Все обращали на нее внимание. Теперь они долго еще будут вспоминать об этой ночи, во время которой Анна сияла луной среди мелких неярких звезд.Вечер заканчивался танцами, во время которых каждый джентльмен выбирал себе партнершу. Король должен был танцевать с королевой в начале процессии, остальные – следовать за ним. Королева сидела в своем кресле, задумчивая и печальная. Король даже не посмотрел в ее сторону. Все замолчали, затаили дыхание, когда он направился к Анне Болейн. Выбрав ее, он показал всем, кого предпочитает.Он крепко держал ее за руку. Его рука была теплой и сильной, он словно хотел раздавить ей пальцы.Они стали танцевать. Глаза короля блестели так же ярко, как драгоценности на его одежде. Как его страсть не похожа на страсть Уайатта – она очень сильна, жизнерадостна и яростна.Он сказал, что хочет поговорить с ней наедине. На что Анна ответила, что королева рассердится, если она покинет зал. Они сели.– А вы не боитесь, что я разозлюсь, если вы мне откажете? – спросил он.– Сир, королева моя повелительница.– И строгая, не так ли?– Нет, она очень добрая, сир. Поэтому я не хочу, чтобы она гневалась на меня.Король вспылил.– Послушайте, – сказал он, – мое терпение не беспредельно. Вам понравилась песня?– Недурная песня, – ответила Анна. Теперь, когда она была с ним рядом, до нее дошло, что королевского гнева ей бояться не стоит. Он ее не обидит. В его страсти так много нежности. И эта нежность, заглушив страхи, вызвала в ней странное чувство восторга.– Что вы хотите этим сказать? – воскликнул он и придвинулся к ней поближе. Он понимал, что за ними наблюдают, но ничего не мог с собой поделать.– Мне нравятся рифмы, но чувства, выраженные в стихотворении, не очень.– Хватит глупить! – воскликнул он. – Ты же знаешь, что я люблю тебя.– Простите, Ваше Величество…– Можешь просить прощения у кого угодно, но скажи, что любишь меня!Она повторила то, что говорила ему раньше.– Ваше Величество, между нами не может быть и речи о любви… я никогда не стану вашей любовницей.– Анна, – обратился он к ней с мольбою в голосе, – если ты отдашь мне душу и тело, уверяю тебя, сердце мое будет принадлежать только тебе. Я забуду обо всех других, кто мне нравился, потому что никто никогда не вызывал у меня такого восхищения.Она задрожала и встала со стула. Она понимала, что он не примет от нее отрицательного ответа. Она короля боялась. И тогда она сказала:– Ваше Величество, за нами наблюдает королева. Я боюсь ее гнева.Он тоже встал, и они начали танцевать.– Не думай, – сказал король, – что на этом наш разговор закончен.– Прошу Ваше Величество о снисхождении, потому что не вижу из создавшегося положения выхода, который бы удовлетворил нас обоих.– Скажи, я нравлюсь тебе? – спросил король.– Надеюсь, Ваше Величество, что, будучи вашей подданной, я должна любить вас…– Не сомневаюсь, что ты можешь любить, Анна, если захочешь. И я прошу тебя захотеть. Я давно люблю тебя. И никто другой не может заставить меня забыть об этой любви.– Я не стою вас, Ваше Величество.И она подумала: «Слова, опять слова. Как это надоело! Я боюсь. О, Перси, почему ты оставил меня? Томас, если ты любил меня еще тогда, когда мы были детьми, почему ты разрешил им женить тебя на другой?»Король возвышался над ней, как башня – массивный, величественный, властный. Он тяжело дышал, лицо его было красным, глаза горели желанием, рот приоткрыт.Она подумала: «Завтра утром я тайно уеду в Хивер».
