Просто в пылу спора она отбросила письмо, как что-то нечестивое, к чему она не могла больше прикасаться. Единственное, что мне приходит на ум, – письмо, должно быть, застряло в складках ее плаща. Когда Гин уходила, то плащ не надела… просто схватила его и выбежала вон. Я не знал, что письмо пропало, хватился его не сразу.
– Неужели вы думали, что она вас предаст?
– Нет. Но когда я попытался связаться с ней, она отказалась видеться со мной. Мне пришлось буквально подкараулить ее на улице однажды утром, когда она отправлялась на прогулку в парк. Гин поклялась, что уничтожила письмо, как только обнаружила, что случайно его унесла. – Он помолчал, с трудом сглотнул. – А потом она сказала, что никогда больше не хочет меня видеть.
Себастьян не сводил внимательного взгляда с профиля молодого человека.
– Но, когда вы рассказали своей матери, что письмо уничтожено, разве она вам не поверила?
Лицо его исказилось от боли.
– Нет.
– И тогда ваша мать написала Гиневре записку, подделав ваш почерк, и попросила ее привезти письмо в Смитфилд. Только Гиневра не выполнила просьбы. Не могла ее выполнить, потому что успела уничтожить письмо. Но ваша мать все равно ее убила.
– Да, – с трудом прошептал Вардан. – Она сказала, что не может позволить Гиневре жить. После того, что Гин узнала.
– Когда вы обо всем догадались?
– Сегодня днем. Когда увидел записку и услышал от вас об ожерелье. Я пришел домой и откровенно с ней поговорил. Мать даже не пыталась ничего отрицать. Заявила, что сделала все это ради меня. – Он судорожно вздохнул. – Господи, помоги. Она сделала это ради меня.
– Ваш отец был связан кровными узами с Савойской династией?
Вардан повернул голову и посмотрел на Себастьяна, слегка прищурившись.
– Да, хотя к Стюартам он не имел отношения. Как вы узнали?
– Однажды в разговоре вы обронили замечание насчет обедневших родственников королевских кровей. Что вам обещали в обмен на вашу поддержку? Богатую жену?
Высокие скулы вспыхнули румянцем.
– Да.
– Не удивительно, что Гиневра не захотела вас больше видеть.
– А что мне еще оставалось делать? – вскипел Вардан, отходя от окна. – Провести остаток жизни в бедности, дожидаясь смерти Англесси? Да он спокойно мог прожить лет двадцать или тридцать.
– Или умереть еще до конца лета.
Вардан дернул головой, словно получил пощечину.
– Она никогда ничего подобного не говорила. Впервые слышу это от вас – Он тихо и невесело рассмеялся. – А знаете, что она сказала в последнюю нашу встречу? Она радовалась, что отец в свое время не позволил ей выйти за меня. Она сказала… она сказала, что любила меня всю жизнь, но только теперь поняла, что мальчик, в которого она влюбилась, вырос, но так и не стал мужчиной. Настоящим мужчиной был тот, за кого она вышла замуж.
В комнате повисла тяжелая, зловещая тишина.
– Где сейчас ваша мать? – спросил Себастьян.
– Наверху.
Себастьян направился к двери, но остановился на пороге и оглянулся на человека, который по-прежнему стоял возле письменного стола, крепко зажав в кулаке ремни ранца.
– Насчет заговора против принца… кто еще был замешан кроме Портланда?
– Не знаю. Портланд служил связным между Савойей и остальными. Их имена он держал в тайне.
Себастьян кивнул. Возможно, шевалье солгал, хотя вряд ли. Люди у власти обычно соблюдали большую осторожность, замышляя предательство.
– Что вы будете делать?
Вардан дернул плечом.
– Отправлюсь в Европу.
– В Савойю?
– Вероятно. Или, быть может, поеду во Францию. Помирюсь с Наполеоном. – Он бросил на Себастьяна пытливый взгляд из-под темных густых бровей. – Надеюсь, вы не считаете своим долгом попытаться меня остановить?
– Нет. Но другие, несомненно, так не думают. – Себастьян вновь повернулся к лестнице. – Я бы вам предложил не теряя время отправиться на побережье.
ГЛАВА 64
Знатная дама никогда бы себе не позволила улечься в постель днем. Для приступов головокружения и короткого отдыха дамы предпочитали небольшую кушетку в гардеробной.
Там Себастьян и нашел леди Одли – она возлежала на зеленой бархатной кушетке в греческом стиле. На ней было вечернее платье из черного шелка, богато украшенное вышивкой и французским кружевом, волосы она распустила, и они, рассыпавшись по подушке, обрамляли ее лицо ярким пятном. Дыхание успело замедлиться, щеки побелели. Рядом на ковре, тихо поскуливая, лежала колли, Кло.
