– «Прореди грядку», – пояснил он. – Кстати, можешь мне поверить: в толпе будут переодетые полицейские. Не хочу, чтобы народ нажирался. Я хочу, чтобы на этом фестивале все работало, как хорошо смазанный…
– Член? – встрял Чико.
– Часовой механизм, – продолжил Т.С. Давстон.
– Черт, опять слова перепутал.
– А?
На фестивале в Брентстоке все работало совсем не так, как хорошо смазанный часовой механизм. Даже не так, как хорошо смазанный член. Это было больше похоже на попытку протащить пресловутую репку по полю, усаженному энергично сопротивляющимися зубными щетками. По крайней мере, в том, что касается меня. За других я говорить не могу. Большинство из тех, кто умудрился пережить фестиваль, были не в состоянии ничего никому сказать еще несколько месяцев после его окончания. Некоторые из них даже дали обет молчания и больше вообще никогда ничего не говорили.
Но в тот вечер в квартире Т.С. Давстона никто из нас даже предположить не мог, чем это закончится.
Я не утверждаю, что виноват был толькоТ.С. Давстон. Но частично – безусловно. Я утверждаю, однако, что яне был виноват ни в чем. Я абсолютно невиновен.
Я сказал судье:
– Это не я.
И, думаете, он услышал?
Как же!
Он сказал, что за все долгие годы, которые он провел в суде, он никогда не слышал ничего более ужасающего, и что ему теперь придется обратиться к психоаналитику, чтобы справиться с кошмарами, которые его теперь мучают.
Может, именно поэтому он вынес такой суровый приговор.
Но я забегаю вперед. Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год, Лето Любви и Брентстока.
Ах, Брентсток.
Я там был, понимаете?
Все это началось вечером в пятницу.
12
Привычка, противная зрению, ненавистная обонянию, вредящая рассудку, останавливающая дыхание, и зловонным черным дымом, порождаемым ею, напоминающая более всего вселяющие ужас испарения Стикса, что течет в бездне, не имеющей дна.
Иаков I (1566–1625), Порицание табаку
Брентсток, Брентсток! Подходите, покупайте сигареты «Брентсток», они чудЕС-Сны!
Норман Хартнелл
Они шли тысячами. Мирный народец, с цветами в волосах, с колокольчиками в руках, в бусах и сандалиях на босу ногу. И еще в клешах, но, поскольку на дворе были шестидесятые годы, это можно было простить.
Они были живописны, они были прекрасны, и простой брентфордский люд глазел на них во все глаза. Матери выходили на крыльцо с младенцами на руках. Старперы, не выпуская из рук тяжелых палок, щурились сквозь дым трубочного табака. Лавочники стояли в дверях магазинчиков, а кошки на подоконниках лениво поднимали головы, смотрели вслед и тихо мурлыкали.
Старый Пит удобно расположился у входа в хибарку на своем садовом участке.
– Толпа педиков, – сказал он, наблюдая за вновь прибывшими. – Им не помешало бы послужить в армии.
– Не питаете склонности к миру и любви? – спросил я.
– Не лови меня на слове, парень. Я обеими руками за свободную любовь.
– Да ну?
– Вот и ну. Иди найди девочку помоложе, и скажи ей, что Старый Пит абсолютно свободен.
Я вежливо улыбнулся.
– Ладно, мне пора, – сказал я. – Нужно убедиться, что сцену уже поставили, и все такое.
– Иди-иди, – проворчал Старый Пит. – Кстати, увидишь этого Давстона – передай ему, чтобы убрал бочки с отравой из моей хижины. У меня от этой вони ноги слабеют.
– Бочки с отравой? – удивился я.
– Фунгицид. Мы им поле опрыскивали. Какая-то американская дрянь, вокруг которой столько шума во Вьетнаме. Мне от нее тоже, между прочим, погано. Я говорил этому Давстону, но он разве послушает?
– Хрена с два он послушает!
Старый Питер сплюнул в кадку под водостоком.
– Именно, – сказал он, – так что иди отсюда на хрен.
И я пошел на хрен. У меня было еще очень много дел. Я должен был убедиться, что со сценой все в порядке, а также с освещением, а главное – с усилителями. Вся эта фигня у нас была, и нечего удивляться. Мы взяли ее напрокат на местном складе. Его хозяин, венгр Лапшо Науши, обслуживал съемки кинофильмов и телепрограмм. Вообще мало есть вещей, которые нельзя найти в Брентфорде – надо просто знать, где искать.
Чтобы расплатиться, мне пришлось снять все деньги со сберкнижки, но Т.С. Давстон пообещал, что расходы мне возместят.