Катарина выглядела угрюмой. Она отпустила своих придворных и прошла в королевскую спальню, где стояла огромная кровать, на которой они все еще спали вместе с Генрихом, что было простой формальностью. Она спала на одном краю кровати, он на другом.– Не притворяйся, будто спишь, – сказала она.– Я не собираюсь притворяться, мадам, – ответил он.– Тебе приятно унижать меня? Верно?– Каким образом?– Ты всегда за кем-нибудь увиваешься. Сегодня это была Болейн. Ты был обязан выбрать меня.– Выбрать вас, мадам? – Он хмыкнул. – Этого я никогда не делал – ни сейчас, ни раньше. А выбираю, между прочим, я!Она стала всхлипывать и читать молитвы. Она просила Бога о том, чтобы и Генрих, и она могли себя контролировать, чтобы он был с ней более мягким, чтобы предсказания врачей, что она никогда не сможет родить ему наследника, не оправдались.А он лежал, стараясь не слушать ее бормотание, к которому привык, и думал об изящной девушке в алом и золотом одеянии, о ее распущенных волосах и тонком умном лице, о прекрасных черных глазах, самых прекрасных при дворе. Анна, думал он, ты ведьма! Я уверен, ты не уступаешь мне, чтобы разжечь мою страсть… Ему было приятно так думать. Она сдерживает себя не потому, что он ей не нравится. Но хватит, девочка! Сколько лет прошло с тех пор, как я увидел тебя в саду твоего отца? Уже тогда я желал тебя! Чего же ты хочешь? Попроси, и ты получишь все. Но полюби меня, полюби, потому что я безумно тебя люблю.Королева перестала молиться.– Эти женщины, которых ты желаешь, думают о себе Бог знает что!– Послушай, ведь это так естественно. Те, кого выбирает король, должны этим гордиться.– Но их так много, – заметила она тихо.И он подумал, что отныне будет всего одна – Анна Болейн!– Я бы хотела, Ваше Величество, чтобы вы научились сдерживать себя.Боже, как ему надоела ее болтовня. Ему хотелось бы остаться одному и мечтать о той, кто ему всех милей. И он сказал ей очень грубо:– Вы, мадам, не можете вызвать у мужчины желание, которое заставило бы его забыть о том, что существуют другие женщины.Она задрожала, и он почувствовал это, несмотря на то, что кровать была широкой и их разделяло большое расстояние.– Я уже не молода, – сказала она. – И я не виновата, что наши дети умирают. – Он ей ничего не сказал на это, и она задрожала еще сильнее. – Я слышу, о чем шепчутся при дворе. Я знаю об этом тайном деле короля.Ну вот. Она добилась своего. Его грезы рассеялись. Значит, слухи все же дошли до нее. Это, конечно, должно было случиться. Но ему бы хотелось, чтобы ей сообщили об этом более пристойным образом.– Генрих, – обратилась она к нему. В ее голосе слышалась мольба. – Ты не отрицаешь этого?Он встал с постели, расправил свои могучие плечи.– Катарина, ты прекрасно понимаешь, что если бы это зависело от меня, я никогда бы не стал с тобой разводиться. Но жизнь короля принадлежит не ему, а королевству. И знаешь, Катарина, ум мой смущен, и уже давно. Сомнения одолевают меня. А совесть не позволяет не прислушаться к ним. Я хочу, чтобы ты знала, Катарина, что когда встал вопрос о браке нашей дочери и герцога Орлеанского, французский посол усомнился в том, что она наша законная дочь.– Законная! – воскликнула Катарина, приподнимаясь на локтях. – Что он имел в виду? Милорд, надеюсь, вы пристыдили его!– Конечно. Я сделал это! Но я очень расстроился.Настроение короля улучшилось. Теперь он не выглядел беспутным мужем, осуждаемым своей верной женой. Он был королем, для которого его страна – превыше всего. Его личные желания были на втором месте. Он говорил себе, что сперва королевский долг, а потом уж чувства. Он лежал в кровати с женщиной, бесформенное тело которой уже давно перестало его волновать, а, напротив, вызывало отвращение, и уверял себя, что он не должен сохранять этот брак.