В неверном свете, который с трудом вырывался из окон зала, испещренных пляшущими силуэтами, мы увидели большие черные грузовики – такие, у которых фургон прицепляется отдельно к кабине. Теперь задние двери у них были открыты, и к ним приставлены наклонные трапы. Норман осторожно (он шел в одних носках) зашагал к ближайшему фургону.
– У нас времени нет! – крикнул я. – Ну давай, Норман, пошли скорее!
– Нет, погоди, – Норман наклонился и понюхал трап. – Падаль, – сказал он, – воняет гнилым мясом. В фургонах пусто, но то, что там было, жрет мясо.
– Дикие звери, – я тут же оказался рядом с Норманом. – Их выпустили в парк, на тот случай, если кто-то не взорвется.
– О каждой мелочи позаботился этот Давстон, а?
– Как всегда, ничего не упустил из виду.
– О Боже, – сказал Норман и снова куда-то показал, на этот раз прямо в темноту. Я посмотрел туда, куда он указывал и то, что я увидел, мне не понравилось.
Их там были, наверно, сотни. Может быть, тысячи. Они притаились в темноте, там, куда не доходил свет из окон зала. Притаились на грани тьмы, так сказать.
Химеры.
Взрослые химеры? Подростки? Да хоть младенцы! Они были здоровенные, сволочи. Чуть не под три метра в высоту, и все щерили клыкастые пасти.
Химеры.
Брюссельская капуста и василиск. В сумме хищник.
Кстати, если когда-нибудь снова появится технология, которая позволит снимать кино, и они решат экранизировать эту книгу, из этого получится хороший рекламный ролик. Вот представьте таинственный голос за кадром: «Он вышел из ночи. Брюссельская капуста и василиск. В сумме – хищник».
Меня мог бы сыграть Мел Гибсон. И может быть, Денни де Вито удалось бы уговорить сыграть Нормана.
– Великий Конструктор, это еще кто? – спросил Норман. – Это что, триффиды?
– Это не кто, а что, мы окружены, и у нас нет времени.
– Они нас съедят! – Нормана жутко трясло. – Я даже не сомневаюсь. Просто сожрут.
– Еще как сожрут. Норман, придумай что-нибудь.
– Я? Почему я?
– Потому что ты у нас изобретатель. Вот и изобрети что-нибудь, чтоб мы могли смыться.
– Ладно, – сказал Норман. – Ладно. Хорошо. Да. Итак. Давай представим себе, что это кино.
– Что?
– Это кино, и нас играют суперзвезды. Тебя играет Денни де Вито, а меня – Арнольд Шварценеггер.
– Норман, у нас нет на это времени.
– Думай же! Что бы сделал Арни в такой ситуации?
Я посмотрел на Нормана.
Норман посмотрел на меня.
– Арни залез бы в грузовик, – сказал я.
– В грузовик! – завопил Норман, и мы ринулись к кабине. И очень быстро ринулись, скажу я вам. Но надо воздать должное растительному царству. Когда у него появляется шанс сделать то, чего ему больше всего хочется, а больше всего ему хочется, как мне годы назад поведал дядюшка Джон Перу Джонс, «погулять», оно вылезает на волю и времени даром не теряет.
Химеры понеслись в нашу сторону зеленой, клыкастой, ветвистой волной. Мы едва успели влезть в кабину, и они окружили нас, хлеща по стеклам волокнистыми щупальцами и злобно клацая огромными клыками.
Мы заперли двери, будьте уверены.
Норман сидел за рулем. – Заводи! – заорал я на него. – Заводи!
– Где ключи? – спросил Норман.
– Почем я знаю! Из твоих ни один не подойдет?
– Ты сам понял, чего сказал?
– Вот суки! Вот суки! – Краем глаза я увидел часы на приборном щитке. Такие, знаете, с зелеными циферками. На них было 23:59. – Вот суки!
Стекло рядом со мной треснуло. Над ухом клацнули клыки.
– Садись за руль! – завопил Норман. – Я полезу под щиток, замкну провода!
– Как?
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я тратил время на объяснения?
– Нет. Полезай.
Я перелез через Нормана, а он подлез под меня. Химеры так молотили по кабине, что я чуть не оглох, а фургон раскачивался из стороны в сторону. Потом вылетело окно, у которого я раньше сидел, и вот теперь у нас действительно начались проблемы.
Норман лихорадочно возился под щитком. Я прижался к рулю и пытался сообразить, как управлять этим фургоном, как вдруг все стало чуть-чуть зеленым. То есть очень зеленым.