Я взобрался на сцену и поглядел вниз, на все прибывающее море волосатых голов. А потом я сделал то, что мне всегда хотелось сделать. Я подошел к ближайшему микрофону, и сказал в него:
– Раз-раз… раз-два-три…
И меня ждало немалое разочарование.
Я повернулся к одному из ребят от Науши, который тащил мимо катушку с кабелем.
– Этот микрофон не работает, – сказал я ему.
– А ничего не работает, приятель. Мы не можем найти сеть.
Это был один из тех самых особых моментов. Знаете, да? Тех, что отделяют мужчин от мальчиков, героев от трусов, капитанов рынка от кочегаров, разгребающих…
– Дерьмо собачье, – сказал я, чувствуя слабость в области мочевого пузыря. – Не можете найти сеть…
– Когда будет фургон с генератором?
Я улыбнулся особой улыбкой, которая, как мне казалось, должна была излучать уверенность.
– Что такое «фургон с генератором»? – осведомился я.
Парень от Науши ткнул в бок своего коллегу.
– Слыхал? – спросил он.
Его коллега ухмыльнулся.
– Может, он просто хочет, чтобы мы ему систему в розетку воткнули, в соседнем доме.
Я заговорил тем спокойно-уверенным тоном, который всегда вызывает уважение у простонародья.
– Я хочу, чтобы именно этовы и сделали, любезный, – сказал я. – Не в моих правилах возиться с генераторами. У меня есть собственный дом, который граничит с полем. Мы можем протянуть кабель на кухню, через окно, и включить его в розетку для электрочайника.
Судя по тому, как у них отвалились челюсти, стало ясно, что я вызвал у них не только уважение, но и восхищение.
– В розетку для чайника, – тихо сказал один из них.
– Именно, – кивнул я. – У нас естьэлектрический чайник. На дворе, понимаете ли, шестидесятые годы.
– Точно, – сказали они. – Да, точно.
Кабеля ушло довольно много, но мы наконец добрались до задней стены дома. Я залез в кухню через окно, вытащил шнур от чайника из розетки и включил в нее Брентсток.
Я был очень доволен собой и, когда я шел обратно к сцене (заметьте – шел, а не шаркал!), я не обращал внимания на дурацкое хихиканье и перешептывание за спиной. Теперь эти ребята знали, что имеют дело с прирожденным руководителем, и я уверен, что это их сильно раздражало.
Хамы!
Когда я вернулся к сцене, я с удовольствием увидел, что первая группа уже настраивается. Это были Астро Лазер и «Летающие рыбы с Урана». Их рекомендовал мне Чико. Играли они народные мексиканские мелодии в стиле «марьячи».
Они очень живописно смотрелись в национальных костюмах: джинсовых куртках с оторванными рукавами, повязках на головах и татуировках. Я смотрел, как они настраивают свои трубы, флюгель-горны, офиклеиды, корнет-а-пистоны и малые тубы. Потом я подумал, не стоит ли мне подняться на сцену, и повторить номер с микрофоном и «раз-два, раз-два», просто для разогрева. А потом мне пришло в голову, что кто-то же должен на самом деле вести фестиваль.
И этим кем-то должен быть Т.С. Давстон.
Я нашел его поблизости от микшерного пульта и, следует признать, выглядел он что надо. На нем была длинная широкая белая рубаха до колен и, если учесть, что он расчесал свои длинные волосы на прямой пробор, и отрастил небольшую волнистую бородку, он выглядел как…
– Христос Спаситель! – завидев меня, завопил Т.С. Давстон. – Тебечего здесь надо?
– Карл Маркс, – сказал я.
– Что?
– Ты выглядишь как Карл Маркс (1818–1883), немец, отец-основатель современного коммунизма, жил в Англии с…
Моя шутка погибла на взлете самой жестокой смертью, когда я увидел, что перед Т.С. Давстоном стоит на коленях хиппи-цыпочка с венком на голове, и делает ему…
– Меня нет! – заорал Т.С. Давстон. – Исчезни! Вон отсюда!
– Я просто подумал, что ты захочешь выйти на сцену и открыть фестиваль. В конце концов, это твойфестиваль.
– Хмм. Здравая мысль. – Он жестом отослал свою хиппи-цыпочку. – Потом закончишь поправлять мне йо-йо.
Я посмотрел на йо-йо Т.С. Давстона.
– Ты бы лучше убрал его, когда пойдешь на сцену, – посоветовал я.
– Что?
– Ну, чтобы на веревочку не наступить.
Должен сказать, что речь Т.С. Давстона на открытии фестиваля была потрясающа.
