Я старалась быть хорошей матерью моим мальчикам. Перед глазами у них всегда был пример отца. Но этому же всегда надо было делать все наоборот! И вот поглядите – что из него вышло!
Воспоминания Эммета внезапно прервались, потому что чья-то твердая и осторожная рука тронула его за плечо. Обернувшись, он увидел Энни. Тонкое лицо, лишенное малейшей миловидности из-за резко очерченных скул. Огромные глаза чернильного цвета Полное отсутствие косметики. И полное отсутствие необходимости в ней. Худоба почти невероятная. Дешевые джинсы и черный свитер. Девушка пятидесятых годов. Ни клешеных брюк, ни мини-юбок. Это словно не для нее.
– Давай вместе, – сказала она, протягивая руки к тяжелому бачку, который он держал в руках.
Жалеет? Хочет помочь калеке? Раздражение вспыхнуло в нем. Но он сдержался. Нет, она не такая, она имела в виду что-то другое.
Он улыбнулся:
– Благодарю, но справлюсь и сам. Лучше отойди подальше, а то отдавлю ногу, вот и будешь мне под пару.
– Не остроумно. – Но уголки ее крупного рта все-таки дрогнули в подавленной улыбке.
Она не отошла. Она продолжала стоять так близко, что он ощущал запах ее духов, что-то пряное и восточное, заглушающее даже густой аромат шоколада. А на щеке шоколадное пятнышко. Захотелось слизнуть его. Господи!
Он вдруг встревожился. Она словно невидимо пронизывает его насквозь. А ведь он уже давно не подросток. Она ему не нужна. У него была уйма женщин… И до и после увечья. Он мечтал об одной замужней даме, с которой познакомился в Нейи. Вот уж кому и в самом деле было безразлично, короткая у него нога или нет! Ее это, наоборот, только больше возбуждало. Но он был для нее всего лишь развлечением, не больше.
Внезапно Эммет понял причину своей тревоги. Дрожь в теле усилилась. Если он сделает хоть шаг ближе к ней, в нем вспыхнет любовь.
А если это произойдет, то с такой девушкой, как Энни, это будет тяжело и надолго. Она тоже изголодалась по любви… Но она не примет половинчатых отношений. То, чего она ищет, вряд ли может дать хоть один мужчина.
Она бродит голубыми дорогами своей души, и нет такой карты, чтобы отыскать ее там.
Она молча наблюдала, как он неторопливо льет в металлическое отверстие нежную шоколадную массу; как теплые темно-коричневые струйки обливают медленно движущиеся по конвейеру порции начинки, а с другой стороны выходит череда блестящих, глянцевых трюфелей, сразу попадая под инфракрасную лампу и воздушно-сушильное устройство, где их поджидает Тьерри, складывая готовые трюфели на широкие пластиковые подносы.
– Обедать пойдем? – тихо спросила она. – Я нашла одно маленькое кафе на улице Сены. Там совершенно неподражаемый омлет с картошкой. И недорого. А так как ты отменно беден и к тому же музыкант, то могу добавить, что тебе разрешат поиграть за ужином. Соглашайся, Эм, я буду ужасно рада.
Ее глаза сияли, но он чувствовал, что это не для него. Она в восторге от своего открытия и от новой идеи, которую сегодня предложила Помпо. Ясно, что ей хочется с кем-то обсудить это.
«Не раскрывайся перед ней. Пусть она считает тебя обыкновенным хохмочем и ничем больше».
– Конечно, пойдем, – ответил он, изобразив полновесную улыбку мощностью в сто ватт. – Согласен даже захватить свою губную гармонику.
Энни с сомнением смотрела на жестяную коробочку, которую держала в руке. Внутри лежал единственный трюфель. Его блестящая темная поверхность была обсыпана мелко смолотым порошком горького жареного миндаля.
Хорошо ли у нее получилось? За эту неделю Энни изготовила четырнадцать образцов своей грушевой начинки, и все, кто пробовал ее трюфели «Пуар Вильям», выразили одобрение. Но ведь Эммет Тьерри и Морис – приятели, поэтому вполне вероятно, что они похвалили ее работу из расположения к ней.
Самой ей нравилось. Но у нее ведь было целых четырнадцать проб. Как можно быть уверенной, что эта – самая лучшая? Когда Эммет попробовал последний образец, он изобразил блаженную улыбку и в экстазе закатил глаза. Но когда она потребовала правду, он признался, что не видит особой разницы между предыдущим и последним. Слава Богу, Помпо согласился ничего не говорить Анри об ее экспериментах, пока тот сам не попробует. Судьей пусть будет он… единственный, чье мнение беспристрастно.
