Видите, головка опять исчезла.
К удивлению Уайтбрэда в ее голосе сквозило разочарование.

Ему пришлось сделать еще ровным счетом девять попыток, но всякий раз головка, едва появившись, снова ускользала внутрь и тельце принимало неудобное для родов положение.
– Так у нас ничего не выйдет, – сокрушенно проговорил он наконец. – Мать слабеет с каждой минутой. Я вижу одну-единственную возможность, и то она, скорее всего, теоретического порядка.
– О чем вы говорите? – спросила мисс Блумсдэйл.
– Я о том, что следовало бы расширить родовое отверстие до таких размеров, чтобы ребенку было удобно выскользнуть на свет Божий. Кстати, в таком случае матери не пришлось бы тужиться.
– Да, такая возможность существует, – подхватила его мысль акушерка. – Этот метод называется кесаревым сечением. Для этого необходимо вскрыть чрево матери и воспринять ребенка непосредственно из чрева.
– Возможно, это наилучшее решение и есть. Как вскрывается чрево – вдоль или поперек?
– Представления не имею.
– Хм, – Уайтбрэд размышлял вслух: – Все едино, вдоль или поперек, сечение должно быть длиной от шести до восьми дюймов. – Он уставился на вздувшийся живот, потом перевел взгляд на свои хирургические инструменты. Предстоящая ему задача требовала особых навыков и решительно во всем отличалась от всех тех операций, которые ему приходилось делать прежде. Хирург прошелся взглядом по целому ряду лежавших перед ним скальпелей. Поразмыслив немного, он остановил свой выбор на скальпеле с длинной гнутой ручкой, который словно бы был предназначен для подобной цели. Само лезвие было коротким и шириной с палец. Если даже во время надреза лезвие слегка соскользнет, чересчур глубоко оно не проникнет и беды не наделает.
Он взял в руки скальпель и снова, широко расставив колени, опустился перед юной леди на колени. Ничего нового во вскрытии брюшной полости для него не было, ему множество раз приходилось латать колотые раны в области живота. Он знал, что сначала придется преодолеть подкожный слой, тщательно следя, чтобы кровотечение при этом не было чрезмерно обильным. Мисс Блумсдэйл будет расширять разрез двумя крюками и собирать кровь губкой. Так или примерно так все и будет. Потом он дойдет до брюшины, а там...
Он задумался. Да, а что ждет его там? Дитя? Поживем – увидим. Он поднял руку с ланцетом и снова опустил ее. Уайтбрэд испытывал какое-то внутреннее сопротивление предстоящему. Полостная операция всегда чревата самыми опасными последствиями, вплоть до заражения крови. Выдержать такую операцию не каждому мужчине под силу. А тут женщина, почти ребенок, причем донельзя ослабевшая, с прерывистым пульсом. Уайтбрэд никак не мог решиться. Он не мог ответить себе на вопрос, правомерно ли рисковать жизнью матери ради спасения ребенка.
И тут лекарю в голову пришла одна мысль.
Ведь он сам упомянул о расширении отверстия вагины. Но он намеревался сделать разрез, продлевающий вагину вверх, что, разумеется, совершенно противоречило женской анатомии. Как он не подумал о более простом варианте: провести надрез вниз, по промежности!
– Мисс Блумсдэйл, я принял одно важное решение, – сказал он, повернувшись к акушерке. – Я не стану прибегать к кесаревому сечению, а попытаюсь оперативно увеличить родовой канал.
– И как вы себе это представляете?
Уайтбрэд объяснил ей свою мысль. Толстуха сразу согласилась. Она словно закопала на время топор войны.
Он примерился и с такой осторожностью провел скальпелем по трепещущей плоти, будто собирался оставить на ней незаметную царапину. Но взрезанная кожа тут же лопнула и растянулась. Мисс Блумсдэйл тщательно подбирала губкой капельки крови.
Только он снова взялся за скальпель, как беременная вдруг сильно задрожала, ее едва ли не подбросило.
– Что случилось? – испуганно спросил Уайтбрэд.
– Начинается потуга. Может быть, нам удастся это использовать.
– Будем надеяться.
На сей раз Уайтбрэд действовал особенно быстро и собранно. Просунув кисть руки подальше в расширившееся отверстие, он нащупал пальцем голову ребенка. С величайшей осторожностью лекарь потянул тельце к отверстию, в то время как мисс Блумсдэйл легко и ритмично надавливала на живот беременной.
И вот появилась головка ребенка.
– По-моему, он выходит! – воскликнул Уайтбрэд.
– Да, а теперь дайте мне довести дело до конца, – сделав несколько быстрых уверенных движений, акушерка приняла ребенка и подняла его за ножки. Потом несильно хлопнула его по попке, новорожденный тут же разразился громким воплем.
– Прекрасное дитя, – сказал Уайтбрэд.
Больше старик ничего не успел сказать. Потому что в эту секунду рухнула грот-мачта. Она, подобно топору, перерубила потолочную балку, которая, упав, раскроила череп корабельному хирургу.