Стилем своего выступления он был во многом обязан другому знаменитому немцу. Тому, который своими речами зажигал огонь в арийских сердцах в Нюрнберге, еще допоследней войны. Здесь было все: и гордое прикрывание промежности ладошками, и паузы с отступлениями от микрофона, чтобы лучше подчеркнуть особенно сильные места, и удары кулаком в грудь, и так далее, и тому подобное, и все такое.
Мне в голову закралась непрошеная мысль: маленький фюрер мог бы добиться еще большего успеха, если бы он смог овладеть умением Т.С. Давстона расцвечивать свою речь несколькими трюками с йо-йо.
Т.С. Давстон говорил о любви, мире и музыке, и о том, что наш долг – не дать ни одной минуте пропасть даром. А когда он вдруг на секунду прервался, чтобы прикурить сигарету, дабы «насладиться ароматом Брентстока», я ощутил все величие момента.
Он покинул сцену под громоподобные аплодисменты и вернулся ко мне за микшерный пульт.
– Ну как – тебе понравилось? – спросил он.
– Блестяще, – сказал я. – Не меньше трех абзацев в биографии. Хотя у меня есть одно замечание.
– Хмм… какое же?
– Ты не сказал в микрофон «раз-два, раз-два» перед тем, как начать.
То, что происходило вечером в пятницу – это был полный восторг. На сцене играли группа за группой, а перед сценой плясал этот прекрасный народец. Они ели и они пили, и они курили сигареты «Брентсток». Чико с приятелями ходили в толпе, выслеживали сторонних торговцев и объясняли им, насколько неподобающим было их поведение. Солнце садилось за вековые дубы, что росли вдоль берега реки, и в душе у меня крепла уверенность, что эти дни навсегда останутся в моей памяти.
И они остались.
Утром в субботу меня очень грубо и очень рано разбудили. Я повернулся на другой бок, рассчитывая увидеть прекрасное лицо одной юной блондинки, которую встретил накануне. Тогда на ней было только яркое бикини, и она сидела на плечах какого-то типа, стоявшего прямо перед сценой. Ее звали Литания.
Но Литании рядом со мной не было. Потому что еще накануне Литания послала меня куда подальше.
– Просыпайся, – кричал Норман. – У нас большие неприятности и все они начинаются на «П».
Я застонал.
– Неприятности всегда начинаются на «П». Помнишь мою вечеринку по случаю Половозрелости? Все гости пришли в костюмах, которые начинались на «П».
– Неужели? – задумался Норман. – Интересно. Сейчас тоже все на «П». «Право частной собственности». «Преступное нарушение общественного Порядка». «Полицейские у ворот». И «Пойду Покакаю».
Я подумал, и решил еще немного постонать.
– Продолжай, – сказал я с тяжким вздохом. – По порядку обо всем.
Норман глубоко вздохнул.
– Фу, – сказал он. – Ты испортил воздух.
– Все мужчины портят воздух поутру. Рассказывай про эти проклятые проблемы.
– Проблемы, это уж точно. Во-первых, никто не получал разрешения на проведение фестиваля на садовых участках. Это частная собственность, они принадлежат городскому совету. Затем – шум. Почти все, кто живет по соседству, жаловались на шум, и полиция явилась закрыть фестиваль. Ну и, наконец, покакать.
– Рассказывай про «покакать».
– Две тысячи человек разбили лагерь рядом с твоим домом, и почти всем им надо где-то облегчаться. Ты не против, если они воспользуются сортиром у тебя во дворе?
Я почесал во всклокоченном затылке.
– Не знаю, – сказал я. – Нет, наверно. Надо спросить у матушки.
– Тогда все нормально.
Я вскочил с кровати.
– Черта с два нормально! – завопил я. – Что нам теперь делать?
– Я решил, что лично мне лучше убежать подальше и спрятаться получше.
– Так нельзя. Мы не можем подвести Т.С. Давстона.
– Почему? – спросил Норман.
Я подумал над его вопросом.
– А где можно получше спрятаться?
– Как насчет Южной Америки?
Я покачал головой.
– Все равно так нельзя. Мы не можем подвести всех этих людей. Они будут разочарованы в нас.
– Кто? Эти, которые пришли послушать Боба Дилана и Сонни и Шер?
– А что за климат в Южной Америке?
– Как раз для нас.
В этот момент ко мне в спальню зашел Т.С. Давстон.
– Погодка как раз для нас, – сказал он.
Мы с Норманом кивнули.
– Как раз для нас, – сказали мы.
– Так, – сказал Т.С. Давстон. – На завтрак есть что-нибудь? Я полночи кувыркался с одной цыпочкой по имени Литания, и нагулял себе страшный аппетит.
– Есть кое-какие проблемы, – осторожно начал Норман.
