Игнасио положил обе книги прямо перед собой, чтобы иметь возможность в любую минуту заглянуть в одну из них. С помощью этих книг правда очень скоро выплывет на свет Божий.
– Отец Алегрио, будьте добры, повторите последнее высказывание обвиняемого! – начал Игнасио.
– К вашим услугам, ваше преосвященство, – Алегрио перелистал протокол. – Вот эти слова: «Каждый, кого вы спросите обо мне в Камподиосе, подтвердит вам, что я никакой не еретик. Наведите обо мне справки у настоятеля монастыря Гаудека, или у отца Томаса, или у отца Куллуса. Я правду говорю!»
– Спасибо, – с отсутствующим видом проговорил Игнасио. Он начал перелистывать «Молот ведьм», чтобы найти путеводную нить для продолжения допроса.
– Позвольте мне узнать, послали ли вы кого-нибудь в Камподиос, чтобы разузнать обо мне у одного из братьев? – спросил Витус.
– Что вы сказали? – Игнасио не обратил внимания на его слова.
– Я со своей стороны никаких распоряжений не отдавал, – ответил на вопрос Витуса дон Хайме, – так как считал, что предпринимать шаги в этом направлении – прерогатива его преосвященства.
– Разумеется, я предпринял все необходимые шаги! – Игнасио бросил многозначительный взгляд на отца Алегрио. – Это можете не вносить в протокол.
– Слушаюсь, ваше преосвященство, – царапающим пером тот зачеркнул в протоколе последние слова.
– И какие именно шаги, да позволено будет спросить? – Витус на шаг приблизился к судейскому столу.
– Меня это тоже интересует, – сказал дон Хайме.
– Нуну, введите свидетелей из соседнего помещения.
– Слушаюсь, ваше преосвященство, – охранник-великан исчез, чтобы очень скоро вернуться, ведя впереди себя двух «свидетелей», которых Витус никогда в жизни не видел.
Женщина с широкими бедрами, грубыми чертами лица и хитрыми глазами и паренек лет четырнадцати-пятнадцати. У него были волосы цвета воронова крыла и такие густющие брови, что они казались наклеенными. Угреватое лицо подростка выражало полное понимание важности момента.
Витус, надеявшийся на появление перед судом братьев из Камподиоса, не мог скрыть своего разочарования. Что бы это значило?..
– Спасибо, Нуну, – Игнасио повернулся к свидетелям и назвал имена и род занятий членов судейского присутствия. – А теперь, – мягко проговорил он, – назови себя и имя своего достойного сына, дочь моя. Кто вы и откуда вы?
– Слушаюсь, ваше преосвященство! – толстуха низко присела перед инквизитором, взяла его руку и приникла к ней губами в почтительном поцелуе. – Зовут меня Мария Перпиньяс, а это мой сын Озо.
Она толкнула своего отпрыска в бок, после чего тот изобразил нечто вроде поклона и пробормотал:
– Доброе утро, ваше преосвященство.
– Мы живем поблизости от Порто-Марии, где вместе с моим добрым мужем арендуем небольшое крестьянское подворье, – поспешила добавить мать. – Люди мы бедные, богобоязненные, ваше преосвященство! Те дни в году, когда я не посещаю церковь, можно пересчитать по пальцам одной руки. Не проходит воскресного дня, чтобы я не затеплила в церкви свечу и не вознесла молитву Творцу, да благословит Он мою семью!.. Я позволю себе сказать...
– Довольно, довольно, дочь моя! – перебил Игнасио поток ее слов. – Сначала я должен взять с вас клятву, что ни ты, ни твой сын нигде и никогда и словом не обмолвитесь о том, чему были свидетелями в этом зале...
– Это уж как водится, ваше преосвященство! – Мария снова присела в реверансе. – Лучше мне замертво упасть, чем...
– Ладно, ладно. Я сейчас произнесу слова клятвы, – Игнасио поднялся со своего места, чтобы подчеркнуть важность момента.
Всемогущим Господом нашим, всеведущим Творцом, Спасителем нашим Иисусом Христом, рожденным, умершим и вновь воскресшим, и, наконец, Святым Духом, мы, Мария Перпиньяс и Озо Перпиньяс, клянемся уважать законы святой инквизиции, по которым под страхом отлучения от церкви запрещено воспроизводить содержание процесса о ереси как в целом, так и частично, равно как и по смыслу. Мы клянемся хранить в тайне все, что узнаем об этом процессе до последнего дня своей жизни...