Энни поднялась по узкой лесенке, ведущей из кухни в магазин, витрины которого смотрели на фешенебельную улицу Фобур Сент-Оноре. В руках у нее была охлажденная металлическая коробочка с трюфелем «Пуар Вильям». Пальцы слегка дрожали, но она изо всех сил старалась держаться твердо, ставя каждую ногу посредине ступеньки размеренно, одну за другой. Густой глубокий голос Анри Батиста доносился сверху, и от этого кровь начинала сильнее стучать в ушах.
А вдруг ему не понравится? Что, если на самом деле в ее изобретении нет ничего особенного? Но даже если так, она не позволит себе опустить руки. Не должна!
Поднявшись наверх, она повернула налево и вошла в упаковочную, где над готовыми к продаже конфетами в охлажденных металлических судках хлопотала приземистая краснолицая Мари-Клер в безупречно белом переднике, газовой шапочке и белых перчатках. Ее проворные пальцы, выпачканные шоколадом, быстро раскладывали трюфели в фирменные коричневые с золотом коробки Жирода – каждый в свою отдельную фигурную лунку. Над головой Мари-Клер тянулись длинные стеллажи, заполненные еще не сложенными коробками, мотками атласной ленты всех цветов; толстые роли позолоченной оберточной бумаги для упаковки подарков, пачки золотых наклеек с темно-коричневыми надписями и простой коричневый картон для дальних перевозок. Проходя мимо, Энни приветливо кивнула Мари-Клер. Француженка улыбнулась в ответ и тоже кивнула, не прекращая работы.
Энни вошла в узкую дверь, ведущую в салон магазина. Как всегда, помедлила на пороге, чтобы прийти в себя. Магазин Жирода – это не то что любой другой и ни в какое сравнение не идет с магазином Долли. Он похож на отреставрированный зал девятнадцатого века в музее. Восточный ковер, показавшийся ей пухом по сравнению с плиточным полом кухни, матовые обои в золотистую крапинку над ореховыми панелями. На одной стене висели стеклянные полки с произведениями старинного ремесла – резная алебастровая ваза, пара подсвечников с русалками, древняя нефритовая статуэтка из Китая, деревянный севрский поднос девятнадцатого века, изготовленный в честь коронации Наполеона.
Над прилавками висели полки, уставленные деревянными шкатулками с настоящими картинами, нарисованными масляными красками. Их писал художник, специально приглашенный Анри, и все картины были разные: букеты цветов, композиции из фруктов, спелые виноградные гроздья, птицы, играющие дети. Энни больше всего понравилась деревенская сценка: женщина отгоняет гусей от крылечка домика с соломенной крышей, увитого белыми розами.
Мари-Клер говорила ей, что за тысячу франков покупатели могут купить трюфели, упакованные в одну из этих уникальных шкатулок и перевязанные подобранной по цвету атласной ленточкой.
Но самым притягательным в этом зале был все-таки шоколад. Он был везде: на серебряных подносах, словно драгоценные ювелирные украшения; в старинных ивовых корзинках, на плоских хрустальных блюдах.
В наклонном фронтальном окне стоял многоярусный серебряный судок в виде крупных листьев на декоративной ветви. На каждом листе стояли трюфели и конфеты в виде лошадок, виноградных гроздей, листиков, херувимов. Вокруг судка располагались пирожные, приготовленные самим месье Помпо. Они напоминали изящные шкатулки для драгоценностей, которые украшают стеклянными фиалками, крошечными серебряными колокольчиками и орнаментом из золотых листьев.
Но сегодня совсем другое было предметом настороженного внимания Энни. Анри Батист. Он стоял рядом с Сесиль, высокой, стройной женщиной, шея которой казалась слишком хрупкой, чтобы удерживать тяжелые кольца седеющих волос, пришпиленных к затылку. Сесиль замещала Анри, когда он уезжал. Уравновешенная, с мягким голосом, одетая в элегантное серое джерси, украшенное тяжелой золотой цепью, она вполне могла сойти за старшую портниху в первоклассном ателье мод на авеню Монтень. Именно она установила в магазине правило: никогда не спрашивать покупателя, подарок это или нет. Каждая коробка конфет Жирода является подарком… хотя бы самому себе.