Находившийся на капитанском мостике Таггарт оглядывал свое судно, вид у которого был как после тяжелейшего сражения. Повсюду болтались провисшие паруса, из тела корабля выпирали обломки мачт, торчали куски решетчатого настила... Ни одна из трех мачт «Тандебёрда» не устояла.
Но особенно жаловаться Таггарту не приходилось. Все члены экипажа, за исключением Уайтбрэда, и пассажиры пережили шторм, а самому ему удалось, пусть и в последнюю секунду, вывести судно за северо-западные мысы Испании. Конечно, состояние галеона не позволяло продолжить плавание по Атлантике. Но все поломки поддаются восстановлению. Таггарт решил привести судно в гавань Виго и на тамошней верфи произвести ремонт. Пембруку и его леди придется набраться терпения. Да и за ремонт заплатит Пембрук – у него денег хватит.
Как по заказу на капитанском мостике появился и сам лорд.
– Приветствую вас, капитан Таггарт!
– Чем могу служить вам, милорд?
– Я хотел бы от чистого сердца принести вам благодарность. Вы с вашей командой превосходнейшим образом проявили себя во время шторма. Господь услышал мои молитвы. Вы спасли всем нам жизнь! Благодарю вас, в том числе и от имени... э-э... юной леди, от имени акушерки и новорожденного.
– Не будем об этом, милорд! А кто родился, мальчик или девочка? – полюбопытствовал Таггарт.
– Н-ну... э-э-э... Мальчик.

АББАТ ГАРДИНУС

Я был уверен, что тебе захочется открыть эту тайну. Но нужно хорошо обдумать, в какую сторону идти искать.

– Господь забыл обо мне, – отшучивался аббат Гардинус, когда ему напоминали о его преклонном возрасте. И по-мальчишески озорно добавлял: – По крайней мере, по сию пору.
Потому что ему, конечно, было известно, что Бог ошибок не допускает и однажды все-таки призовет его к Себе.
Сейчас, на девяносто втором году жизни, Гардинус чувствовал, что скоро его час пробьет. А началось все с сущих мелочей. На какие-то секунды ему отказывало зрение. Появилось неведомое дотоле головокружение. Сковывало, пусть и совсем ненадолго, то ступни, то ноги, а то и руки. И только мозг его оставался ясным и ни разу его не подводил. Аббат был в состоянии наблюдать за своим здоровьем как бы со стороны, как лечащий врач.
Но в то утро он не смог встать, с кровати, к чему был совершенно не готов, Аббат Гардинус сохранял полное спокойствие, лишь отмечал, что жажда жизни почти оставила его. Сложив руки, старик смежил веки и начал молиться.

Всемогущий и всемилостивый Господь, прошу Тебя, даруй мне в последние часы мои силы и мудрость совершить положенное мне, чтобы я мог оставить свой дом в порядке и радостно предстать перед Тобою.

