Жители восточного предместья проходили по нему, огибали живописный сад перед домом Эльвиры, наслаждаясь при этом видом редких растений и пышных цветов, и направлялись к шестичасовой вечерней проповеди.
Мартинес, у которого не шел из головы разговор с Эльвирой, тоже прошел по этому мосту, но в противоположном направлении. Ему хотелось побыстрее покинуть город, не появляясь при этом на его главной площади. На другой стороне реки, по правую сторону от моста, находилась таверна «Три угла», но сейчас у него не было желания напиться. Почва в Досвальдесе начинала гореть у него под ногами, это он ощущал всем своим естеством. Поэтому он свернул налево и ускорил шаги. Двое мальчишек бежали за ним следом и хихикали, а иногда что-то шептали друг другу на ухо, однако Мартинес был слишком занят своими мыслями, чтобы обратить на них внимание.
– Привет, сеньор, вот мы опять встретились с вами! – Услышал он вдруг.
Мартинес поднял глаза. Перед ним стоял долговязый паренек, у которого он в споре на точность плевка выиграл серебряную монету. Он стоял на том самом месте, где потерпел поражение. Это был угол каменной стены, справа за которым начинался небольшой переулок. Тому, кто поворачивал за угол, приходилось быть внимательным, чтобы не налететь на выходящего оттуда. Только сейчас Мартинес сообразил, что он знает обоих мальчишек, следовавших за ним по пятам. Они были тогда вместе с этим долговязым.
– Что тебе нужно? – грубо спросил Мартинес.
– Мы хотим предложить вам новое пари, сеньор. Правда, задача на этот раз такая трудная, что никто с ней не справится. Мои дружки вот считают, что у вас это получиться может, а я говорю, что и у вас это не получится никогда! – он смотрел на Мартинеса с вызовом.
– Чего вы хотите, о чем спор? – спросил Мартинес для ясности. Этот долговязый начал его раздражать.
Подросток показал ему ладонь, на которой лежало много серебряных монет. Черт его знает, как они ему достались. Мартинес поймал себя на том, что ему страсть как хочется заполучить эти монеты.
– И что я должен сделать?
– Попасть в старый котел с закрытыми глазами! – ответ последовал незамедлительно. – Но и это еще не все. Я подниму котел, так что плевок должен попасть в него сверху. Только тогда вы выиграете пари. Если вы считаете, что вы этого не сможете, так и скажите.
– Это я сделаю трижды подряд, если нужно будет! Ты только не хитри и во время плевка не относи котел в сторону.
– Нет, я этого не сделаю, клянусь! – уверил долговязый.
«Хм, а почему это мальчишки ничего не требуют от него на тот случай, если он проиграет?» – Внутренний голос подсказывал Мартинесу, что эти деньги ему ни к чему и что не стоит впутываться в эту историю. Но он не хотел терять лицо перед сорванцами. И, кроме того, был уверен, что в котел попадет.
– Давайте сюда вашу паршивую вишневую косточку.
– А вот в этом и вся сложность, – сказал долговязый. – В этот раз никакой косточки не будет, в котел должен попасть сам плевок. И каждая капелька слюны вообще!
Мартинес снова хмыкнул. Вот это действительно потруднее будет... Но терять ему нечего, так что можно и за дело приниматься. Он положил на землю свой узелок.
– Начнем.
– Хорошо, сеньор. Видите, я держу котел на уровне своих глаз. И стою здесь, прямо на углу улицы. Я с места не тронусь и котел не опущу, и в сторону не отставлю, обещаю.
– Ладно уж. Чем мне прикрыть глаза?
– Вот этим, сеньор, – меньший из двоих малышей полез за пазуху, достал что-то и протянул ему.
Это была маска черта. Она и впрямь внушала страх. Все «лицо» в шрамах и набухших шишках, над головой возвышались острые, как у козла, рога. Глазницы были заклеены, так что черт был еще и безглазым. Открыта была только дырка для дыхания – через нее Мартинес и должен был плюнуть.
– Я не удивлюсь, если вы передумаете, сеньор, – с невинным видом проговорил долговязый.
– И не подумаю! – Мартинес обрел былую уверенность в себе.
– Тем лучше, сеньор. Как только я крикну «сейчас!», вы сразу и плюйте. Все понятно?
– Я не дурак, мне дважды повторять не надо! – Мартинес глубоко вдохнул воздух и послал плевок в путь... Шлеп! Он попал. Послышался оглушительный смех. Это хохотал долговязый. А потом раздались такие звуки... как будто кто-то быстро убегал. Мартинес сорвал с себя маску.