Анри в противоположность Сесиль выглядел каким-то взъерошенным. Более похож на потрепанного философа, чем на директора этого шикарного магазина Его полосатый, дорогой костюм был неглажен, волосы растрепаны, а щеки так раскраснелись, словно он примчался сюда на велосипеде. Ничего элегантного, наоборот, крупные и широкие черты его лица напомнили Энни портрет фермера Ван Гога. Он и в самом дела как уверяет Долли, не поколебался бы ни минуты, если бы пришлось засучить рукава и покопать лопатой или заняться другой, не менее тяжелой работой.
Заметив ее, Анри улыбнулся. Усы встопорщились по уголкам губ, и широкое лицо покрылось добрыми морщинками.
– Как дела, Энни?! – воскликнул он, затем, глянув мимо нее, добавил: – А, Бернар! Чему обязаны честью видеть тебя вылезающим из своей берлоги среди бела дня?
Энни слегка вздрогнула поняв, что Помпо идет вслед за ней, причем так тихо, что она даже не слышала. Конечно, старый склочник не мог устоять, чтобы не поглазеть, как она сядет в галошу. Ее щеки вспыхнули, но она заставила себя не оборачиваться. Она глядела на Сесиль, которая вернулась за свой прилавок и принялась переоформлять корзину. Прозвенел входной колокольчик, и в магазине появилась посетительница – грузная женщина. Она принялась робко осматриваться, словно не решаясь войти в столь великолепный зал. Сесиль ободряюще улыбнулась ей.
Энни услышала за спиной тихий скрипучий смешок Помпо.
– Конечно, я уже в преклонном возрасте, но все еще крепок, как турок. А через месяц, когда пройду курс лечебных ванн в Баден-Бадене, снова помолодею. А ты как жив?
Анри вздохнул, и, как туча заволакивает солнца грустное выражение появилось на его лице. Взглянув внимательнее, Энни заметила, насколько он измучен. Не просто устал, нет… казалось… как-то постарел, словно прошли годы с тех пор, как она видела его в последний раз.
Он тоскует по Долли, это совершенно ясно. Потому что точно такое же выражение глубокой печали она видела на ее лице. Им приходится видеться не чаще, чем раз в два месяца, а письма и частые телефонные разговоры, конечно, не удовлетворяют их.
Впрочем, Анри постарался скрыть свою печаль.
Он подошел к Помпо и ласково потрепал его сутулое плечо. Затем расцеловал Энни в обе щеки, словно действительно они не встречались долгие годы, а не один-два месяца.
– Как дела в Марселе, месье Анри? – спросил Помпо.
– В Марселе порядок, – и со вздохом добавил: – Но я узнал, что на плантациях в Гренаде дела обстоят не так гладко.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Разбиты окна. Один сарай сгорел. Поджог, как мне сказали. У нас есть сведения, что их терроризируют коммунисты. А правительство, как таковое, видимо, не против подобных беспорядков. Похоже на то, что мне придется отправляться туда самому и выяснять размеры ущерба. И заодно политическую ситуацию. Может, она не столь печальна, как они изображают. Месье Жирод считает, что плантации надо продавать. Продавать! – Он резко встряхнул головой и надавил толстым пальцем нижнюю пуговицу пиджака, словно успокаивая кишечную колику.
Наступило молчание. Внезапно мрачность сбежала с его лица, и он бросил на Энни приветливый любопытный взгляд:
– Простите меня, я даже не спросил, как ваши дела. Нет ли у вас каких-то вопросов ко мне? Мистер Помпо, надеюсь, не застращал вас до потери способности говорить, а?
Его серые глаза сияли добротой и остроумием. Энни почувствовала, как разжался комок, стоявший в желудке. Анри не то что Помпо. Даже если поймет, что она не пригодна, не станет ее третировать.
Конечно, Анри отправит ее домой. Он сейчас в плохом настроении. Как можно в таком состоянии оценить трюфель, даже самый выдающийся?!
– Я не хочу больше испытывать ваше терпение, месье Анри, – не глядя на Энни, ввязался Помпо, – но мадемуазель Кобб…
– Мы составили новый сорт начинки, – решительно прервала Энни. – И хотим выслушать ваше мнение. – Если Анри не понравится, она возьмет всю вину на себя, но до этого… ей хочется, чтобы на него не повлияло то соображение, что она не специалист.
Между тяжелых бровей Анри легла глубокая складка, и у Энни упало сердце. Она представила, как она выглядит в его глазах: старые джинсы, свитер (ну почему она не надела сегодня платье?!), волосы влажные и неуложенные после утренней работы у горячей плиты, без косметики, даже губы не накрашены. Разве можно разговаривать серьезно с подобной особой?
