Для тебя, для меня, для Энни… и я не могу представить себе ничего такого, что бы мы ему не дали.
Энни казалось, что она вот-вот зарыдает. Хотя Долли говорила сбивчиво, но так чистосердечно, что сказала именно то, что надо. Она выразила словами то, что чувствовала Энни… что, несмотря на то, что у Лорел не будет ни мужа ни приятеля, которого бы они знали, и это помешает ее учебе и свяжет ее… было бы большой ошибкой, ужасной ошибкой отдать ребенка.
– Долли права, – сказала она сестре стараясь говорить четко и уверенно. Она подошла поближе и опустилась на колени рядом с Лорел. Она взяла ее за руку, рука была холодной и неподвижной. – Разве мы не справимся? Разве мы раньше не справлялись?
Лорел бросила на нее странный, равнодушный взгляд.
– Ты – да. Ты всегда со всем справлялась. – Она сказала это очень грустно, а в ее голубых глазах был упрек, хотя и едва заметный.
– Послушай, – вмешалась Долли. – Я знаю, это будет трудно… Но появление ребенка не значит, что ты должна бросить учебу. Ты можешь перейти в Нью-Йоркский университет, или в Коппер-Юнион, или еще лучше в Парсонс. Я могу помочь, я могу заплатить за няню. – Она бросила быстрый настороженный взгляд на Энни: – И на этот раз я не собираюсь слушать твои возражения. Ты все сделала сама, хотя тебе и было тяжело… именно так ты всегда говорила… и я восхищаюсь тобой. Я наверняка не смогла бы сделать то, что сделала ты, во всяком случае, без посторонней помощи. Но сейчас все обстоит по-другому. И если ты скажешь нет, ты многого лишишь и Лорел, и ребенка.
– Энни тут ни при чем. – Лорел выпрямилась и, повернувшись к Энни, посмотрела на нее так, будто полоснула острой бритвой. – Все дело во мне. – Она встала. – Извините меня, но мне надо пойти в ванную. – Она чуть заметно улыбнулась.
Когда она ушла, Энни посмотрела на стоящую в углу комнаты кроватку. Она вспомнила, как Ривка с гордостью сказала ей, что в этой кроватке выросло девять малышей, и это было заметно. Украшения из эмали в изголовье кроватки потрескались и в некоторых местах отвалились, изображение медвежонка на другой спинке поблекло и было почти невидно, а перекладины были поцарапаны в тех местах, где малыши вгрызались в них своими режущимися зубами. Она чувствовала себя… почему-то побежденной. Хотя она никогда не рассматривала эту ситуацию как соревнование или борьбу. Разве они с Лорел не должны быть по одну сторону баррикад?
Она вспомнила то время, когда сама была еще ребенком, а Лорел только что родилась, и как она старалась справиться с булавками, меняя ей пеленки. Однажды она на минуту отвернулась… и Лорел как-то сползла со стула. В ужасе Энни бросилась вперед, и по какой-то счастливой случайности ей удалось схватить Лорел за щиколотку уже внизу. Ее движение было похоже на движение, которое делает привязанный к веревочке мячик перед тем, как начать подниматься вверх. Затем, увидев, что ее маленькая хорошенькая головка с мягкой кожей на макушке находится в сантиметре от остроугольной деревянной игрушки, и услышав громкий плач, она подумала, что это плачет Лорел… и только потом поняла, что это плачет она сама…
Сейчас Энни тоже готова была расплакаться. Но вдруг она почувствовала, что Долли коснулась ее руки.
Энни повернулась к ней.
– Почему у тебя никогда не было детей? – вдруг спросила она из любопытства. – Я имею в виду тебя и твоего мужа?
– Мы очень старались. Но Дейл… ну с ним все было в порядке… он был настоящим мужчиной… но, видимо, у нас с ним была какая-то несовместимость. А потом с Анри. Я думаю, возможно… – Она вздрогнула и замолчала, затем поднесла ярко накрашенный палец к виску, как будто у нее начала болеть голова от разговора об Анри.
– Ты все еще любишь его? – тихо спросила Энни. Это даже не был вопрос. Она знала, что ощущает Долли.
Долли опять вздрогнула, и Энни увидела, что губы у нее дрожат.
– Ну, мы, сестры Бердок, так просто не сдаемся.
– Мне кажется, я тоже очень упрямая, – сказала Энни с легкой усмешкой.
