Он что-то говорил о том, что бросил работу, так как стервец, который владел оздоровительным центром, где он работал, вечно к нему придирался. Вэл сказал, что тот все время над ним издевался и поэтому он в конце концов заявил, что уходит. Он обещал возвратить деньги Руди, как только найдет новую работу.
«Да, когда у меня будет квадратная задница», – хотел сказать Руди. Ушел сам? Более вероятно, что Вэла уволили, а его черномазый хозяин придирался к нему потому, что Вэл пропускал большую половину занятий, которые он должен был вести… или, возможно, приставал к каким-нибудь девицам в своей группе.
Это было уже не в первый раз. За последние годы это случалось уже столько раз, что Руди удивлялся, зачем его брат пытался найти какие-нибудь извинения. И все же он выписал ему чек. Это были кровавые деньги. Хотя Вэл и не знал об этом, но Руди считал себя обязанным ему, обязанным за Лорел, которая была единственной радостью в его жизни. Руди ничего не отбирал у своего брата. Вэл никогда не хотел иметь детей и не умел быть отцом. Руди считал, что когда Энни и Лорел убежали, то главной причиной такой сильной злости Вэла была его собственная оскорбленная гордость. Вэл просто злился из-за того, что его бросили.
Он хотел сказать Лорел, что ей не стоит оплакивать Вэла, но как мог он сказать ей это, не сознавшись, что обманывал ее все последние годы?
– Ты ведь не просто отдашь его, – сказал он ей. – Не просто отдашь то, что тебе не нужно. Нет, ты дашь ему возможность быть счастливым, причем отличную возможность. Возможность иметь нормальную жизнь и двух любящих родителей вместо одного.
– Зачем ты занимаешься этим делом? Почему тебя это так беспокоит?
Глаза Лорел подозрительно сузились. Руди почувствовал, как на лбу у него выступил пот. О Боже, только не хватало ему покрыться потом, и тогда она наверняка заподозрит, что он старается чего-то от нее добиться, а не просто оказывает ей помощь, как сказал.
«Спокойно, – сказал он себе, – спокойно… Не дави на нее, иначе все сорвется».
Руди вздрогнул и бросил плюшевого медвежонка обратно в кроватку.
– А разве это преступление о ком-то беспокоиться и хотеть сделать для него что-то хорошее? – беспечно сказал он. – Если так, то вынеси мне обвинительный приговор.
Она дотронулась рукой до его руки:
– Дядя Руди, я не имела в виду, что…
– Я знаю, знаю. – Он улыбнулся. – Тебе сейчас очень тяжело. Боже, когда я думаю о парне, который… – Он замолчал и засунул руки в карманы своего шерстяного пальто. Он не хотел заводить разговор об этом подонке, который соблазнил Лорел, так как боялся выйти из себя.
– Не надо осуждать его, – быстро сказала Лорел, – он даже не знает о ребенке. Я ему ничего не сказала.
– Почему?
– Ну тут много причин. Но совсем не потому, о чем ты думаешь. Он бы захотел помочь. И даже более того, он бы начал меня опекать, как будто я чернорабочий иммигрант. – Она вздрогнула – А я этого не хочу. Поверь мне, так лучше.
– Ну ладно, тогда забудь о нем. Как ты? Чего ты хочешь? Скажи мне. Что бы ты ни решила, я помогу тебе всем, чем могу. Только скажи мне, – здесь он нарочно подставил себя под удар, – что я ступил на неверный путь, и мы обо всем забудем.
Он следил за тем, как она покусывала губу, и понял, что у него появились проблески надежды. Ему хотелось закричать, что это он будет отцом ребенка что он будет любить его, заботиться о нем так, как никто другой не сможет это сделать.
Но мог ли он надеяться на то, что она правильно поймет его?!
– Можно мне подумать? – спросила Лорел.
– Конечна – сказал ей Руди. – Они будут ждать твоего решения.
– Может, мне стоит с ними встретиться?
Внутри у Руди все перевернулось, но он не показал вида.
– Я тоже вначале так подумал, но затем я сказал себе: эй, подожди, я не специалист в таких вопросах, и поэтому я поговорил с некоторыми людьми, разбирающимися в этом, и, в частности, с одним знакомым психологом и с одним юристом, который постоянно занимается такими делами, и они сделали мне нагоняй. Они сказали, что надо быть идиотом, чтобы разрешить тебе встретиться с ними. Поверь мне, Лорел, они много раз занимались усыновлением и знают, что надо делать в таких случаях. Как лучше всего поступить. Поверь мне.