С бьющимся сердцем она отдала ему коробочку. Он долго рассматривал единственный трюфель, изучая его, будто врач пациента. Энни чувствовала, как холодные струйки пота текут между ее грудей.
Эммет сказал, что все получилось здорово. Но он мог и преувеличивать, чтобы угодить ей. А Помпо отказался даже понюхать, объяснив это тем, что не хочет влиять на мнение Анри своими выводами.
Анри откусил небольшой кусочек оболочки, обсыпанной светлой пудрой молотого горького миндаля. Наверно, ей следовало бы взять другой вид ореха, может быть, фундук или пекан. Впрочем, нет, она пробовала их… они тоже подходят, но горький миндаль лучше всего.
Ее нервное напряжение дошло до предела. Анри отправил весь трюфель в рот и задумчиво принялся жевать.
Если бы ожидание длилось еще хотя бы одной секундой дольше, она бы не выдержала. Но Анри вдруг заулыбался.
– Грандиозно, – произнес он. – Прекрасная текстура. А вкус… у меня просто нет слов. Бернар, ты превзошел самого себя. Это же настоящее изобретение! Наши покупатели будут в восторге, я не сомневаюсь.
Помпо! Он думает, что это работа Помпо. Ее вдруг стало мутить. Что теперь делать? Как это могло произойти!
– Я… видите ли… это был… – залепетал Помпо, покраснев до кирпичного цвета.
Она вздохнула с облегчением. Помпо, конечно, жуткий зануда, но он не плут. Он сам все объяснит Анри.
Неожиданно ей пришла в голову мысль. Сейчас лучше поделиться с Помпо своим успехом, чем брать все себе.
«Существует много способов ободрать кошку», – любила говорить Муся.
– Месье Помпо обладает редким талантом, – быстро сказала Энни (это же не совсем ложь!). – Я счастлива, что мне выпала честь работать с ним.
«Ну как, здорово я тебя поддела?»
Или она зашла чересчур далеко? Но сразу же увидела, что лицо старика засияло от гордости. Он бросил на нее взгляд, полный признательности. Прекрасно, значит, она выбрала верный путь. Если бы она заявила, что трюфель – исключительно ее произведение, после того как Анри приписал это Помпо, старик был бы посрамлен и, наверно, никогда в жизни не простил бы ей этого. А ведь ей придется работать с Помпо, а не с Анри. И если Помпо решит полюбить ее, взять под свое крыло, она сможет досконально перенять от него все, что он знает. А иначе ей пришлось бы убираться восвояси с единственным пером в своем плюмаже.
Теперь же у нее будет что увезти домой, когда пройдет срок обучения.
Волна счастья захлестнула ее, наполнила сияющим светом, В солнечном сплетении по-настоящему вспыхнуло горячее оранжевое солнце, распространив свои лучи по всему телу, до самых кончиков пальцев, и искрами прошло по волосам. «Я волшебница. Я все могу!»
Вот уж точно, ободрать кошку можно многими способами.
14
– Тебе не нравится, да? – прошептал в темноте Эммет. Энни почувствовала себя виноватой. Взяла и испортила для Эммета их совместный поход на концерт камерной музыки в Сен-Шапель. Над головой и со всех сторон в полумраке готического собора сверкали, словно корона из темных рубинов, знаменитые цветные витражи. В пятне света перед двойными рядами складных стульев виолончелист играл Моцарта, и музыка отдавалась под высокими сводами с чистотой, какую Энни никогда не приходилось слышать. Но она не могла сосредоточиться, ее душа была слишком переполнена другим. Джо…
Прошло уже два месяца. А точнее, два месяца и одиннадцать дней. Долгий срок ему потребовался, чтобы ответить на ее письмо и открытку. И это притом, что он ни разу не позвонил. И наконец сегодня среди утренней почты, которую ее хозяйка мадам Бегбедер оставляет каждый день на скрипучем столике в прихожей у входной двери, между письмами от Лорел и Долли она обнаружила еще одно. Тонкий голубой авиаконверт с каракулями Джо.