Он женился на Катарине, потому что Англии нужно было укрепить дружбу с Испанией, потому что Англия была тогда слабым государством, а через узкий пролив находилась могущественная Франция, злейший враг его страны. В первые годы женитьбы Генрих надеялся, что ему вновь удастся завоевать Францию. Это казалось вполне реальным, поскольку в ту пору Кале еще был у англичан. Он надеялся, что с помощью императора ему удастся это сделать. Но после всех этих недостойных событий, имевших место в Павии, Карл вряд ли захочет пойти на союз с Англией. Итак, необходимость дружбы с Испанией отпала. Реализация планов, разработанных Уолси, была приостановлена. Теперь союзниками Англии были французы. Поэтому для Англии очень даже выгодно разорвать этот испанский брак! А вместо этого… Неважно, что вместо этого. Испанку нужно прогнать от двора, ибо его стране она больше не нужна.Но это были незначительные вопросы по сравнению с главной проблемой, которая его волновала и не давала покоя его совести. Да благословит Бог епископа Парбеса, посла, у которого хватило такта не поднимать вопрос о том, является ли принцесса Мария законнорожденной дочерью.– Я полагаю, что можно было бы объявить войну Франции! – воскликнула Катарина. – Моя дочь – незаконнорожденная! Ваша дочь…– Это не дело женского ума, – возразил король. – Войны не объявляются по таким незначительным поводам.– Незначительным! – воскликнула королева. Голос ее дрожал от страха. Катарина была неглупой женщиной. На ужины, устраиваемые в ее покоях, приходили ученые мужи, наиболее серьезные придворные, такие люди, как сэр Томас Мор. Она была более разборчивой, чем английские леди, и никогда не пыталась вести себя так, как ведут себя англичанки. Ей не нравились спортивные игры, сопровождавшиеся кровью, которые так любил ее муж. Вначале король возмущался, когда она говорила ему, что леди не должны участвовать в соколиной охоте или охоте на лис. Но это было давно. Теперь он был доволен, что она в них не участвует, ибо тяготился ее компанией. Но в королеве было что-то такое, что заставляло ее уважать – спокойное достоинство, религиозность. И даже сейчас, когда ей грозил крах, она ничем это не выказывала, а лишь была грустна. Впрочем, она всегда была грустна. Но и упряма! И король знал, что Катарина будет бороться. Если не за себя, то за свою дочь. Ее вера подсказывала ей, что она борется не только за себя, но и за Генриха, что церковь не одобряет разводов, и она будет противиться со всем своим спокойным упорством.– Катарина, ты помнишь Библию? – И он стал ей цитировать то место из Левита, где говорилось, что нельзя жениться на жене своего брата, что это грех и что именно поэтому их дети умирают.– Но ты же знаешь, что я никогда по-настоящему не была женой твоего брата.– Именно это и беспокоит меня.– Ты хочешь сказать, что не веришь мне?– Не знаю, что и ответить. Все надежды иметь наследника рухнули. Похоже, это судьба. Разве естественно, что наши сыновья умирали один за другим? Разве естественно, что все наши усилия пропали даром?– Не все, – заметила Катарина жалобным голосом.– Всего одна дочь, – возразил он ей презрительно.– Она достойная девочка…– Ха! Девочка! Женщина на троне! Она – не ответ на наши молитвы. Бедная Англия! Нам не было дано иметь сыновей. И здесь не моя вина…На глазах королевы появились слезы. Она возненавидела бы этого человека, если бы все ее инстинкты не были подавлены религиозностью. Впрочем, Катарина сама не знала, ненавидит его или любит. Но знала только одно: ей нужно делать то, что велит ей ее религия. Она не должна ненавидеть короля, не должна ненавидеть своего мужа, ибо это смертельный грех. Поэтому все эти годы, когда он оскорблял ее, унижал, не обращал внимание на боль, которую доставляли ей его измены, она уверяла себя, что любит его. Нет ничего удивительного в том, что он сравнивает ее, женщину сорока одного года, со смешливыми, ищущими любви девятнадцатилетними девчонками! Ему тридцать пять. Прекрасный возраст для мужчины, самый расцвет. Но он должен думать о том, что не вечен – ведь он король, у которого нет наследника.