– Ну я…
– Вам нужна моя помощь? – По узкому проходу между рядами кроваток, прямо на них шла, выпятив грудь вперед, продавщица с пучком седых волос.
«Черт возьми, – подумал Руди. – Я почти убедил ее». Он готов был ударить старую ведьму за то, что она влезла в их разговор.
– Нет, спасибо, – сказала ей Лорел, чуть покраснев. – Может, чуть позже.
– Я вижу, что вы смотрите кроватки. – Пожилая продавщица не собиралась уходить. Она стояла здесь, как футболист, готовый блокировать полузащитника. – Если вам понадобится моя помощь, позовите меня. У нас сейчас распродажа. Скидка на напольные кроватки составляет двадцать процентов. Но это только до конца месяца.
– Очень приятно, – сказала Лорел.
– Это ваш первый ребенок? – спросила продавщица, глядя на большой живот Лорел.
Лорел кивнула, щеки ее покраснели.
– А вы, наверное, дедушка? – Женщина подмигнула Руди. – У меня шесть внуков, и я ни за какие деньги не отдала бы ни одного из них.
Дедушка? Руди готов был схватить розово-голубое покрывало из стоящей перед ним кроватки и заткнуть им рот этой назойливой ведьме.
– Когда вы должны рожать?
– В марте, – пробормотала Лорел, покраснев еще сильнее.
– Я надеюсь, в конце марта? Вы ведь знаете старую поговорку: «Март приходит, как лев, а уходит, как ягненок». Вы ведь хотите, чтобы у вас был маленький ягненочек, не так ли? – Она направилась к другому покупателю, бросив через плечо: – Только кликните меня, если вам понадобится моя помощь.
– Пошли, – шепнула Лорел Руди. – Пошли отсюда.
Когда они вышли на Седьмую авеню, Руди сощурился: яркие лучи солнца пробивались сквозь молочно-белую дымку и били ему прямо в глаза. Рядом с ним, укутавшись в шерстяной плащ с капюшоном такого же ярко-голубого цвета, как и ее глаза, стояла Лорел, она дула на кончики пальцев, стараясь согреть их.
– Хочешь чашку кофе? – спросил он.
– Спасибо. Мне уже надо возвращаться, – сказала она, даже не взглянув на него. – Я тебе говорила о тех рисунках, которые мой учитель послал своему знакомому издателю? А теперь этот издатель хочет, чтобы я сделала иллюстрации к детской книжке. Я встречаюсь с ней через час, чтобы показать эскизы, а я еще хочу разобраться с ними.
– Ну это великолепна Я рад за тебя. – Руди действительно был рад за нее, при ее таланте она заслужила это, но он подозревал, что настоящая причина того, что она спешила вернуться домой, состояла в том, что ей хотелось побыть одной. – Я подброшу тебя.
Хотя дом, где она жила, был только в нескольких кварталах от магазина, Руди остановил такси. Она не хочет пить с ним кофе, по крайней мере, может, не откажется от того, чтобы он подбросил ее.
Через несколько минут они уже подъезжали к черному от копоти кирпичному фасаду ее дома.
– Я тебе позвоню завтра, – сказал он. – Подумай над тем, что я тебе говорил.
– Хорошо, – ответила она, и у нее был такой вид как будто она вот-вот заплачет. – Я действительно подумаю об этом, дядя Руди. – Она смотрела прямо на него, и в глазах ее была боль, и он знал, что она говорит правду и что она подумает об этом. И будет много думать об этом. По крайней мере, этого он от нее добился.
Руди заплатил шоферу и поехал обратно в магазин для новорожденных. Игрушечные медвежата были на месте и монотонно раскачивались над кроваткой. Он думал о том, что у него скоро будет дочь или сын, и его переполняли чувства, но он не мог понять, была ли это радость или страх. И, не зная, какие именно чувства двигали им, Руди подошел к седовласой продавщице и, показав на медвежат, сказал тихо:
– Я возьму их.
– Лорел, рисунки хорошие. Очень хорошие. – Лиз Кэнневилл оторвала взгляд от лежащей на столе стопки рисунков и посмотрела на Лорел: – Я думаю, ты на правильном пути.