Мальчишек и след простыл.
А там, где только что был долговязый подросток с котлом в руках, как громом пораженный, стоял мужчина. Он, скорее всего, только-только появился из-за угла. Мартинес догадался, что его «подловили». И заметил, что плевок попал-таки в цель: прямо в лоб мужчине, и теперь свисал на левый глаз и щеку. У Мартинеса даже дыхание перехватило: он узнал этого человека. Это был не кто иной, как сам инквизитор, которого он видел на Пласа д'Иглесиа во время сожжения еретиков.
Его преосвященство Игнасио вытер большим платком плевок с лица, не сводя взгляда с Мартинеса и что-то при этом обдумывая.
Наконец он понял! Лицо его исказилось от ярости и ненависти.
– За это ты сгниешь у меня в подземелье! – прошипел он.

ИНКВИЗИТОР ИГНАСИО

Скажите просто: «Да, я клянусь, что нечистый вселился в меня и овладел мною, и да поможет мне Бог!»

Магистр – это прозвище так и закрепилось за Рамиро Гарсия, став вторым именем, – легонько толкнул Витуса в бок:
– Слышишь? Ну, эти шаркающие шаги? Столь уважаемый нами смотритель тюремных камер снова являет нам свой лик.
Он снова прислушался.
– Только на этот раз он не один. Вот сейчас мы и узнаем, добровольно тот его сопровождает или по принуждению.
Ключ заскрежетал в дверном замке. Дверь открыли. Заключенные увидели перед собой человека с перекошенным от ужаса лицом. Он был почти одного роста с Нуну, только, конечно, не такой раскормленный. При хорошем к нему отношении лицо незнакомца можно было назвать даже приятным, не будь у него безжизненно застывшего глаза. Витус предположил, что когда-то ему этот глаз повредили в стычке. Яблоко мертвого глаза поражало своей отталкивающей белизной.
Незнакомец вдруг вздрогнул. Нуну дал ему порядочного тумака.
– Не спи стоя, – проворчал колосс. – Вот здесь, рядом с отхожим местом, для тебя подстелили солому, – он криво ухмыльнулся.
Новичок подозрительно оглядел указанное ему место.
– Не бойся, солома довольно чистая, – доброжелательно проговорил Магистр. – Совсем недавно там лежали два... э-э... приятеля. Когда их увели, потому что... ну, это к делу не относится... Значит, после того как их увели, мы разбросали солому по полу, чтобы она проветрилась. Но эти двое были очень чистоплотными...
– Жопочниками они были, вот что, – объяснил Нуну новому узнику. – Так что для тебя это самое подходящее место, – мерзко расхохотавшись, он собрался уходить.
– Тупая скотина! – проворчал одноглазый.
Все узники в камере и вздохнуть боялись.
Никто и никогда еще не осмеливался оскорбить Нуну. Магистр прошептал на ухо Витусу:
– За что бы этого парня ни посадили, в мужестве ему не откажешь.
– А ну, повтори!
Тот посмотрел Нуну прямо в глаза. Губы его скривились в презрительной улыбке. Подчеркнуто медленно он проговорил:
– Тупая скоти...
Но договорить до конца ему не удалось. С резкостью, которой от него никто не ожидал, Нуну ударил его локтем под дых. Тот отлетел в сторону и так сильно шмякнулся о стену камеры, что воздух со свистом вырвался из его легких. Одноглазый обмяк и шлепнулся на задницу – как раз между Витусом и Магистром.
– Повтори еще раз, – сказал Нуну.
Тот только головой покачал.
– Запомни раз и навсегда: с Нуну лучше не ссориться! – и колосс, хромая, вышел из камеры.
– Добро пожаловать в наш круг, – сказал Магистр, когда новый узник отдышался. Он, видать, калач тертый.
Ничего не ответив, тот застонал, но поднялся на ноги. Магистр, Витус и евреи молча наблюдали за тем, как новичок разглядывает узкие, забранные решетками окна, напоминающие крепостные бойницы, под которыми лежали Витус и Магистр. С тех пор как Аманда и Феликса увели из камеры, все ее узники сдвинулись по часовой стрелке, так что место рядом с нужником освободилось.
Незнакомец встал на цыпочки, чтобы выглянуть, но при всем своем завидном росте так ничего и не увидел. Он ощупал ладонями подоконник и раму с решеткой.
– Узкая, сволочь, в такую и кошка не проскользнет.
Одноглазый сделал шаг назад, наступив при этом на руку Магистру. Маленький ученый так и взвыл.
– Ой-ей-ей!