– Теперь поднимите правую руку и скажите: «Клянусь, и да поможет мне Бог».
– Клянусь, и да поможет мне Бог! – мать с сыном торопливо пробормотали эти слова, и в глазах их появился торжествующий блеск, как во время проповеди.
– Так, с этим, значит, покончено, – Игнасио был очень доволен. Сохранение хода процесса в тайне – одно из непременных правил, введенных инквизицией в свое судопроизводство. Начать опрос свидетелей Игнасио решил с сына толстухи.
– Озо, сын мой, – с добродушным видом приступил к делу он. – Опиши еще раз то страшное событие, свидетелем которого ты стал в вышеозначенный день, – он заглянул в лежавшие перед ним бумаги. – Ты рассказал нашему информатору, что в это время пас овец.
– Так оно и было, ваше преосвященство, – затараторила Мария. – Он прибежал домой сам не свой и сказал мне, будто видел нашего Спасителя Иисуса Христа. Я спросила, уверен ли он в этом, и он сказал, что да, и я поверила ему, потому что нам в нашей семье не впервые являлись видения. Моя тетушка Аранья не раз рассказывала, как ей во сне явилась Пресвятая Дева Мария, которая ей...
– Пусть ваш сын обо всем расскажет сам, – перебил ее алькальд, уже второй раз за этот день вмешавшись в ход процесса. – Ему лучше знать, что он увидел...
– Конечно, как вам будет угодно, дон Хайме, – Мария подтолкнула Озо вперед. – Давай, расскажи, что ты видел!
– Да, матушка. Значит... я, значит, как раз пас овец на приречном лугу и вдруг увидел человека, который мне показался странным. У него походка была какая-то смешная: как будто он совсем не хотел ступать на землю, – Озо сдвинул свою густющие брови, – ну, как будто он хотел летать над землей!
– Это очень интересно, Озо! – кивнул Игнасио. – Отец Алегрио, вы не упустили ни слова из сказанного свидетелем?
– Разумеется, ваше преосвященство.
– Хорошо. Продолжайте, сын мой.
– Ну, да... и вообще, он был похож на Иисуса Христа! – вырвалось у Озо. – И он все время взывал к какому-то учителю и рассуждал о кругах и фигурах... ну, то есть, конечно, это был никакой не человек, он только выглядел, как человек, а на самом деле это был дух или что-то в этом роде!
– Вот именно, ваше преосвященство, – вмешалась Мария. – При этом он шел, подняв руки, как будто распятый на кресте, и шел он, как по воздуху, как некогда наш Спаситель шествовал по Генисаретскому озеру.
– Ну, с меня довольно! – не выдержав, вскричал Витус. Он не мог дальше выслушивать этот вздор. – Я еще вчера объяснял вам, что у меня страшно болели ноги и что я положил посох на плечи, чтобы держаться за него обеими руками. Только и всего. Я совершенно нормальный человек, я на своих двоих шел в Сантандер. Покажите мне хоть одно место в Библии, где сказано, что это запрещено или что это считается ересью!
– На помощь! Помогите, ваше преосвященство! – при вспышке Витуса Мария картинно схватилась за сердце и начала открытым ртом жадно хватать воздух и часто-часто крестилась, глядя на Витуса. – Изыди от меня, сатана! Изыди, сатана!
– Нуну, предложи женщине свой стул! – приказал Игнасио. Толстуха села, все еще тяжело дыша. – Вот видите, что вы натворили! – с укоризной сказал Игнасио обвиняемому.
Витус никак не мог взять себя в руки:
– Эта женщина не в своем уме!
– Кто здесь в своем уме, а кто нет, мы выясним в ходе следствия, обвиняемый! – сейчас в высоком голосе Игнасио прозвучали металлические нотки. – Здесь присутствуют два благонадежных свидетеля, известных своей богобоязненностью. Их показания опровергают ваши, и я не вижу никакой причины, по которой я обязан верить вам больше, нежели им!
– Тогда я хочу несколько поспособствовать тому, чтобы вы поточнее оценили сложившееся положение, – голос Витуса тоже зазвучал пронзительно. – Во-первых, вызывает удивление, почему вы взяли со свидетелей клятву только о неразглашении содержания и хода процесса, но отнюдь не взяли клятвы говорить правду и только правду.
Витус заметил, что после этих слов алькальд кивнул.
– А во-вторых, у меня сложилось впечатление, что матери вообще не было при том, как я взывал к так называемым «духам». Если это действительно так, то я настоятельно прошу вас задавать вопросы только сыну крестьянки, чтобы убедиться, насколько его ответы соответствуют истине.