Седеющие волосы Лиз с закрученными внутрь концами совершенно не сочетались с ее моложавым лицом и стройной фигурой. Она встала из-за стола. Лорел казалось странным, что она чувствует себя как дома в маленьком кабинете Лиз, окно которого выходило на Бродвей. На полках и столах грудами лежали рукописи и гранки, а стены были увешаны иллюстрациями, эскизами обложек и суперобложек. Она чувствовала себя здесь совсем не так, как в своей собственной квартире, где она начала все больше и больше ощущать себя засидевшейся гостьей, отделенной невидимой стеной – Берлинской стеной невысказанных обвинений от Энни. Она была в издательстве «Фаэрвей» всего второй раз, но чувствовала, что может здесь расслабиться и ощутить себя художницей, а не бедной беременной Лорел.
– Конечно, мне надо будет показать эти рисунки в художественный отдел, и, я уверена, у них будут некоторые соображения относительно размещения рисунков, – сказала Лиз, – но я считаю, они будут одобрены. Знаешь, Лорел, я уже много лет не видела таких хороших рисунков.
Лорел почувствовала, что начинает краснеть, но старалась не показывать своего смущения. Что бы подумала Лиз, если бы знала, что, не считая эскиза обложки программы, которую она нарисовала для занятий по театральному искусству в школе, это были ее первые иллюстрации? Лорел встала и поправила юбку. Она была в самом строгом из своих платьев для беременных, которое сшила сама. Платье было из черного джерси с длинными рукавами, и к нему пришивался воротничок из белого пике. Она надеялась, что яркий шелковый шарф, завязанный мягким узлом вокруг шеи, отвлечет внимание от ее большого живота, а благодаря зачесанным назад и заколотым золотой заколкой волосам она будет выглядеть старше, и можно будет подумать, что ей двадцать или двадцать один год.
– Я рада, что они вам нравятся, – сказала она. – Конечно, это только предварительные наброски. Сами иллюстрации будут ярче… я хочу использовать один или два цвета. Что вы думаете об этом?
– Ну… – Лиз постукивала ластиком на конце карандаша по стеклу очков в черепаховой оправе. – Я хочу быть с тобой откровенна, у нас мало средств на издание этой книги, и первый тираж книги должен быть небольшим. А цветные иллюстрации увеличивают расходы на издание. Я составлю калькуляцию. Кроме того, дай мне цветные иллюстрации тоже, чтобы я могла их сравнить.
– Нет проблем, – сказала Лорел.
– Ты могла бы дать мне их в конце недели?
– Утром в понедельник, – пообещала она. – А окончательные варианты рисунков будут готовы через… ну, скажем, восемь недель. Вас это устроит?
– Не спеши. Мы еще даже не установили время издания книги. Возможно, она пойдет в производство только летом и будет издана к Рождеству. – Она замолчала, глядя на живот Лорел, ее яркие губы слегка растянулись в улыбке. – Да, похоже, тебе надо спешить.
Если раньше Лорел удавалось как-то скрывать свое смущение, то сейчас она вся залилась краской, ее лицо горело, как будто Лиз направила ей прямо в лицо красный прожектор. И внутри у нее тоже все горело, как внутри воздушного шара, когда под ним жгут костер для того, чтобы он надулся и взлетел. Несмотря на огромный живот, набухшую грудь и толстые ноги, она чувствовала себя такой легкой и невесомой, что готова была взлететь… Боже, но почему все напоминают ей об этом? Почему, куда бы она ни пошла, ей везде напоминают об этом?
– Ты знаешь, меня всегда удивляло, как матери умудряются все успевать, – продолжала Лиз. – Я хочу сказать, как им удается работать, когда в ногах у них ползает ребенок. Ведь все теперь у тебя будет по-другому.
– Но я справлюсь.
Она почувствовала, что у нее закружилась голова. Она представила себе 4 июля. «Ребенок у моих ног. Если бы только Лиз знала…»
– Я не думаю. – Одетая в аккуратный коричнево-черный костюм, с наклоненной в одну сторону головой, Лиз напоминала зяблика. Лорел знала, что она все это говорит из лучших побуждений. И, возможно, у нее не было своих детей, и поэтому она не могла знать, что переживает сейчас Лорел. – С другой стороны, дети… Я думаю, дети дают тебе возможность многое увидеть по-другому. Это очень помогает, особенно, когда собираешься иллюстрировать книги для детей.
– Да, конечно, – быстро вставила Лорел, стараясь отвести разговор от своего предстоящего материнства. – Что, если медведь будет чуть более грозным? – Она показала пальцем на лежащий сверху рисунок.
Эта старая сказка, переложение «Восток Солнца и Запад Луны», была одной из самых любимых сказок Лорел. Ей хотелось передать точное настроение сказки, но сделать это не слишком реалистично, чтобы не испугать юных читателей.