Долли повернулась и стояла прямо перед Энни, она взяла ее за плечи и сжала так крепко, что Энни почувствовала, как острые кончики ее ногтей впились в тело. Пучок на голове Долли растрепался, и из него выбились пряди платиновых крашеных волос, и от этого в желтовато-коричневом свете ночника в виде утенка Дональда, висящего на стене рядом с кроваткой, она была похожа на сумасшедшую. Энни подумала, что Долли никогда не была красивой. Хорошенькой, да. Но никогда не была такой неотразимой, как Муся. Но доброта, которую она излучала, была привлекательнее красоты… и это, как магнитом, притягивало к ней людей. Даже Энни, противившуюся этому обаянию, сейчас не мог не тронуть ее душевный порыв.
Если бы только она могла время от времени опереться на Долли и позволить ей приласкать себя. Она вспомнила слова Джо «тебе никто не нужен» и почувствовала, как что-то внутри у нее опустилось. Если бы она смогла немного расслабиться, если бы ее непоколебимая воля позволила ей это, то, возможно, тогда она нашла бы способ поправить то, что произошло между ней и Джо.
Энни чувствовала себя так, как будто толкала перед собой огромный невидимый камень… и толкала его вперед изо всех сил. Она ощущала, как ее руки, ноги, все тело и мозг напряглись, пытаясь сдвинуть его с места. Боже, но почему? Неужели она просто боялась… что если сдвинет этот камень, то потеряет контроль над собой?
Этт неуклюжим движением крепко обняла свою тетку. Только на мгновение она позволила себе расслабиться и поддаться обаянию доброты Долли.
Вдруг сердце у нее защемило, и она с разочарованием поняла, что упустила еще одну возможность.
– Ты думаешь о Лорел? – спросила Долли. – Тебе, должно быть, тяжело, что в этой ситуации ты как бы сидишь на заднем сиденье автомобиля, когда ты привыкла сама править машиной.
– Что-то в этом роде.
Ее удивило, что Долли схватила ее и сжала так крепко, что она почти не могла дышать.
– Я однажды совершила ошибку, – прошептала Долли хриплым голосом. – И я никогда в жизни не забуду этот урок. Это был для меня самый хороший урок. Вы сестры. И не позволяй никому… и ничему вставать между вами, или ты будешь жалеть об этом всю свою оставшуюся жизнь.
20
Руди пристально смотрел на яркое украшение кроватки. Это была самая красивая кроватка в магазине, она была отделана огромным количеством медвежат, каждый медвежонок держал удочку, на которой висел еще один маленький медвежонок. В нижней части кроватки был музыкальный ящик. Руди дернул за веревочку, и зазвучала мелодия песенки о медвежонке. Сидящая рядом с ним Лорел тихо сказала: – Я люблю приходить сюда днем, когда мне надоедает рисовать. И тогда я чувствую… я не знаю, как это объяснить… я чувствую какую-то причастность ко всему этому. Я чувствую себя так, как будто у меня действительно будет ребенок. Как будто я действительно стану матерью.
Руди почувствовал, как у него защемило сердце. Она была сейчас так красива, даже красивее, чем раньше, если такое вообще было возможно. Ее светлые глаза были такого же ярко-голубого цвета, как одеяло в кроватке, и эта голубизна зачаровывала его. Но вдруг эта яркость потускнела, как после долгого пребывания на солнце. На ней была просторная мужская рабочая блуза и плотная хлопчатобумажная юбка. Своим отчаянием, которое невозможно было скрыть даже решительным выражением глаз, она напоминала ему свою мать. Сейчас она была похожа на Ив, когда та была беременна Лорел.
Мать? Неужели она серьезно думает о том, чтобы оставить ребенка? Когда он разговаривал с ней по телефону в последний раз, а это было всего несколько недель назад, она сказала об этом совершенно определенно.
Когда Руди думал о том, в чем именно он собирается убеждать ее и почему, оставив два очень сложных дела, он прилетел в Нью-Йорк, сердце начало учащенно биться. Он попросил ее встретиться с ним где-нибудь недалеко от ее дома и думал, что она выберет какое-нибудь кафе или китайский ресторан, в котором они встречались в последний раз. Она сказала, чтобы он ждал ее здесь. Магазин для новорожденных? Он был очень удивлен. Но, черт подери, в этом был свой смысл. Беременная женщина в магазине для новорожденных. Кому придет в голову обратить на это внимание?
Если бы ему удалось заставить ее увидеть глубокий смысл этого… и убедить ее, что ей было бы гораздо легче, если бы…
Но ему придется быть очень осторожным, когда он начнет говорить с ней. Потому что, если она поймет, что этот ребенок нужен ему, она никогда не отдаст его.