В лихорадочном нетерпении распечатывая конверт, Энни случайно оторвала уголок письма. С безумно бьющимся сердцем принялась разбирать неровные строчки. Он счастлив, что она так поладила со всеми у Жирода. И что она так много всего узнала. Красив ли Париж в мае? Побывала ли она в Тюильри? А в торговых рядах Блошиного рынка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Воспоминания Эммета внезапно прервались, потому что чья-то твердая и осторожная рука тронула его за плечо. Обернувшись, он увидел Энни. Тонкое лицо, лишенное малейшей миловидности из-за резко очерченных скул. Огромные глаза чернильного цвета Полное отсутствие косметики. И полное отсутствие необходимости в ней. Худоба почти невероятная. Дешевые джинсы и черный свитер. Девушка пятидесятых годов. Ни клешеных брюк, ни мини-юбок. Это словно не для нее.
– Давай вместе, – сказала она, протягивая руки к тяжелому бачку, который он держал в руках.
Жалеет? Хочет помочь калеке? Раздражение вспыхнуло в нем. Но он сдержался. Нет, она не такая, она имела в виду что-то другое.
Он улыбнулся:
– Благодарю, но справлюсь и сам. Лучше отойди подальше, а то отдавлю ногу, вот и будешь мне под пару.
– Не остроумно. – Но уголки ее крупного рта все-таки дрогнули в подавленной улыбке.
Она не отошла. Она продолжала стоять так близко, что он ощущал запах ее духов, что-то пряное и восточное, заглушающее даже густой аромат шоколада. А на щеке шоколадное пятнышко. Захотелось слизнуть его. Господи!
Он вдруг встревожился. Она словно невидимо пронизывает его насквозь. А ведь он уже давно не подросток. Она ему не нужна. У него была уйма женщин… И до и после увечья. Он мечтал об одной замужней даме, с которой познакомился в Нейи. Вот уж кому и в самом деле было безразлично, короткая у него нога или нет! Ее это, наоборот, только больше возбуждало. Но он был для нее всего лишь развлечением, не больше.
Внезапно Эммет понял причину своей тревоги. Дрожь в теле усилилась. Если он сделает хоть шаг ближе к ней, в нем вспыхнет любовь.
А если это произойдет, то с такой девушкой, как Энни, это будет тяжело и надолго. Она тоже изголодалась по любви… Но она не примет половинчатых отношений. То, чего она ищет, вряд ли может дать хоть один мужчина.
Она бродит голубыми дорогами своей души, и нет такой карты, чтобы отыскать ее там.
Она молча наблюдала, как он неторопливо льет в металлическое отверстие нежную шоколадную массу; как теплые темно-коричневые струйки обливают медленно движущиеся по конвейеру порции начинки, а с другой стороны выходит череда блестящих, глянцевых трюфелей, сразу попадая под инфракрасную лампу и воздушно-сушильное устройство, где их поджидает Тьерри, складывая готовые трюфели на широкие пластиковые подносы.
– Обедать пойдем? – тихо спросила она. – Я нашла одно маленькое кафе на улице Сены. Там совершенно неподражаемый омлет с картошкой. И недорого. А так как ты отменно беден и к тому же музыкант, то могу добавить, что тебе разрешат поиграть за ужином. Соглашайся, Эм, я буду ужасно рада.
Ее глаза сияли, но он чувствовал, что это не для него. Она в восторге от своего открытия и от новой идеи, которую сегодня предложила Помпо. Ясно, что ей хочется с кем-то обсудить это.
«Не раскрывайся перед ней. Пусть она считает тебя обыкновенным хохмочем и ничем больше».
– Конечно, пойдем, – ответил он, изобразив полновесную улыбку мощностью в сто ватт. – Согласен даже захватить свою губную гармонику.
Энни с сомнением смотрела на жестяную коробочку, которую держала в руке. Внутри лежал единственный трюфель. Его блестящая темная поверхность была обсыпана мелко смолотым порошком горького жареного миндаля.
Хорошо ли у нее получилось? За эту неделю Энни изготовила четырнадцать образцов своей грушевой начинки, и все, кто пробовал ее трюфели «Пуар Вильям», выразили одобрение. Но ведь Эммет Тьерри и Морис – приятели, поэтому вполне вероятно, что они похвалили ее работу из расположения к ней.
Самой ей нравилось. Но у нее ведь было целых четырнадцать проб. Как можно быть уверенной, что эта – самая лучшая? Когда Эммет попробовал последний образец, он изобразил блаженную улыбку и в экстазе закатил глаза. Но когда она потребовала правду, он признался, что не видит особой разницы между предыдущим и последним. Слава Богу, Помпо согласился ничего не говорить Анри об ее экспериментах, пока тот сам не попробует. Судьей пусть будет он… единственный, чье мнение беспристрастно.