– Что, яйца кончились? Не беда, обойдусь беконом.
– Полиция окружает участки. Они собираются закрыть фестиваль.
Это был еще один из тех самых особых моментов. Тех, что отделяют мужчин от мальчиков, славных рыцарей от бесславных пустозвонов, львиные сердца от ливерных мозгов, чистопородных гончих псов от дворовых…
– Сукины дети, – сказал Т.С. Давстон. – Думаю, обойдусь без бекона.
Однако он принял вызов, вышел из дома, перелез через заднюю стену и широким шагом двинулся навстречу полиции. Т.С. Давстон давно уже перестал шаркать, и когда он вышел к толпе – все сидели на траве, большинство в позе лотоса – все вскочили на ноги и принялись приветствовать его громкими криками. Зрелище было вдохновляющее. Почти, осмелюсь сказать, библейское.
У ворот, которые кому-то хватило ума закрыть и запереть изнутри, он остановился и посмотрел в глаза в глаза стоявшим по другую сторону полицейским.
– Кто здесь главный? – спросил он.
Здоровенный широкоплечий тип выступил вперед. Форма начальника полиции с трудом обтягивала эту груду налитых силой мышц.
– Привет, Давстон, – сказал он. – Вижу, Норман с тобой, а что за урод в пижаме там прячется?
Я едва смог помахать ему внезапно ослабевшей рукой.
– Меня, значит, не узнаешь?
Т.С. Давстон внимательно оглядел весьма пропорционально сложенного служителя порядка.
– Мейсон, – сказал он. – Слабак Пол Мейсон из Амбара.
– Уже не слабак. И для тебя, хипповское отродье – главный констебль Мейсон.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у, – загудела толпа, и кто-то пробормотал: – Легавый.
– Я приехал, чтобы прочесть протокол о бесчинствах, происходящих здесь, – сказал главный констебль Мейсон.
– Здесь не происходит никаких бесчинств.
– Пока нет, но произойдут, если мои парни покажут твоему сброду, на что им нужны дубинки.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у, – снова загудела толпа.
Кто– то пробормотал:
– Козел легавый.
– То есть ты хочешь вколотить нас в законопослушные рамки? – сказал Т.С. Давстон.
– Именно.
– Тогда покажи ордер.
– Что показать?
– Ордер. У тебя ведь есть ордер, или нет?
– Мне не нужен ордер, парень. Доказательства у меня перед глазами. Я не слепой, и вижу, что две тысячи человек вторглись на землю, принадлежащую городу.
Т.С. Давстон огляделся.
– Сядьте все, как сидели! – крикнул он.
Все уселись.
– А что теперь ты видишь?
– Две тысячи человек, которые уселись на землю, принадлежащую городу.
– Почти что так, – сказал Т.С. Давстон. – На самом деле ты видишь две тысячи скваттеров, которые своей сидячей забастовкой требуют возврата этой земли ее исконным владельцам, народу навахо.
– Херня, – сказал главный констебль. – Эта земля никогда не принадлежала народу навахо. Здесь был Мемориальный парк. Я точно знаю, моя прадед участвовал в той битве.
– И много индейцев он убил?
– Он вообще-то за других воевал. Но это к делу отношения не имеет. Народ навахо никогда не владел этой землей.
– Нет, владел.
– Нет, не владел.
– Нет, владел. Можешь посмотреть в библиотеке.
– Что?
– Посмотри в Мемориальной библиотеке земельный кадастр. И если я неправ, я обещаю сдаться, а все остальные тихо уйдут, без всякого шума.
– Обещаешь?
– Провалиться мне на этом месте.
– Ладно, – сказал главный констебль. – Договорились. – Он повернулся к нам спиной и двинулся прочь. Вдруг он остановился, покачал головой, и снова повернулся к нам. – Ты меня за дурака держишь? – спросил он.
– Не понял, – сказал Т.С. Давстон.
– Ты думаешь, я настолько глуп, что прямо сейчас отправлюсь в библиотеку и займусь изучением земельного кадастра?
– Почему бы и нет? – спросил Т.С. Давстон.
– Потому что по субботам библиотека закрыта. А открывается она только утром в понедельник.
– Вот черт! – сказал Т.С. Давстон. – Ты прав.
– Я-то прав. А вот кто из нас теперь дурак?
– Похоже, что я.
– Похоже, что так, – сказал главный констебль Мейсон. – А знаешь, что это значит?
– Нет.
– Это значит, что вам всем придется остаться здесь до понедельника, когда я смогу все это выяснить.
– О! – сказал Т.С. Давстон. – Похоже, что так.
– Именно так, парень, именно так. – И, сказав это, главный констебль направился к своей патрульной машине.