Некоторое время назад он устроил при дворе своего незаконнорожденного сына. Он осыпал его почестями, унижая тем самым королеву, которая думала только о своей дочери. Этот могучий мужчина-жеребец не испытывал к ней никаких добрых чувств и не очень любил дочь. Он думал только о себе, о том, чтобы получить то, что ему хотелось. И одновременно заботился о том, чтобы все считали, будто он печется не о себе, а о своей стране, о своем долге перед Англией.Когда он утверждал, что это не его вина, он имел в виду, что она солгала ему, когда уверяла, что девственница. Он хотел сказать, что она жила с его братом, как жена. Она снова заплакала и стала молиться о том, чтобы у нее достало силы противостоять этому могущественному человеку и его дьявольским намерениям не дать возможности их дочери вступить на трон, а посадить на ее место ублюдка. Ведь он собирался жениться на той, которая родила ему его.– Обратись к своей душе, – говорил он ей возмущенным, полным самодовольства голосом. – Обратись к своей душе – она-то знает правду, Катарина. И ты поймешь, кого следует винить за то несчастье, которое свалилось на наше королевство, меня или тебя. Моя совесть чиста. А ты, Катарина, можешь сказать то же самое?– Могу и скажу! – возмущенно воскликнула она.Он чуть не ударил ее, но взял себя в руки и успокоился. А потом грустно сказал:– Ничто не заставило бы меня сделать этот шаг, если бы не моя совесть. Она беспокоит меня.Она легла и замолчала. Он тоже лег. И вскоре забыл о Катарине и стал мечтать о той, которая, он твердо это решил, будет принадлежать ему.
Анна прибыла в Хивер. Слова песни, сочиненной королем, все еще звучали в ее ушах. Она не могла разобраться в чувствах, охвативших ее. Быть предметом внимания, и такого пристального, со стороны могущественного короля значило обладать частью этого могущества, а для Анны, отважной, любящей жизнь девушки, могущество и власть кое-что да значили.Ей было интересно, как он отнесется к тому, что она уехала, когда узнает об этом. Разозлится? Или сочтет, что преследовать такую малозначительную при дворе женщину ниже его достоинства? Изгонит ее, запретит появляться при дворе? Она очень надеялась, что этого он не сделает, так как ей теперь, как никогда, нужна веселая компания. Она могла избавиться от грусти только тогда, когда строила планы, связанные с проведением различных празднеств. Кроме того, все ее друзья были при дворе – Джордж и Томас, Серрей и Фрэнсис Брайан. С ними она могла смеяться и шутить, вести серьезные беседы, так как все они, за исключением, может быть, Серрея, интересовались новой религией, о которой она многое узнала от Маргариты Наваррской, теперь уже королевы Наварры. Им нравилась эта религия, возможно, потому, что все они были молоды и жаждали испробовать все новое, не похожее на старое.В Хивере она пробыла всего один день, когда туда приехал король. И если раньше она сомневалась в его чувствах к себе, то теперь все сомнения рассеялись. Он был очень зол на Анну, но, увидев ее, смягчился. Он вел себя очень скромно, и это было довольно трогательное зрелище, ибо скромностью никогда не отличался. Он был пылким и страстным, старался сделать так, чтобы Анна не сомневалась в его чувствах к ней, в их искренности.Они гуляли по саду, где встретились впервые. Это было его желание – он был сентиментален.– Я очень серьезно отношусь к любви, возникшей между нами, – говорил он ей. – И я хочу, чтобы вы правильно поняли мои чувства. Но я должен знать и о ваших чувствах ко мне. Я так люблю вас. И мне хотелось бы знать, как бы вы относились ко мне, если бы я не был женат.Он поразил ее этим своим высказыванием. Ослепительные возможности предстали ее глазам. Она – королева! Опьяняющая слава власти! С какой радостью она тогда унизит кардинала. Королева Англии!– Милорд… – Она запнулась. – Возможно, я глупа. Я не понимаю вас.