Энни поднялась по узкой лесенке, ведущей из кухни в магазин, витрины которого смотрели на фешенебельную улицу Фобур Сент-Оноре. В руках у нее была охлажденная металлическая коробочка с трюфелем «Пуар Вильям». Пальцы слегка дрожали, но она изо всех сил старалась держаться твердо, ставя каждую ногу посредине ступеньки размеренно, одну за другой. Густой глубокий голос Анри Батиста доносился сверху, и от этого кровь начинала сильнее стучать в ушах.
А вдруг ему не понравится? Что, если на самом деле в ее изобретении нет ничего особенного? Но даже если так, она не позволит себе опустить руки. Не должна!
Поднявшись наверх, она повернула налево и вошла в упаковочную, где над готовыми к продаже конфетами в охлажденных металлических судках хлопотала приземистая краснолицая Мари-Клер в безупречно белом переднике, газовой шапочке и белых перчатках. Ее проворные пальцы, выпачканные шоколадом, быстро раскладывали трюфели в фирменные коричневые с золотом коробки Жирода – каждый в свою отдельную фигурную лунку. Над головой Мари-Клер тянулись длинные стеллажи, заполненные еще не сложенными коробками, мотками атласной ленты всех цветов; толстые роли позолоченной оберточной бумаги для упаковки подарков, пачки золотых наклеек с темно-коричневыми надписями и простой коричневый картон для дальних перевозок. Проходя мимо, Энни приветливо кивнула Мари-Клер. Француженка улыбнулась в ответ и тоже кивнула, не прекращая работы.
Энни вошла в узкую дверь, ведущую в салон магазина. Как всегда, помедлила на пороге, чтобы прийти в себя. Магазин Жирода – это не то что любой другой и ни в какое сравнение не идет с магазином Долли. Он похож на отреставрированный зал девятнадцатого века в музее. Восточный ковер, показавшийся ей пухом по сравнению с плиточным полом кухни, матовые обои в золотистую крапинку над ореховыми панелями. На одной стене висели стеклянные полки с произведениями старинного ремесла – резная алебастровая ваза, пара подсвечников с русалками, древняя нефритовая статуэтка из Китая, деревянный севрский поднос девятнадцатого века, изготовленный в честь коронации Наполеона.
Над прилавками висели полки, уставленные деревянными шкатулками с настоящими картинами, нарисованными масляными красками. Их писал художник, специально приглашенный Анри, и все картины были разные: букеты цветов, композиции из фруктов, спелые виноградные гроздья, птицы, играющие дети. Энни больше всего понравилась деревенская сценка: женщина отгоняет гусей от крылечка домика с соломенной крышей, увитого белыми розами.
Мари-Клер говорила ей, что за тысячу франков покупатели могут купить трюфели, упакованные в одну из этих уникальных шкатулок и перевязанные подобранной по цвету атласной ленточкой.
Но самым притягательным в этом зале был все-таки шоколад. Он был везде: на серебряных подносах, словно драгоценные ювелирные украшения; в старинных ивовых корзинках, на плоских хрустальных блюдах.
В наклонном фронтальном окне стоял многоярусный серебряный судок в виде крупных листьев на декоративной ветви. На каждом листе стояли трюфели и конфеты в виде лошадок, виноградных гроздей, листиков, херувимов. Вокруг судка располагались пирожные, приготовленные самим месье Помпо. Они напоминали изящные шкатулки для драгоценностей, которые украшают стеклянными фиалками, крошечными серебряными колокольчиками и орнаментом из золотых листьев.
Но сегодня совсем другое было предметом настороженного внимания Энни. Анри Батист. Он стоял рядом с Сесиль, высокой, стройной женщиной, шея которой казалась слишком хрупкой, чтобы удерживать тяжелые кольца седеющих волос, пришпиленных к затылку. Сесиль замещала Анри, когда он уезжал. Уравновешенная, с мягким голосом, одетая в элегантное серое джерси, украшенное тяжелой золотой цепью, она вполне могла сойти за старшую портниху в первоклассном ателье мод на авеню Монтень. Именно она установила в магазине правило: никогда не спрашивать покупателя, подарок это или нет. Каждая коробка конфет Жирода является подарком… хотя бы самому себе.