Он умолк и постарался собрать последние силы. Аббат надеялся, что их будет довольно для напутственных бесед с братьями-монахами, для того чтобы при полном сознании принять последнее причастие.
Дарует ли Господь ему эту благодать?
Аббат Гардинус снова открыл глаза и возвел их к потолку, безмолвно беседуя с Творцом. Черты лица его озарились улыбкой: он знал ответ.
– Амен! – твердо молвил он.
С трудом повернулся набок и нащупал рукой колокольчик, стоявший на деревянном табурете рядом с постелью. Позвонил в него.
Несколько мгновений спустя появился отец Гаудек, его личный секретарь. Отец Гаудек родом из Франконии, ему лет сорок, он высокого роста и крепкого телосложения. Положиться на него можно решительно во всем.
– Доброе утро, святой отец, – дружелюбно молвил Гаудек, приблизившись к постели аббата. – Все братья заметили, что вы отсутствовали на утренней молитве. Надеюсь, вы хорошо выспались? Желаете, чтобы я что-нибудь принес?
– Благодарю. Ты заботлив, как всегда, сын мой. Все, что мне требуется, это покой. А его я уже обрел.
– Неужели я ничем не могу услужить вам?
– Отчего же. Позови, пожалуйста, отца Томаса и отца Куллуса. И дай знать Витусу. Я хочу, чтобы вы все вместе были рядом в мой последний час.
– Как вам будет угодно, преподобный отец, – Гаудек отступил на два шага и вдруг словно замер на месте. Только сейчас до него дошел смысл просьбы. Он даже руками всплеснул. – В последний час?! – И бросился к постели настоятеля. – Вы... шутите, ваше преподобие?
– Нет, не шучу.
– Вы ведь всегда говорили, что хотите дожить до ста лет, и я уверен, что у вас это выйдет...
– Не старайся, сын мой, – перебил его аббат Гардинус, – врать ты никогда не умел! Сделай лучше то, о чем я тебя попросил. – Он возложил ладонь на голову склонившегося над ним Гаудека. – И радуйся вместе со мной, что Господь не забыл меня.
Отца Томаса, монастырского лекаря, Гаудек застал выходящим из трапезной. Он собирался пойти в гербуларий, где росли его лечебные травы. Отцу Томасу не терпелось посмотреть, что вышло из скрещенных им черного перца и душицы. Сейчас опыт увлекал его больше всего, ведь порошок этого растения станет незаменимым ингредиентом в мазях, облегчающих боли при ревматизме.
– Нет! – только и произнес он, услышав печальную новость. Его осанистая фигура как-то сразу уменьшилась в размерах. – Поверить не могу... – в растерянности пробормотал отец Томас. – Просто не могу поверить...
Он оперся одной рукой о стену здания. Черный перец с душицей сразу вылетели у него из головы.
– Да свершится воля Всевышнего...

Отец Куллус, толстый, приветливого вида человек, сидел в своей келье и радовался нескольким часам полнейшего одиночества. Ему предстояло вновь углубиться в сочинения Овидия, но не в знаменитые «Метаморфозы», а в «Ars amatoria» «Наука любви».

, учебник любви. Чтение, несомненно, запретное, поскольку само наслаждение им было сродни греху. Однако отец Куллус всего лишь человек, и, если бы кто-то спросил его, почему он читает Овидия, он ответил бы: исключительно из-за совершенства его стихов. Отец Куллус был доволен собой и миром, тем более что перед ним на столе стояла ваза с краснощекими яблоками.
Тут в дверь его кельи громко постучали, и чей-то прерывистый голос позвал:
– Брат! Слышишь, брат?
Куллус вздрогнул.
– О tempores, о mores! – воскликнул он. – Кому я потребовался?
– Аббат Гардинус при смерти! Поспешите в его келью!
С легкостью, удивительной при его телосложении, отец Куллус вскочил, спрятал книгу, не забыл прихватить яблоко и поспешил на зов.

Неподалеку от монастыря, в сложенном из сучьев шалаше, обычно служившем убежищем для нескольких коз, стоял на коленях молодой человек лет двадцати. Он разложил перед собой на соломе хирургические инструменты и сосредоточенно о чем-то размышлял. Рядом с ним сидел на корточках мальчишка, который настойчиво внушал маленькой дворняжке:
– Спокойно, Педро, спокойно, сейчас все будет позади.
Собачонка била хвостом по земле. Было очевидно, что беспокойство мальчишки передается и песику.
– Не знаю, смогу ли я удержать его! – запричитал мальчик.
– Сможешь! – юноша взвесил в руке два разных ланцета и остановился на меньшем по размерам. – Ты только раскрой ему пасть пошире, чтобы я мог вскрыть гнойник.
– Вы сделаете ему очень больно? – с испугом спросил мальчик.
– Нет, больно ему будет совсем недолго. Если у него прикорневой абсцесс, как я предполагаю, все дело в том, чтобы сразу обнаружить и вскрыть гнойник.
– А потом?
– Отток дурных соков уменьшит давление на зуб. Это сразу принесет Педро облегчение.
Голос юноши звучал спокойно, такими же ровными и уверенными были его движения. Ничто не говорило о том, что внутренне он так же встревожен, как и мальчик. Эта способность владеть собой была ему свойственна от природы, поэтому он и выглядел старше своих лет. Подняв правую руку, он провел ланцетом по левой внутренней стороне губы. Быстрый, решительный надрез, движение – и песик взвыл.
– Педро, все уже кончено! – с облегчением воскликнул мальчик. Маленький песик-дворняжка замотал головой, он хрипло лаял, пришлепывал губами, несколько раз ударив лапкой больную губу. Но вот на землю пролилась острая желтоватая струя – значит операция проведена удачно.
– Жидкость с гноем уже вышла, скоро ему будет лучше, – уверенно проговорил молодой человек.
– Я даже поверить не могу, что он теперь будет совсем здоровый пес, – пробормотал мальчик. – Спасибо, святой отец, я так вам благодарен...
– Не надо громких слов, – молодой человек положил руку на плечо мальчика. – И не называй меня впредь «святой отец». Самое плохое уже позади. Рана через два-три дня затянется. За это время еще раза два выйдет гной, но так и должно быть. Оставь Педро на некоторое время в покое, тогда через день-другой он будет опять помогать тебе пасти овец.
По его лицу скользнула улыбка. Он дал песику легкого шлепка и тут же оглянулся туда, откуда доносились громкие крики. Юноша не мог понять толком, в чем дело, но вдруг кто-то несколько раз выкрикнул его имя:
– Витус! Витус!