– Эй, почему такое унылое лицо? – Он взял из кровати плюшевого розового кролика и толкнул им ее. – Все подумают, что я тебя обижаю. – Он оглянулся и посмотрел на женщин, прогуливающихся между полками с детской одеждой.
– Дядя Руди, – вздохнула Лорел, – ты тут ни при чем.
Она сказала это так, как будто хотела все рассказать ему. Боже, он знал, что в ее жизни он занимал второстепенное место. Она любила его, всегда была рада видеть его, но не больше… он, черт возьми, был для нее как джин в бутылке, который время от времени появлялся, чтобы исполнить ее желания. Руди помнил то время, когда ей, кажется, было шестнадцать и он достал для нее и ее друга два билета на концерт «Роллинг Стоунз» в «Мэдисон Сквер Гарден». Он купил эти билеты у спекулянта, и каждый билет стоил сто долларов, но ему не жалко было этих денег, когда он увидел, какой радостью светились ее глаза.
Он почувствовал острую боль, она была похожа на ту боль в боку, которая появлялась после длительного бега. Его собственный ребенок. Теперь все будет по-другому. Люди, глядя на него, увидят не толстого ничтожного пигмея или джина из бутылки, а обычного пожилого папашу.
– Ты приходишь сюда просто посмотреть или за чем-нибудь еще? – спросил он, моля Бога, чтобы она не сказала, что уже купила кучу всяких вещей в этом магазине и хранит их у себя в квартире до рождения ребенка.
– Нет, я просто смотрю. – Она дотронулась пальцем до пушистого голубого конверта, величиной с маленького котенка, который висел на перекладине кроватки. – Я хочу сказать, зачем покупать что-нибудь, если… – Она замолчала и тяжело вздохнула. Тихим голосом она добавила: – Около двух недель назад я договорилась о встрече с женщиной из бюро по усыновлению, но в последний момент отменила ее. Я начала думать: а что, если я его оставлю? Я смогу продолжать учебу в школе на вечернем или заочном отделении… и… и… я знаю, это будет очень эгоистично с моей стороны… я хочу сказать, что у ребенка должны быть родители… мать и отец, но я… я ужасно хочу иметь ребенка, ужасно. – Ее голубые глаза заблестели, и она прикусила нижнюю губу, как будто старалась сдержать слезы.
Руди наклонился к ней. Боже, его час настал, судьба дала ему шанс.
– Послушай, – сказал он. – Возможно, я смогу тебе помочь.
– Ты? Но как?
– Мы можем поговорить здесь?
– Конечно. Здесь никто нас не знает.
– Это не секрет… это… – Он вздохнул и приподнялся на носки, стараясь казаться выше, насколько это было возможно при его ничтожном росте Он так обычно делал в суде когда пытался выглядеть внушительнее в глазах свидетеля. – Лорел, я знаю одного человека, который заинтересован… по-настоящему заинтересован.
– Ты имеешь в виду в том… в том, чтобы усыновить ребенка? – Лорел стала говорить тише, почти шепотом. Она посмотрела на него, глаза ее были огромными от испуга.
– Да, так.
– Это семья?
Руди почувствовал, что весь вспотел. Все его тело под пальто и шерстяным шарфом горело и чесалось так, как будто он долго жарился на палубе своей яхты «Малибу».
«Скажи ей, что это ты. Объясни ей, что ты будешь самым лучшим отцом, который только может быть у ребенка, и что он… или она не будет ни в чем нуждаться, что у него или у нее будет дом, где рядом есть хорошие школы, и дача прямо на побережье и отличная няня, а когда придет время, он или она получит все что захочет. И что самое главное, ты будешь любить его, как собственного ребенка…»
– Видишь ли…
– Это должна быть семья, – сказала она, – иначе я даже не стану это обсуждать. Я хочу сказать, что если мой ребенок не будет жить в семье… в настоящей семье… то какой в этом смысл?
– А что, если я скажу, что это я, – бросил он, как бы шутя. – Что это я хочу усыновить его?
– Ты? Ой, дядя Руди! – Жесткий взгляд Лорел смягчился, она хмыкнула и даже приложила руку ко рту, чтобы сдержать смех.
Она, конечно, не знала, что он говорит серьезно, и все же… ему стало обидно. Сейчас этот смех задел его за живое… в нем было отвращение. Отвращение при мысли, что он будет держать в руках ее ребенка. Руди ощутил, что внутри у него все застыло, и почувствовал горечь во рту.