– Я думаю, что все хороша – Лиз внимательно смотрела на рисунки несколько секунд, а затем сказала: – Он очень естественный и выглядит как живой, и в нем есть что-то от Диснеевских героев. Возможно, надо, чтобы у него было чуть меньше зубов, – нам не хочется, чтобы создавалось впечатление, что невесту могут съесть. Но в целом мне нравится. – Лиз посмотрела на часы: – Прости, но я должна прервать нашу беседу, иначе опоздаю на другую встречу.
Лиз встала, чтобы проводить ее, но Лорел махнула рукой:
– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я сама найду дорогу назад.
– Хорошо, встречаемся в понедельник.
– В понедельник. Лиз улыбнулась:
– Крайние сроки… я смотрю, ты просто не можешь без них обойтись.
Спускаясь по лестнице, Лорел думала о крайних сроках. Ее не волновал понедельник как крайний срок, установленный Лиз, ее волновал совсем другой крайний срок – завтра. Завтра ей надо было дать ответ Руди. Когда она ступила на скользкий мраморный пол в холле, ее вдруг охватил страх.
«Неужели я смогу? Смогу отдать своего собственного ребенка?»
Но какой-то голос убеждал ее, что она должна это сделать. Это единственный разумный выход из создавшегося положения.
Возможно, ей следовало сказать Джесу. Ну нет, что бы это дало? И кроме тога она уже однажды пыталась это сделать.
Пробираясь сквозь толпу людей, Лорел шла к метро и вспоминала тот день. Она сидела на траве напротив Хинд-Холла, а Джес стоял над ней, как разъяренный пророк из Ветхого завета, он весь кипел от злости. Убийца мирных жителей деревни Май Лай был оправдан. Правительство дерьма. Казалось, он готов был разнести весь Вашингтон на части.
– Джес. – Она дернула за край майки, торчавший из его брезентовых брюк. Из-под коротких рукавов черной майки были видны его мускулистые смуглые руки.
– Он ведь просто мясник, животное! – выкрикивал Джес, не слушая ее. – Конечна он не сам это делал, но командовал-то Медина, и рядовые слушались его. Кол-лей тоже, конечна виноват, но его используют как козла отпущения. Это невероятное дело.
– Джес, – сказала она, – вся эта война не имеет никакого смысла. Не надо так волноваться.
Он пристально посмотрел на нее и вытянул руки по швам так резко, как будто она повисла на них:
– Нельзя просто сидеть, ждать и ничего не делать.
– Конечно. Но, Джес, иногда надо подумать и о себе тоже. Когда мы в последний раз говорили о чем-нибудь еще, кроме изменения системы?
Он бросил на нее грозный взгляд, который, казалось, говорил: «А что еще имеет значение?»
Затем так, как будто он вдруг понял, что она права, он опустился на траву рядом с ней. Он сел, раздвинув ноги так, что ее тело оказалось между ними, и улыбнулся ей своей ленивой улыбкой, чуть прикрыв веки. Эта его улыбка когда-то обезоруживала, но сейчас она никак не трогала ее. За это лето, в течение которого они почти не виделись, она стала смотреть на него совсем другими глазами. Он казался ей более инфантильным, чем раньше, и он был сейчас похож на ребенка, у которого все вызывает чувство противоречия. Кроме того, за эти три месяца он ни разу не написал ей, не позвонил.
– Эй, Дыня, – сказал он и, протянув руку, взял прядь ее волос и начал накручивать на длинный загорелый палец. – Возможно, ты права… возможно, я должен иногда отвлекаться. Давай пойдем ко мне… а потом мы можем поговорить обо всем, о чем ты хочешь.
Наступил подходящий момент. Он спокойно сидел с ней рядом, и она уже хотела сказать ему обо всем. Но тут из Библиотеки Карнеги вышла группа его дружков. Они, свистя и размахивая руками, подошли к ним. Джес спросил их, слышали ли они о Медине, и они начали ругать Никсона, стараясь перекричать друг друга. Лорел встала и ушла, она была уверена, что никто даже не заметил этого.
С тех пор как она перестала ходить в школу, Джес позвонил ей только однажды и сказал, что собирается в город и мог бы зайти к ней. Но она отказалась с ним встречаться. Это не имело никакого смысла. Он ничем не мог ей помочь. Ей ничего от него не было нужно. И она не имела ни малейшего желания выходить за него замуж.
