- Мачехи - это дело известное, - сказал я. - Не слушайте ее.
Подумайте о родной матери бедной девочки. Что сказала бы она? Даже если
девушка оступилась, ведь отправив ее одну в столь страшное место, вы
ничуть не исправили ситуацию. Ральф Свистун говорит, что женится на ней, и
думаю, что это не такой уж плохой выход. Помню, что даже в Библии есть
что-то по этому поводу. Поезжайте туда сейчас же, заберите ее домой,
накройте обед и обсудите все это. Сделайте это, Пикл!
По выступающим напряженным скулам разлился бледно-розовый глянцевый
румянец. Он так сжал поводья, что побелели костяшки пальцев.
- Вы неплохой, мистер Оленшоу, но в этом случае всякая мольба - это
дьявольское оружие. Вы ведь знаете Библию, так что лучше перечитайте то,
что там сказано по поводу блудниц и обольстителей, и помните: те, кто
проявляют терпимость к этому греху, становятся такими же грешниками, даже
хуже. Что касается матери этой девицы, то она была порядочной женщиной, не
в пример дочери своей. И я благодарю Бога за то, что она не дожила до
этого дня. Она сказала бы то же, что и я: что посеешь - то пожнешь. Пошла,
Брауни.
Я отпустил гриву лошади и отступил назад. Ральф покорно стоял там,
где я оставил его.
- Возьми мою кобылу, - приказал я. - Отправляйся на мельницу и без
девушки не возвращайся. К твоему приезду мы накроем стол к обеду.
Джудит поставила на стол еще один прибор, я наполнил вазу яблоками и
изюмом, который Ральф привез из Салема. Но все мои надежды утешить убитую
горем Магитабель рассеялись, как только я увидел ее. Она всегда казалась
мне существом бледным и бесцветным, но в тот момент ее можно было сравнить
с вымокшей кухонной тряпкой. Веки ее были совершенно прозрачные и вместе с
тем распухшие настолько, что она едва видела сквозь узкие щелочки, лицо
приобрело землистый оттенок.
Однако внешность ничем не выдавала ее положения, и я никак не мог
объяснить себе, почему она решила открыть свою тайну так поспешно. Что,
это просто паника? Или женщины всегда суетятся по такому поводу? Она села
на стул, который я ей заботливо подставил, приняла тарелку, полную еды,
которую поковыряла ножом и сразу же отставила в сторону, и в ответ на мой
вопрос, не хочет ли она чего-либо другого, произнесла:
- О нет, спасибо, - и погрузилась в скорбное молчание.
Все общество за столом было охвачено страшным напряжением, и любое
замечание, произнесенное, чтобы разрядить обстановку и восстановить
непринужденную беседу, звучало как-то неестественно и натянуто, что
усугубляло ситуацию. Бедняга Майк с выражением глубокого сочувствия на
смешном обезьяньем лице долил в ее стакан воды, которую она тут же жадно
выпила, и при виде слез, снова заструившихся по бледным щекам, утешительно
произнес: "Ну-ну!". Но его слова не возымели эффекта, и через несколько
минут мы отложили в сторону ножи и вилки и сидели, беспомощно глядя друг
на друга. Наконец, я взглядом приказал Джудит встать и проводить девушку в
комнату, которую они должны были отныне делить.
Энди, вечно голодный и жадный до еды, сразу потянулся к блюду с
овощами и наполнил до краев свою тарелку. Мы снова взялись за приборы,
ощутив невольное облегчение.
- Бедняжка, - сказал Майк, - женщинам всегда достается, это уж точно.
Был бы твой юный братишка здесь, я отправился бы к старику самолично.
- Саймон не виноват, - ответил Ральф, смущенно поеживаясь на стуле. -
Он ее и вправду любил, хотя Бог только знает за что. Но любил ведь, и
вечно околачивался возле Прохода с букетиком цветов. Отдал ей самую лучшую
шкуру, которую добыл. И он ни за что не уехал бы, если бы Пиклы не
отвадили бы его так, будь они неладны все. Никогда не видел, чтобы Саймон
плакал, но однажды ночью он завыл как дите малое. Квакеры все такие
путевые и богонравные, но по мне так лучше безбожники.
- Безбожники тоже могут многое, - ответил я, вспоминая своего отца. -
Эти люди приписывают Господу Богу свои мысли и представления и порочат
его.