Даже если бы он женился, она могла бы передумать и сказать потом, что это невозможно, и что тогда? Он не имел права заставлять ее. Ему этого не хотелось делать. Он никогда бы не смог обидеть ее. Кого еще в целом мире он так сильно любил?
«Ну давай, ты же хороший юрист, – напомнил он себе. – Ты лучший спец по бракоразводным делам в Лос-Анджелесе… в девяти случаях из десяти ты можешь убедить безразличных присяжных и твердолобого судью, и с этой задачей ты наверняка тоже справишься».
Руди глубоко вздохнул:
– Я хочу сказать, что у них нет детей, поэтому в некотором смысле это не идеальная семья… но это самая любящая пара, которую я когда-либо встречал, – начал говорить он. – Муж работает в строительной компании, у них отличный большой дом, много денег, они любят детей. Его жена разводит собак на заднем дворе. Коккер-спаниелей, кажется. Они уже много лет лечатся, но доктора говорят, что результаты далеко не обнадеживающие. Если бы ты видела выражение ее лица, когда она говорила мне о том, как ей хочется иметь ребенка… сердце разрывается, глядя на нее Это прекрасные люди. Они будут отличными родителями.
– Ты говорил им обо мне? – Она, казалось, была потрясена.
– Ну конечно нет. Разве могу я это сделать, предварительно не поговорив с тобой?
Она сидела так близко, что он чувствовал запах талька и розовой воды, исходящий от ее тела. Так обычно пахнут грудные дети. Он вдруг ощутил такую тоску, что все внутри у него застонало; он откинул голову и почувствовал, как кровь ударила ему в виски. Но он продолжал говорить спокойным голосом:
– Дон один из самых солидных клиентов нашей фирмы из числа фирм, занимающихся недвижимостью. Но так как я являюсь их семейным адвокатом, он подумал, что я смогу ему найти ребенка для усыновления.
На самом деле он дал ему телефон юриста в Пассадене занимающегося усыновлением детей из Колумбии и Бразилии. Это было совершенно законное дело. Он решил проблему Дона… а сейчас история Дона была для него прекрасным прикрытием, и Дон, сам того не подозревая, помогал ему решить его собственные проблемы.
Он видел, что Лорел не знает, что сказать. Да, он поступил правильно, рассказав ей о Доне и его жене так, как будто они были настоящими Оззи и Харриет. Им она доверила бы скорее чем каким-нибудь незнакомым людям, стоящим в очереди на усыновление. Представляя все в таком розовом свете он на самом деле давал ей возможность успокоиться. Она могла представить себе радужную картину: ее ребенок ползает по огромному дому, а родители, с влажными от слез умиления глазами, вскрикивают от радости всякий раз, когда видят грязную пеленку.
– Я не знаю… – Лорел перевела взгляд на медвежат, украшающих кроватку. Она слегка дотронулась до них, и медвежата начали танцевать, двигаясь то в одну, то в другую сторону. Было видно, что она изо всех сил старается сдержать слезы.
«Момент наступил, – сказал он себе – Тот момент, который мне нужен». Пока еще у нее внутри идет борьба, он должен заставить ее принять решение которое ему необходимо.
– Ты ведь будешь это делать для своего ребенка, а не для этой пары, – сказал он Лорел. – И для себя. Ты молода. У тебя будут другие дети… потом, когда ты выйдешь замуж, и у тебя будет дом в Монтеклере или Скасдейл с лужайкой и фруктовыми деревьями, и красивая мохнатая собаке и мастерская. Зачем портить себе жизнь сейчас, когда ты так молода, зачем создавать трудности себе и своему ребенку? Лорел, это хорошие люди. Подумай об этом серьезно… Подумай.
– Я думала об этом, – сказала она резко повернув голову в его сторону. – Я думаю об этом каждый день. Иногда я не могу заснуть и думаю о том, что я буду чувствовать, если отдам ребенка Ты можешь решить, что я сумасшедшая, но я впервые подумала что рада, что мой отец умер. Возможно, он не был лучшим из отцов, но я уверена, что ему было бы больно узнать, что я нахожусь где-то далеко, где он не может увидеться со мной.