Боже, почему это не Джо? Если бы Джо был отцом ребенка, то для нее не имело бы значения, любит ли он ее. Потому что, если бы у нее было хотя бы полшанса, она бы сделала все, чтобы он полюбил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
«Да, когда у меня будет квадратная задница», – хотел сказать Руди. Ушел сам? Более вероятно, что Вэла уволили, а его черномазый хозяин придирался к нему потому, что Вэл пропускал большую половину занятий, которые он должен был вести… или, возможно, приставал к каким-нибудь девицам в своей группе.
Это было уже не в первый раз. За последние годы это случалось уже столько раз, что Руди удивлялся, зачем его брат пытался найти какие-нибудь извинения. И все же он выписал ему чек. Это были кровавые деньги. Хотя Вэл и не знал об этом, но Руди считал себя обязанным ему, обязанным за Лорел, которая была единственной радостью в его жизни. Руди ничего не отбирал у своего брата. Вэл никогда не хотел иметь детей и не умел быть отцом. Руди считал, что когда Энни и Лорел убежали, то главной причиной такой сильной злости Вэла была его собственная оскорбленная гордость. Вэл просто злился из-за того, что его бросили.
Он хотел сказать Лорел, что ей не стоит оплакивать Вэла, но как мог он сказать ей это, не сознавшись, что обманывал ее все последние годы?
– Ты ведь не просто отдашь его, – сказал он ей. – Не просто отдашь то, что тебе не нужно. Нет, ты дашь ему возможность быть счастливым, причем отличную возможность. Возможность иметь нормальную жизнь и двух любящих родителей вместо одного.
– Зачем ты занимаешься этим делом? Почему тебя это так беспокоит?
Глаза Лорел подозрительно сузились. Руди почувствовал, как на лбу у него выступил пот. О Боже, только не хватало ему покрыться потом, и тогда она наверняка заподозрит, что он старается чего-то от нее добиться, а не просто оказывает ей помощь, как сказал.
«Спокойно, – сказал он себе, – спокойно… Не дави на нее, иначе все сорвется».
Руди вздрогнул и бросил плюшевого медвежонка обратно в кроватку.
– А разве это преступление о ком-то беспокоиться и хотеть сделать для него что-то хорошее? – беспечно сказал он. – Если так, то вынеси мне обвинительный приговор.
Она дотронулась рукой до его руки:
– Дядя Руди, я не имела в виду, что…
– Я знаю, знаю. – Он улыбнулся. – Тебе сейчас очень тяжело. Боже, когда я думаю о парне, который… – Он замолчал и засунул руки в карманы своего шерстяного пальто. Он не хотел заводить разговор об этом подонке, который соблазнил Лорел, так как боялся выйти из себя.
– Не надо осуждать его, – быстро сказала Лорел, – он даже не знает о ребенке. Я ему ничего не сказала.
– Почему?
– Ну тут много причин. Но совсем не потому, о чем ты думаешь. Он бы захотел помочь. И даже более того, он бы начал меня опекать, как будто я чернорабочий иммигрант. – Она вздрогнула – А я этого не хочу. Поверь мне, так лучше.
– Ну ладно, тогда забудь о нем. Как ты? Чего ты хочешь? Скажи мне. Что бы ты ни решила, я помогу тебе всем, чем могу. Только скажи мне, – здесь он нарочно подставил себя под удар, – что я ступил на неверный путь, и мы обо всем забудем.
Он следил за тем, как она покусывала губу, и понял, что у него появились проблески надежды. Ему хотелось закричать, что это он будет отцом ребенка что он будет любить его, заботиться о нем так, как никто другой не сможет это сделать.
Но мог ли он надеяться на то, что она правильно поймет его?!
– Можно мне подумать? – спросила Лорел.
– Конечна – сказал ей Руди. – Они будут ждать твоего решения.
– Может, мне стоит с ними встретиться?
Внутри у Руди все перевернулось, но он не показал вида.
– Я тоже вначале так подумал, но затем я сказал себе: эй, подожди, я не специалист в таких вопросах, и поэтому я поговорил с некоторыми людьми, разбирающимися в этом, и, в частности, с одним знакомым психологом и с одним юристом, который постоянно занимается такими делами, и они сделали мне нагоняй. Они сказали, что надо быть идиотом, чтобы разрешить тебе встретиться с ними. Поверь мне, Лорел, они много раз занимались усыновлением и знают, что надо делать в таких случаях. Как лучше всего поступить. Поверь мне.
– Ну я…
– Вам нужна моя помощь? – По узкому проходу между рядами кроваток, прямо на них шла, выпятив грудь вперед, продавщица с пучком седых волос.
