Они несли меня довольно быстро - их
презрение к Нью Кат исчезло, когда они услышали адрес, который я им дал, -
и вскоре мы были у дверей друга мистера Горе.
- Подождите, - приказал я. - Вы можете еще понадобиться.
Я застал сэра Джона в кабинете за бутылкой портвейна.
- О да, - сказал он, пытаясь разглядеть меня. - Вы навещали меня по
поводу Сибрука. Я наводил о них справки на следующий же день после вашего
визита и узнал, что они в надежных руках, а именно, у вашего отца. Почему
вы не сказали мне об этом? А? Я ведь чуть было не написал своим друзьям в
Букингемшир и чуть не начал строить разные планы. Вы говорили мне, что им
очень нужно найти пристанище, а они все это время были в безопасности!
- Забудьте все это, - я даже не пытался оправдываться. Я ведь не
соврал, сказав, что они в опасности. - Скажите лучше: Линда Сибрук не
приходила к вам сюда?
- Последний раз она была здесь с отцом, чтобы попрощаться со мной.
Это было до Рождества.
- Не смею вас больше беспокоить. Если она придет к вам, скажите, что
я в третьем доме на Нью Кат. Прощайте, сэр.
Я поспешил к носильщикам, которые, ожидая меня, задремали на
солнышке. Я догадался, что мое письмо к Линде, в котором я упоминал о сэре
Джоне Талботе, так и не было доставлено, а ей и в голову не придет, что
случайное имя, проскользнувшее в бредовой речи ее отца, могло запасть мне
в голову. Она не догадается обратиться к нему. Проклятая болезнь, недаром
ее назвали чумой! Но они наверняка прибыли экипажем! Мой мятущийся разум
наградил меня этой догадкой, как хорошую собаку куропаткой.
Экипаж из Колчестера!
- Бегом! - приказал я носильщикам. - В "Трубадур" на Стренде. - И там
мне повезло. Хозяин постоялого двора сразу вспомнил молодую красивую
женщину, которая прибыла со стариком. Им пришлось оставить багаж в
таверне, но на следующий день девушка вернулась и забрала одну коробку,
которую приказала отнести в дом на Ладгейт Хилл, - тот, что сразу за
Спиндлерс Грин.
Носильщики, которым я к тому времени уже изрядно надоел, отнесли меня
к этому дому, отдаленному от дороги и огороженному железными прутьями. Я
предложил им серебряную монету, которую мне подала леди.
- Этого недостаточно за полдня беготни, - сердито заметил один из
них. - То там сбивали каблуки, то в другом месте.
- Достаточно или нет, но это все что у меня есть, - объяснил я. - Мне
самому не очень приятно, поверьте, лишить вас того, что вам причитается,
но все мое имущество украдено, и я не могу сейчас заплатить. Господь
воздаст мне и вам.
Они продолжали ворчать, но я уже стучал в дверь дома.

Мне открыла высокая сухопарая женщина с прядями неаккуратных черных
волос, обрамлявших серое лицо.
- Я знаю, что здесь живет мисс Линда Сибрук. Проведите меня к ней,
пожалуйста.
К этому моменту мое нетерпение достигло такого предела, что мне
хотелось оттолкнуть ее и ворваться в дом, изо всех сил выкрикивая любимое
имя.
- Здесь нет такой особы, - ответила женщина. - Здесь живет только мой
брат Эли Мейкерс и его жена. Что с вами, молодой человек?
Я пришел в себя уже в доме, на стуле с высокой спинкой. Мои ноздри
щекотал едкий запах жженных перьев. Я поднял глаза и увидел Линду,
склонившуюся надо мной. Опустив голову, я разглядел ее руку, подносящую
тлеющие перья к моему носу.
- Я перенес тяжелую болезнь, Линда, - сказал я.
Моей первой мыслью было: она ничего не должна узнать. Я все буду
оправдывать своей болезнью.
- Я знаю. Женщина из Нью Кат сказала, что ты умер, - произнесла
девушка. Голос ее звучал очень тихо.
Я руками закрыл лицо.
- Так ты вышла замуж за Эли, Линда. Что заставило тебя пойти на это?
Тут ее пальчик взметнулся к губам, а глаза приняли выражение, которое
мне было слишком хорошо известно и понятно. Из глубины комнаты,
недоступной моему полю зрения, донесся голос Эли.
- Ты лучше расскажи мистеру Филиппу о своем отце, жена.