И снова Витус заметил, что алькальд согласно кивнул. Поэтому он добавил кое-что, чего, собственно, говорить не собирался:
– Ваш способ вести процесс дознания полностью соответствует тому, что о вас, доминиканцах, говорят: Domini canes!
Игнасио подскочил, как ужаленный. Его лицо побагровело. Вне себя от ярости, он подыскивал нужные слова. Domini canes – «ищейки Господни» – в течение веков выслеживали и осуждали ведьм, демонов и еретиков. Их изначальное стремление обращать усомнившихся или неверующих в истинную веру уступило место исключительному желанию наказывать вероотступников. «Ищейки Господни» – не было более точных слов для описания сути доминиканцев. Вдобавок ко всему сами они признавали, что зерно истины в этом прозвище есть.
– А ну, повторите это еще раз! – прошипел Игнасио.
– Зачем? Вы меня и без того отлично поняли.
– Итак, подсудимый... – Игнасио постепенно обретал контроль над собой: нельзя давать волю нервам. Голос его опять звучал ровно: – Вы употребили выражение, которое случайно услышали где-то. Откуда оно взялось, какая у него предыстория, вы, конечно, не знаете. Domini canes мы именуем себя с гордостью, потому что изображение пса присутствует на нашем знамени, а пошло это от сна, который видела мать святого Доминика: ей приснилось, что она родила ребенка, похожего на пса, а из лап этой собаки забил огонь, который распространился на весь мир. Так оно в конце концов и случилось: никому не превзойти нас, доминиканцев, в распространении и охране истинной веры, никому! – он сделал знак рукой патеру Алегрио. – Вычеркните из протокола последние слова обвиняемого.
– Слушаюсь, ваше преосвященство.
– А вы оба, – обратился инквизитор к свидетелям, – можете быть свободны. Благодарю вас. И не забывайте данную вами клятву!
Мария испуганно присела в реверансе и перекрестилась:
– Ваше преосвященство, я...
– Довольно! – инквизитор взглянул на Нуну и сделал повелительный жест. Колосс выдворил обоих из зала заседаний.
– А теперь вернемся к вам, – Игнасио смерил Витуса строгим взглядом. – Я запрещаю вам возводить хулу на святой орден доминиканцев! Подобное очернительство всех наших братьев и особенно нашего основателя святого Доминика до сих пор всегда обращалось против тех, кто себе это позволял.
– Это меня вовсе не тревожит, потому что прозвище дано по заслугам. Сам ваш патрон Доминик настолько преисполнился религиозного фанатизма, что вскоре после основания ордена он приказал сжечь на костре в Бургосе около трехсот так называемых «еретиков».
– Это ложь! – Игнасио даже закашлялся.
– Это правда, и вы это знаете. Может быть, было бы лучше, если бы в 1215 году папа Иннокентий не одобрил, как собирался, устав вашего ордена.
– Желаете прочесть мне лекцию об истории моего собственного ордена? Если вы так много знаете, вам наверняка известно, что вскоре после этого Иннокентию приснился сон, в котором покачнулась базилика в Латеране. И великолепное здание собора рухнуло бы, не появись человек, который подпер его своими крепкими плечами – и человеком этим был Доминик! Так Господь дал понять, что церковь может быть спасена только человеком с таким, как у Доминика, религиозным рвением, после чего папа и одобрил устав ордена, благословив его основание. – Игнасио снова повысил голос: – Какие цели вы вообще преследуете своими оскорблениями?
– Я хочу только убедить вас, что я обучался в монастыре Камподиос. С одной стороны, вы настоятельно требуете, чтобы я доказал вам, что вины на мне нет, а с другой – не даете мне этого сделать! Так что я иным способом доказываю вам, чем занимался в прошлом: я изучал историю святой нашей церкви. Эти знания, согласитесь, трудно приобрести где-то вне монастырских стен.
– Я настоятельно запрещаю вам оскорблять святого Доминика и выдающихся умов нашего ордена. В противном случае вы впадете в непростительную ересь! Еще одно подобное слово, и я передам вас в руки Нуну и палача, чтобы они выбили из вас эти сатанинские мысли. Кто рассуждает подобным образом, в того сатана вселился – не иначе!