– Ааааа! Убери это! – Норман лягался и вопил. Кабина заполнилась водоворотом щупалец, скрежетом зубов и чудовищной (то есть на самом деле чудовищной) вонью из капустной пасти. – Аааааа! – выл Норман. – Оно меня достало! Достало!
И оно точно достало его.
Я пытался оторвать от него эту тварь, пустив в ход кулаки, но особого толку от них не было. Над ветровым стеклом я заметил такой большой козырек, который опускают, чтобы солнце не слепило глаза. Я прикинул, что если его оторвать, у меня будет хоть какое-то оружие. Я дотянулся до него и сильно дернул.
И вот на тебе – там были запасные ключи, прямо за этим козырьком.
Вот и у Арни всегда так бывает.
– Держись, Норман! – крикнул я. – Поехали!
Я вогнал ключ в замок зажигания, переключил наудачу скорость и вдавил педаль в пол.
И мы рванулись назад.
Вот уж такого у Арни точно ни разу не было.
Огромный фургон протаранил стену замка Давстон и начисто разнес и каменную кладку и огромный витраж. Я переключился на другую скорость. На этот раз – правильную. Грузовик качнулся вперед и снес еще один кусок каменный стены, вместе с другим витражом. И чудовища снаружи увидели бардак внутри. А весь ужас, который последовал за этим, я уже не видел.
Я просто еще сильнее нажал на педаль, и мы на полной скорости сорвались с места.
Так вот, эти химеры – они, может, и огромные, и злобные, и отвратные, но против фургона они ничто. Он, как коса, вспарывал их ряды и подминал их под колеса. А в кабине сидел я, вцепившись в руль. И еще Норман, вцепившись в меня.
– Время! – крикнул я. – Сколько осталось?
– Похоже, нисколько, – крикнул в ответ Норман.
И все же осталось.
Самую чуточку.
Самые последние десять секунд.
Десять…
Я опять переключил скорость и прибавил газу.
Девять…
Химеры ворвались в зал, сея смерть и разрушение.
Восемь…
Но впереди их было еще достаточно.
Семь…
О’Черт и О’Бормот храбро вскочили на галерею и пустили в ход свои «узи».
Шесть…
Шлеп– шлеп-шлеп! Это все новые и новые химеры гибли под колесами фургона.
Пять…
Замок Давстон на фоне полной луны.
Четыре…
Кровь и кишки, просто ужас.
Три…
Огромный фургон с натужным ревом пробивается к воротам.
Два…
Данбери Коллинз приходит в себя и обнаруживает, что кто-то засунул его в доспехи, выкрашенные невидимой краской.
– Чего шумим? – спрашивает он.
Один…
Огромный фургон сносит ворота замка Давстон.
Ноль…
Краткий момент абсолютной тишины. Снова замок Давстон на фоне доброй старой луны – гордый, высокий, уродливый.
А потом…
БУУУУУУУУМ!
И не было громче на свете АП-ЧХИИИ!
26
Так мы, значит, умерли?
Норман Хартнелл
Я этого не видел.
А хотелось бы.
Мне говорили, что взрыв получился очень живописный.
Те обитатели Брэмфилда, которые в данный момент плясали конгу вокруг стоянки за «Веселым садовником», празднуя новый год и новое тысячелетие, сначала решили, что это фейерверк, который устроил для них щедрый лэрд.
Дело в том, что взрывчатку заложили очень искусно, а вся прелесть была в том, как я понял уже после, что отдельные заряды не были снабжены часовыми механизмами. Т.С. Давстон предоставил судьбе самой распорядиться тем, как они сработают.
Давайте, я объясню.
Он был одержим идеей, что конец цивилизации – нашей цивилизации – наступит ровно в полночь в последнюю ночь двадцатого века. Он говорил, что знает это. Видел это. Чувствовал это. Как угодно. И он был так в этом уверен, что заложил свою бомбу следующим образом.
Детонатор был оснащен простым прерывателем. Пока в замок Давстон поступает электричество, бомба абсолютно безопасна. А вот если подача электричества прекратится, она взорвется.
И разумеется, если Тайное Правительство Мира не разрабатывает Ошибку Тысячелетия, благодаря которой все компьютерные системы должны выйти из строя, подача электричества не прекратится. Но если оно ее разрабатывает и Единая Энергетическая Система откажет…
Большое АП-ЧХИ!
И точно в полночь компьютерные системы вышли из строя, и Единая Энергетическая Система отказала.
Даже сойдя в могилу, он им все равно отомстил.
Конечно, его можно любить, его можно ненавидеть, но не восхищаться им нельзя. Это был настоящий шедевр.