Шерстяной шарф на шее Руди вдруг стал колоться, и Руди сунул руку под пальто и начал чесать и массировать шею, но от этого раздражение на коже становилось только сильнее. Боже Вэл. Как непрошенная фальшивая монетка из пословицы, Вэл вновь и вновь появлялся. В прошлом месяце он позвонил в контору Руди и попросил денег сверх тех пяти тысяч, которые он ему уже был должен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Энни казалось, что она вот-вот зарыдает. Хотя Долли говорила сбивчиво, но так чистосердечно, что сказала именно то, что надо. Она выразила словами то, что чувствовала Энни… что, несмотря на то, что у Лорел не будет ни мужа ни приятеля, которого бы они знали, и это помешает ее учебе и свяжет ее… было бы большой ошибкой, ужасной ошибкой отдать ребенка.
– Долли права, – сказала она сестре стараясь говорить четко и уверенно. Она подошла поближе и опустилась на колени рядом с Лорел. Она взяла ее за руку, рука была холодной и неподвижной. – Разве мы не справимся? Разве мы раньше не справлялись?
Лорел бросила на нее странный, равнодушный взгляд.
– Ты – да. Ты всегда со всем справлялась. – Она сказала это очень грустно, а в ее голубых глазах был упрек, хотя и едва заметный.
– Послушай, – вмешалась Долли. – Я знаю, это будет трудно… Но появление ребенка не значит, что ты должна бросить учебу. Ты можешь перейти в Нью-Йоркский университет, или в Коппер-Юнион, или еще лучше в Парсонс. Я могу помочь, я могу заплатить за няню. – Она бросила быстрый настороженный взгляд на Энни: – И на этот раз я не собираюсь слушать твои возражения. Ты все сделала сама, хотя тебе и было тяжело… именно так ты всегда говорила… и я восхищаюсь тобой. Я наверняка не смогла бы сделать то, что сделала ты, во всяком случае, без посторонней помощи. Но сейчас все обстоит по-другому. И если ты скажешь нет, ты многого лишишь и Лорел, и ребенка.
– Энни тут ни при чем. – Лорел выпрямилась и, повернувшись к Энни, посмотрела на нее так, будто полоснула острой бритвой. – Все дело во мне. – Она встала. – Извините меня, но мне надо пойти в ванную. – Она чуть заметно улыбнулась.
Когда она ушла, Энни посмотрела на стоящую в углу комнаты кроватку. Она вспомнила, как Ривка с гордостью сказала ей, что в этой кроватке выросло девять малышей, и это было заметно. Украшения из эмали в изголовье кроватки потрескались и в некоторых местах отвалились, изображение медвежонка на другой спинке поблекло и было почти невидно, а перекладины были поцарапаны в тех местах, где малыши вгрызались в них своими режущимися зубами. Она чувствовала себя… почему-то побежденной. Хотя она никогда не рассматривала эту ситуацию как соревнование или борьбу. Разве они с Лорел не должны быть по одну сторону баррикад?
Она вспомнила то время, когда сама была еще ребенком, а Лорел только что родилась, и как она старалась справиться с булавками, меняя ей пеленки. Однажды она на минуту отвернулась… и Лорел как-то сползла со стула. В ужасе Энни бросилась вперед, и по какой-то счастливой случайности ей удалось схватить Лорел за щиколотку уже внизу. Ее движение было похоже на движение, которое делает привязанный к веревочке мячик перед тем, как начать подниматься вверх. Затем, увидев, что ее маленькая хорошенькая головка с мягкой кожей на макушке находится в сантиметре от остроугольной деревянной игрушки, и услышав громкий плач, она подумала, что это плачет Лорел… и только потом поняла, что это плачет она сама…
Сейчас Энни тоже готова была расплакаться. Но вдруг она почувствовала, что Долли коснулась ее руки.
Энни повернулась к ней.
– Почему у тебя никогда не было детей? – вдруг спросила она из любопытства. – Я имею в виду тебя и твоего мужа?
– Мы очень старались. Но Дейл… ну с ним все было в порядке… он был настоящим мужчиной… но, видимо, у нас с ним была какая-то несовместимость. А потом с Анри. Я думаю, возможно… – Она вздрогнула и замолчала, затем поднесла ярко накрашенный палец к виску, как будто у нее начала болеть голова от разговора об Анри.
– Ты все еще любишь его? – тихо спросила Энни. Это даже не был вопрос. Она знала, что ощущает Долли.
Долли опять вздрогнула, и Энни увидела, что губы у нее дрожат.
– Ну, мы, сестры Бердок, так просто не сдаемся.
– Мне кажется, я тоже очень упрямая, – сказала Энни с легкой усмешкой.