Он взял ее за руку. Его руки пылали огнем. Пальцы скользили к запястью и выше. Она глянула ему прямо в глаза, увидела в них страсть и почувствовала приятное возбуждение. Она не любила его, но он был королем Англии, она чувствовала его власть над людьми, понимала, как нужна ему, а если она нужна ему, у нее есть власть над ним. Это значит, что власть будет в ее руках, так как король Англии в ее руках будет мягким как воск.Анна опустила глаза, боясь, что он прочтет ее мысли. Он говорил, что она самая прекрасная леди, которых он когда-либо знал, и что он хочет обладать ее душой и телом.– Душой и телом, – повторил он, и голос его был нежным, а глаза пожирали ее хрупкое тело. Его взгляд помутнел, он представил себе, что она уже принадлежит ему, как представлял себе в грезах, лежа в постели с королевой. Картина, возникшая перед его глазами, была настолько реальной, что ему казалось, все это наяву.Она подумала о Перси и о Уайатте, и оба эти образа слились воедино, олицетворяя собой любовь, а перед ней же стоял этот могущественный, увешанный драгоценностями человек, олицетворявший собой власть.Он целовал ее руку – страстно, долго. На безымянном пальце она всегда носила кольцо. Он поцеловал кольцо, попросил, чтобы она подарила ему его как талисман. Но она сжала руки в кулаки и решительно отказала ему в этом. У него на пальце было кольцо с огромным бриллиантом. Он сказал, что хочет подарить его ей, что эти два кольца должны быть символом их любви.– Скоро я буду свободен, – сказал он, – и смогу жениться снова.Она недоверчиво посмотрела на него.– Ваше Величество хочет сделать мне предложение?– Иной невесты у меня не может быть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Катарина выглядела угрюмой. Она отпустила своих придворных и прошла в королевскую спальню, где стояла огромная кровать, на которой они все еще спали вместе с Генрихом, что было простой формальностью. Она спала на одном краю кровати, он на другом.– Не притворяйся, будто спишь, – сказала она.– Я не собираюсь притворяться, мадам, – ответил он.– Тебе приятно унижать меня? Верно?– Каким образом?– Ты всегда за кем-нибудь увиваешься. Сегодня это была Болейн. Ты был обязан выбрать меня.– Выбрать вас, мадам? – Он хмыкнул. – Этого я никогда не делал – ни сейчас, ни раньше. А выбираю, между прочим, я!Она стала всхлипывать и читать молитвы. Она просила Бога о том, чтобы и Генрих, и она могли себя контролировать, чтобы он был с ней более мягким, чтобы предсказания врачей, что она никогда не сможет родить ему наследника, не оправдались.А он лежал, стараясь не слушать ее бормотание, к которому привык, и думал об изящной девушке в алом и золотом одеянии, о ее распущенных волосах и тонком умном лице, о прекрасных черных глазах, самых прекрасных при дворе. Анна, думал он, ты ведьма! Я уверен, ты не уступаешь мне, чтобы разжечь мою страсть… Ему было приятно так думать. Она сдерживает себя не потому, что он ей не нравится. Но хватит, девочка! Сколько лет прошло с тех пор, как я увидел тебя в саду твоего отца? Уже тогда я желал тебя! Чего же ты хочешь? Попроси, и ты получишь все. Но полюби меня, полюби, потому что я безумно тебя люблю.Королева перестала молиться.– Эти женщины, которых ты желаешь, думают о себе Бог знает что!– Послушай, ведь это так естественно. Те, кого выбирает король, должны этим гордиться.– Но их так много, – заметила она тихо.И он подумал, что отныне будет всего одна – Анна Болейн!– Я бы хотела, Ваше Величество, чтобы вы научились сдерживать себя.Боже, как ему надоела ее болтовня. Ему хотелось бы остаться одному и мечтать о той, кто ему всех милей. И он сказал ей очень грубо:– Вы, мадам, не можете вызвать у мужчины желание, которое заставило бы его забыть о том, что существуют другие женщины.