Я ткнул Т.С. Давстона в бок.
– Не могу поверить, что у тебя получилось, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Член? – встрял Чико.
– Часовой механизм, – продолжил Т.С. Давстон.
– Черт, опять слова перепутал.
– А?
На фестивале в Брентстоке все работало совсем не так, как хорошо смазанный часовой механизм. Даже не так, как хорошо смазанный член. Это было больше похоже на попытку протащить пресловутую репку по полю, усаженному энергично сопротивляющимися зубными щетками. По крайней мере, в том, что касается меня. За других я говорить не могу. Большинство из тех, кто умудрился пережить фестиваль, были не в состоянии ничего никому сказать еще несколько месяцев после его окончания. Некоторые из них даже дали обет молчания и больше вообще никогда ничего не говорили.
Но в тот вечер в квартире Т.С. Давстона никто из нас даже предположить не мог, чем это закончится.
Я не утверждаю, что виноват был толькоТ.С. Давстон. Но частично – безусловно. Я утверждаю, однако, что яне был виноват ни в чем. Я абсолютно невиновен.
Я сказал судье:
– Это не я.
И, думаете, он услышал?
Как же!
Он сказал, что за все долгие годы, которые он провел в суде, он никогда не слышал ничего более ужасающего, и что ему теперь придется обратиться к психоаналитику, чтобы справиться с кошмарами, которые его теперь мучают.
Может, именно поэтому он вынес такой суровый приговор.
Но я забегаю вперед. Тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год, Лето Любви и Брентстока.
Ах, Брентсток.
Я там был, понимаете?
Все это началось вечером в пятницу.
12
Привычка, противная зрению, ненавистная обонянию, вредящая рассудку, останавливающая дыхание, и зловонным черным дымом, порождаемым ею, напоминающая более всего вселяющие ужас испарения Стикса, что течет в бездне, не имеющей дна.
Иаков I (1566–1625), Порицание табаку
Брентсток, Брентсток! Подходите, покупайте сигареты «Брентсток», они чудЕС-Сны!
Норман Хартнелл
Они шли тысячами. Мирный народец, с цветами в волосах, с колокольчиками в руках, в бусах и сандалиях на босу ногу. И еще в клешах, но, поскольку на дворе были шестидесятые годы, это можно было простить.
Они были живописны, они были прекрасны, и простой брентфордский люд глазел на них во все глаза. Матери выходили на крыльцо с младенцами на руках. Старперы, не выпуская из рук тяжелых палок, щурились сквозь дым трубочного табака. Лавочники стояли в дверях магазинчиков, а кошки на подоконниках лениво поднимали головы, смотрели вслед и тихо мурлыкали.
Старый Пит удобно расположился у входа в хибарку на своем садовом участке.
– Толпа педиков, – сказал он, наблюдая за вновь прибывшими. – Им не помешало бы послужить в армии.
– Не питаете склонности к миру и любви? – спросил я.
– Не лови меня на слове, парень. Я обеими руками за свободную любовь.
– Да ну?
– Вот и ну. Иди найди девочку помоложе, и скажи ей, что Старый Пит абсолютно свободен.
Я вежливо улыбнулся.
– Ладно, мне пора, – сказал я. – Нужно убедиться, что сцену уже поставили, и все такое.
– Иди-иди, – проворчал Старый Пит. – Кстати, увидишь этого Давстона – передай ему, чтобы убрал бочки с отравой из моей хижины. У меня от этой вони ноги слабеют.
– Бочки с отравой? – удивился я.
– Фунгицид. Мы им поле опрыскивали. Какая-то американская дрянь, вокруг которой столько шума во Вьетнаме. Мне от нее тоже, между прочим, погано. Я говорил этому Давстону, но он разве послушает?
– Хрена с два он послушает!
Старый Питер сплюнул в кадку под водостоком.
– Именно, – сказал он, – так что иди отсюда на хрен.
И я пошел на хрен. У меня было еще очень много дел. Я должен был убедиться, что со сценой все в порядке, а также с освещением, а главное – с усилителями. Вся эта фигня у нас была, и нечего удивляться. Мы взяли ее напрокат на местном складе. Его хозяин, венгр Лапшо Науши, обслуживал съемки кинофильмов и телепрограмм. Вообще мало есть вещей, которые нельзя найти в Брентфорде – надо просто знать, где искать.
Чтобы расплатиться, мне пришлось снять все деньги со сберкнижки, но Т.С. Давстон пообещал, что расходы мне возместят.
Я взобрался на сцену и поглядел вниз, на все прибывающее море волосатых голов. А потом я сделал то, что мне всегда хотелось сделать. Я подошел к ближайшему микрофону, и сказал в него:
– Раз-раз… раз-два-три…
И меня ждало немалое разочарование.