– А я прямо отвечу вам, что вы ослеплены! – лишь на кратчайший миг Витусу стало ясно, на какой опасный путь он ступает. Ему невольно пришли на ум предостерегающие слова Магистра. Но сдавать позиции не хотелось. – Почему вы не верите, что я совершенно обычный человек и что я шел по своему делу в Сантандер? – проникновенно говорил он. – Не встреться мне случайно на пути этот невесть что возомнивший о себе подросток Озо с его неуемной фантазией, я бы сегодня не стоял здесь перед вами. Вы об этом подумали?
– Тот факт, что вас увидели, – это Божий промысел, что вы признавать отказываетесь. Господь пожелал таким путем дать знать инквизиции о чем-то важном и существенном, ибо... – тут он снова повысил голос, – вам, как знатоку истории церкви, наверняка интересно будет узнать. Отец наш небесный Сам был первым инквизитором! Он судил Адама и Еву после того, как дьявол в образе змия искусил их. А теперь я ваш инквизитор, и я требую, чтобы вы говорили мне только правду!
– Вы сравниваете себя с Господом нашим?
– Всемогущий Господь наш, покарай это жалкое создание за его еретические слова! – Игнасио в неподдельном отчаянии сплел руки. – Отец наш небесный, даруй мне силы положить конец деяниям этого сатаны в облике человеческом, даруй мне терпение и настойчивость, даруй мне проницательность и прозорливость, дабы узнал я всю правду об этом еретике и произнес приговор ему перед лицом твоим и всего мира!
Он сел, изо всех сил стараясь изобразить на своем лице собранность и невозмутимость. Вопрос о том, не сравнивает ли он себя с Всевышним, еще раз напомнил ему о том, сколь слабым человеком он иногда бывает. Частые визиты к Эльвире, этой сладкой шлюхе-искусительнице, были этому несомненным свидетельством. Его сильно смущало это постоянное влечение к противоположному полу, и он взывал к Господу, чтобы тот освободил его от этой пагубной страсти, однако Всевышний всегда оставлял его один на один с его слабостью, и он так и не нашел в себе сил ее преодолеть. Эта шлюха, словно какими-то чарами притягивала его к себе, и он, вопреки всем опасностям, которыми могли завершиться его тайные визиты, от них не отказывался. Оставалось надеяться только на то, что сама она об этом не проговорится и слухи не дойдут до Рима.
Он постарался вернуться к действительности:
– Вашим языком глаголет сатана. Вы безбожник! Признайтесь, наконец, в своей ереси! Да, скажите это, сделайте такое признание, и вы облегчите вашу душу, даже если и согрешили!
– Если бы я согрешил, я бы с радостью покаялся в этом на исповеди у вас. Но только в исповедальне, чтобы никого между нами не было, кроме Всевышнего. Точно так, как предусмотрено канонами Римской церкви. И вот еще что: все мы грешники, и вы тоже, ваше преосвященство, потому что вы – человек!
– Выходит, вы признаете, что согрешили?
– Не больше и не меньше, чем любой другой. А ваши обвинения меня не касаются, ни в чем подобном я не повинен. Я вам прямо и открыто говорю: я высоко ставлю таинство исповеди и время от времени исповедуюсь, но того греха, который вы мне вменяете в вину, на мне нет.
Игнасио откинулся на спинку кресла. Этот парень косвенно признался в том, что грешен. Для начала уже неплохо.
– Вы – грешник, и сами признаете это! – громко воскликнул он. – И если вы будете возражать мне, инквизитору Божьей милостью, вы впадете в еще более страшный грех. Сознайтесь, наконец, что вы вступили в союз с дьяволом, и вы сразу почувствуете облегчение.
– Я воспитан как католик по законам ордена цистерианцев. И каяться и сознаваться мне не в чем! Нет на мне вины!
– Речь идет о вашей бессмертной душе! Отрекитесь и покайтесь, слышите вы! Я ничего не имею против цистерианцев, однако ради всего святого – покайтесь и отрекитесь!
– Может быть, вы не имеете ничего против цистерианцев, но уж обязательно имеете что-то против францисканцев Францисканцы – члены нищенствующего ордена, основанного в Италии 1207-1209 гг. Франциском Ассизским. Наряду с доминиканцами ведали инквизицией.
.
– Что я могу иметь против францисканцев? Я лично ничего против них не имею, хотя в изложении отдельных вопросов веры они и заблуждаются.
– Ваш орден вот уже около двух веков ведет с орденом францисканцев нескончаемые споры. Причем спор идет о вещах и понятиях, где различия между вами и францисканцами в глазах любого непредвзятого человека разнятся разве что на волосок.