Она задрожала, и он почувствовал это, несмотря на то, что кровать была широкой и их разделяло большое расстояние.– Я уже не молода, – сказала она. – И я не виновата, что наши дети умирают. – Он ей ничего не сказал на это, и она задрожала еще сильнее. – Я слышу, о чем шепчутся при дворе. Я знаю об этом тайном деле короля.Ну вот. Она добилась своего. Его грезы рассеялись. Значит, слухи все же дошли до нее. Это, конечно, должно было случиться. Но ему бы хотелось, чтобы ей сообщили об этом более пристойным образом.– Генрих, – обратилась она к нему. В ее голосе слышалась мольба. – Ты не отрицаешь этого?Он встал с постели, расправил свои могучие плечи.– Катарина, ты прекрасно понимаешь, что если бы это зависело от меня, я никогда бы не стал с тобой разводиться. Но жизнь короля принадлежит не ему, а королевству. И знаешь, Катарина, ум мой смущен, и уже давно. Сомнения одолевают меня. А совесть не позволяет не прислушаться к ним. Я хочу, чтобы ты знала, Катарина, что когда встал вопрос о браке нашей дочери и герцога Орлеанского, французский посол усомнился в том, что она наша законная дочь.– Законная! – воскликнула Катарина, приподнимаясь на локтях. – Что он имел в виду? Милорд, надеюсь, вы пристыдили его!– Конечно. Я сделал это! Но я очень расстроился.Настроение короля улучшилось. Теперь он не выглядел беспутным мужем, осуждаемым своей верной женой. Он был королем, для которого его страна – превыше всего. Его личные желания были на втором месте. Он говорил себе, что сперва королевский долг, а потом уж чувства. Он лежал в кровати с женщиной, бесформенное тело которой уже давно перестало его волновать, а, напротив, вызывало отвращение, и уверял себя, что он не должен сохранять этот брак.Он женился на Катарине, потому что Англии нужно было укрепить дружбу с Испанией, потому что Англия была тогда слабым государством, а через узкий пролив находилась могущественная Франция, злейший враг его страны. В первые годы женитьбы Генрих надеялся, что ему вновь удастся завоевать Францию. Это казалось вполне реальным, поскольку в ту пору Кале еще был у англичан. Он надеялся, что с помощью императора ему удастся это сделать. Но после всех этих недостойных событий, имевших место в Павии, Карл вряд ли захочет пойти на союз с Англией. Итак, необходимость дружбы с Испанией отпала. Реализация планов, разработанных Уолси, была приостановлена. Теперь союзниками Англии были французы. Поэтому для Англии очень даже выгодно разорвать этот испанский брак! А вместо этого… Неважно, что вместо этого. Испанку нужно прогнать от двора, ибо его стране она больше не нужна.Но это были незначительные вопросы по сравнению с главной проблемой, которая его волновала и не давала покоя его совести. Да благословит Бог епископа Парбеса, посла, у которого хватило такта не поднимать вопрос о том, является ли принцесса Мария законнорожденной дочерью.– Я полагаю, что можно было бы объявить войну Франции! – воскликнула Катарина. – Моя дочь – незаконнорожденная! Ваша дочь…– Это не дело женского ума, – возразил король. – Войны не объявляются по таким незначительным поводам.– Незначительным! – воскликнула королева. Голос ее дрожал от страха. Катарина была неглупой женщиной. На ужины, устраиваемые в ее покоях, приходили ученые мужи, наиболее серьезные придворные, такие люди, как сэр Томас Мор. Она была более разборчивой, чем английские леди, и никогда не пыталась вести себя так, как ведут себя англичанки. Ей не нравились спортивные игры, сопровождавшиеся кровью, которые так любил ее муж. Вначале король возмущался, когда она говорила ему, что леди не должны участвовать в соколиной охоте или охоте на лис. Но это было давно. Теперь он был доволен, что она в них не участвует, ибо тяготился ее компанией. Но в королеве было что-то такое, что заставляло ее уважать – спокойное достоинство, религиозность. И даже сейчас, когда ей грозил крах, она ничем это не выказывала, а лишь была грустна. Впрочем, она всегда была грустна. Но и упряма! И король знал, что Катарина будет бороться. Если не за себя, то за свою дочь. Ее вера подсказывала ей, что она борется не только за себя, но и за Генриха, что церковь не одобряет разводов, и она будет противиться со всем своим спокойным упорством.