«Черт возьми, – подумал Руди. – Я почти убедил ее». Он готов был ударить старую ведьму за то, что она влезла в их разговор.
– Нет, спасибо, – сказала ей Лорел, чуть покраснев. – Может, чуть позже.
– Я вижу, что вы смотрите кроватки. – Пожилая продавщица не собиралась уходить. Она стояла здесь, как футболист, готовый блокировать полузащитника. – Если вам понадобится моя помощь, позовите меня. У нас сейчас распродажа. Скидка на напольные кроватки составляет двадцать процентов. Но это только до конца месяца.
– Очень приятно, – сказала Лорел.
– Это ваш первый ребенок? – спросила продавщица, глядя на большой живот Лорел.
Лорел кивнула, щеки ее покраснели.
– А вы, наверное, дедушка? – Женщина подмигнула Руди. – У меня шесть внуков, и я ни за какие деньги не отдала бы ни одного из них.
Дедушка? Руди готов был схватить розово-голубое покрывало из стоящей перед ним кроватки и заткнуть им рот этой назойливой ведьме.
– Когда вы должны рожать?
– В марте, – пробормотала Лорел, покраснев еще сильнее.
– Я надеюсь, в конце марта? Вы ведь знаете старую поговорку: «Март приходит, как лев, а уходит, как ягненок». Вы ведь хотите, чтобы у вас был маленький ягненочек, не так ли? – Она направилась к другому покупателю, бросив через плечо: – Только кликните меня, если вам понадобится моя помощь.
– Пошли, – шепнула Лорел Руди. – Пошли отсюда.
Когда они вышли на Седьмую авеню, Руди сощурился: яркие лучи солнца пробивались сквозь молочно-белую дымку и били ему прямо в глаза. Рядом с ним, укутавшись в шерстяной плащ с капюшоном такого же ярко-голубого цвета, как и ее глаза, стояла Лорел, она дула на кончики пальцев, стараясь согреть их.
– Хочешь чашку кофе? – спросил он.
– Спасибо. Мне уже надо возвращаться, – сказала она, даже не взглянув на него. – Я тебе говорила о тех рисунках, которые мой учитель послал своему знакомому издателю? А теперь этот издатель хочет, чтобы я сделала иллюстрации к детской книжке. Я встречаюсь с ней через час, чтобы показать эскизы, а я еще хочу разобраться с ними.
– Ну это великолепна Я рад за тебя. – Руди действительно был рад за нее, при ее таланте она заслужила это, но он подозревал, что настоящая причина того, что она спешила вернуться домой, состояла в том, что ей хотелось побыть одной. – Я подброшу тебя.
Хотя дом, где она жила, был только в нескольких кварталах от магазина, Руди остановил такси. Она не хочет пить с ним кофе, по крайней мере, может, не откажется от того, чтобы он подбросил ее.
Через несколько минут они уже подъезжали к черному от копоти кирпичному фасаду ее дома.
– Я тебе позвоню завтра, – сказал он. – Подумай над тем, что я тебе говорил.
– Хорошо, – ответила она, и у нее был такой вид как будто она вот-вот заплачет. – Я действительно подумаю об этом, дядя Руди. – Она смотрела прямо на него, и в глазах ее была боль, и он знал, что она говорит правду и что она подумает об этом. И будет много думать об этом. По крайней мере, этого он от нее добился.
Руди заплатил шоферу и поехал обратно в магазин для новорожденных. Игрушечные медвежата были на месте и монотонно раскачивались над кроваткой. Он думал о том, что у него скоро будет дочь или сын, и его переполняли чувства, но он не мог понять, была ли это радость или страх. И, не зная, какие именно чувства двигали им, Руди подошел к седовласой продавщице и, показав на медвежат, сказал тихо:
– Я возьму их.
– Лорел, рисунки хорошие. Очень хорошие. – Лиз Кэнневилл оторвала взгляд от лежащей на столе стопки рисунков и посмотрела на Лорел: – Я думаю, ты на правильном пути.
Седеющие волосы Лиз с закрученными внутрь концами совершенно не сочетались с ее моложавым лицом и стройной фигурой. Она встала из-за стола. Лорел казалось странным, что она чувствует себя как дома в маленьком кабинете Лиз, окно которого выходило на Бродвей. На полках и столах грудами лежали рукописи и гранки, а стены были увешаны иллюстрациями, эскизами обложек и суперобложек. Она чувствовала себя здесь совсем не так, как в своей собственной квартире, где она начала все больше и больше ощущать себя засидевшейся гостьей, отделенной невидимой стеной – Берлинской стеной невысказанных обвинений от Энни. Она была в издательстве «Фаэрвей» всего второй раз, но чувствовала, что может здесь расслабиться и ощутить себя художницей, а не бедной беременной Лорел.