– Не отвлекайтесь, подсудимый, сейчас суд выясняет лично вашу вину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
– Отец Алегрио, будьте добры, повторите последнее высказывание обвиняемого! – начал Игнасио.
– К вашим услугам, ваше преосвященство, – Алегрио перелистал протокол. – Вот эти слова: «Каждый, кого вы спросите обо мне в Камподиосе, подтвердит вам, что я никакой не еретик. Наведите обо мне справки у настоятеля монастыря Гаудека, или у отца Томаса, или у отца Куллуса. Я правду говорю!»
– Спасибо, – с отсутствующим видом проговорил Игнасио. Он начал перелистывать «Молот ведьм», чтобы найти путеводную нить для продолжения допроса.
– Позвольте мне узнать, послали ли вы кого-нибудь в Камподиос, чтобы разузнать обо мне у одного из братьев? – спросил Витус.
– Что вы сказали? – Игнасио не обратил внимания на его слова.
– Я со своей стороны никаких распоряжений не отдавал, – ответил на вопрос Витуса дон Хайме, – так как считал, что предпринимать шаги в этом направлении – прерогатива его преосвященства.
– Разумеется, я предпринял все необходимые шаги! – Игнасио бросил многозначительный взгляд на отца Алегрио. – Это можете не вносить в протокол.
– Слушаюсь, ваше преосвященство, – царапающим пером тот зачеркнул в протоколе последние слова.
– И какие именно шаги, да позволено будет спросить? – Витус на шаг приблизился к судейскому столу.
– Меня это тоже интересует, – сказал дон Хайме.
– Нуну, введите свидетелей из соседнего помещения.
– Слушаюсь, ваше преосвященство, – охранник-великан исчез, чтобы очень скоро вернуться, ведя впереди себя двух «свидетелей», которых Витус никогда в жизни не видел.
Женщина с широкими бедрами, грубыми чертами лица и хитрыми глазами и паренек лет четырнадцати-пятнадцати. У него были волосы цвета воронова крыла и такие густющие брови, что они казались наклеенными. Угреватое лицо подростка выражало полное понимание важности момента.
Витус, надеявшийся на появление перед судом братьев из Камподиоса, не мог скрыть своего разочарования. Что бы это значило?..
– Спасибо, Нуну, – Игнасио повернулся к свидетелям и назвал имена и род занятий членов судейского присутствия. – А теперь, – мягко проговорил он, – назови себя и имя своего достойного сына, дочь моя. Кто вы и откуда вы?
– Слушаюсь, ваше преосвященство! – толстуха низко присела перед инквизитором, взяла его руку и приникла к ней губами в почтительном поцелуе. – Зовут меня Мария Перпиньяс, а это мой сын Озо.
Она толкнула своего отпрыска в бок, после чего тот изобразил нечто вроде поклона и пробормотал:
– Доброе утро, ваше преосвященство.
– Мы живем поблизости от Порто-Марии, где вместе с моим добрым мужем арендуем небольшое крестьянское подворье, – поспешила добавить мать. – Люди мы бедные, богобоязненные, ваше преосвященство! Те дни в году, когда я не посещаю церковь, можно пересчитать по пальцам одной руки. Не проходит воскресного дня, чтобы я не затеплила в церкви свечу и не вознесла молитву Творцу, да благословит Он мою семью!.. Я позволю себе сказать...
– Довольно, довольно, дочь моя! – перебил Игнасио поток ее слов. – Сначала я должен взять с вас клятву, что ни ты, ни твой сын нигде и никогда и словом не обмолвитесь о том, чему были свидетелями в этом зале...
– Это уж как водится, ваше преосвященство! – Мария снова присела в реверансе. – Лучше мне замертво упасть, чем...
– Ладно, ладно. Я сейчас произнесу слова клятвы, – Игнасио поднялся со своего места, чтобы подчеркнуть важность момента.
Всемогущим Господом нашим, всеведущим Творцом, Спасителем нашим Иисусом Христом, рожденным, умершим и вновь воскресшим, и, наконец, Святым Духом, мы, Мария Перпиньяс и Озо Перпиньяс, клянемся уважать законы святой инквизиции, по которым под страхом отлучения от церкви запрещено воспроизводить содержание процесса о ереси как в целом, так и частично, равно как и по смыслу. Мы клянемся хранить в тайне все, что узнаем об этом процессе до последнего дня своей жизни...
– Теперь поднимите правую руку и скажите: «Клянусь, и да поможет мне Бог».