– Катарина, ты помнишь Библию? – И он стал ей цитировать то место из Левита, где говорилось, что нельзя жениться на жене своего брата, что это грех и что именно поэтому их дети умирают.– Но ты же знаешь, что я никогда по-настоящему не была женой твоего брата.– Именно это и беспокоит меня.– Ты хочешь сказать, что не веришь мне?– Не знаю, что и ответить. Все надежды иметь наследника рухнули. Похоже, это судьба. Разве естественно, что наши сыновья умирали один за другим? Разве естественно, что все наши усилия пропали даром?– Не все, – заметила Катарина жалобным голосом.– Всего одна дочь, – возразил он ей презрительно.– Она достойная девочка…– Ха! Девочка! Женщина на троне! Она – не ответ на наши молитвы. Бедная Англия! Нам не было дано иметь сыновей. И здесь не моя вина…На глазах королевы появились слезы. Она возненавидела бы этого человека, если бы все ее инстинкты не были подавлены религиозностью. Впрочем, Катарина сама не знала, ненавидит его или любит. Но знала только одно: ей нужно делать то, что велит ей ее религия. Она не должна ненавидеть короля, не должна ненавидеть своего мужа, ибо это смертельный грех. Поэтому все эти годы, когда он оскорблял ее, унижал, не обращал внимание на боль, которую доставляли ей его измены, она уверяла себя, что любит его. Нет ничего удивительного в том, что он сравнивает ее, женщину сорока одного года, со смешливыми, ищущими любви девятнадцатилетними девчонками! Ему тридцать пять. Прекрасный возраст для мужчины, самый расцвет. Но он должен думать о том, что не вечен – ведь он король, у которого нет наследника.Некоторое время назад он устроил при дворе своего незаконнорожденного сына. Он осыпал его почестями, унижая тем самым королеву, которая думала только о своей дочери. Этот могучий мужчина-жеребец не испытывал к ней никаких добрых чувств и не очень любил дочь. Он думал только о себе, о том, чтобы получить то, что ему хотелось. И одновременно заботился о том, чтобы все считали, будто он печется не о себе, а о своей стране, о своем долге перед Англией.Когда он утверждал, что это не его вина, он имел в виду, что она солгала ему, когда уверяла, что девственница. Он хотел сказать, что она жила с его братом, как жена. Она снова заплакала и стала молиться о том, чтобы у нее достало силы противостоять этому могущественному человеку и его дьявольским намерениям не дать возможности их дочери вступить на трон, а посадить на ее место ублюдка. Ведь он собирался жениться на той, которая родила ему его.– Обратись к своей душе, – говорил он ей возмущенным, полным самодовольства голосом. – Обратись к своей душе – она-то знает правду, Катарина. И ты поймешь, кого следует винить за то несчастье, которое свалилось на наше королевство, меня или тебя. Моя совесть чиста. А ты, Катарина, можешь сказать то же самое?– Могу и скажу! – возмущенно воскликнула она.Он чуть не ударил ее, но взял себя в руки и успокоился. А потом грустно сказал:– Ничто не заставило бы меня сделать этот шаг, если бы не моя совесть. Она беспокоит меня.Она легла и замолчала. Он тоже лег. И вскоре забыл о Катарине и стал мечтать о той, которая, он твердо это решил, будет принадлежать ему.