– Что вы приняли? – спросил Себастьян, останавливаясь у порога. – Цианид?
Она перевела на него взгляд.
– Нет. Опиат. Я просто засну и уже не проснусь.
– Гораздо более гуманная смерть, чем та, на которую вы обрекли Гиневру.
– С Гиневрой мне нужно было быстродействующее средство.
Он зашел в комнату. Колли поднялась с ковра и зашлепала к нему, поводя носом. Он присел рядом с собакой, погладил ее мягкую шерсть.
– Как вы узнали, что это сделала я? – спросила Изольда, видя, что он продолжает молчать. – Все дело в ожерелье, да?
– В ожерелье и записке. – А еще в уверенности, что если бы убийцей была Клэр, то Портланд никогда бы не отказался взять ответственность за смерть Гиневры на себя.
– Записка. – Изольда беспокойно заметалась по подушке. – Этого я не учла. Какая женщина не уничтожит записку от любовника?
– Тем не менее вы приказали кому-то обыскать ее комнату.
– Он искал другое письмо. Из Савойи.
– То письмо она действительно уничтожила.
Заскулив, колли вернулась на свое место к хозяйке.
Изольда опустила руку на шею собаки.
– Вардан призвал меня к ответу. После вашего с ним разговора. От записки я еще могла как-то отречься, но только не от ожерелья. – Она тихо рассмеялась. – Какая ирония. Ведь оно, по легенде, приносит владельцу долгую жизнь. А мне оно принесло смерть.
Себастьян выпрямился во весь рост.
– Но ведь оно не ваше, разве не так? Когда-то оно принадлежало одной из прабабушек Гиневры. Та женщина, которую вы встретили на юге Франции, просила вас передать ожерелье Гиневре, да? Но вы оставили его себе.
– Ожерелье обладает силой, – резко ответила Изольда. – Я ее почувствовала, когда держала в руке. Я не часто его надевала. Мне было достаточно просто владеть украшением. – Она облизнула языком пересохшие губы. – Теперь оно исчезло, и я мертва.
– Как и Гиневра.
На секунду спокойное лицо Изольды исказилось такой яростью и ненавистью, что он удивился.
– Она разрушила бы все. Все, ради чего я так долго страдала.
Себастьян покачал головой.
– Она любила Вардана. И никогда бы ничем ему не навредила.
– Тем не менее под конец она все же уничтожила его.
– Нет. Это сделали вы. – Себастьян повернул к двери. – Вы уничтожили и Вардана, и Клэр.
– Клэр ничего не знала об этом. Ничего.
– А Портланд?
– Портланд был глупцом.
Он услышал, как она судорожно вздохнула, и оглянулся. Конец был близок.
– Я так и не поняла, зачем вы вмешались в это дело, – прохрипела она.
– Женщина с ожерельем, – произнес Себастьян.
Леди Одли разомкнула губы, едва заметно нахмурила изящно изогнутые брови.
– Не понимаю.
– Это была моя мать.
Наряженный в великолепную алую форму, с саблей на боку, принц-регент превосходно проводил время. Он был прекрасным хозяином – все так говорили. Вельможи без конца восхваляли его за щедрость и радушие.
Бальный зал был так набит, что никто не мог танцевать, но это не имело значения. Оркестр продолжал бойко играть, а гости тем временем развлекались осмотром последних архитектурных новшеств Карлтон-хауса. Принц слышал восхищенные возгласы тех, кто впервые видел тронный зал с золочеными колоннами, зашторенными эркерами, массивной резной мебелью и бордовой парчой. Круглая столовая с зеркальными стенами, в которых отражался стол длиною в двести футов, протянувшийся до оранжереи, наверняка станет предметом всеобщих разговоров на ближайшие несколько недель.
Ночью, в половине третьего, подадут ужин, и тогда все ахнут при виде настоящего извилистого ручья, который, по замыслу принца, побежит в центре стола, огибая массивные серебряные супницы и блюда. Протекая между берегов из камня, мха и настоящих цветов, под миниатюрными мостами, речушка, где заплещутся золотые и серебряные рыбки, явит собою поразительное зрелище. Принцу оставалось только надеяться, что рыба не начнет дохнуть.
Глядя через окно в сад, где горели факелы и китайские фонарики, Георг ощутил прилив гордости. Для тех людей, кому не повезло сидеть за столом принца, в саду натянули огромный шатер, украшенный золочеными шнурами и цветами. Взгляд Георга упал на высокого темноволосого человека, пробиравшегося сквозь толпу. Принц перестал улыбаться.