Я повернулся к одному из ребят от Науши, который тащил мимо катушку с кабелем.
– Этот микрофон не работает, – сказал я ему.
– А ничего не работает, приятель. Мы не можем найти сеть.
Это был один из тех самых особых моментов. Знаете, да? Тех, что отделяют мужчин от мальчиков, героев от трусов, капитанов рынка от кочегаров, разгребающих…
– Дерьмо собачье, – сказал я, чувствуя слабость в области мочевого пузыря. – Не можете найти сеть…
– Когда будет фургон с генератором?
Я улыбнулся особой улыбкой, которая, как мне казалось, должна была излучать уверенность.
– Что такое «фургон с генератором»? – осведомился я.
Парень от Науши ткнул в бок своего коллегу.
– Слыхал? – спросил он.
Его коллега ухмыльнулся.
– Может, он просто хочет, чтобы мы ему систему в розетку воткнули, в соседнем доме.
Я заговорил тем спокойно-уверенным тоном, который всегда вызывает уважение у простонародья.
– Я хочу, чтобы именно этовы и сделали, любезный, – сказал я. – Не в моих правилах возиться с генераторами. У меня есть собственный дом, который граничит с полем. Мы можем протянуть кабель на кухню, через окно, и включить его в розетку для электрочайника.
Судя по тому, как у них отвалились челюсти, стало ясно, что я вызвал у них не только уважение, но и восхищение.
– В розетку для чайника, – тихо сказал один из них.
– Именно, – кивнул я. – У нас естьэлектрический чайник. На дворе, понимаете ли, шестидесятые годы.
– Точно, – сказали они. – Да, точно.
Кабеля ушло довольно много, но мы наконец добрались до задней стены дома. Я залез в кухню через окно, вытащил шнур от чайника из розетки и включил в нее Брентсток.
Я был очень доволен собой и, когда я шел обратно к сцене (заметьте – шел, а не шаркал!), я не обращал внимания на дурацкое хихиканье и перешептывание за спиной. Теперь эти ребята знали, что имеют дело с прирожденным руководителем, и я уверен, что это их сильно раздражало.
Хамы!
Когда я вернулся к сцене, я с удовольствием увидел, что первая группа уже настраивается. Это были Астро Лазер и «Летающие рыбы с Урана». Их рекомендовал мне Чико. Играли они народные мексиканские мелодии в стиле «марьячи».
Они очень живописно смотрелись в национальных костюмах: джинсовых куртках с оторванными рукавами, повязках на головах и татуировках. Я смотрел, как они настраивают свои трубы, флюгель-горны, офиклеиды, корнет-а-пистоны и малые тубы. Потом я подумал, не стоит ли мне подняться на сцену, и повторить номер с микрофоном и «раз-два, раз-два», просто для разогрева. А потом мне пришло в голову, что кто-то же должен на самом деле вести фестиваль.
И этим кем-то должен быть Т.С. Давстон.
Я нашел его поблизости от микшерного пульта и, следует признать, выглядел он что надо. На нем была длинная широкая белая рубаха до колен и, если учесть, что он расчесал свои длинные волосы на прямой пробор, и отрастил небольшую волнистую бородку, он выглядел как…
– Христос Спаситель! – завидев меня, завопил Т.С. Давстон. – Тебечего здесь надо?
– Карл Маркс, – сказал я.
– Что?
– Ты выглядишь как Карл Маркс (1818–1883), немец, отец-основатель современного коммунизма, жил в Англии с…
Моя шутка погибла на взлете самой жестокой смертью, когда я увидел, что перед Т.С. Давстоном стоит на коленях хиппи-цыпочка с венком на голове, и делает ему…
– Меня нет! – заорал Т.С. Давстон. – Исчезни! Вон отсюда!
– Я просто подумал, что ты захочешь выйти на сцену и открыть фестиваль. В конце концов, это твойфестиваль.
– Хмм. Здравая мысль. – Он жестом отослал свою хиппи-цыпочку. – Потом закончишь поправлять мне йо-йо.
Я посмотрел на йо-йо Т.С. Давстона.
– Ты бы лучше убрал его, когда пойдешь на сцену, – посоветовал я.
– Что?
– Ну, чтобы на веревочку не наступить.
Должен сказать, что речь Т.С. Давстона на открытии фестиваля была потрясающа.
Стилем своего выступления он был во многом обязан другому знаменитому немцу. Тому, который своими речами зажигал огонь в арийских сердцах в Нюрнберге, еще допоследней войны. Здесь было все: и гордое прикрывание промежности ладошками, и паузы с отступлениями от микрофона, чтобы лучше подчеркнуть особенно сильные места, и удары кулаком в грудь, и так далее, и тому подобное, и все такое.