Анна прибыла в Хивер. Слова песни, сочиненной королем, все еще звучали в ее ушах. Она не могла разобраться в чувствах, охвативших ее. Быть предметом внимания, и такого пристального, со стороны могущественного короля значило обладать частью этого могущества, а для Анны, отважной, любящей жизнь девушки, могущество и власть кое-что да значили.Ей было интересно, как он отнесется к тому, что она уехала, когда узнает об этом. Разозлится? Или сочтет, что преследовать такую малозначительную при дворе женщину ниже его достоинства? Изгонит ее, запретит появляться при дворе? Она очень надеялась, что этого он не сделает, так как ей теперь, как никогда, нужна веселая компания. Она могла избавиться от грусти только тогда, когда строила планы, связанные с проведением различных празднеств. Кроме того, все ее друзья были при дворе – Джордж и Томас, Серрей и Фрэнсис Брайан. С ними она могла смеяться и шутить, вести серьезные беседы, так как все они, за исключением, может быть, Серрея, интересовались новой религией, о которой она многое узнала от Маргариты Наваррской, теперь уже королевы Наварры. Им нравилась эта религия, возможно, потому, что все они были молоды и жаждали испробовать все новое, не похожее на старое.В Хивере она пробыла всего один день, когда туда приехал король. И если раньше она сомневалась в его чувствах к себе, то теперь все сомнения рассеялись. Он был очень зол на Анну, но, увидев ее, смягчился. Он вел себя очень скромно, и это было довольно трогательное зрелище, ибо скромностью никогда не отличался. Он был пылким и страстным, старался сделать так, чтобы Анна не сомневалась в его чувствах к ней, в их искренности.Они гуляли по саду, где встретились впервые. Это было его желание – он был сентиментален.– Я очень серьезно отношусь к любви, возникшей между нами, – говорил он ей. – И я хочу, чтобы вы правильно поняли мои чувства. Но я должен знать и о ваших чувствах ко мне. Я так люблю вас. И мне хотелось бы знать, как бы вы относились ко мне, если бы я не был женат.Он поразил ее этим своим высказыванием. Ослепительные возможности предстали ее глазам. Она – королева! Опьяняющая слава власти! С какой радостью она тогда унизит кардинала. Королева Англии!– Милорд… – Она запнулась. – Возможно, я глупа. Я не понимаю вас.Он взял ее за руку. Его руки пылали огнем. Пальцы скользили к запястью и выше. Она глянула ему прямо в глаза, увидела в них страсть и почувствовала приятное возбуждение. Она не любила его, но он был королем Англии, она чувствовала его власть над людьми, понимала, как нужна ему, а если она нужна ему, у нее есть власть над ним. Это значит, что власть будет в ее руках, так как король Англии в ее руках будет мягким как воск.Анна опустила глаза, боясь, что он прочтет ее мысли. Он говорил, что она самая прекрасная леди, которых он когда-либо знал, и что он хочет обладать ее душой и телом.– Душой и телом, – повторил он, и голос его был нежным, а глаза пожирали ее хрупкое тело. Его взгляд помутнел, он представил себе, что она уже принадлежит ему, как представлял себе в грезах, лежа в постели с королевой. Картина, возникшая перед его глазами, была настолько реальной, что ему казалось, все это наяву.Она подумала о Перси и о Уайатте, и оба эти образа слились воедино, олицетворяя собой любовь, а перед ней же стоял этот могущественный, увешанный драгоценностями человек, олицетворявший собой власть.Он целовал ее руку – страстно, долго. На безымянном пальце она всегда носила кольцо. Он поцеловал кольцо, попросил, чтобы она подарила ему его как талисман. Но она сжала руки в кулаки и решительно отказала ему в этом. У него на пальце было кольцо с огромным бриллиантом. Он сказал, что хочет подарить его ей, что эти два кольца должны быть символом их любви.– Скоро я буду свободен, – сказал он, – и смогу жениться снова.Она недоверчиво посмотрела на него.– Ваше Величество хочет сделать мне предложение?– Иной невесты у меня не может быть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61