– Не притворяйся, – новый узник повернулся к Витусу. – Тебя заковали в цепи – выходит, ты особенно опасный преступник?
– Я и сам не знаю, почему меня таким считают, – сдержано проговорил Витус. Он не испытывал ни малейшего желания вступать в продолжительный разговор с новым сокамерником. Впрочем тот, скорее всего, отнюдь не был заинтересован в продолжении беседы, потому что, не дождавшись ответа, сразу направился к отхожему месту.
– Толчок у вас куда ни шло, – оценивающе проговорил он. – Вы, видать, редко ходите мимо.
Когда ответа не последовало, начал тщательно простукивать стену возле своего места.
– Ничего, – пробормотал он некоторое время спустя. – Посмотрим-ка, как насчет двери. – И несколько раз крепко ударил по ней кулаком. – М-да... Крепкие дубовые доски на железной решетке, – подвел он итог. – Такую не выломаешь.
Наконец одноглазый обратился к тому месту в камере, где еще недавно лежали Феликс с Амандом и куда теперь перебрались евреи. Он внимательнейшим образом простучал и эту стену.
– Оп-ля! – воскликнул он вдруг. – Здесь один камень сидит непрочно! – Новичок высоко поднял камень Магистра, который вытащил из стены так ловко, будто только этим каждый день и занимался.
– Это мой камень с датами! – воскликнул Магистр.
– Как это – твой камень?
Маленький ученый объяснил историю с этим камнем. Потом он поднялся и подошел к новому узнику.
– Думаю, нам самое время познакомиться: этих вот людей зовут Хабакук, Давид и Соломон. Они, будучи евреями, собирались заняться на Иберийском полуострове торговлей – вот поэтому и попали сюда.
Братья кивнули новому узнику.
– Вон там, под окном, – продолжал Магистр, – лежит мой друг Витус. Он прежде обучался в монастырской школе. Почему его бросили в это подземелье, нам неизвестно. Мое имя Рамиро Гарсия, но меня чаще зовут просто Магистр. Я ученый-юрист и не в ладах с церковью, – он изобразил нечто вроде поклона. – Могу я спросить, кто ты и что тебя, так сказать, привело сюда?
– Я Мартинес, – ответил тот, – а за что я попал сюда, какая тебе, на хрен, разница!
– Зачем же так грубо, друг мой? – Магистр озадаченно заморгал.
– Я тебе не друг! – огрызнулся Мартинес. – Я ничей не друг. И уж меньше всего – судейского кляузника! Заруби это себе на носу, если собираешься впредь иметь дело со мной.
Он сунул камень с датой в его нишу.
– И монастырских выкормышей у меня в друзьях не водилось. А о евреях я и говорить не желаю. Они нас всех уделывают, где только могут.
– Мы – честные торговцы, – возмутился Хабакук. – Мы никогда никому предпочтения не отдавали, для нас все покупатели были равны – хоть кого спроси! Господь нам свидетель!
– Вы, евреи, Христа убили, вы все! – для Мартинеса этот вопрос был решен раз и навсегда. Люди, с которыми ему предстояло находиться в одной камере, его разочаровали: с такими побега не совершишь. Тряпки и продажные торговые душонки! Рассчитывать он мог только на себя. Если кто и может помочь, то, пожалуй, один только этот жирный боров. Он знал, что все надсмотрщики до одного – взяточники. Одно плохо: у него нет при себе ничего! Мартинес заскрипел зубами, вспомнив, как у него отняли кинжал и кошель с монетами.
– Твое поведение не только неуместно, но и в высшей степени несправедливо, – услышал он слова Магистра. – Как ты можешь обвинять евреев, живущих в одно время с нами, в том, что якобы сделали много веков назад их предки! Вот я приведу тебе пример для сравнения: представь себе, что лет пятьдесят назад твой дед убил кого-то, а сегодня представитель закона запретит тебе заниматься своим делом – предположим, продавать древесину? Чтобы ты на это сказал?
У Мартинеса не было никакого желания спорить с Магистром. Но во взгляде маленького ученого светилась такая убежденность, что не ответить ему он не мог.
– Черт побери, я сказал бы, что у одного с другим нет ничего общего, судейская ты змея!
На губах Магистра появилась улыбка:
– А как насчет евреев? Положим, их предки убили Христа, но разве по этой причине Хабакук, Давид и Соломон должны быть лишены права вести торговлю? И почему им запрещают заниматься другими уважаемыми видами труда? Ты должен признать, что тут уж тем более одно с другим не вяжется.