- И вас опорочат, хозяин, - сказал Энди. - Вы старейшина, не
забывайте. И они не проглотят, что один старейшина приютил ту, которую
прогнал другой. Мизззтер Томаззз скоро будииит ззздесь. И он объяззнит
вам, что, кто призззрел грежжжника, тот грежжжник и езззть.
Передразнивая протяжный эссекский акцент мистера Томаса, Энди хотел
развеселить нас, но никто не улыбнулся.
- Я построил этот дом большим и просторным, и мне решать, кто будет
жить под этой крышей, а не мистеру Томасу, - отрезал я. - Его долгом было
бы заставить Пикла принять девушку домой.
- О Боже упаси, - с чувством воскликнул Майк. - Не забывайте о Кезии.
Ни один раб не позавидует участи девушки, если она вернется в дом после
всего этого.
- Здесь ты прав. Думаю, что лучше всего ей выйти замуж за Ральфа -
если ее устроит такой выход.
- Или за меня, - вставил Майк с шутливым подмигиванием. - Мне бы
очень подошло, если бы крепкий мальчонка был мне подмогой на старости лет.
Ставлю десять против одного, что будет мальчик, дети любви почти всегда
мальчишки.
- Я бы не обижал ее, - заверил Ральф очень просто, не обращая
внимания на это замечание.
Предсказание Энди не замедлило сбыться. Вечером того же дня Пикл и
мистер Томас прибыли ко мне, правда без Кезии, чему я был несказанно рад.
Я принял их подчеркнуто любезно, стараясь создать дружелюбную атмосферу.
Энди взял лошадей, а я провел гостей в зал, где предложил угощения, от
которых они отказались.
Было видно, что они чего-то выжидают. Пикл, конечно же, начал первым:
- Мы слышали, девица у вас, мистер Оленшоу.
Когда я кивнул в ответ, он вздохнул и замолчал. Через несколько
мгновений Джудит привела Эли, и я понял, что затевалось серьезное дело.
- Ну, - начал я, облегчая задачу. - Вы пришли по поводу Магитабель, я
полагаю. Надеюсь, чтобы забрать ее домой.
- Честно говоря, нет, - ответил мистер Томас, бросив
многозначительный взгляд, полный хитрости и коварства. - Старейшина,
который знает вас с самой юности, отец провинившейся девушки, наставник
ваш, все мы пришли к вам с предупреждением, что вы совершаете величайшую
ошибку. Страшную оплошность. Вы сами молоды и холосты. Тут может
пострадать ваша репутация. Может, хоть это вас остановит, если
справедливость сама по себе ничего для вас не значит.
Прежде чем я успел ответить, вмешался Эли со своим тяжеловесным
красноречием, которое всегда было у него наготове, чтобы уговаривать и
увещевать.
- Ты молод еще, парень, как сказал мистер Томас. Мы все здесь старше
тебя, опытнее. Это все нужно пресечь на корню. Нужно покарать самое первое
злодеяние, чтобы остановить путь порока. У нас в селении много других
молодых женщин, коварный искуситель только и поджидает момента, чтобы
совратить их с пути истинного. И только сделав наказание достаточно
суровым, мы сможем удержать их от греха. Магитабель Пикл, отвергнутая
своей семьей, сосланная на мельницу, чтобы там осмыслить свой проступок и
ждать своего часа, не будет слишком соблазнительным примером для
подражания. Магитабель Пикл, торжественно возвращающаяся в селение на
лошади мистера Оленшоу, в сопровождении одного мужчины, при гостеприимстве
другого, и сочувствии еще двоих, которые считают, что с ней слишком
жестоко обошлись, - согласитесь, это уже совсем другое дело. Да соверши
она что-то благородное или добродетельное, вряд ли заслужила бы такое
хорошее обращение. Разве ты не ПОНИМАЕШЬ, парень, что это первый
откровенный грех, с которым мы столкнулись на новом месте? Мы ОБЯЗАНЫ
покарать прегрешение столь жестоко, чтобы любая самая легкомысленная
девица в момент соблазна остановилась и напомнила себе: "А что постигло
Магитабель Пикл?" - и это поможет ей преодолеть искушение. Разве не стоит
пожертвовать ради этого слезами всего одной женщины? Женщины слабые
созданья, их нужно охранять, ограждать от всего, не давать им возможности
преступить черту.