Ее глаза наполнились слезами, но она смахнула их и прошептала:
- Он умер, Филипп.
- Он так и не оправился тогда?
- Ему стало лучше. Но его убили на летней ярмарке.
- Убили! - воскликнул я. - Почему? Кто убил его?
- Я сам расскажу, жена, и покончим с этим. А ты пойди помоги Кезии
приготовить обед и попроси, чтобы она поставила еще одну тарелку на стол.
Ни слова не возразив, Линда оставила меня и направилась к двери. Из
ее походки исчезла легкость, в ушах не было сережек, на ней было черное
простое платье.
- Парень, - начал Эли, глядя на меня с высоты своего великанского
роста, - эта история, которую я не очень хочу тебе рассказывать, может
задеть твои чувства к отцу.
- Ничего, - перебил я. - Говорите быстрее, ради Бога, что произошло с
отцом Линды, что заставило Линду выйти за вас замуж. - Боль так явно
прозвучала в моем голосе, что я попытался скрыть ее, добавив: - Так
внезапно.
Эли протянул свою большую заскорузлую руку и неловким жестом положил
ее мне на плечо. Я вздрогнул от удивления и страха, что он мог угадать мое
состояние, почувствовать, что я люблю Линду, и проникнуться жалостью ко
мне. Но когда он забрал руку и осторожно опустился на высокий стул, я
понял, что мои опасения напрасны. Эли был удручен потому, что ему
приходится порочить передо мной моего отца.
- Ну, давайте же, - резко поторопил его я. - Оставим это. Видит Бог,
я уже давно не питаю к отцу никаких чувств. Расскажите, что случилось на
летней ярмарке.
Эли начал свой рассказ, и чистая комната с блестящим полом и видом,
открывающимся на улицу через маленькие оконные рамы, померкла перед моими
глазами. Если однажды мне довелось поразить Натаниэля Горе описанием
портрета Эли, то трудно сказать, в какое изумление его поверг бы рассказ
Эли. Или, может, это мое воображение дополнило повествование, само по себе
голое и невыразительное, картинами Хантер Вуда с темными тучами
предрассудков, сгущающимися над ним, запахом зрелой пшеницы и тмина,
разносимых по округе башмаками ярмарочной толпы.
Я ясно представил, как все это произошло. Джошуа Сибрук был старым
чудаком с безумными выходками. Он приехал неведомо откуда и поселился в
доме, в котором когда-то жила и умерла старая Мэдж. Деревенские жители в
те времена различали два типа ведьм - безвредных и злых, и Мэдж
принадлежала к первым. Люди старались не обижать ее, мало кто осмеливался
пройти ночью мимо ее дома, но в случаях болезни или иного несчастья
приходили к ней и глотали ее зелье, повторяли за ней заклинания, дарили ей
что-нибудь и уходили с надеждой. И то ли благодаря везению, то ли
вследствие ее мудрости, больные оставались довольны, и ее терпели. Ее даже
приглашали в имение лечить меня. Я сам этого не помню, потому что был
слишком мал, но слышал, как об этом говорили. Она дала прислуге,
приставленной для ухода за мной, бутылку едкой мази, которую надо было
втирать в мою ногу. Это не помогло, но и не причинило никакого видимого
вреда, что, по-моему, можно было бы сказать о большинстве ее лекарств.
Отец Линды, с его странностями и по причине того, что он обосновался
в доме Мэдж, неизбежно должен был унаследовать ее репутацию. Он собирал -
или для него собирали - травы и растения в лесу и вдоль дороги. Вероятно,
еще задолго до того, как я покинул Маршалси, к нему обращались за
снадобьями больные, и, когда лечение помогало, он снабжал посетителя
запасом лекарственных средств. Никто не жаловался, так могло продолжаться
годами, и он мог создать себе довольно прочную репутацию, как это удалось
сделать Мэдж, если бы не один прискорбный случай. Старик только оправился
после приступа, когда к нему пришла женщина с просьбой помочь ее сыну,
которого мучил удушающий кашель - "порча легких", как называют деревенские
люди болезнь, когда человек кашляет кровью. Джошуа осмотрел мальчика,
"оттянул веки, постучал по грудке, подержал за руку", - рассказывал Эли, и
затем, отправив ребенка в сад, открыто заявил матери, что ее сына не
спасут никакие снадобья и настойки. "Он долго не проживет", - сказал
Сибрук серьезно, и мать, чрезвычайно рассерженная, ушла. Но вот в чем была
загвоздка. Мальчик был одним из тех, от кого Джошуа в свое время спас
моего пса Квинса, и при этом он говорил мальчишке какие-то неприятные
слова. Отказ дать лекарство и тот факт, что ребенок, действительно, умер
через две недели после визита к старику, - вот вам и сюжет для убежденного
охотника за ведьмами.