Но я собирался рассказать, как были размещены заряды.
Их было три. Три отдельных заряда разнесли замок Давстон на атомы. Но они были установлены настолько искусно, что они сделали и еще кое-что. Когда они взорвались, в небо взлетели три огромных огненных шара.
Они крутились и плевались огнем и на одно мгновение превратились в трех змей с логотипа Геи Т.С. Давстона.
Ну не умно ли, чтоб его?
Но я уже сказал, что не видел этого. Фургон, которым я пытался управлять, снес ворота и полетел по дороге к деревне. А потом был тот коварный поворот, как раз перед «Веселым садовником».
Так вот: было темно, очень темно, ни фонарей, ничего. А я так и не разобрался, как включить фары у этого чертова фургона, а дорога вся обледенела, а мы ехали ну очень быстро.
Я повернул руль и что было сил надавил на тормоз, но этот поворот даже и в самые лучшие времена был очень коварный.
– Аааааааааааааааа! – завопил Норман.
– Аааааааааааааааа! – согласился я.
Я смутно помню, как зад прицепа занесло вперед, и как словно ниоткуда взялись все эти деревья, и как мы вдруг перевернулись, а потом стало еще темнее.
По «Веселому садовнику» мы промахнулись всего на несколько сантиметров, но зато точно попали в очень живописный домик эпохи Тюдоров напротив – тот, с ухоженным садиком с клумбами, с надписью «Охраняется государством» на стене, и все такое.
И грохота-то особого не было, скажу я вам.
Когда я очнулся, мы с Норманом лежали тесным узлом на потолке кабины, который теперь стал полом.
– Так мы, значит, умерли? – спросил Нортон.
– Нет, – ответил я. – Мы не умерли. Мы выжили. Мы в безопасности.
И я не знаю, почему я так сказал. Я знаю, что так говорить нельзя. Я знаю и мы все знаем, что как только это скажешь, с тобой сразу же случится что-нибудь еще хуже.
Навлечешь на себя НЕОЖИДАННЫЙ КОНЕЦ.
И не спрашивайте, почему так. Наверно, это традиция, или старинный договор, или что-то вроде того. Но я сказал именно так. И, раз уж я это сказал, сказать это обратно я уже не мог.
– Что это за звучок такой? – спросил Норман. – Такое смешное царапание…
Такое смешное царапание. И что бы это могло быть?
Могла ли это быть химера, которая каким-то образом забралась в фургон и теперь пробиралась к кабине, чтобы ворваться в нее, разорвать нас на части и проглотить, не разжевывая?
Конечно, могла бы.
Но это просто ветер свистел в ветвях.
Фу– ух.
– Скажи, что мы в безопасности, – попросил Норман.
– Мы в безопасности, – сказал я. – Нет, стой-ка. Бензином не пахнет?
27
Представление не кончится, пока не окочурится толстяк.
Уинстон Черчилль (18 741 965)
Нет, конечно, мы не умерли.
Нас не разнесло на мелкие кусочки.
Нескольких секунд до взрыва бензобака нам хватило, чтобы оказаться в «Веселом садовнике».
Паб почти не пострадал. Основная часть взрыва пришлась на долю тюдоровского домика. Обидно, конечно: он был такой старинный, такой ухоженный, живописный и все такое.
Но я уже говорил, что мне больше по душе эпоха королевы Виктории. А архитектура эпохи Тюдоров мне никогда не нравилась.
У Нормана денег с собой не было, так что платить за пиво пришлось бы мне.
Если бы в пабе было пиво. Электричество-то отключилось. И насосы больше не работали.
– Света, чтоб их, нету, – заявил хозяин. – Наверно, виноват это чертов тысячелетний компьютерный забой, о нем всю дорогу говорили.
– Компьютерный сбой, – поправил его Норман.
– Это кто сказал? – спросил хозяин. – Ни хрена, мать его, не вижу в этой тьме.
На самом деле было не так уж темно: на другой стороне улицы уютно пылал тюдоровский домик.
– Просто налейте нам две двойных из ближайшей бутылки, – сказал я. – Можно даже без льда и лимона.
– Держите, – и он налил две двойных на ощупь.
– Знаете, что мне это напоминает? – прошамкал какой-то старикашка в углу. – Войну мне это напоминает. Может, споем тогда, а? Вспомним боевой дух времен блица, когда рабочие классы сплотились и стали тем, что мы есть.
– А что мы есть? – спросил я.
– Бедняки, – ответил старик. – Бедняки, и тем гордимся.