От такой страстной проповеди у него перехватило дыхание, и прежде чем
продолжить, он сделал глубокий вдох, а я воспользовался этой паузой:
- В отличие от всех других грехов, Эли, этот обрушивается на саму
грешницу, она-то и страдает больше всех. Что бы вы ни сделали, какое бы
наказание ни изобрели, это не будет страшнее мук деторождения, о которых
женщина вряд ли забывает в момент искушения. И девушку, идущую на этот
риск, не остановит пример Магитабель Пикл. Тут есть еще и другой момент.
Спросите себя сами, все до одного, какова ценность добродетели,
противостоящей соблазну лишь под страхом грядущего наказания? Мне это
кажется не столь похвальным, равно как и искоренение одного зла при помощи
другого. Это не кража, не убийство. И девушка ведь не отпетая блудница.
Если бы ее отец не отверг Саймона Свистуна с презрением, которого он
сейчас должен устыдиться, девушка стала бы уважаемой замужней дамой,
счастливо ожидающей рождения ребенка, как любая другая женщина в Зионе. Я
посмотрел на своих слушателей. Три лица передо мной напоминали маски:
каменная - у Эли, из мягкой кожи - у мистера Томаса, из белого мела - у
Пикла. Я понял, что слова мои не произвели ни малейшего впечатления. В
отчаянии я повернулся к Эли, вкладывая в свои слова столько силы и
энергии, что почувствовал физическую усталость.
- Эли, вспомни Маршалси и те дни, когда вы умоляли моего отца
проявить терпимость, прислушаться к вам и изменить свою точку зрения.
Сегодня вы находитесь на месте моего отца. И я прошу вас быть терпимыми и
пересмотреть свое решение.
Эли ущипнул себя за бороду, и на какое-то мгновение мне показалось,
что я убедил его.
- Не понимаю, с чего бы вам так хлопотать из-за этой девицы. Какое
вам до этого всего дело.
- Такое же, как и до способа земледелия в Маршалси. Не мое ведь
благосостояние зависело от земли в Светломоре, правда?
Здесь я явно перестарался.
- Мне начинает казаться, мистер Филипп, что вам просто всегда хочется
противоречить, неважно по какому поводу. Либо у вас просто несговорчивый
характер, либо вы что-то имеете против кого-то из нас, как и против своего
отца, что и подталкивает вас отрицать все, что мы стараемся делать во имя
общего блага.
- А может, у него есть другое основание, гораздо более серьезное и,
заметьте, тайное, чтобы стать на защиту женщины, с которой он на глазах
других даже словом не обмолвился?
- Закройте свой грязный рот, - не выдержал я, резко повернувшись к
уэльсцу. Поднимайтесь все и вон отсюда из этого дома, вы оскверняете его.
Старик встал со стула и направился к двери.
- Поторапливайтесь, - крикнул я, - если не хотите, чтобы вам помогли.
Эли и Пикл тоже поднялись. У Эли хватило выдержки положить ладонь мне
на плечо и обратиться ко мне, как к норовистой лошадке:
- Спокойно, - сказал он. - Спокойно.
Я резким жестом освободился от его прикосновения.
Пикл, самое заинтересованное лицо из всех присутствующих, наконец
произнес свои первые слова:
- Мистер Оленшоу, я приехал забрать эту женщину... Мистер Томас
считает, что наказание колодками поспособствует покаянию несчастной и
послужит предупреждением для других, и я, а также вся моя семья, готовы
принять этот позор. А вы услышали из его уст как раз то, что станет общим
мнением, если будете упорствовать в своем ложном представлении о доброте и
добродетели...
- Только ваш грязный разум мог породить такие предположения, и Бог
миловал, в Зионе таких, как вы, не так уж много. А дочь ваша останется
здесь навсегда, если пожелает. И имейте в виду: если вздумаете применить
силу, чтобы забрать ее, я тоже буду оказывать сопротивление. Доброй ночи.
К этому моменту вся компания добралась до входной двери, и я крикнул
Энди, чтобы тот подал лошадь мистера Пикла. Эли бросил на меня
неодобрительный взгляд и пошел прочь сквозь заросли.
- Это был удар ниже пояса, - громко произнес Энди, большим пальцем
указывая на мистера Томаса, который взбирался в телегу Пикла.
- А ты откуда знаешь?
- Мы все были в коридоре, и подслушивали через щель в двери.
- Вы просто гнусные шпионы в таком случае, - резко бросил я.