– Конечно, мне надо будет показать эти рисунки в художественный отдел, и, я уверена, у них будут некоторые соображения относительно размещения рисунков, – сказала Лиз, – но я считаю, они будут одобрены. Знаешь, Лорел, я уже много лет не видела таких хороших рисунков.
Лорел почувствовала, что начинает краснеть, но старалась не показывать своего смущения. Что бы подумала Лиз, если бы знала, что, не считая эскиза обложки программы, которую она нарисовала для занятий по театральному искусству в школе, это были ее первые иллюстрации? Лорел встала и поправила юбку. Она была в самом строгом из своих платьев для беременных, которое сшила сама. Платье было из черного джерси с длинными рукавами, и к нему пришивался воротничок из белого пике. Она надеялась, что яркий шелковый шарф, завязанный мягким узлом вокруг шеи, отвлечет внимание от ее большого живота, а благодаря зачесанным назад и заколотым золотой заколкой волосам она будет выглядеть старше, и можно будет подумать, что ей двадцать или двадцать один год.
– Я рада, что они вам нравятся, – сказала она. – Конечно, это только предварительные наброски. Сами иллюстрации будут ярче… я хочу использовать один или два цвета. Что вы думаете об этом?
– Ну… – Лиз постукивала ластиком на конце карандаша по стеклу очков в черепаховой оправе. – Я хочу быть с тобой откровенна, у нас мало средств на издание этой книги, и первый тираж книги должен быть небольшим. А цветные иллюстрации увеличивают расходы на издание. Я составлю калькуляцию. Кроме того, дай мне цветные иллюстрации тоже, чтобы я могла их сравнить.
– Нет проблем, – сказала Лорел.
– Ты могла бы дать мне их в конце недели?
– Утром в понедельник, – пообещала она. – А окончательные варианты рисунков будут готовы через… ну, скажем, восемь недель. Вас это устроит?
– Не спеши. Мы еще даже не установили время издания книги. Возможно, она пойдет в производство только летом и будет издана к Рождеству. – Она замолчала, глядя на живот Лорел, ее яркие губы слегка растянулись в улыбке. – Да, похоже, тебе надо спешить.
Если раньше Лорел удавалось как-то скрывать свое смущение, то сейчас она вся залилась краской, ее лицо горело, как будто Лиз направила ей прямо в лицо красный прожектор. И внутри у нее тоже все горело, как внутри воздушного шара, когда под ним жгут костер для того, чтобы он надулся и взлетел. Несмотря на огромный живот, набухшую грудь и толстые ноги, она чувствовала себя такой легкой и невесомой, что готова была взлететь… Боже, но почему все напоминают ей об этом? Почему, куда бы она ни пошла, ей везде напоминают об этом?
– Ты знаешь, меня всегда удивляло, как матери умудряются все успевать, – продолжала Лиз. – Я хочу сказать, как им удается работать, когда в ногах у них ползает ребенок. Ведь все теперь у тебя будет по-другому.
– Но я справлюсь.
Она почувствовала, что у нее закружилась голова. Она представила себе 4 июля. «Ребенок у моих ног. Если бы только Лиз знала…»
– Я не думаю. – Одетая в аккуратный коричнево-черный костюм, с наклоненной в одну сторону головой, Лиз напоминала зяблика. Лорел знала, что она все это говорит из лучших побуждений. И, возможно, у нее не было своих детей, и поэтому она не могла знать, что переживает сейчас Лорел. – С другой стороны, дети… Я думаю, дети дают тебе возможность многое увидеть по-другому. Это очень помогает, особенно, когда собираешься иллюстрировать книги для детей.
– Да, конечно, – быстро вставила Лорел, стараясь отвести разговор от своего предстоящего материнства. – Что, если медведь будет чуть более грозным? – Она показала пальцем на лежащий сверху рисунок.
Эта старая сказка, переложение «Восток Солнца и Запад Луны», была одной из самых любимых сказок Лорел. Ей хотелось передать точное настроение сказки, но сделать это не слишком реалистично, чтобы не испугать юных читателей.