Мне в голову закралась непрошеная мысль: маленький фюрер мог бы добиться еще большего успеха, если бы он смог овладеть умением Т.С. Давстона расцвечивать свою речь несколькими трюками с йо-йо.
Т.С. Давстон говорил о любви, мире и музыке, и о том, что наш долг – не дать ни одной минуте пропасть даром. А когда он вдруг на секунду прервался, чтобы прикурить сигарету, дабы «насладиться ароматом Брентстока», я ощутил все величие момента.
Он покинул сцену под громоподобные аплодисменты и вернулся ко мне за микшерный пульт.
– Ну как – тебе понравилось? – спросил он.
– Блестяще, – сказал я. – Не меньше трех абзацев в биографии. Хотя у меня есть одно замечание.
– Хмм… какое же?
– Ты не сказал в микрофон «раз-два, раз-два» перед тем, как начать.
То, что происходило вечером в пятницу – это был полный восторг. На сцене играли группа за группой, а перед сценой плясал этот прекрасный народец. Они ели и они пили, и они курили сигареты «Брентсток». Чико с приятелями ходили в толпе, выслеживали сторонних торговцев и объясняли им, насколько неподобающим было их поведение. Солнце садилось за вековые дубы, что росли вдоль берега реки, и в душе у меня крепла уверенность, что эти дни навсегда останутся в моей памяти.
И они остались.
Утром в субботу меня очень грубо и очень рано разбудили. Я повернулся на другой бок, рассчитывая увидеть прекрасное лицо одной юной блондинки, которую встретил накануне. Тогда на ней было только яркое бикини, и она сидела на плечах какого-то типа, стоявшего прямо перед сценой. Ее звали Литания.
Но Литании рядом со мной не было. Потому что еще накануне Литания послала меня куда подальше.
– Просыпайся, – кричал Норман. – У нас большие неприятности и все они начинаются на «П».
Я застонал.
– Неприятности всегда начинаются на «П». Помнишь мою вечеринку по случаю Половозрелости? Все гости пришли в костюмах, которые начинались на «П».
– Неужели? – задумался Норман. – Интересно. Сейчас тоже все на «П». «Право частной собственности». «Преступное нарушение общественного Порядка». «Полицейские у ворот». И «Пойду Покакаю».
Я подумал, и решил еще немного постонать.
– Продолжай, – сказал я с тяжким вздохом. – По порядку обо всем.
Норман глубоко вздохнул.
– Фу, – сказал он. – Ты испортил воздух.
– Все мужчины портят воздух поутру. Рассказывай про эти проклятые проблемы.
– Проблемы, это уж точно. Во-первых, никто не получал разрешения на проведение фестиваля на садовых участках. Это частная собственность, они принадлежат городскому совету. Затем – шум. Почти все, кто живет по соседству, жаловались на шум, и полиция явилась закрыть фестиваль. Ну и, наконец, покакать.
– Рассказывай про «покакать».
– Две тысячи человек разбили лагерь рядом с твоим домом, и почти всем им надо где-то облегчаться. Ты не против, если они воспользуются сортиром у тебя во дворе?
Я почесал во всклокоченном затылке.
– Не знаю, – сказал я. – Нет, наверно. Надо спросить у матушки.
– Тогда все нормально.
Я вскочил с кровати.
– Черта с два нормально! – завопил я. – Что нам теперь делать?
– Я решил, что лично мне лучше убежать подальше и спрятаться получше.
– Так нельзя. Мы не можем подвести Т.С. Давстона.
– Почему? – спросил Норман.
Я подумал над его вопросом.
– А где можно получше спрятаться?
– Как насчет Южной Америки?
Я покачал головой.
– Все равно так нельзя. Мы не можем подвести всех этих людей. Они будут разочарованы в нас.
– Кто? Эти, которые пришли послушать Боба Дилана и Сонни и Шер?
– А что за климат в Южной Америке?
– Как раз для нас.
В этот момент ко мне в спальню зашел Т.С. Давстон.
– Погодка как раз для нас, – сказал он.
Мы с Норманом кивнули.
– Как раз для нас, – сказали мы.
– Так, – сказал Т.С. Давстон. – На завтрак есть что-нибудь? Я полночи кувыркался с одной цыпочкой по имени Литания, и нагулял себе страшный аппетит.
– Есть кое-какие проблемы, – осторожно начал Норман.
– Что, яйца кончились? Не беда, обойдусь беконом.
– Полиция окружает участки. Они собираются закрыть фестиваль.