Анри в противоположность Сесиль выглядел каким-то взъерошенным. Более похож на потрепанного философа, чем на директора этого шикарного магазина Его полосатый, дорогой костюм был неглажен, волосы растрепаны, а щеки так раскраснелись, словно он примчался сюда на велосипеде. Ничего элегантного, наоборот, крупные и широкие черты его лица напомнили Энни портрет фермера Ван Гога. Он и в самом дела как уверяет Долли, не поколебался бы ни минуты, если бы пришлось засучить рукава и покопать лопатой или заняться другой, не менее тяжелой работой.
Заметив ее, Анри улыбнулся. Усы встопорщились по уголкам губ, и широкое лицо покрылось добрыми морщинками.
– Как дела, Энни?! – воскликнул он, затем, глянув мимо нее, добавил: – А, Бернар! Чему обязаны честью видеть тебя вылезающим из своей берлоги среди бела дня?
Энни слегка вздрогнула поняв, что Помпо идет вслед за ней, причем так тихо, что она даже не слышала. Конечно, старый склочник не мог устоять, чтобы не поглазеть, как она сядет в галошу. Ее щеки вспыхнули, но она заставила себя не оборачиваться. Она глядела на Сесиль, которая вернулась за свой прилавок и принялась переоформлять корзину. Прозвенел входной колокольчик, и в магазине появилась посетительница – грузная женщина. Она принялась робко осматриваться, словно не решаясь войти в столь великолепный зал. Сесиль ободряюще улыбнулась ей.
Энни услышала за спиной тихий скрипучий смешок Помпо.
– Конечно, я уже в преклонном возрасте, но все еще крепок, как турок. А через месяц, когда пройду курс лечебных ванн в Баден-Бадене, снова помолодею. А ты как жив?
Анри вздохнул, и, как туча заволакивает солнца грустное выражение появилось на его лице. Взглянув внимательнее, Энни заметила, насколько он измучен. Не просто устал, нет… казалось… как-то постарел, словно прошли годы с тех пор, как она видела его в последний раз.
Он тоскует по Долли, это совершенно ясно. Потому что точно такое же выражение глубокой печали она видела на ее лице. Им приходится видеться не чаще, чем раз в два месяца, а письма и частые телефонные разговоры, конечно, не удовлетворяют их.
Впрочем, Анри постарался скрыть свою печаль.
Он подошел к Помпо и ласково потрепал его сутулое плечо. Затем расцеловал Энни в обе щеки, словно действительно они не встречались долгие годы, а не один-два месяца.
– Как дела в Марселе, месье Анри? – спросил Помпо.
– В Марселе порядок, – и со вздохом добавил: – Но я узнал, что на плантациях в Гренаде дела обстоят не так гладко.
– Надеюсь, ничего серьезного?
– Разбиты окна. Один сарай сгорел. Поджог, как мне сказали. У нас есть сведения, что их терроризируют коммунисты. А правительство, как таковое, видимо, не против подобных беспорядков. Похоже на то, что мне придется отправляться туда самому и выяснять размеры ущерба. И заодно политическую ситуацию. Может, она не столь печальна, как они изображают. Месье Жирод считает, что плантации надо продавать. Продавать! – Он резко встряхнул головой и надавил толстым пальцем нижнюю пуговицу пиджака, словно успокаивая кишечную колику.
Наступило молчание. Внезапно мрачность сбежала с его лица, и он бросил на Энни приветливый любопытный взгляд:
– Простите меня, я даже не спросил, как ваши дела. Нет ли у вас каких-то вопросов ко мне? Мистер Помпо, надеюсь, не застращал вас до потери способности говорить, а?
Его серые глаза сияли добротой и остроумием. Энни почувствовала, как разжался комок, стоявший в желудке. Анри не то что Помпо. Даже если поймет, что она не пригодна, не станет ее третировать.
Конечно, Анри отправит ее домой. Он сейчас в плохом настроении. Как можно в таком состоянии оценить трюфель, даже самый выдающийся?!
– Я не хочу больше испытывать ваше терпение, месье Анри, – не глядя на Энни, ввязался Помпо, – но мадемуазель Кобб…
– Мы составили новый сорт начинки, – решительно прервала Энни. – И хотим выслушать ваше мнение. – Если Анри не понравится, она возьмет всю вину на себя, но до этого… ей хочется, чтобы на него не повлияло то соображение, что она не специалист.
Между тяжелых бровей Анри легла глубокая складка, и у Энни упало сердце. Она представила, как она выглядит в его глазах: старые джинсы, свитер (ну почему она не надела сегодня платье?!), волосы влажные и неуложенные после утренней работы у горячей плиты, без косметики, даже губы не накрашены. Разве можно разговаривать серьезно с подобной особой?