«Евреи – ростовщики и лихоимцы! Они наживаются на нашей нужде», – скажешь ты. Но они берут вещи в залог и дают в долг под большие проценты, потому что им не позволяют заниматься другим ремеслом! Их просто толкают на этот путь! Ты бы лучше злился на тех, кто такие законы принимает и проводит в жизнь.
– Если еврей берет у меня шпагу в залог, почему он дает мне за нее сущие гроши? – Мартинесу вспомнилась его замечательный толедский клинок. – Именно в этом весь расчет ростовщиков: давать за ценные вещи пустяки! Они надеются, что их вовремя не выкупят и тогда они останутся с большим барышом.
– У кого из евреев ты заложил свою саблю?
– У здешнего ростовщика. В Досвальдесе этом самом, будь он проклят!
– Паршивые овцы встречаются повсюду, – попытался урезонить его Магистр. – В каждой стране, среди людей любой национальности и любой профессии. Нельзя же всех стричь под одну гребенку!
– Плевал я на это! – не успокаивался Мартинес. – Если эти трое такие уж честные и справедливые, как ты говоришь, пусть они позаботятся о том, чтобы мне потом этот клинок вернули.
Он обратился к самим братьям:
– Все вы... желуди гладкие, одним миром мазаны!..
– Ну... Ну... Это уж слишком! – для маленького ученого это прозвучало как совершенно незаслуженное оскорбление вполне порядочных людей. Он даже задрожал от негодования. Его рот открывался и закрывался, но ни звука из него не доносилось. Увидев это, Мартинес, не смог удержаться: когда Магистр снова открыл рот, взял и плюнул в него.
Витус вскочил со звенящей на руках цепью:
– Ты сейчас же попросишь прощения у моего друга!
Мартинес вдруг почувствовал себя героем. На молодого человека он никакого внимания не обратил, зато с удовлетворением смотрел, как маленький Магистр хрипит и отплевывается.
– Черта лысого я извинюсь! – Не монастырскому школяру его пугать. Он тут же вскочил, объятый яростью, заставившей на какое-то время забыть о сильной боли. Он бросился на Витуса, однако маленький ученый преградил ему дорогу. Одним движением правой руки Мартинес отбросил коротышку в сторону. Вот сейчас он задаст этому школяру, тот его еще долго помнить будет! Но тут в его правую руку вцепился Хабакук, Соломон с Давидом тоже подскочили к нему и принялись молотить бывшего наемника кулаками по голове. Мартинес взвыл от боли и обиды. Он широко развел руки, попытался сбросить нападавших, но те повисли на нем, как клещи. Удары сыпались на бывшего наемника один за другим. Он отбивался, как мог, но почувствовал боль в левой, раненой, руке, которой почти не мог больше отбиваться. Да и правую руку он уже отмахал...
Общими усилиями сокамерники так насели на него, что выбили из равновесия – он покачнулся и упал. Остальные навалились на Мартинеса сверху. Под тяжестью их тел он почти не мог двигаться, но все еще не сдавался. Будучи солдатом, он привык сражаться до последнего. И еще один удар цепью, теперь уже по плечам и по голове. Его единственный зрячий глаз словно туманом затянуло. Мартинес почти ничего вокруг не различал.
– Сдаюсь! – пропыхтел он.

– Я себя ненавижу за это! – сказал Магистр. Он сидел на соломе, сжавшись в жалкий комочек, и потирал ушибленные места. – Я, человек закона, выступающий против произвольного применения силы, дрался, как уличный мальчишка!
Все обитатели камеры опять лежали на своих местах, тяжело дыша, словно после долгого бега. У каждого из них были ссадины и кровоподтеки. Но Мартинесу пришлось хуже всех остальных. Он сидел на соломе рядом с отхожим местом и ощупывал рваные раны на ногах.
– Бывают в жизни случаи, когда делаешь такое, что сам себя не узнаешь, – вздохнул Витус. У него был синяк под глазом и царапины на лице. – Не расстраивайся, Магистр.
– Я много бы дал за то, чтобы случившегося не было.
– Из нас всех ты виноват меньше других, – донесся от противоположной стены голос Хабакука. – Тот, кто все это затеял, сидит вон там, – он мотнул головой в сторону Мартинеса.
– У меня после болезни Магистра осталось еще немного лекарственных трав. – Витус вопросительно взглянул на Мартинеса. – Ты, похоже, получил больше всех, Мартинес. Я мог бы немного подлечить твои ноги, а?
– Позаботься о собственном дерьме, – Мартинес действительно испытывал сильную боль и хотел бы, конечно, чтобы ему оказали помощь, но только не этот монастырский щенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69