Виконт Девлин был одет не просто, как подобало случаю, а роскошно – в вечерний камзол, бриджи до колен и туфли с серебряными пряжками. Но он все равно привлекал к себе внимание, и разговор затихал, когда он проходил мимо.
– Нам нужно поговорить, – сказал виконт, подходя к кузену Георга, Джарвису, который в эту минуту беседовал с графом де Лиллем.
– Боже милостивый, – рассмеялся Джарвис, – только не сейчас.
Девлин по-прежнему улыбался, но так прищурил свои жуткие желтые глаза, что у Георга по спине пробежали мурашки, и он потянулся за ароматической солью.
– Нет, сейчас, – сказал Девлин.
– Было бы гораздо удобнее, – говорил Джарвис, доставая из кармана эмалевую золотую табакерку и открывая ее щелчком, – если бы вы пришли к выводу, что леди Англесси погибла от руки ревнивого любовника. Вашу версию мы вряд ли можем придать огласке, не так ли?
Себастьян просто молча смотрел на него. Они находились в маленькой гостиной, в стороне от официальных покоев Карлтон-хауса. Но голоса и смех двух тысяч гостей принца, беготня прислуги, звон фарфора доносились и сюда.
Джарвис поднес к носу щепотку табака.
– Нам придется свалить вину на Вардана.
Себастьян коротко рассмеялся.
– Почему бы и нет? Это ведь сработало с Пьерпонтом. Что бы мы делали без французов?
Джарвис фыркнул.
– Кстати, вы случайно не узнали имен остальных заговорщиков?
– Нет. Но они существуют… не сомневайтесь.
– Да. – Джарвис отряхнул пальцы. – Однако я сомневаюсь, чтобы они в ближайшем будущем предприняли какой-нибудь шаг. После всего, что случилось. Особенно если мы переместим полки и оставим принца здесь, в Лондоне.
Себастьян знал, что принц не обрадуется такому изменению планов. Его королевское высочество уже нервничал, стремясь вернуться в Брайтон. Жители Брайтона не имели привычки издавать оскорбительные возгласы, когда он проезжал по улице, как это случалось в Лондоне.
– А что насчет ожерелья? – спросил Джарвис – Вам удалось узнать, как оно оказалось на леди Англесси?
Что-то в улыбке этого огромного человека подсказывало Себастьяну, что Джарвис знал: он знал, что мать Себастьяна до сих пор жива, хотя и не понимал, каким образом ожерелье попало на шею убитой женщины в Брайтоне.
Себастьян достал трискелион. От одного только его вида в душе виконта всколыхнулась волна гнева и боли, которую почему-то он уже не мог выносить. Он недолго подержал на ладони гладкий холодный камень, гадая, почему его мать передумала тогда во Франции? Почему все-таки решила подарить его Гиневре?
– Нет, – ответил Себастьян, тоже улыбаясь. – Но, надеюсь, вы проследите, чтобы оно вернулось к хозяйке.
Он швырнул ожерелье на стол, повернулся и вышел.
ГЛАВА 65
На церковном кладбище Святой Анны царил мир и покой, шелестели на ветру деревья, на могильных камнях, бледно освещенных лунным светом, подрагивали тени. Но возле того места, где, как знал Себастьян, похоронили Гиневру Англесси, поблескивал огонек.
Велев кучеру остановиться, Себастьян пробрался туда сквозь деревья. Огонек горел ровно, а потому не мог принадлежать осквернителям могил. Семьи, в которых происходили похороны, довольно часто нанимали сторожа, чтобы тот караулил ночью могилу любимого родственника. Похоронив покойника зимой, ночные бдения иногда приходилось растягивать на несколько месяцев. В пору летней жары тело за неделю становилось непригодным для хирургов.
Только сейчас дежурил не наемный сторож. Маркиз Англесси лично приехал на кладбище, чтобы охранять тело своей красивой молодой жены. Он сидел возле могилы на раскладном стуле, укрыв ноги пледом, несмотря на теплую ночь. На коленях у него лежал мушкетон.
– Это Девлин, – звонко прокричал Себастьян. – Не стреляйте.
– Девлин? – старик заерзал на стуле, вглядываясь в темноту. – Что вы здесь делаете?
Себастьян вышел в круг света, отбрасываемого медным фонарем, и присел на корточки рядом со стулом старика.
– Я должен вам кое-что рассказать, – произнес Себастьян.
И там, рядом с могилой Гиневры Англесси, под шум ночного ветерка, обдувавшего щеки, Себастьян рассказал маркизу, как она погибла и почему.