Долли повернулась и стояла прямо перед Энни, она взяла ее за плечи и сжала так крепко, что Энни почувствовала, как острые кончики ее ногтей впились в тело. Пучок на голове Долли растрепался, и из него выбились пряди платиновых крашеных волос, и от этого в желтовато-коричневом свете ночника в виде утенка Дональда, висящего на стене рядом с кроваткой, она была похожа на сумасшедшую. Энни подумала, что Долли никогда не была красивой. Хорошенькой, да. Но никогда не была такой неотразимой, как Муся. Но доброта, которую она излучала, была привлекательнее красоты… и это, как магнитом, притягивало к ней людей. Даже Энни, противившуюся этому обаянию, сейчас не мог не тронуть ее душевный порыв.
Если бы только она могла время от времени опереться на Долли и позволить ей приласкать себя. Она вспомнила слова Джо «тебе никто не нужен» и почувствовала, как что-то внутри у нее опустилось. Если бы она смогла немного расслабиться, если бы ее непоколебимая воля позволила ей это, то, возможно, тогда она нашла бы способ поправить то, что произошло между ней и Джо.
Энни чувствовала себя так, как будто толкала перед собой огромный невидимый камень… и толкала его вперед изо всех сил. Она ощущала, как ее руки, ноги, все тело и мозг напряглись, пытаясь сдвинуть его с места. Боже, но почему? Неужели она просто боялась… что если сдвинет этот камень, то потеряет контроль над собой?
Этт неуклюжим движением крепко обняла свою тетку. Только на мгновение она позволила себе расслабиться и поддаться обаянию доброты Долли.
Вдруг сердце у нее защемило, и она с разочарованием поняла, что упустила еще одну возможность.
– Ты думаешь о Лорел? – спросила Долли. – Тебе, должно быть, тяжело, что в этой ситуации ты как бы сидишь на заднем сиденье автомобиля, когда ты привыкла сама править машиной.
– Что-то в этом роде.
Ее удивило, что Долли схватила ее и сжала так крепко, что она почти не могла дышать.
– Я однажды совершила ошибку, – прошептала Долли хриплым голосом. – И я никогда в жизни не забуду этот урок. Это был для меня самый хороший урок. Вы сестры. И не позволяй никому… и ничему вставать между вами, или ты будешь жалеть об этом всю свою оставшуюся жизнь.
20
Руди пристально смотрел на яркое украшение кроватки. Это была самая красивая кроватка в магазине, она была отделана огромным количеством медвежат, каждый медвежонок держал удочку, на которой висел еще один маленький медвежонок. В нижней части кроватки был музыкальный ящик. Руди дернул за веревочку, и зазвучала мелодия песенки о медвежонке. Сидящая рядом с ним Лорел тихо сказала: – Я люблю приходить сюда днем, когда мне надоедает рисовать. И тогда я чувствую… я не знаю, как это объяснить… я чувствую какую-то причастность ко всему этому. Я чувствую себя так, как будто у меня действительно будет ребенок. Как будто я действительно стану матерью.
Руди почувствовал, как у него защемило сердце. Она была сейчас так красива, даже красивее, чем раньше, если такое вообще было возможно. Ее светлые глаза были такого же ярко-голубого цвета, как одеяло в кроватке, и эта голубизна зачаровывала его. Но вдруг эта яркость потускнела, как после долгого пребывания на солнце. На ней была просторная мужская рабочая блуза и плотная хлопчатобумажная юбка. Своим отчаянием, которое невозможно было скрыть даже решительным выражением глаз, она напоминала ему свою мать. Сейчас она была похожа на Ив, когда та была беременна Лорел.
Мать? Неужели она серьезно думает о том, чтобы оставить ребенка? Когда он разговаривал с ней по телефону в последний раз, а это было всего несколько недель назад, она сказала об этом совершенно определенно.
Когда Руди думал о том, в чем именно он собирается убеждать ее и почему, оставив два очень сложных дела, он прилетел в Нью-Йорк, сердце начало учащенно биться. Он попросил ее встретиться с ним где-нибудь недалеко от ее дома и думал, что она выберет какое-нибудь кафе или китайский ресторан, в котором они встречались в последний раз. Она сказала, чтобы он ждал ее здесь. Магазин для новорожденных? Он был очень удивлен. Но, черт подери, в этом был свой смысл. Беременная женщина в магазине для новорожденных. Кому придет в голову обратить на это внимание?
Если бы ему удалось заставить ее увидеть глубокий смысл этого… и убедить ее, что ей было бы гораздо легче, если бы…
Но ему придется быть очень осторожным, когда он начнет говорить с ней. Потому что, если она поймет, что этот ребенок нужен ему, она никогда не отдаст его.