В келью умирающего они вошли друг за другом: Гаудек, Томас, Куллус и последним – Витус. Молча встали у продольной стены и перекрестились на висевшее у изголовья распятие. Потом опустили головы.
– Не делайте столь постных лиц, братья, только потому, что я вскоре предстану перед Всевышним, – ободряюще прозвучал из угла комнаты голос аббата. Жестом руки он подозвал их к себе.
– Если я не ошибаюсь, сегодня вторник, 13 марта anno Domini 1576, и это замечательный день, как и каждый день, дарованный нам Всевышним. И моя смерть ничего не изменит.
– Вы не должны говорить так, преподобный отец, – Куллус поднял свое розовощекое лицо. Он первым полностью овладел собой. – Вспомните, сколько всего вы намеревались свершить в земной жизни. И не забывайте, что заслуга в том, что обитель наша прославилась как средоточие благочестия, учености и мирной жизни, принадлежит исключительно вам.
– Вздор, братья, – голос Гардинуса прозвучал удивительно твердо. – В этом монастыре живут сто двадцать четыре монаха, девять послушников и одиннадцать pueri oblati Pueri oblati (лат.) – в монастырях подростки, разносившие во время богослужения просвиры и облатки.

. Все занимаются своим делом и возносят молитвы Господу нашему. А вы говорите о каких-то особых моих заслугах!
Гардинус подозвал к себе толстого монаха:
– Не жалуйся, брат, а возрадуйся! И подай мне стакан воды, я хочу еще кое-что сказать вам.
Отец Куллус поклонился, произнес невнятно какие-то слова извинения и поспешил выйти.
– У него что на уме, то и на языке, но я люблю его за это, – с улыбкой проговорил Гардинус. – Я люблю всех вас и знаю, что вскоре вам придется хоронить мое бренное тело. Но дух мой да пребудет с вами!
Он внимательно смотрел на Гаудека, Томаса и Витуса и осознавал, до чего все они молоды. Даже отец Томас, старший из них по возрасту, родился на тридцать лет позже, чем он. Но что такое тридцать лет! Он мысленно обратился в те времена, когда и сам был молод – этак лет на семьдесят пять назад...
Тогда, в июле 1501 года, начав путь от Бискайского залива, он перешел через Астурийское плоскогорье. Позади остались 600 миль, пройденные от Памплоны, у подножья Пиренеев, через весь север Испании, минуя Бургос и многие другие города, до самого Сантьяго-де-Компостела, где покоятся мощи святого апостола Иакова и куда паломники вот уже сотни лет стекаются к его могиле в соборе, носящем имя апостола. Там юному Гардинусу вручили вожделенный сертификат, свидетельствующий о том, что он воистину совершил паломничество к мощам святого Иакова, за что ему будут отпущены двести дней огня очистительного.
Но, когда восторг улегся, он столкнулся с обыденной житейской проблемой – ощутил чувство голода. Теперь, когда Гардинус не был больше паломником, люди перестали давать ему подаяние и пищу. Единственное, чем он обладал, были три вечных спутника всех паломников: крепкая, с человеческий рост палка, на которую можно опираться или отбиваться ею от волков или грабителей с большой дороги; тыква, полая внутри, служащая бутылкой для воды, и ракушка – что-то вроде ложки.
Ни одним из этих предметов не насытишься.
Несколько недель он перебивался с хлеба на воду, помогая рыбакам чинить сети. Потом подался дальше, на восток страны, зарабатывая на жизнь как водонос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69