С этого момента на Джошуа пало подозрение. Пришла пора летней
ярмарки, Грин и Маршалси заполнились толпами людей и лавками со
всевозможными товарами. Веревками был отгорожен загон для поросят,
установлена привязь для проведения конкурса лошадей. На скорую руку
приготовили эль для участников ярмарки, более крепкий, чем обычно.
Издалека и из близлежащих селений пешком, верхом и на телегах стекался
народ на величайшее гулянье года. Линда с отцом тоже пошли на свою первую
экскурсию по лавкам торговцев. И даже если они и замечали
недоброжелательные взгляды и шепот, следовавшие за ними, то это нисколько
не смущало их. Но я думаю, что они вовсе не замечали этого. Старика
интересовали люди вокруг, лекарские товары, книжная лавка, а Линда, могу
поклясться, не сводила глаз с лент и кружев, с тюков муслина и парчи,
которые разбрасывал перед покупательницами торговец материей. В конце
концов, они очутились у ларька с лекарствами. Человек, одетый в костюм
моряка, расхаживал взад-вперед с попугаем на плече. Яркая птица монотонно
выкрикивала одну и ту же фразу: "Зачем страдать? Зачем страдать?" И люди,
привлеченные необычным смуглым лицом моряка и диковинной говорящей птицей,
прислушивались к скороговорке торговца и про себя повторяли слова попугая:
"Зачем страдать?"
Зачем, действительно, если не было такого недуга человеческого тела,
от которого этот человек не имел лекарства? Болезнь суставов, порча
легких, паралич, ожоги, парша и чесотка, - все это он брался излечить.
Торговец быстро распродавал свой товар, потому что с готовностью
протягивал средство любому, кто сумел преодолеть смущение и попросить его.
Затем он сказал:
- А теперь у меня есть нечто специально для дам. Вы, пузатые мужики,
можете проходить мимо, если, конечно, вам не известна какая-то особа,
нуждающаяся в подобном средстве по известной вам причине, прохвосты вы
эдакие! Ведь у всех дам бывают небольшие неприятности...
Он продолжал болтать.
Все это мне было очень знакомо, Эли, естественно, не описывал всех
подробностей, но в этом не было никакой нужды. Начиная с того самого лета,
когда Шед смастерил мне железную подкову, я не пропускал ни одной летней
ярмарки. Мне были известны хитрые намеки, которыми торговец подхлестывал
интерес толпы к своему товару, и я помнил последнюю фразу его речи:
- Но я знаю, насколько стеснительны дамы, поэтому, красотки, можете
идти своей дорогой, развлекаться, а мой помощник и я будем все время
рядом. Присмотритесь к нам повнимательнее, чтобы узнать нас в толпе, и
одного слова на ушко, одной монетки в ладошку будет достаточно, чтобы
заполучить это чудодейственное средство.
И в этот самый момент Джошуа Сибрук заговорил во весь голос:
- Женщина, купившая эту дрянь, рискует страдать больше, чем от любых
мук деторождения.
Знахарь пришел в неописуемую ярость. Лекарства от суставов и зубной
боли продавались открыто и стоили всего несколько пенсов, но снадобье,
которое он предлагал от женского недуга, обычно продавалось тайно, словно
контрабанда, и поэтому стоило намного дороже. Женщины, пробиравшиеся
подальше от столпотворения, украдкой совали шиллинг или даже два в
ненароком протянутую руку и не требовали сдачи. Джошуа посягнул на его
лучший товар. И сойдя со своего помоста, торговец принялся поносить
противника. К нему присоединились несколько жителей Маршалси, и вскоре их
брань переросла во всеобщее возмущение. И стоило только кому-то из толпы
крикнуть: "Топи колдуна", как произошло непоправимое.
- Меня там не было, парень, не тянет меня на ярмарки. Это все
рассказала мне Линда, и, пусть она заносчива, но врать не станет. Эсквайр
был там тоже - это мне сказал Джем Флауэрс - и он не только не остановил
их, парень, а даже подзадоривал толпу. Им так и не удалось дотащить
старика до реки, потому что он был такой старый и дряхлый, что умер от
ударов еще на ярмарочной площади. А грум твоего отца, Джим, был из первых,
кто пинал его ногами и наносил удары.
