суверенное государство". Ее истолковали как проявление мании
величия и ассоциировали ее с известным заявлением французского короля
Людовика Четырнадцатого: "Государство - это я". Истолкование абсолютно
ложное. Король был на вершине социальной иерархии, я же - на ее низших
ступенях. Король обладал властью над миллионами подданных, я же вообще не
имел подчиненных, а если таковые появлялись, я тяготился ролью начальника,
игнорировал ее и скоро терял. Король отождествлял себя с государством из
многих миллионов граждан, я же объявлял себя государством, состоящим всего
из одного гражданина - из самого себя. Для короля его формула выражала его
положение абсолютного монарха. Моя же формула выражала намерение рядового
гражданина коммунистического общества завоевать и отстаивать личную свободу
и независимость в условиях господства общества и коллектива над индивидом.
Еще во время допроса на Лубянке в 1939 году я заявил, что добровольно не
позволю никому, даже самому Сталину, распоряжаться мною по своему произволу.
От этого мальчишеского заявления до моего заявления самому себе, что я есть
суверенное государство, прошла почти четверть века. Первое заявление
выражало эмоциональный и моральный протест против реальности сталинизма.
Второе же было формулировкой целой рациональной концепции. Первое было
проявлением отчаяния, второе - программой его преодоления. [368]
При моей склонности к коллективизму было не так-то легко встать на этот
путь. Я знал, что обрекал себя на судьбу одиночки. Но мысль о том, чего
может достичь одиночка в условиях, когда люди добиваются успеха лишь
группами и в группах, сыграла роль не столько предостережения, сколько
интригующей проблемы. Я отдавал себе отчет в том, что моя позиция есть лишь
индивидуальная защита от крайностей коллективизма, массовости, мафиозности,
идейного безумия и морального разложения, овладевшими миром.
Я не могу утверждать, что мой жизненный эксперимент удался полностью. Но
это не столь важно. Суть дела состоит не в том, чтобы создать свое личное
государство и жить в нем с душевным комфортом, а в том, чтобы стремиться к
этому, т. е. в самой попытке построения такого личного государства, пусть
эта попытка и кончается неудачей. Я отдавал себе отчет в том, что я затеял,
и не строил никаких иллюзий насчет успеха. Я знал, что пошел не просто
против отдельных людей, а против хода истории.
Мое намерение стать суверенным государством не осталось незамеченным.
Правда, мои коллеги и знакомые понятия не имели о масштабах моего замысла.
Если бы они об этом догадались, мой эксперимент закончился бы в самом
начале. Представьте себе муравья в огромном скоплении подобных себе
муравьев, который заявил бы о своем намерении создать свой индивидуальный
муравейник в рамках общего муравейника и начал бы это делать. Что сделали бы
с ним? Конечно, уничтожили бы. То же самое случилось бы и со мною.
Окружающие меня человеки-муравьи болезненно реагировали на все мои попытки
стать автономным государством-муравейником из одного человека. Человек,
выходящий из-под контроля коллектива и общества, воспринимается как угроза
существованию целого. Поэтому коммунистическое общество так нетерпимо по
отношению к независимым одиночкам. Причем это прежде всего есть реакция не
высших властей и карательных органов, а непосредственного окружения
индивида, уклоняющегося от общей нормы. Власти и карательные органы вступают
в силу тут в последнюю очередь.

[369]
ОТНОШЕНИЕ К ОБЩЕСТВУ
То общество, в котором я появился на свет и жил, как я говорил себе
тогда, было дано мне независимо от моей воли и желаний. Я его не создавал. И
я никогда не ставил перед собой задачу его разрушать. Я с ним считался как с
исторической данностью, как с эмпирическим фактом. Я не был его поклонником.
Но я не был и его противником. Мое отношение к нему было иного рода. Мне
много раз приходилось на Западе отвечать на вопрос моих читателей и
слушателей: я за коммунизм или против него, коммунист или антикоммунист. Я
отвечал, что я ни за и ни против, ни то и ни другое. И боюсь, что меня не
понимали или истолковывали мои слова как стремление уклониться от прямого
ответа. А между тем мой ответ был искренним и точным. Нельзя делить людей на
коммунистов и антикоммунистов, на сторонников коммунизма и его противников.
Есть множество людей, которым все эти явления безразличны, и они не
причисляют себя ни к той, ни к другой категории. Не всякая критика
коммунизма есть антикоммунизм. Не всякие положительные суждения о коммунизме
суть его апологетика. Не всякая критика Советского Союза есть антисоветизм,
как и не всякие похвалы в его адрес суть просоветизм. Но люди со слабо
развитыми логическими способностями, каких в мире большинство, склонны все
человечество делить на две категории: на тех, кто "за", и тех, кто "против".
Мое же отношение к советскому обществу было еще более сложным, чем
упомянутые выше три возможности (за, против, ни за и ни против). Я был
противником этого общества, но в качестве члена этого общества, не имеющего
желания его разрушать и даже причинять ему ущерб. Я был критиком коммунизма,
но не с позиций антикоммунизма, а совсем с иных, которые немыслимы в
обществе некоммунистическом. Просто вопрос о существовании коммунистического
социального строя, о его преобразовании и свержении никогда не был моей
проблемой. Я не был безразличен к советскому обществу, но я был безразличен
к проблемам, которые разделяют людей на просоветских и антисоветских, на
прокоммунистов и антикоммунистов. [370]
Я тогда говорил себе, что советское общество явилось воплощением в жизнь
многовековых чаяний страдающего человечества, реализацией лучших идеалов
лучших его представителей. Это и есть тот земной рай, о котором мечтали
веками. Никакого другого земного рая нет и не будет. Одно дело - прекрасные
идеалы, и другое дело - их реальность. В реальности появляется то, что
нельзя предусмотреть в идеалах. Идеалы возбуждают массы людей на
определенные действия. Но что получится в результате этих действий, зависит
прежде всего от объективных законов организации масс людей в большие
человеческие объединения. Людям остается лишь приспосабливаться к
объективным условиям своего объединения.
Коммунистический социальный строй в моей стране не есть уклонение от
неких социальных норм. Хотя в его возникновении сыграли свою роль
исторические случайности, он так или иначе выжил в труднейших условиях,
защитил себя в войне против сильнейшего врага и обнаружил огромные жизненные
потенции. В мире сейчас нет силы, способной его сокрушить. Он
распространяется по планете, заражая собою все человечество.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63