– Разговор как-никак отвлекает от боли.
– Ты врач или что-то в этом роде? – спросил Давид, вопреки своему имени самый рослый из братьев.
– Врач – это чересчур громко сказано. Но я знаю, как надо обращаться с магистром в его нынешнем состоянии.
– Что тебе сейчас необходимо?
Витус немного поразмыслил.
– Мне требуются лекарственные травы, жаропонижающие средства, материал для перевязки, свежая вода, прибор с горелкой, древесный уголь и еще много чего. А зачем тебе все это знать?
– А в какую сумму это, по-твоему, может обойтись?
– Понятия не имею. А если бы и знал, нам все равно этого не заполучить.
– Это как сказать... – Хабакук обменялся быстрым взглядом с Давидом. Тот в знак согласия опустил веки. Потом оба вопросительно посмотрели на Соломона. Все трое о чем-то быстро заговорили. И довольно быстро пришли к общему мнению.
– Извините нас! Мы скоро... – вежливо проговорил Хабакук.
Минуты две спустя он протянул Витусу монету в одну восьмую реала.
– Но где вы ее взяли? – вырвалось у юноши. Однако он тут же овладел собой. – Э-э... большое спасибо! Не знаю, что и сказать...
– Я думаю, сейчас самое время позвать Нуну. За деньги он готов достать что угодно... – мягко предложил Хабакук.
Некоторое время спустя хромой пришел.
– Чего вам? – проворчал он. – Жратву я вам уже приносил. – Он избегал смотреть в сторону магистра.
– Я хотел бы попросить вас принести нам лекарства, – вежливо сказал Витус. – Надо без промедлений помочь магистру Гарсия.
Нуну стоял посреди камеры, подбоченясь:
– Помощь заключенным оказывать запрещено. Разве что... с разрешения самого инквизитора!
Витус протянул ему монету.
– Это другое дело, – надсмотрщик поднял монету, чтобы лучше ее разглядеть. А потом сделал то, чего никто от него не ожидал: попробовал ее на зуб.
Они переглянулись, не веря глазам своим. А потом рассмеялись, сначала тихонько, толкая друг друга в бок, а потом уже, не стесняясь, начали покатываться от хохота.
– Pecunia non olet! – прошептал магистр.
Это понял один Витус и прыснул.
– А ну заткнитесь вы, свиньи! – колосс не понимал, над чем они смеются, но сообразил, что это связано с ним. Но самое важное Витус теперь знал.
– Для начала мне потребуется перо и лист бумаги, чтобы написать, что нужно. Городской аптекарь читать, конечно, умеет. И подберет все, о чем мы просим. А ты все эти снадобья и бинты принесешь сюда. Тогда посмотрим.
– И только-то? – скривил рот в ухмылке Нуну.
– Еще ты должен освободить меня от этого кольца в полу, а то я не смогу заняться больным.
– Это запрещено!
– Тогда все отменяется, отдавай монету обратно!
По лицу Нуну было видно, что он мучительно ищет выход. Денежку заполучить, конечно, хочется, но долг, долг!.. Победила жадность.
– Ну-ну, если по-другому ничего не выйдет, я тебя раскую. Только на время!
– Конечно, – согласился Витус.
На другой день Витус приступил к детальному осмотру магистра. Он был по-прежнему прикован к цепи, но мог вставать, делать несколько шагов в любую сторону и все проверить и пощупать, как говорится, собственными руками.
Магистр страдал от боли, но упорно просил, чтобы ему объясняли каждый шаг, предпринятый лекарем. Может быть, это отвлекало его от тягостных мыслей.
– Что это? – спросил он, когда Витус бросил в кипящую воду пригоршню семян.
– Льняное семя.
Магистр открыл рот, чтобы задать следующий вопрос, однако Витус опередил его:
– Брось ты эти расспросы, магистр! Лучше тебе говорить поменьше! Я постараюсь объяснить, что к чему: рана у тебя на лбу – это сильнейший ожог. Иными словами, рана, в которой очень много жара. А жар, вызванный огнем, всегда таит в себе большую опасность. Из учения Галена о четырех соках следует, что жар лучше всего подавлять веществом, обладающим противоположным воздействием, в данном случае льняным семенем, потому что лен сам по себе представляет элемент тепла, но мягкого. Надо кипятить его в воде, а затем смочить полученной жидкостью платок. Этот платок следует положить на пышущую жаром рану, после чего лен вытянет из нее все ядовитые вещества и тем самым снимет жар.