Ну так я ничего не имел против, так что спел вместе с остальными. Это был мой народ. Я был его частью, а они были частью меня. Я наконец был дома, среди своих. И мы пели во всю силу голосов. Пели песню, которую все мы знали и любили. Песню, которая так много значила для нас.
Это была песнь надежды. Это был гимн. Это была песня, в которой так или иначе говорилось все, что можно о нас сказать.
У меня слезы на глаза наворачивались, когда мы ее пели.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы-ы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы– ы, вот и мы!
Второй куплет я забыл.
То, что случилось, когда часы пробили двенадцать в ту последнюю ночь двадцатого века, теперь стало историей. Изустной, то есть, историей. Потому что никакой другой нету. Изустная история, рассказы у камелька, причем все разные.
Это как с убийством Кеннеди: все помнят, где они были в ту ночь, когда погас свет.
Потому что для большинства из нас он больше никогда не зажегся.
Говорят, где тонко, там и рвется. Это мы проходим в начальной школе. И это правда – возьмите любую цепочку. А что тогда сказать про то, как рвались цепочки технологические? Все системы были звеньями одной цепи. Все эти компьютерные сети, как они обменивались данными, скармливая их друг другу.
Весь 1999 год британское правительство смело глядело в будущее. По его словам выходило, что затронуто будет не более одного процента всех систем. Всего-навсего один процент. Не о чем беспокоиться.
Так значит, всего одно звено из ста.
А разве это не значит, что цепочка все равно порвется?
В результате, конечно же, их прогноз оказался ни к черту не годным. Агенты Тайного Правительства работали очень тщательно.
Отказало примерно сорок процентов всех жизненно важных систем.
Отказало все.
Все.
Светофоров: нет.
Диспетчерских служб в аэропортах: нет.
Диспетчерских служб на железных дорогах: нет.
Связи: нет.
Банков: нет.
Больниц: нет.
И не будет. Потому что нет электричества.
Единой Энергетической системы: нет.
А военные компьютеры? Радарные системы? Системы слежения за запуском ракет? Системы слежения за запуском противоракетных ракет? Они тоже отказали?
Отказали, конечно.
В Англии отключилось все. В России было по-другому. Тайное Правительство Россией не занималось. Там было столько безнадежно изношенных систем, что Россия пала бы сама, без особой «помощи».
К сожалению (видимо, этого никто не предвидел), неожиданное отключение электричество в России оказало на часть российского ядерного арсенала то же действие, что и на взрывчатку Т.С. Давстона.
Взлетело всего пять ракет. Что, безусловно, было неплохо. Потому что остальные 13.055 остались в шахтах. Но уж когда взлетели эти пять, делать было нечего. Обратно их не вернешь. И даже не позвонишь, чтобы предупредить, что они взлетели, и что мы жутко извиняемся, и что это чистая случайность, и в этом нет ничего личного.
Запад не мог сделать ничего, чтобы остановить их.
Запад даже не знал, что они летят или откуда они летят.
Запад лишился своей энергии. Большая его часть была поглощена тьмой: новогодние песенки оборвались на полуслове, народ бросился искать свечи и прикидывал, на какие именно гадости хватит времени, пока не включат свет, и практически все были пьяны в стельку.
А пять ракет летели вперед.
Они упали как придется.
Та, что была нацелена на центр Лондона, нанесла удар по Пянджу. Мне говорили, что это было очень красивое место. Сейчас у меня нет желания туда съездить.
Другая свалилась на Дублин. И это просто нечестно. Потому что, сами подумайте, ну на кого когда-нибудь нападали ирландцы? Если отдельно от англичан? Да ни на кого.
Париж схлопотал свое. Ну и черт с ним.
Та, что долетела до Америки, рухнула в Великий Каньон, не вызвав ни потерь среди местного населения, ни особенных разрушений. А это что – честно, по-вашему?
А последняя упала на Брайтон. Брайтон! Ну почему Брайтон? Почему не Швейцария, не Голландия, не Бельгия? Германия, наконец?
Две – на Англию, и одна из них – на Брайтон. Это нечестно. Просто нечестно.
Особенно если вспомнить, что Брэмфилд всего в пятнадцати километрах к северу от Брайтона.
Но пятнадцать километров – это все-таки кое-что. К тому же на этих пятнадцати километров расположились холмы Южного Даунса.
Так что в пятнадцати километрах от эпицентра нас только слегка поджарило и снесло нам пару-другую домов. Пятнадцать километров от эпицентра – это фигня.