С бьющимся сердцем она отдала ему коробочку. Он долго рассматривал единственный трюфель, изучая его, будто врач пациента. Энни чувствовала, как холодные струйки пота текут между ее грудей.
Эммет сказал, что все получилось здорово. Но он мог и преувеличивать, чтобы угодить ей. А Помпо отказался даже понюхать, объяснив это тем, что не хочет влиять на мнение Анри своими выводами.
Анри откусил небольшой кусочек оболочки, обсыпанной светлой пудрой молотого горького миндаля. Наверно, ей следовало бы взять другой вид ореха, может быть, фундук или пекан. Впрочем, нет, она пробовала их… они тоже подходят, но горький миндаль лучше всего.
Ее нервное напряжение дошло до предела. Анри отправил весь трюфель в рот и задумчиво принялся жевать.
Если бы ожидание длилось еще хотя бы одной секундой дольше, она бы не выдержала. Но Анри вдруг заулыбался.
– Грандиозно, – произнес он. – Прекрасная текстура. А вкус… у меня просто нет слов. Бернар, ты превзошел самого себя. Это же настоящее изобретение! Наши покупатели будут в восторге, я не сомневаюсь.
Помпо! Он думает, что это работа Помпо. Ее вдруг стало мутить. Что теперь делать? Как это могло произойти!
– Я… видите ли… это был… – залепетал Помпо, покраснев до кирпичного цвета.
Она вздохнула с облегчением. Помпо, конечно, жуткий зануда, но он не плут. Он сам все объяснит Анри.
Неожиданно ей пришла в голову мысль. Сейчас лучше поделиться с Помпо своим успехом, чем брать все себе.
«Существует много способов ободрать кошку», – любила говорить Муся.
– Месье Помпо обладает редким талантом, – быстро сказала Энни (это же не совсем ложь!). – Я счастлива, что мне выпала честь работать с ним.
«Ну как, здорово я тебя поддела?»
Или она зашла чересчур далеко? Но сразу же увидела, что лицо старика засияло от гордости. Он бросил на нее взгляд, полный признательности. Прекрасно, значит, она выбрала верный путь. Если бы она заявила, что трюфель – исключительно ее произведение, после того как Анри приписал это Помпо, старик был бы посрамлен и, наверно, никогда в жизни не простил бы ей этого. А ведь ей придется работать с Помпо, а не с Анри. И если Помпо решит полюбить ее, взять под свое крыло, она сможет досконально перенять от него все, что он знает. А иначе ей пришлось бы убираться восвояси с единственным пером в своем плюмаже.
Теперь же у нее будет что увезти домой, когда пройдет срок обучения.
Волна счастья захлестнула ее, наполнила сияющим светом, В солнечном сплетении по-настоящему вспыхнуло горячее оранжевое солнце, распространив свои лучи по всему телу, до самых кончиков пальцев, и искрами прошло по волосам. «Я волшебница. Я все могу!»
Вот уж точно, ободрать кошку можно многими способами.
14
– Тебе не нравится, да? – прошептал в темноте Эммет. Энни почувствовала себя виноватой. Взяла и испортила для Эммета их совместный поход на концерт камерной музыки в Сен-Шапель. Над головой и со всех сторон в полумраке готического собора сверкали, словно корона из темных рубинов, знаменитые цветные витражи. В пятне света перед двойными рядами складных стульев виолончелист играл Моцарта, и музыка отдавалась под высокими сводами с чистотой, какую Энни никогда не приходилось слышать. Но она не могла сосредоточиться, ее душа была слишком переполнена другим. Джо…
Прошло уже два месяца. А точнее, два месяца и одиннадцать дней. Долгий срок ему потребовался, чтобы ответить на ее письмо и открытку. И это притом, что он ни разу не позвонил. И наконец сегодня среди утренней почты, которую ее хозяйка мадам Бегбедер оставляет каждый день на скрипучем столике в прихожей у входной двери, между письмами от Лорел и Долли она обнаружила еще одно. Тонкий голубой авиаконверт с каракулями Джо.
В лихорадочном нетерпении распечатывая конверт, Энни случайно оторвала уголок письма. С безумно бьющимся сердцем принялась разбирать неровные строчки. Он счастлив, что она так поладила со всеми у Жирода. И что она так много всего узнала. Красив ли Париж в мае? Побывала ли она в Тюильри? А в торговых рядах Блошиного рынка?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69