– Звучит недурно, – кивнул больной. – Надеюсь, таким же окажется и воздействие компрессов, – и Витус с помощью Хабакука занялся израненным лицом магистра.
Семнадцать часов спустя, на рассвете другого дня, Витуса разбудил магистр.
– Мне кажется, дела идут на лад! – бодро воскликнул он.
– Надеюсь, ты не преувеличиваешь, – обрадовался Витус. Он взял больного за запястье. Некоторое время сосредоточенно молчал. Потом ощупал подмышки больного. Помрачнел. – Пульс у тебя учащенный, подмышки горячие. Боюсь, у тебя начинается жар.
– Но рана больше не болит так сильно.
– Это хорошо. Однако температуру надо сбить, не то ты очень ослабеешь.
– Делай все, что считаешь нужным. Кстати: мне до сих пор запрещено разговаривать?
– Ты все равно никаких правил не придерживаешься, – Витус слабо улыбнулся. – Вот, проглоти-ка сперва это!
– А что это такое?
– Успокоительная микстура, которая одновременно понижает температуру. Пока она подействует, можешь рассказать мне обо всем, что тебе довелось пережить.
Магистр выпил, зажмурил глаза, а потом ответил:
– Их не устраивает моя вера.
– Если это все, у них нет никакого права подвергать тебя таким зверским пыткам.
– Фу ты, ну ты! Право? Они называют правом только то, что их устраивает!
Магистр прикоснулся кончиками пальцев к ране, но тут все же отдернул их, испытав приступ пульсирующей боли.
– Пытки узаконены с тех пор, как его святейшество папа Иннокентий IV признал правомочность их применения. – Он произнес слова «его святейшество», будто сплюнул. – Это произошло в 1252 году, в самый черный день, с тех пор как Дева Мария подарила Господу Его Сына Единородного. Иннокентий, дьявол в облике человеческом, не только содержал на службе соглядатаев и шпионов, он даже заставлял судейских, которые вели следствие, выступать в роли священников-исповедников, чтобы из добровольных признаний несчастных свить веревку на их же шею. Но знаешь, Витус, что в этой истории самое страшное?
– Что?
– А то, что за триста лет ничего не изменилось.
– Да, мне уже приходилось слышать об этом – о пытках и разного рода истязаниях, которые церковь не только попускает, но и применяет сама. Слухи о том доходили и до Камподиоса, – Витус помолчал и продолжил: – Я не понимаю только одного: зачем церкви столько жертв? И почему они словно помешались на том, что, если человек не нищенствует, он непременно грешен. Ватикан же не страдает от бедности, у церкви богатств так много, что и вообразить трудно.
– Истина состоит в том, – начал магистр, постепенно успокаиваясь, – что изначально церковь действительно интересовали не земные блага, а чистота веры и ее проникновение в самые широкие слои народов разных стран. Именно поэтому западноевропейские рыцари в 1096 году отправились в Святую Землю, чтобы отвоевать у арабов Иерусалим. Сегодня мы называем эти события Первым крестовым походом...
Маленький ученый зевнул.
– Об остальном расскажешь мне завтра, – предложил Витус.
– Наверное, ты прав, – вопреки собственной привычке неожиданно легко согласился магистр.
Микстура свое действие оказала.
– Теперь он несколько часов проспит, – сказал Витус остальным. И вернулся к своим обязанностям. Поменял льняной компресс на лбу на корпию, которую ладонями разгладил так, что она крестообразно легла на рану магистра – и вдоль, и поперек лица. Потом взялся за иглу с ниткой и тщательно зашил края ран над корпией.
На вопросительный взгляд Хабакука ответил:
– Корпия обостряет процесс выделения гноя, что ускоряет выздоровление.

Магистр проспал до полудня. Витус приставил к его телу несколько пиявок, чтобы очистить кровь больного. Вечером они с Хабакуком нарубили много зеленого лука и обернули порубленную мелкую зелень в платок. Сменяя друг друга, изо всех сил прижимали влажную тряпицу к подошвам больного, чтобы сок лука по капельке проникал в тело магистра.
– А это еще зачем? – удивился проснувшийся больной.
– Сражаемся с твоей лихорадкой.
– Видать, не очень-то легкое это дело, – пробормотал маленький ученый. В первый раз за все это время голос его прозвучал жалобно.

На следующий день состояние здоровья магистра Гарсия резко ухудшилось. Несмотря на все усилия Витуса, температура повысилась, больной постоянно просил пить. Юноша старался сохранять спокойствие.