– Клянусь, и да поможет мне Бог! – мать с сыном торопливо пробормотали эти слова, и в глазах их появился торжествующий блеск, как во время проповеди.
– Так, с этим, значит, покончено, – Игнасио был очень доволен. Сохранение хода процесса в тайне – одно из непременных правил, введенных инквизицией в свое судопроизводство. Начать опрос свидетелей Игнасио решил с сына толстухи.
– Озо, сын мой, – с добродушным видом приступил к делу он. – Опиши еще раз то страшное событие, свидетелем которого ты стал в вышеозначенный день, – он заглянул в лежавшие перед ним бумаги. – Ты рассказал нашему информатору, что в это время пас овец.
– Так оно и было, ваше преосвященство, – затараторила Мария. – Он прибежал домой сам не свой и сказал мне, будто видел нашего Спасителя Иисуса Христа. Я спросила, уверен ли он в этом, и он сказал, что да, и я поверила ему, потому что нам в нашей семье не впервые являлись видения. Моя тетушка Аранья не раз рассказывала, как ей во сне явилась Пресвятая Дева Мария, которая ей...
– Пусть ваш сын обо всем расскажет сам, – перебил ее алькальд, уже второй раз за этот день вмешавшись в ход процесса. – Ему лучше знать, что он увидел...
– Конечно, как вам будет угодно, дон Хайме, – Мария подтолкнула Озо вперед. – Давай, расскажи, что ты видел!
– Да, матушка. Значит... я, значит, как раз пас овец на приречном лугу и вдруг увидел человека, который мне показался странным. У него походка была какая-то смешная: как будто он совсем не хотел ступать на землю, – Озо сдвинул свою густющие брови, – ну, как будто он хотел летать над землей!
– Это очень интересно, Озо! – кивнул Игнасио. – Отец Алегрио, вы не упустили ни слова из сказанного свидетелем?
– Разумеется, ваше преосвященство.
– Хорошо. Продолжайте, сын мой.
– Ну, да... и вообще, он был похож на Иисуса Христа! – вырвалось у Озо. – И он все время взывал к какому-то учителю и рассуждал о кругах и фигурах... ну, то есть, конечно, это был никакой не человек, он только выглядел, как человек, а на самом деле это был дух или что-то в этом роде!
– Вот именно, ваше преосвященство, – вмешалась Мария. – При этом он шел, подняв руки, как будто распятый на кресте, и шел он, как по воздуху, как некогда наш Спаситель шествовал по Генисаретскому озеру.
– Ну, с меня довольно! – не выдержав, вскричал Витус. Он не мог дальше выслушивать этот вздор. – Я еще вчера объяснял вам, что у меня страшно болели ноги и что я положил посох на плечи, чтобы держаться за него обеими руками. Только и всего. Я совершенно нормальный человек, я на своих двоих шел в Сантандер. Покажите мне хоть одно место в Библии, где сказано, что это запрещено или что это считается ересью!
– На помощь! Помогите, ваше преосвященство! – при вспышке Витуса Мария картинно схватилась за сердце и начала открытым ртом жадно хватать воздух и часто-часто крестилась, глядя на Витуса. – Изыди от меня, сатана! Изыди, сатана!
– Нуну, предложи женщине свой стул! – приказал Игнасио. Толстуха села, все еще тяжело дыша. – Вот видите, что вы натворили! – с укоризной сказал Игнасио обвиняемому.
Витус никак не мог взять себя в руки:
– Эта женщина не в своем уме!
– Кто здесь в своем уме, а кто нет, мы выясним в ходе следствия, обвиняемый! – сейчас в высоком голосе Игнасио прозвучали металлические нотки. – Здесь присутствуют два благонадежных свидетеля, известных своей богобоязненностью. Их показания опровергают ваши, и я не вижу никакой причины, по которой я обязан верить вам больше, нежели им!
– Тогда я хочу несколько поспособствовать тому, чтобы вы поточнее оценили сложившееся положение, – голос Витуса тоже зазвучал пронзительно. – Во-первых, вызывает удивление, почему вы взяли со свидетелей клятву только о неразглашении содержания и хода процесса, но отнюдь не взяли клятвы говорить правду и только правду.
Витус заметил, что после этих слов алькальд кивнул.
– А во-вторых, у меня сложилось впечатление, что матери вообще не было при том, как я взывал к так называемым «духам». Если это действительно так, то я настоятельно прошу вас задавать вопросы только сыну крестьянки, чтобы убедиться, насколько его ответы соответствуют истине.