Во все это очень легко верилось.
- Продолжайте, - попросил я.
И Эли продолжил свой рассказ:
- Девушка чуть не обезумела от горя, и когда старый плотник Куллум
получил заказ от твоего отца на роскошный гроб для старика, она
отправилась в мастерскую сама и выбрала самый простой гроб, поклявшись,
что продаст все в доме, чтобы заплатить за него. Миссис Хант, с фермы
Хантов, такая заботливая женщина, пришла, чтобы успокоить девушку,
уговорить ее поспать немного, но та все рыдала и рыдала, не двигаясь с
места.
Ко дню похорон, люди уже начали сожалеть о содеянном, и на похороны
все пришли трезвые и спокойные. А отец твой не заявился, зато Джим, грум
его, околачивался там все время, пока кто-то, видевший как он вонзил свое
колено в печенку старика, не сказал, что лучше бы ему убираться
подобру-поздорову.
В ту самую ночь я поздно работал на своей земле в Лайер Филд. Это как
раз по соседству с их домом. И вдруг услышал истошные крики девицы. Я
подумал, что ее мучают кошмары, что она там совсем одна, и поспешил к ней,
но застал там твоего отца, срывающего с девушки ночную рубаху, а она
заходилась от крика. Он ведь громила - твой отец, но во мне так взыграла
кровь, что я одним ударом вышиб его на дорогу. Бедняжка припала ко мне в
слезах, она говорила, что верила этому человеку, а он участвовал в
убийстве ее отца. Она все повторяла и повторяла: "Заберите меня отсюда,
заберите меня". Она рассказала, что ты поехал подыскать ей пристанище, и
сказала, что знает твой адрес в Лондоне. Я знал, что меня ждет в Маршалси
после того, как я нанес эсквайру такой удар, кроме того, я все еще жил
надеждой на то, что ты рассказал мне о мистере Горе. Поэтому я продал весь
свой скот, сел вместе с ней в экипаж, и мы отправились в Лондон. Мы
разыскали то место в Нью Кат - никогда не пойму, какое помутнение разума
заставило тебя поселиться в таком неблагопристойном месте, - а толстуха
сказала нам, что ты умер. "Унесли сегодня утром", - вот как она сказала.
Ну, тогда девушку, как громом поразило. Она лишилась друга, единственного
своего друга, так повторяла она.
И тут снизошла на меня десница Божья, и воля его четко обозначилась в
моем разуме. Гордая, красивая женщина в огромном городе, без всякой защиты
при ее-то доверчивости к первому встречному, в чем я уже убедился... Я
понимал, что впереди ее может ждать только жизнь, полная опасностей и
мучений. Да еще - кажется, этого я еще не говорил - я ведь видел ее наготу
в ту ночь, когда ее рубашка была разодрана в клочья. И я исполнил то, что
считал своим долгом перед Богом и людьми. Я женился на ней в то же самое
утро. Она сначала была поражена и потрясена, когда я предложил ей стать
моей женой, но сие есть деяние Божье, он всесилен и всемогущ. И этим
набожным заключением Эли завершил свое повествование, тем самым положив
конец всему, на что я еще надеялся в жизни.
Я сидел, погруженный в молчание, и пытался довести до глубин своего
сознания смысл этого чудовищного поворота судьбы. О, Линда, я знаю, как ты
выглядишь в своем ночном одеянии! Прелестная и самая желанная в мире. Я
знаю, что желание охватило и этого громадного флегматичного мужчину, когда
ты доверчиво прижалась к нему, беззащитная и заплаканная, с черными
прядями волос, беспорядочно струящимися по твоему личику, бледному от
страха. И это было деяние Господа! О Линда, испуганная и беспомощная,
потерявшая дар речи от слов миссис Краске, ты должно быть... но если бы ты
хоть чуточку подождала... Однако нельзя было раскрывать свои чувства перед
ее мужем. Я не должен пробудить подозрений ни взглядом, ни случайно
вырвавшимся словом. Потому что, куда бы ты не направлялась, Линда, любовь
моя, я должен быть рядом. Эли должен принять меня. И мне придется
проглотить это горчайшее лекарство, хуже которого я не знавал с тех пор,
как мою болезнь признали неизлечимой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34