Это был еще один из тех самых особых моментов. Тех, что отделяют мужчин от мальчиков, славных рыцарей от бесславных пустозвонов, львиные сердца от ливерных мозгов, чистопородных гончих псов от дворовых…
– Сукины дети, – сказал Т.С. Давстон. – Думаю, обойдусь без бекона.
Однако он принял вызов, вышел из дома, перелез через заднюю стену и широким шагом двинулся навстречу полиции. Т.С. Давстон давно уже перестал шаркать, и когда он вышел к толпе – все сидели на траве, большинство в позе лотоса – все вскочили на ноги и принялись приветствовать его громкими криками. Зрелище было вдохновляющее. Почти, осмелюсь сказать, библейское.
У ворот, которые кому-то хватило ума закрыть и запереть изнутри, он остановился и посмотрел в глаза в глаза стоявшим по другую сторону полицейским.
– Кто здесь главный? – спросил он.
Здоровенный широкоплечий тип выступил вперед. Форма начальника полиции с трудом обтягивала эту груду налитых силой мышц.
– Привет, Давстон, – сказал он. – Вижу, Норман с тобой, а что за урод в пижаме там прячется?
Я едва смог помахать ему внезапно ослабевшей рукой.
– Меня, значит, не узнаешь?
Т.С. Давстон внимательно оглядел весьма пропорционально сложенного служителя порядка.
– Мейсон, – сказал он. – Слабак Пол Мейсон из Амбара.
– Уже не слабак. И для тебя, хипповское отродье – главный констебль Мейсон.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у, – загудела толпа, и кто-то пробормотал: – Легавый.
– Я приехал, чтобы прочесть протокол о бесчинствах, происходящих здесь, – сказал главный констебль Мейсон.
– Здесь не происходит никаких бесчинств.
– Пока нет, но произойдут, если мои парни покажут твоему сброду, на что им нужны дубинки.
– У-у-у-у-у-у-у-у-у-у, – снова загудела толпа.
Кто– то пробормотал:
– Козел легавый.
– То есть ты хочешь вколотить нас в законопослушные рамки? – сказал Т.С. Давстон.
– Именно.
– Тогда покажи ордер.
– Что показать?
– Ордер. У тебя ведь есть ордер, или нет?
– Мне не нужен ордер, парень. Доказательства у меня перед глазами. Я не слепой, и вижу, что две тысячи человек вторглись на землю, принадлежащую городу.
Т.С. Давстон огляделся.
– Сядьте все, как сидели! – крикнул он.
Все уселись.
– А что теперь ты видишь?
– Две тысячи человек, которые уселись на землю, принадлежащую городу.
– Почти что так, – сказал Т.С. Давстон. – На самом деле ты видишь две тысячи скваттеров, которые своей сидячей забастовкой требуют возврата этой земли ее исконным владельцам, народу навахо.
– Херня, – сказал главный констебль. – Эта земля никогда не принадлежала народу навахо. Здесь был Мемориальный парк. Я точно знаю, моя прадед участвовал в той битве.
– И много индейцев он убил?
– Он вообще-то за других воевал. Но это к делу отношения не имеет. Народ навахо никогда не владел этой землей.
– Нет, владел.
– Нет, не владел.
– Нет, владел. Можешь посмотреть в библиотеке.
– Что?
– Посмотри в Мемориальной библиотеке земельный кадастр. И если я неправ, я обещаю сдаться, а все остальные тихо уйдут, без всякого шума.
– Обещаешь?
– Провалиться мне на этом месте.
– Ладно, – сказал главный констебль. – Договорились. – Он повернулся к нам спиной и двинулся прочь. Вдруг он остановился, покачал головой, и снова повернулся к нам. – Ты меня за дурака держишь? – спросил он.
– Не понял, – сказал Т.С. Давстон.
– Ты думаешь, я настолько глуп, что прямо сейчас отправлюсь в библиотеку и займусь изучением земельного кадастра?
– Почему бы и нет? – спросил Т.С. Давстон.
– Потому что по субботам библиотека закрыта. А открывается она только утром в понедельник.
– Вот черт! – сказал Т.С. Давстон. – Ты прав.
– Я-то прав. А вот кто из нас теперь дурак?
– Похоже, что я.
– Похоже, что так, – сказал главный констебль Мейсон. – А знаешь, что это значит?
– Нет.
– Это значит, что вам всем придется остаться здесь до понедельника, когда я смогу все это выяснить.
– О! – сказал Т.С. Давстон. – Похоже, что так.
– Именно так, парень, именно так. – И, сказав это, главный констебль направился к своей патрульной машине.
Я ткнул Т.С. Давстона в бок.
– Не могу поверить, что у тебя получилось, – сказал я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28