Помнится, мы как раз допивали то ли по восьмой, то ли по девятой двойной, когда до нас дошла ударная волна. Норман еще опять спросил, что это за смешной звучок. И еще мне помнится, как южная стена паба двинулась навстречу северной стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– У нас времени нет! – крикнул я. – Ну давай, Норман, пошли скорее!
– Нет, погоди, – Норман наклонился и понюхал трап. – Падаль, – сказал он, – воняет гнилым мясом. В фургонах пусто, но то, что там было, жрет мясо.
– Дикие звери, – я тут же оказался рядом с Норманом. – Их выпустили в парк, на тот случай, если кто-то не взорвется.
– О каждой мелочи позаботился этот Давстон, а?
– Как всегда, ничего не упустил из виду.
– О Боже, – сказал Норман и снова куда-то показал, на этот раз прямо в темноту. Я посмотрел туда, куда он указывал и то, что я увидел, мне не понравилось.
Их там были, наверно, сотни. Может быть, тысячи. Они притаились в темноте, там, куда не доходил свет из окон зала. Притаились на грани тьмы, так сказать.
Химеры.
Взрослые химеры? Подростки? Да хоть младенцы! Они были здоровенные, сволочи. Чуть не под три метра в высоту, и все щерили клыкастые пасти.
Химеры.
Брюссельская капуста и василиск. В сумме хищник.
Кстати, если когда-нибудь снова появится технология, которая позволит снимать кино, и они решат экранизировать эту книгу, из этого получится хороший рекламный ролик. Вот представьте таинственный голос за кадром: «Он вышел из ночи. Брюссельская капуста и василиск. В сумме – хищник».
Меня мог бы сыграть Мел Гибсон. И может быть, Денни де Вито удалось бы уговорить сыграть Нормана.
– Великий Конструктор, это еще кто? – спросил Норман. – Это что, триффиды?
– Это не кто, а что, мы окружены, и у нас нет времени.
– Они нас съедят! – Нормана жутко трясло. – Я даже не сомневаюсь. Просто сожрут.
– Еще как сожрут. Норман, придумай что-нибудь.
– Я? Почему я?
– Потому что ты у нас изобретатель. Вот и изобрети что-нибудь, чтоб мы могли смыться.
– Ладно, – сказал Норман. – Ладно. Хорошо. Да. Итак. Давай представим себе, что это кино.
– Что?
– Это кино, и нас играют суперзвезды. Тебя играет Денни де Вито, а меня – Арнольд Шварценеггер.
– Норман, у нас нет на это времени.
– Думай же! Что бы сделал Арни в такой ситуации?
Я посмотрел на Нормана.
Норман посмотрел на меня.
– Арни залез бы в грузовик, – сказал я.
– В грузовик! – завопил Норман, и мы ринулись к кабине. И очень быстро ринулись, скажу я вам. Но надо воздать должное растительному царству. Когда у него появляется шанс сделать то, чего ему больше всего хочется, а больше всего ему хочется, как мне годы назад поведал дядюшка Джон Перу Джонс, «погулять», оно вылезает на волю и времени даром не теряет.
Химеры понеслись в нашу сторону зеленой, клыкастой, ветвистой волной. Мы едва успели влезть в кабину, и они окружили нас, хлеща по стеклам волокнистыми щупальцами и злобно клацая огромными клыками.
Мы заперли двери, будьте уверены.
Норман сидел за рулем. – Заводи! – заорал я на него. – Заводи!
– Где ключи? – спросил Норман.
– Почем я знаю! Из твоих ни один не подойдет?
– Ты сам понял, чего сказал?
– Вот суки! Вот суки! – Краем глаза я увидел часы на приборном щитке. Такие, знаете, с зелеными циферками. На них было 23:59. – Вот суки!
Стекло рядом со мной треснуло. Над ухом клацнули клыки.
– Садись за руль! – завопил Норман. – Я полезу под щиток, замкну провода!
– Как?
– Ты в самом деле хочешь, чтобы я тратил время на объяснения?
– Нет. Полезай.
Я перелез через Нормана, а он подлез под меня. Химеры так молотили по кабине, что я чуть не оглох, а фургон раскачивался из стороны в сторону. Потом вылетело окно, у которого я раньше сидел, и вот теперь у нас действительно начались проблемы.
Норман лихорадочно возился под щитком. Я прижался к рулю и пытался сообразить, как управлять этим фургоном, как вдруг все стало чуть-чуть зеленым. То есть очень зеленым.
– Ааааа! Убери это! – Норман лягался и вопил. Кабина заполнилась водоворотом щупалец, скрежетом зубов и чудовищной (то есть на самом деле чудовищной) вонью из капустной пасти. – Аааааа! – выл Норман. – Оно меня достало! Достало!