- Ну, сначала спустилась Магитабель, и так разрыдалась, что Джудит
пришлось тоже подойти, потом мы все присоединились, так хорошо все было
слышно. А потом я испугался, что вы услышите рыдания девушка, и Джудит
отвела ее наверх.
- Это надо было сделать с самого начала. Ей-то меньше всех надо было
все это слышать.
Я направился в кухню, где Джудит готовила ужин. Она подняла глаза к
потолку, показывая, что Магитабель у себя наверху, и сказала:
- Она успокоилась, когда я сказала, что вы не собираетесь выгонять
ее.
Итак, ничего не подозревая, мы уселись ужинать, после чего закурили
сигары и принялись обсуждать происшедшее, решив что со временем все
постепенно забудется.
Наконец я вытряхнул свою трубку и попросил Джудит приготовить для
страдалицы поднос с хлебом и молоком, решив сам отнести это ей со словами
утешения и уверения, что она может рассчитывать на мое гостеприимство,
сколько ей будет угодно.
Я велел Джудит уложить еду на наш лучший голубой поднос, а сам достал
одну из серебряных ложек Натаниэля с изображением апостола на ручке.
Женщины придают значение таким вещам. Проковыляв по лестнице, я постучал в
дверь. Ответа не последовало, и только чтобы удостовериться, что девушка
спокойно спит, я приоткрыл дверь и осторожно заглянул внутрь. Свеча
догорала и чадила, но света было достаточно, чтобы разглядеть пустую
кровать со смятой постелью.
Я громко позвал: "Магитабель! Магитабель!" Никакого ответа, только
Джудит откликнулась из кухни:
- Вы звали меня?
- Она исчезла, - сообщил я.
Мы тщательно обыскали весь дом, но безрезультатно. Тогда, засветив
фонари, мы вышли во двор и начали звать девушку. Мы направились к дому
мельника, и, совершая это ночное путешествие, стучали в каждую дверь с
вопросом: "Вы не видали Магитабель Пикл?". Никто ничего не знал. И как
только рассвело, Ральф и Майк, вернувшись к реке, обнаружили возле
мельницы тело несчастной утопленницы.
Они принесли ее в наш дом, обмякшую, с водорослями в спутанных
волосах, с лицом, измазанным зеленоватой жижей. Джудит обмыла тело и
нарядила покойницу, пожертвовав для этого одно из своих летних платьев.
Я сообщил печальную новость Пиклам, и мистеру Томасу, и Эли тоже, но
ответа не последовало. На второй день, я послал за главой совета с
вопросом: "Как насчет похорон?". Он дал мне понять, что, по его мнению,
даже речи о похоронах быть не может. "Самоубийство - это смертный грех", -
сказал он. Итак, мы с Энди сами смастерили гроб, и, уложив в него тело, я
поглядел на лицо погибшей девушки. Я начал понимать, что нашел в ней
Саймон. Притягивала ее бледность, хрупкость и беззащитность, особенно это
стало очевидно теперь, когда смерть стерла красные пятна с заплаканного
лица, оставив только выражение покоя.
Мы сделали могилу в тени деревьев на моей стороне реки, и я произнес
все, что мог припомнить из похоронной молитвы, прежде чем предать тело
земле. Мы подровняли надгробный холмик, после чего я сказал:
- Никогда ноги моей не будет на собрании, пока мистер Томас занимает
свой пост.
Майк водрузил на голову свою истрепанную шляпу и произнес в ответ:
- И за это уже можно сказать спасибо.
Мы собрались было уходить, как с другого конца лужайки донесся шорох,
и, повернувшись, я увидел Линду, запыхавшуюся от бега. В руках она держала
крошечный букетик цветов шиповника, лаванды и два прибитых морозом бутона
розы.
Когда я оглянулся, то Майка и остальных уже не было рядом, они
скрылись за деревьями, и мы с Линдой остались вдвоем. Она сделала шаг
вперед и положила скорбное подношение на могилу. Когда она склонилась, я
заметил, как две слезы упали и сразу же растворились в свежей влажной
почве.
Пахло свежевскопанной землей, и запах этот смешался с ароматом
шиповника - сочетание, которое мне не забыть до конца своих дней. Линда
медленно достала платочек и промокнула глаза.
- Если Эли узнает, что ты пришла и принесла цветы... - начал я
срывающимся голосом.
- ЕСЛИ он узнает, - повторила она с металлом в голосе, который вдруг
прозвучал, как голос чужого человека. - Не обязательно ему обо всем знать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34