И снова Витус заметил, что алькальд согласно кивнул. Поэтому он добавил кое-что, чего, собственно, говорить не собирался:
– Ваш способ вести процесс дознания полностью соответствует тому, что о вас, доминиканцах, говорят: Domini canes!
Игнасио подскочил, как ужаленный. Его лицо побагровело. Вне себя от ярости, он подыскивал нужные слова. Domini canes – «ищейки Господни» – в течение веков выслеживали и осуждали ведьм, демонов и еретиков. Их изначальное стремление обращать усомнившихся или неверующих в истинную веру уступило место исключительному желанию наказывать вероотступников. «Ищейки Господни» – не было более точных слов для описания сути доминиканцев. Вдобавок ко всему сами они признавали, что зерно истины в этом прозвище есть.
– А ну, повторите это еще раз! – прошипел Игнасио.
– Зачем? Вы меня и без того отлично поняли.
– Итак, подсудимый... – Игнасио постепенно обретал контроль над собой: нельзя давать волю нервам. Голос его опять звучал ровно: – Вы употребили выражение, которое случайно услышали где-то. Откуда оно взялось, какая у него предыстория, вы, конечно, не знаете. Domini canes мы именуем себя с гордостью, потому что изображение пса присутствует на нашем знамени, а пошло это от сна, который видела мать святого Доминика: ей приснилось, что она родила ребенка, похожего на пса, а из лап этой собаки забил огонь, который распространился на весь мир. Так оно в конце концов и случилось: никому не превзойти нас, доминиканцев, в распространении и охране истинной веры, никому! – он сделал знак рукой патеру Алегрио. – Вычеркните из протокола последние слова обвиняемого.
– Слушаюсь, ваше преосвященство.
– А вы оба, – обратился инквизитор к свидетелям, – можете быть свободны. Благодарю вас. И не забывайте данную вами клятву!
Мария испуганно присела в реверансе и перекрестилась:
– Ваше преосвященство, я...
– Довольно! – инквизитор взглянул на Нуну и сделал повелительный жест. Колосс выдворил обоих из зала заседаний.
– А теперь вернемся к вам, – Игнасио смерил Витуса строгим взглядом. – Я запрещаю вам возводить хулу на святой орден доминиканцев! Подобное очернительство всех наших братьев и особенно нашего основателя святого Доминика до сих пор всегда обращалось против тех, кто себе это позволял.
– Это меня вовсе не тревожит, потому что прозвище дано по заслугам. Сам ваш патрон Доминик настолько преисполнился религиозного фанатизма, что вскоре после основания ордена он приказал сжечь на костре в Бургосе около трехсот так называемых «еретиков».
– Это ложь! – Игнасио даже закашлялся.
– Это правда, и вы это знаете. Может быть, было бы лучше, если бы в 1215 году папа Иннокентий не одобрил, как собирался, устав вашего ордена.
– Желаете прочесть мне лекцию об истории моего собственного ордена? Если вы так много знаете, вам наверняка известно, что вскоре после этого Иннокентию приснился сон, в котором покачнулась базилика в Латеране. И великолепное здание собора рухнуло бы, не появись человек, который подпер его своими крепкими плечами – и человеком этим был Доминик! Так Господь дал понять, что церковь может быть спасена только человеком с таким, как у Доминика, религиозным рвением, после чего папа и одобрил устав ордена, благословив его основание. – Игнасио снова повысил голос: – Какие цели вы вообще преследуете своими оскорблениями?
– Я хочу только убедить вас, что я обучался в монастыре Камподиос. С одной стороны, вы настоятельно требуете, чтобы я доказал вам, что вины на мне нет, а с другой – не даете мне этого сделать! Так что я иным способом доказываю вам, чем занимался в прошлом: я изучал историю святой нашей церкви. Эти знания, согласитесь, трудно приобрести где-то вне монастырских стен.
– Я настоятельно запрещаю вам оскорблять святого Доминика и выдающихся умов нашего ордена. В противном случае вы впадете в непростительную ересь! Еще одно подобное слово, и я передам вас в руки Нуну и палача, чтобы они выбили из вас эти сатанинские мысли. Кто рассуждает подобным образом, в того сатана вселился – не иначе!