И оно точно достало его.
Я пытался оторвать от него эту тварь, пустив в ход кулаки, но особого толку от них не было. Над ветровым стеклом я заметил такой большой козырек, который опускают, чтобы солнце не слепило глаза. Я прикинул, что если его оторвать, у меня будет хоть какое-то оружие. Я дотянулся до него и сильно дернул.
И вот на тебе – там были запасные ключи, прямо за этим козырьком.
Вот и у Арни всегда так бывает.
– Держись, Норман! – крикнул я. – Поехали!
Я вогнал ключ в замок зажигания, переключил наудачу скорость и вдавил педаль в пол.
И мы рванулись назад.
Вот уж такого у Арни точно ни разу не было.
Огромный фургон протаранил стену замка Давстон и начисто разнес и каменную кладку и огромный витраж. Я переключился на другую скорость. На этот раз – правильную. Грузовик качнулся вперед и снес еще один кусок каменный стены, вместе с другим витражом. И чудовища снаружи увидели бардак внутри. А весь ужас, который последовал за этим, я уже не видел.
Я просто еще сильнее нажал на педаль, и мы на полной скорости сорвались с места.
Так вот, эти химеры – они, может, и огромные, и злобные, и отвратные, но против фургона они ничто. Он, как коса, вспарывал их ряды и подминал их под колеса. А в кабине сидел я, вцепившись в руль. И еще Норман, вцепившись в меня.
– Время! – крикнул я. – Сколько осталось?
– Похоже, нисколько, – крикнул в ответ Норман.
И все же осталось.
Самую чуточку.
Самые последние десять секунд.
Десять…
Я опять переключил скорость и прибавил газу.
Девять…
Химеры ворвались в зал, сея смерть и разрушение.
Восемь…
Но впереди их было еще достаточно.
Семь…
О’Черт и О’Бормот храбро вскочили на галерею и пустили в ход свои «узи».
Шесть…
Шлеп– шлеп-шлеп! Это все новые и новые химеры гибли под колесами фургона.
Пять…
Замок Давстон на фоне полной луны.
Четыре…
Кровь и кишки, просто ужас.
Три…
Огромный фургон с натужным ревом пробивается к воротам.
Два…
Данбери Коллинз приходит в себя и обнаруживает, что кто-то засунул его в доспехи, выкрашенные невидимой краской.
– Чего шумим? – спрашивает он.
Один…
Огромный фургон сносит ворота замка Давстон.
Ноль…
Краткий момент абсолютной тишины. Снова замок Давстон на фоне доброй старой луны – гордый, высокий, уродливый.
А потом…
БУУУУУУУУМ!
И не было громче на свете АП-ЧХИИИ!
26
Так мы, значит, умерли?
Норман Хартнелл
Я этого не видел.
А хотелось бы.
Мне говорили, что взрыв получился очень живописный.
Те обитатели Брэмфилда, которые в данный момент плясали конгу вокруг стоянки за «Веселым садовником», празднуя новый год и новое тысячелетие, сначала решили, что это фейерверк, который устроил для них щедрый лэрд.
Дело в том, что взрывчатку заложили очень искусно, а вся прелесть была в том, как я понял уже после, что отдельные заряды не были снабжены часовыми механизмами. Т.С. Давстон предоставил судьбе самой распорядиться тем, как они сработают.
Давайте, я объясню.
Он был одержим идеей, что конец цивилизации – нашей цивилизации – наступит ровно в полночь в последнюю ночь двадцатого века. Он говорил, что знает это. Видел это. Чувствовал это. Как угодно. И он был так в этом уверен, что заложил свою бомбу следующим образом.
Детонатор был оснащен простым прерывателем. Пока в замок Давстон поступает электричество, бомба абсолютно безопасна. А вот если подача электричества прекратится, она взорвется.
И разумеется, если Тайное Правительство Мира не разрабатывает Ошибку Тысячелетия, благодаря которой все компьютерные системы должны выйти из строя, подача электричества не прекратится. Но если оно ее разрабатывает и Единая Энергетическая Система откажет…
Большое АП-ЧХИ!
И точно в полночь компьютерные системы вышли из строя, и Единая Энергетическая Система отказала.
Даже сойдя в могилу, он им все равно отомстил.
Конечно, его можно любить, его можно ненавидеть, но не восхищаться им нельзя. Это был настоящий шедевр.
Но я собирался рассказать, как были размещены заряды.
Их было три. Три отдельных заряда разнесли замок Давстон на атомы. Но они были установлены настолько искусно, что они сделали и еще кое-что. Когда они взорвались, в небо взлетели три огромных огненных шара.