– Я думаю, что все хороша – Лиз внимательно смотрела на рисунки несколько секунд, а затем сказала: – Он очень естественный и выглядит как живой, и в нем есть что-то от Диснеевских героев. Возможно, надо, чтобы у него было чуть меньше зубов, – нам не хочется, чтобы создавалось впечатление, что невесту могут съесть. Но в целом мне нравится. – Лиз посмотрела на часы: – Прости, но я должна прервать нашу беседу, иначе опоздаю на другую встречу.
Лиз встала, чтобы проводить ее, но Лорел махнула рукой:
– Пожалуйста, не беспокойтесь. Я сама найду дорогу назад.
– Хорошо, встречаемся в понедельник.
– В понедельник. Лиз улыбнулась:
– Крайние сроки… я смотрю, ты просто не можешь без них обойтись.
Спускаясь по лестнице, Лорел думала о крайних сроках. Ее не волновал понедельник как крайний срок, установленный Лиз, ее волновал совсем другой крайний срок – завтра. Завтра ей надо было дать ответ Руди. Когда она ступила на скользкий мраморный пол в холле, ее вдруг охватил страх.
«Неужели я смогу? Смогу отдать своего собственного ребенка?»
Но какой-то голос убеждал ее, что она должна это сделать. Это единственный разумный выход из создавшегося положения.
Возможно, ей следовало сказать Джесу. Ну нет, что бы это дало? И кроме тога она уже однажды пыталась это сделать.
Пробираясь сквозь толпу людей, Лорел шла к метро и вспоминала тот день. Она сидела на траве напротив Хинд-Холла, а Джес стоял над ней, как разъяренный пророк из Ветхого завета, он весь кипел от злости. Убийца мирных жителей деревни Май Лай был оправдан. Правительство дерьма. Казалось, он готов был разнести весь Вашингтон на части.
– Джес. – Она дернула за край майки, торчавший из его брезентовых брюк. Из-под коротких рукавов черной майки были видны его мускулистые смуглые руки.
– Он ведь просто мясник, животное! – выкрикивал Джес, не слушая ее. – Конечна он не сам это делал, но командовал-то Медина, и рядовые слушались его. Кол-лей тоже, конечна виноват, но его используют как козла отпущения. Это невероятное дело.
– Джес, – сказала она, – вся эта война не имеет никакого смысла. Не надо так волноваться.
Он пристально посмотрел на нее и вытянул руки по швам так резко, как будто она повисла на них:
– Нельзя просто сидеть, ждать и ничего не делать.
– Конечно. Но, Джес, иногда надо подумать и о себе тоже. Когда мы в последний раз говорили о чем-нибудь еще, кроме изменения системы?
Он бросил на нее грозный взгляд, который, казалось, говорил: «А что еще имеет значение?»
Затем так, как будто он вдруг понял, что она права, он опустился на траву рядом с ней. Он сел, раздвинув ноги так, что ее тело оказалось между ними, и улыбнулся ей своей ленивой улыбкой, чуть прикрыв веки. Эта его улыбка когда-то обезоруживала, но сейчас она никак не трогала ее. За это лето, в течение которого они почти не виделись, она стала смотреть на него совсем другими глазами. Он казался ей более инфантильным, чем раньше, и он был сейчас похож на ребенка, у которого все вызывает чувство противоречия. Кроме того, за эти три месяца он ни разу не написал ей, не позвонил.
– Эй, Дыня, – сказал он и, протянув руку, взял прядь ее волос и начал накручивать на длинный загорелый палец. – Возможно, ты права… возможно, я должен иногда отвлекаться. Давай пойдем ко мне… а потом мы можем поговорить обо всем, о чем ты хочешь.
Наступил подходящий момент. Он спокойно сидел с ней рядом, и она уже хотела сказать ему обо всем. Но тут из Библиотеки Карнеги вышла группа его дружков. Они, свистя и размахивая руками, подошли к ним. Джес спросил их, слышали ли они о Медине, и они начали ругать Никсона, стараясь перекричать друг друга. Лорел встала и ушла, она была уверена, что никто даже не заметил этого.
С тех пор как она перестала ходить в школу, Джес позвонил ей только однажды и сказал, что собирается в город и мог бы зайти к ней. Но она отказалась с ним встречаться. Это не имело никакого смысла. Он ничем не мог ей помочь. Ей ничего от него не было нужно. И она не имела ни малейшего желания выходить за него замуж.
Боже, почему это не Джо? Если бы Джо был отцом ребенка, то для нее не имело бы значения, любит ли он ее. Потому что, если бы у нее было хотя бы полшанса, она бы сделала все, чтобы он полюбил ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69