– А я прямо отвечу вам, что вы ослеплены! – лишь на кратчайший миг Витусу стало ясно, на какой опасный путь он ступает. Ему невольно пришли на ум предостерегающие слова Магистра. Но сдавать позиции не хотелось. – Почему вы не верите, что я совершенно обычный человек и что я шел по своему делу в Сантандер? – проникновенно говорил он. – Не встреться мне случайно на пути этот невесть что возомнивший о себе подросток Озо с его неуемной фантазией, я бы сегодня не стоял здесь перед вами. Вы об этом подумали?
– Тот факт, что вас увидели, – это Божий промысел, что вы признавать отказываетесь. Господь пожелал таким путем дать знать инквизиции о чем-то важном и существенном, ибо... – тут он снова повысил голос, – вам, как знатоку истории церкви, наверняка интересно будет узнать. Отец наш небесный Сам был первым инквизитором! Он судил Адама и Еву после того, как дьявол в образе змия искусил их. А теперь я ваш инквизитор, и я требую, чтобы вы говорили мне только правду!
– Вы сравниваете себя с Господом нашим?
– Всемогущий Господь наш, покарай это жалкое создание за его еретические слова! – Игнасио в неподдельном отчаянии сплел руки. – Отец наш небесный, даруй мне силы положить конец деяниям этого сатаны в облике человеческом, даруй мне терпение и настойчивость, даруй мне проницательность и прозорливость, дабы узнал я всю правду об этом еретике и произнес приговор ему перед лицом твоим и всего мира!
Он сел, изо всех сил стараясь изобразить на своем лице собранность и невозмутимость. Вопрос о том, не сравнивает ли он себя с Всевышним, еще раз напомнил ему о том, сколь слабым человеком он иногда бывает. Частые визиты к Эльвире, этой сладкой шлюхе-искусительнице, были этому несомненным свидетельством. Его сильно смущало это постоянное влечение к противоположному полу, и он взывал к Господу, чтобы тот освободил его от этой пагубной страсти, однако Всевышний всегда оставлял его один на один с его слабостью, и он так и не нашел в себе сил ее преодолеть. Эта шлюха, словно какими-то чарами притягивала его к себе, и он, вопреки всем опасностям, которыми могли завершиться его тайные визиты, от них не отказывался. Оставалось надеяться только на то, что сама она об этом не проговорится и слухи не дойдут до Рима.
Он постарался вернуться к действительности:
– Вашим языком глаголет сатана. Вы безбожник! Признайтесь, наконец, в своей ереси! Да, скажите это, сделайте такое признание, и вы облегчите вашу душу, даже если и согрешили!
– Если бы я согрешил, я бы с радостью покаялся в этом на исповеди у вас. Но только в исповедальне, чтобы никого между нами не было, кроме Всевышнего. Точно так, как предусмотрено канонами Римской церкви. И вот еще что: все мы грешники, и вы тоже, ваше преосвященство, потому что вы – человек!
– Выходит, вы признаете, что согрешили?
– Не больше и не меньше, чем любой другой. А ваши обвинения меня не касаются, ни в чем подобном я не повинен. Я вам прямо и открыто говорю: я высоко ставлю таинство исповеди и время от времени исповедуюсь, но того греха, который вы мне вменяете в вину, на мне нет.
Игнасио откинулся на спинку кресла. Этот парень косвенно признался в том, что грешен. Для начала уже неплохо.
– Вы – грешник, и сами признаете это! – громко воскликнул он. – И если вы будете возражать мне, инквизитору Божьей милостью, вы впадете в еще более страшный грех. Сознайтесь, наконец, что вы вступили в союз с дьяволом, и вы сразу почувствуете облегчение.
– Я воспитан как католик по законам ордена цистерианцев. И каяться и сознаваться мне не в чем! Нет на мне вины!
– Речь идет о вашей бессмертной душе! Отрекитесь и покайтесь, слышите вы! Я ничего не имею против цистерианцев, однако ради всего святого – покайтесь и отрекитесь!
– Может быть, вы не имеете ничего против цистерианцев, но уж обязательно имеете что-то против францисканцев Францисканцы – члены нищенствующего ордена, основанного в Италии 1207-1209 гг. Франциском Ассизским. Наряду с доминиканцами ведали инквизицией.
.
– Что я могу иметь против францисканцев? Я лично ничего против них не имею, хотя в изложении отдельных вопросов веры они и заблуждаются.
– Ваш орден вот уже около двух веков ведет с орденом францисканцев нескончаемые споры. Причем спор идет о вещах и понятиях, где различия между вами и францисканцами в глазах любого непредвзятого человека разнятся разве что на волосок.
– Не отвлекайтесь, подсудимый, сейчас суд выясняет лично вашу вину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69