Они крутились и плевались огнем и на одно мгновение превратились в трех змей с логотипа Геи Т.С. Давстона.
Ну не умно ли, чтоб его?
Но я уже сказал, что не видел этого. Фургон, которым я пытался управлять, снес ворота и полетел по дороге к деревне. А потом был тот коварный поворот, как раз перед «Веселым садовником».
Так вот: было темно, очень темно, ни фонарей, ничего. А я так и не разобрался, как включить фары у этого чертова фургона, а дорога вся обледенела, а мы ехали ну очень быстро.
Я повернул руль и что было сил надавил на тормоз, но этот поворот даже и в самые лучшие времена был очень коварный.
– Аааааааааааааааа! – завопил Норман.
– Аааааааааааааааа! – согласился я.
Я смутно помню, как зад прицепа занесло вперед, и как словно ниоткуда взялись все эти деревья, и как мы вдруг перевернулись, а потом стало еще темнее.
По «Веселому садовнику» мы промахнулись всего на несколько сантиметров, но зато точно попали в очень живописный домик эпохи Тюдоров напротив – тот, с ухоженным садиком с клумбами, с надписью «Охраняется государством» на стене, и все такое.
И грохота-то особого не было, скажу я вам.
Когда я очнулся, мы с Норманом лежали тесным узлом на потолке кабины, который теперь стал полом.
– Так мы, значит, умерли? – спросил Нортон.
– Нет, – ответил я. – Мы не умерли. Мы выжили. Мы в безопасности.
И я не знаю, почему я так сказал. Я знаю, что так говорить нельзя. Я знаю и мы все знаем, что как только это скажешь, с тобой сразу же случится что-нибудь еще хуже.
Навлечешь на себя НЕОЖИДАННЫЙ КОНЕЦ.
И не спрашивайте, почему так. Наверно, это традиция, или старинный договор, или что-то вроде того. Но я сказал именно так. И, раз уж я это сказал, сказать это обратно я уже не мог.
– Что это за звучок такой? – спросил Норман. – Такое смешное царапание…
Такое смешное царапание. И что бы это могло быть?
Могла ли это быть химера, которая каким-то образом забралась в фургон и теперь пробиралась к кабине, чтобы ворваться в нее, разорвать нас на части и проглотить, не разжевывая?
Конечно, могла бы.
Но это просто ветер свистел в ветвях.
Фу– ух.
– Скажи, что мы в безопасности, – попросил Норман.
– Мы в безопасности, – сказал я. – Нет, стой-ка. Бензином не пахнет?
27
Представление не кончится, пока не окочурится толстяк.
Уинстон Черчилль (18 741 965)
Нет, конечно, мы не умерли.
Нас не разнесло на мелкие кусочки.
Нескольких секунд до взрыва бензобака нам хватило, чтобы оказаться в «Веселом садовнике».
Паб почти не пострадал. Основная часть взрыва пришлась на долю тюдоровского домика. Обидно, конечно: он был такой старинный, такой ухоженный, живописный и все такое.
Но я уже говорил, что мне больше по душе эпоха королевы Виктории. А архитектура эпохи Тюдоров мне никогда не нравилась.
У Нормана денег с собой не было, так что платить за пиво пришлось бы мне.
Если бы в пабе было пиво. Электричество-то отключилось. И насосы больше не работали.
– Света, чтоб их, нету, – заявил хозяин. – Наверно, виноват это чертов тысячелетний компьютерный забой, о нем всю дорогу говорили.
– Компьютерный сбой, – поправил его Норман.
– Это кто сказал? – спросил хозяин. – Ни хрена, мать его, не вижу в этой тьме.
На самом деле было не так уж темно: на другой стороне улицы уютно пылал тюдоровский домик.
– Просто налейте нам две двойных из ближайшей бутылки, – сказал я. – Можно даже без льда и лимона.
– Держите, – и он налил две двойных на ощупь.
– Знаете, что мне это напоминает? – прошамкал какой-то старикашка в углу. – Войну мне это напоминает. Может, споем тогда, а? Вспомним боевой дух времен блица, когда рабочие классы сплотились и стали тем, что мы есть.
– А что мы есть? – спросил я.
– Бедняки, – ответил старик. – Бедняки, и тем гордимся.
Ну так я ничего не имел против, так что спел вместе с остальными. Это был мой народ. Я был его частью, а они были частью меня. Я наконец был дома, среди своих. И мы пели во всю силу голосов. Пели песню, которую все мы знали и любили. Песню, которая так много значила для нас.