– А что вы, в сущности, от меня ожидали? – спросил он сокамерников. – Что он через три дня выздоровеет и встанет на ноги, как наш Спаситель? Он – человек, как и все мы, и ему для выздоровления требуется прежде всего время.
Большинство согласились, хотя не всех он убедил. Витус потихоньку спросил Соломона, не найдется у него еще одной монеты. Тот не стал спрашивать, зачем, и через полчаса, повозившись у отхожего места, как и в первый раз, между прочим – протянул ему серебряную монету.
Теперь Витус мог купить через Нуну недостающие лекарства и жемчужину, совсем крохотную. Попросил Аманда вынуть из стены камень с датой и с его помощью принялся растирать в пыль жемчужину. После этого мелко-мелко нарубил большие листья дикого щавеля и выжал из рубленой массы сок. Взял цветы огуречника и выварил их. В полученный кипяток подлил сока дикого щавеля, а под конец – истолченной жемчужной пыли.
– И это должно ему помочь? – спросил Соломон. По его виду было заметно, что ему было жаль пропавшей жемчужины.
– Это самое дорогое, но зато и самое действенное жаропонижающее средство из всех, известных науке.
– Мне известно еще одно, – встрял в разговор магистр. – Это интересная беседа.
– Что ты сказал?
– Давай я продолжу свой рассказ. Ну, хоть немного. Мне от этого станет лучше.
Витус вздохнул:
– Да ради Бога! Но сперва выпей-ка этого варева.
– Идет. Так на чем я остановился? – магистр потихоньку отхлебывал жидкость из кружки. – Ах, да, по-моему, на Первом крестовом походе. Я, например, считаю, что это был единственный честный крестовый поход изо всех, остальные преследовали надуманные цели и были вызваны жаждой обогащения. Грабежи – вот что влекло рыцарей-крестоносцев.
– Я слышал об этом. – История церкви не была для Витуса тайной за семью печатями.
– А впоследствии высшие иерархи церкви вошли во вкус: с высоко поднятыми крестами они убивали, занимались мародерством и вообще не останавливались ни перед чем, лишь бы награбить горы золота. Всякий раз, когда церкви перепадал порядочный куш, она отпускала все грехи.
– Похоже, так оно на самом деле и было.
– Ты, наверное, недоумеваешь: почему это я начинаю из такого далекого далека, но все очень просто: инквизиция – это тоже крестовый поход. Только крестовый поход, направленный не вовне, а внутрь. «Инквизиция», как тебе, скорее всего, известно, на латыни означает «допрос, дознание».
Витус кивнул.
– Так я и думал, ты же учился в монастырской школе. Иначе бы ты не засмеялся, когда я сказал по-латыни «Деньги не пахнут»... Ну, вот, завершу свою мысль о крестовом походе, направленном внутрь, против паствы: изначально и тут на первых порах руководствовались бескорыстной и благородной идеей – вернуть всех инакомыслящих на путь истинный. Однако довольно скоро церковь уяснила, насколько выгодно не наказывать или прощать подсудимого, а лишать его имущества.
Но почему же так вышло? А потому, что наша «богоспасаемая» церковь, которая выше всех и всяческих подозрений, вместе со своими вооруженными до зубов крестоносцами, при виде которых простой маленький человек бледнеет как мел, потому что считает, будто его коснулись лучи божественного солнца, да, эта «всемилостивейшая» матушка-церковь чудовищно греховна сама.
– Я не верю, что все крестоносцы – грешники и дурные люди, – возразил Витус. Ему вспомнились живущие в великой скромности смиренные братья-монахи из Камподиоса.
– А я думаю, что ты в этом деле ничего не смыслишь! – упрямо стоял на своем магистр. Он часто заморгал. – Но не будем спорить.

Следующий день оказался самым тяжелым. Что бы ни предпринимал Витус, все оказывалось бесполезным. После тщательного утреннего осмотра ему стало ясно: магистру Гарсия, скорее всего, осталось жить несколько часов. Жилка на правом виске ученого вздулась и покраснела, а в левой подмышке обозначился тугой узел. Вокруг креста с наложенными на него швами на коже появились пузыри. Сомнений не было: у магистра гангрена, вызванная опаснейшей паленой раной. Организм больного истощился до предела. Ученый лежал на спине без сил, в жесточайшей горячке. Он был не в состоянии произнести ни слова, что наводило на тягостные мысли.