– Эй, почему такое унылое лицо? – Он взял из кровати плюшевого розового кролика и толкнул им ее. – Все подумают, что я тебя обижаю. – Он оглянулся и посмотрел на женщин, прогуливающихся между полками с детской одеждой.
– Дядя Руди, – вздохнула Лорел, – ты тут ни при чем.
Она сказала это так, как будто хотела все рассказать ему. Боже, он знал, что в ее жизни он занимал второстепенное место. Она любила его, всегда была рада видеть его, но не больше… он, черт возьми, был для нее как джин в бутылке, который время от времени появлялся, чтобы исполнить ее желания. Руди помнил то время, когда ей, кажется, было шестнадцать и он достал для нее и ее друга два билета на концерт «Роллинг Стоунз» в «Мэдисон Сквер Гарден». Он купил эти билеты у спекулянта, и каждый билет стоил сто долларов, но ему не жалко было этих денег, когда он увидел, какой радостью светились ее глаза.
Он почувствовал острую боль, она была похожа на ту боль в боку, которая появлялась после длительного бега. Его собственный ребенок. Теперь все будет по-другому. Люди, глядя на него, увидят не толстого ничтожного пигмея или джина из бутылки, а обычного пожилого папашу.
– Ты приходишь сюда просто посмотреть или за чем-нибудь еще? – спросил он, моля Бога, чтобы она не сказала, что уже купила кучу всяких вещей в этом магазине и хранит их у себя в квартире до рождения ребенка.
– Нет, я просто смотрю. – Она дотронулась пальцем до пушистого голубого конверта, величиной с маленького котенка, который висел на перекладине кроватки. – Я хочу сказать, зачем покупать что-нибудь, если… – Она замолчала и тяжело вздохнула. Тихим голосом она добавила: – Около двух недель назад я договорилась о встрече с женщиной из бюро по усыновлению, но в последний момент отменила ее. Я начала думать: а что, если я его оставлю? Я смогу продолжать учебу в школе на вечернем или заочном отделении… и… и… я знаю, это будет очень эгоистично с моей стороны… я хочу сказать, что у ребенка должны быть родители… мать и отец, но я… я ужасно хочу иметь ребенка, ужасно. – Ее голубые глаза заблестели, и она прикусила нижнюю губу, как будто старалась сдержать слезы.
Руди наклонился к ней. Боже, его час настал, судьба дала ему шанс.
– Послушай, – сказал он. – Возможно, я смогу тебе помочь.
– Ты? Но как?
– Мы можем поговорить здесь?
– Конечно. Здесь никто нас не знает.
– Это не секрет… это… – Он вздохнул и приподнялся на носки, стараясь казаться выше, насколько это было возможно при его ничтожном росте Он так обычно делал в суде когда пытался выглядеть внушительнее в глазах свидетеля. – Лорел, я знаю одного человека, который заинтересован… по-настоящему заинтересован.
– Ты имеешь в виду в том… в том, чтобы усыновить ребенка? – Лорел стала говорить тише, почти шепотом. Она посмотрела на него, глаза ее были огромными от испуга.
– Да, так.
– Это семья?
Руди почувствовал, что весь вспотел. Все его тело под пальто и шерстяным шарфом горело и чесалось так, как будто он долго жарился на палубе своей яхты «Малибу».
«Скажи ей, что это ты. Объясни ей, что ты будешь самым лучшим отцом, который только может быть у ребенка, и что он… или она не будет ни в чем нуждаться, что у него или у нее будет дом, где рядом есть хорошие школы, и дача прямо на побережье и отличная няня, а когда придет время, он или она получит все что захочет. И что самое главное, ты будешь любить его, как собственного ребенка…»
– Видишь ли…
– Это должна быть семья, – сказала она, – иначе я даже не стану это обсуждать. Я хочу сказать, что если мой ребенок не будет жить в семье… в настоящей семье… то какой в этом смысл?
– А что, если я скажу, что это я, – бросил он, как бы шутя. – Что это я хочу усыновить его?
– Ты? Ой, дядя Руди! – Жесткий взгляд Лорел смягчился, она хмыкнула и даже приложила руку ко рту, чтобы сдержать смех.
Она, конечно, не знала, что он говорит серьезно, и все же… ему стало обидно. Сейчас этот смех задел его за живое… в нем было отвращение. Отвращение при мысли, что он будет держать в руках ее ребенка. Руди ощутил, что внутри у него все застыло, и почувствовал горечь во рту.