Это была песнь надежды. Это был гимн. Это была песня, в которой так или иначе говорилось все, что можно о нас сказать.
У меня слезы на глаза наворачивались, когда мы ее пели.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы-ы.
Вот и мы, вот и мы, вот и мы.
Вот и мы– ы, вот и мы!
Второй куплет я забыл.
То, что случилось, когда часы пробили двенадцать в ту последнюю ночь двадцатого века, теперь стало историей. Изустной, то есть, историей. Потому что никакой другой нету. Изустная история, рассказы у камелька, причем все разные.
Это как с убийством Кеннеди: все помнят, где они были в ту ночь, когда погас свет.
Потому что для большинства из нас он больше никогда не зажегся.
Говорят, где тонко, там и рвется. Это мы проходим в начальной школе. И это правда – возьмите любую цепочку. А что тогда сказать про то, как рвались цепочки технологические? Все системы были звеньями одной цепи. Все эти компьютерные сети, как они обменивались данными, скармливая их друг другу.
Весь 1999 год британское правительство смело глядело в будущее. По его словам выходило, что затронуто будет не более одного процента всех систем. Всего-навсего один процент. Не о чем беспокоиться.
Так значит, всего одно звено из ста.
А разве это не значит, что цепочка все равно порвется?
В результате, конечно же, их прогноз оказался ни к черту не годным. Агенты Тайного Правительства работали очень тщательно.
Отказало примерно сорок процентов всех жизненно важных систем.
Отказало все.
Все.
Светофоров: нет.
Диспетчерских служб в аэропортах: нет.
Диспетчерских служб на железных дорогах: нет.
Связи: нет.
Банков: нет.
Больниц: нет.
И не будет. Потому что нет электричества.
Единой Энергетической системы: нет.
А военные компьютеры? Радарные системы? Системы слежения за запуском ракет? Системы слежения за запуском противоракетных ракет? Они тоже отказали?
Отказали, конечно.
В Англии отключилось все. В России было по-другому. Тайное Правительство Россией не занималось. Там было столько безнадежно изношенных систем, что Россия пала бы сама, без особой «помощи».
К сожалению (видимо, этого никто не предвидел), неожиданное отключение электричество в России оказало на часть российского ядерного арсенала то же действие, что и на взрывчатку Т.С. Давстона.
Взлетело всего пять ракет. Что, безусловно, было неплохо. Потому что остальные 13.055 остались в шахтах. Но уж когда взлетели эти пять, делать было нечего. Обратно их не вернешь. И даже не позвонишь, чтобы предупредить, что они взлетели, и что мы жутко извиняемся, и что это чистая случайность, и в этом нет ничего личного.
Запад не мог сделать ничего, чтобы остановить их.
Запад даже не знал, что они летят или откуда они летят.
Запад лишился своей энергии. Большая его часть была поглощена тьмой: новогодние песенки оборвались на полуслове, народ бросился искать свечи и прикидывал, на какие именно гадости хватит времени, пока не включат свет, и практически все были пьяны в стельку.
А пять ракет летели вперед.
Они упали как придется.
Та, что была нацелена на центр Лондона, нанесла удар по Пянджу. Мне говорили, что это было очень красивое место. Сейчас у меня нет желания туда съездить.
Другая свалилась на Дублин. И это просто нечестно. Потому что, сами подумайте, ну на кого когда-нибудь нападали ирландцы? Если отдельно от англичан? Да ни на кого.
Париж схлопотал свое. Ну и черт с ним.
Та, что долетела до Америки, рухнула в Великий Каньон, не вызвав ни потерь среди местного населения, ни особенных разрушений. А это что – честно, по-вашему?
А последняя упала на Брайтон. Брайтон! Ну почему Брайтон? Почему не Швейцария, не Голландия, не Бельгия? Германия, наконец?
Две – на Англию, и одна из них – на Брайтон. Это нечестно. Просто нечестно.
Особенно если вспомнить, что Брэмфилд всего в пятнадцати километрах к северу от Брайтона.
Но пятнадцать километров – это все-таки кое-что. К тому же на этих пятнадцати километров расположились холмы Южного Даунса.
Так что в пятнадцати километрах от эпицентра нас только слегка поджарило и снесло нам пару-другую домов. Пятнадцать километров от эпицентра – это фигня.
Помнится, мы как раз допивали то ли по восьмой, то ли по девятой двойной, когда до нас дошла ударная волна. Норман еще опять спросил, что это за смешной звучок. И еще мне помнится, как южная стена паба двинулась навстречу северной стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28