Целый час сидел Витус рядом с ним, размышляя, что делать. И вот, наконец, он принял решение. Попросил евреев помочь ему раздеть магистра, удалить все повязки, снять все компрессы и примочки – словом, донага. Раз они не помогают, долой эти тряпки! И вот он лежит перед ними, щуплый, худой, без сознания. Он бредил, нес какую-то дичь и размахивал руками в воздухе. Дела его были совсем плохи...
Следовало удалить все, в том числе и корпию. Витус взял пинцет и принялся за торчащие кончики вытаскивать ее в конечных точках креста. И постепенно очистил рану от корпии, вытащив ее из-под швов. Вонь от раны сделалась более резкой. Но то, чего он добивался, сделано: гной удален.
Они завернули магистра в две накидки и принялись ждать.
После настойчивых просьб Витуса Нуну чуть за полдень принес мешок с красной красавкой. Витус взял листья, тщательно смочил их. Потом приложил их к узлу под мышкой и к воспалившейся жилке. Раз в час эти компрессы менял.
И снова им ничего, кроме томительного ожидания, не оставалось.
К вечеру температура не спала. Правда, узел под мышкой уменьшился в размерах. И жилка не была уже такой ярко-красной.
Ночь больной провел спокойно. Витус, Аманд, Феликс и братья-евреи поочередно сидели подле него. Они молили Бога продлить его жизнь, каждый на своем языке и на свой лад.

На другой утро температура оставалась пугающе высокой. Всем стало ясно: долго этот маленький, жилистый и очень терпеливый человек не протянет. Должно было случиться что-то из ряда вон выходящее, чтобы его жизнь продлилась. Сейчас только в одном было его спасение.
Витус громко позвал Нуну. Через некоторое время хромой появился.
– Ну-ну, что опять?
– Магистр умирает, ты должен нам еще раз помочь.
– Поднимаете шум из-за этого недоноска, будто он король, не меньше...
– Ладно, не в этом дело. Вторую серебряную монеты ты еще не отработал.
– А ну не наглей, лекарь-еретик! Еще одно слово, и я тебе, самозваному заступнику, шею сверну. И тогда вы все успокоитесь!
– Все, не будем. Для ссор и препирательств сейчас не время. То, о чем я тебя попрошу, тебе ничего не будет стоить. Мне нужно несколько ивовых веточек. С обычной ивы, каких везде полно. Срежь несколько и принеси. Только и всего.
– Это ничего, – Нуну заковылял прочь и довольно скоро вернулся. Срезанные ветки он связал и просунул их сквозь смотровую дыру в двери камеры. – Это в последний раз, больше меня ни о чем не просите, понятно?
Витус очистил ветки от коры, высушил ее тоненькие полоски над огнем, растолок их в порошок, растирая их все тем же камнем с датой. Работа эта была трудная, но он был доволен ею хотя бы потому, что она отвлекала его от других мыслей. Когда он таким образом истолок всю кору, то набрал целую пригоршню полученного таким образом порошка и бросил его в горшок с холодной водой. Медленно довел жидкость до кипения и некоторое время продолжал кипятить. А потом, когда отвар достаточно остыл, он, попеременно с Хабакуком, заставил магистра выпить несколько кружек подряд.
К полудню температура как будто немного упала. А поздним вечером уже не было никаких сомнений: она действительно упала! Они приободрились и удвоили свои усилия. Около полуночи магистр открыл глаза. Они все смотрели на него и втайне ликовали. Взгляд у него был осмысленным.
– Я выздоравливаю, – объявил он.
– Если только не накинешься на нас со своими бесконечными речами! – весело фыркнул Витус.
– Я по-другому не умею.
– А мы не станем тебя слушать!
– Пожалуйста, позвольте мне... Я точно знаю, что выздоравливаю. Я говорил об этом во сне с Конрадом Магнусом. Он умер, но я останусь жив.
– Опять ты выдумываешь!
– Нет, я в своем уме. Как никогда в жизни!
Витус колебался. Запретишь ему сейчас говорить – глядишь, беды будет больше, чем если позволишь.
– Ну, хорошо. Рассказывай.
– Сейчас начну! – магистр Гарсия заморгал и лег на бок: так ему было удобнее. Мимо пробежал таракан. Ни на что не отвлекаясь, он начал:
– Если мне не изменяет память, во время последнего разговора мы с тобой заспорили, когда ты попытался взять церковь под защиту. Должен объяснить тебе, что я потому так пылко возражал тебе, что все это время мысленно представлял себе моего великого друга Конрада Магнуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69