Даже если бы он женился, она могла бы передумать и сказать потом, что это невозможно, и что тогда? Он не имел права заставлять ее. Ему этого не хотелось делать. Он никогда бы не смог обидеть ее. Кого еще в целом мире он так сильно любил?
«Ну давай, ты же хороший юрист, – напомнил он себе. – Ты лучший спец по бракоразводным делам в Лос-Анджелесе… в девяти случаях из десяти ты можешь убедить безразличных присяжных и твердолобого судью, и с этой задачей ты наверняка тоже справишься».
Руди глубоко вздохнул:
– Я хочу сказать, что у них нет детей, поэтому в некотором смысле это не идеальная семья… но это самая любящая пара, которую я когда-либо встречал, – начал говорить он. – Муж работает в строительной компании, у них отличный большой дом, много денег, они любят детей. Его жена разводит собак на заднем дворе. Коккер-спаниелей, кажется. Они уже много лет лечатся, но доктора говорят, что результаты далеко не обнадеживающие. Если бы ты видела выражение ее лица, когда она говорила мне о том, как ей хочется иметь ребенка… сердце разрывается, глядя на нее Это прекрасные люди. Они будут отличными родителями.
– Ты говорил им обо мне? – Она, казалось, была потрясена.
– Ну конечно нет. Разве могу я это сделать, предварительно не поговорив с тобой?
Она сидела так близко, что он чувствовал запах талька и розовой воды, исходящий от ее тела. Так обычно пахнут грудные дети. Он вдруг ощутил такую тоску, что все внутри у него застонало; он откинул голову и почувствовал, как кровь ударила ему в виски. Но он продолжал говорить спокойным голосом:
– Дон один из самых солидных клиентов нашей фирмы из числа фирм, занимающихся недвижимостью. Но так как я являюсь их семейным адвокатом, он подумал, что я смогу ему найти ребенка для усыновления.
На самом деле он дал ему телефон юриста в Пассадене занимающегося усыновлением детей из Колумбии и Бразилии. Это было совершенно законное дело. Он решил проблему Дона… а сейчас история Дона была для него прекрасным прикрытием, и Дон, сам того не подозревая, помогал ему решить его собственные проблемы.
Он видел, что Лорел не знает, что сказать. Да, он поступил правильно, рассказав ей о Доне и его жене так, как будто они были настоящими Оззи и Харриет. Им она доверила бы скорее чем каким-нибудь незнакомым людям, стоящим в очереди на усыновление. Представляя все в таком розовом свете он на самом деле давал ей возможность успокоиться. Она могла представить себе радужную картину: ее ребенок ползает по огромному дому, а родители, с влажными от слез умиления глазами, вскрикивают от радости всякий раз, когда видят грязную пеленку.
– Я не знаю… – Лорел перевела взгляд на медвежат, украшающих кроватку. Она слегка дотронулась до них, и медвежата начали танцевать, двигаясь то в одну, то в другую сторону. Было видно, что она изо всех сил старается сдержать слезы.
«Момент наступил, – сказал он себе – Тот момент, который мне нужен». Пока еще у нее внутри идет борьба, он должен заставить ее принять решение которое ему необходимо.
– Ты ведь будешь это делать для своего ребенка, а не для этой пары, – сказал он Лорел. – И для себя. Ты молода. У тебя будут другие дети… потом, когда ты выйдешь замуж, и у тебя будет дом в Монтеклере или Скасдейл с лужайкой и фруктовыми деревьями, и красивая мохнатая собаке и мастерская. Зачем портить себе жизнь сейчас, когда ты так молода, зачем создавать трудности себе и своему ребенку? Лорел, это хорошие люди. Подумай об этом серьезно… Подумай.
– Я думала об этом, – сказала она резко повернув голову в его сторону. – Я думаю об этом каждый день. Иногда я не могу заснуть и думаю о том, что я буду чувствовать, если отдам ребенка Ты можешь решить, что я сумасшедшая, но я впервые подумала что рада, что мой отец умер. Возможно, он не был лучшим из отцов, но я уверена, что ему было бы больно узнать, что я нахожусь где-то далеко, где он не может увидеться со мной.
Шерстяной шарф на шее Руди вдруг стал колоться, и Руди сунул руку под пальто и начал чесать и массировать шею, но от этого раздражение на коже становилось только сильнее. Боже Вэл. Как непрошенная фальшивая монетка из пословицы, Вэл вновь и вновь появлялся. В прошлом месяце он позвонил в контору Руди и попросил денег сверх тех пяти тысяч, которые он ему уже был должен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69