Когда Себастьян закончил, маркиз помолчал несколько секунд, наклонив голову и тяжело дыша. Потом он поднял на Себастьяна взгляд, полный ярости.
– Эта женщина… эта леди Одли. Вы уверены, что она мертва?
– Да.
Старик кивнул. Ветер усилился, зашумел кроной дуба над головой, принес с собой запах травы, разложения и смерти.
– Вы верите в Бога? – неожиданно спросил Англесси, нарушив затянувшуюся паузу.
Себастьян посмотрел в глаза измученному болью старику и честно ответил:
– Нет, больше не верю.
Англесси вздохнул.
– Жаль, что я верю. Иначе я бы взял оружие и вышиб Бевану мозги. Мне давно следовало бы так поступить.
– Возможно, если вы поживете подольше, то вам повезет, и кто-то другой сделает это за вас.
– Те, кто заслуживает смерти, живут долго, – проворчал Англесси.
Он устремил взгляд вдаль, где лунный свет отражался от высоких сводчатых окон старинной каменной церкви.
– Я сидел сейчас здесь и думал, как бы все сложилось, родись я на тридцать лет позже… или родись Гиневра на тридцать лет раньше. Полюбила бы она меня, как вы думаете?
– Она любила вас. Мне кажется, под конец она осознала, что вы дали ей то, чего не давал никто и никогда за всю ее жизнь.
Англесси удивленно покачал головой.
– Что же это?
– Свою бескорыстную любовь.
Старик с силой зажмурился, словно от глубокой, невыносимой боли.
– Я был эгоистом. Если бы не моя одержимость заиметь наследника… если бы я не толкнул ее в объятия этого молодого человека… она ни за что бы не погибла.
– Этого вы знать не можете. Пусть я не верю в Бога, зато я верю в предначертанный путь. Как бы мы ни старались, мы все равно по нему пройдем, даже сами этого не сознавая.
– А разве это не божий промысел?
– Возможно, – сказал Себастьян. Он внезапно почувствовал, что очень устал. Ему захотелось обнять Кэт. И держать ее в своих объятиях целую вечность. – Возможно, так и есть.
Он пришел к ней глубокой ночью, когда последняя карета давно прогрохотала по улицам, а от луны осталось лишь бледное воспоминание. Кэт, беспокойно метавшаяся во сне от непривычной ночной жары, проснулась и увидела рядом Девлина.
– Выходи за меня, Кэт, – сказал он, трясущейся рукой убирая прядь волос с ее взмокшего лба.
Она разглядывала его лицо при свете умирающей луны, разглядывала до тех пор, пока надежда не иссякла, а вместо нее в сердце заползла боль. Не в силах больше этого вынести, она прижалась лицом к его плечу, чтобы он не видел ее, а она его.
– Не могу. Ты кое-чего не знаешь обо мне. Не знаешь, что я натворила.
– А мне все равно, что бы это ни было. – Он запустил пятерню в ее пышную шевелюру и, нажав большим пальцем на подбородок, вынудил поднять голову, – Никакой твой проступок не смог бы меня заставить…
Она прижала пальцы к его губам, не дав закончить фразу.
– Нет. Так нельзя говорить, когда ты не знаешь, о чем речь. А у меня не хватает смелости во всем признаться.
– Я знаю, что люблю тебя, – сказал он, целуя ей пальцы.
– Тогда давай довольствоваться этим. Прошу тебя, Себастьян. Давай довольствоваться этим.
Швырнув на столик в темном холле шляпу и перчатки, Джарвис направился в библиотеку. Он зажег несколько свечей и налил себе бренди, после чего с довольной улыбкой понес бокал к креслу возле камина.
Но через секунду он отставил нетронутый бокал и вынул из кармана ожерелье леди Гендон. Обвив цепочку вокруг пальца, он поднес подвеску ближе к свету. Голубой каменный диск с наложенным на него серебряным трискелионом принялся описывать дугу, медленно раскачиваясь в воздухе. Умом он понимал, что легенда, которой обросла эта вещица, полная чепуха. И все же ему показалось, будто он чувствует силу, излучаемую подвеской. Чувствует, но не может ухватить.
– Папа!
Оглянувшись, он увидел на пороге дочь, Геро, и зажал подвеску в кулаке.
– Почему ты до сих пор не спишь? – спросила она, входя в комнату.
В белом атласном вечернем платье, в котором она ходила на бал принца, в золотистом свете свечи, мягко освещавшем ее кожу, с завитыми локонами вокруг лица, Геро выглядела почти хорошенькой.
Он швырнул ожерелье на стол и потянулся за бокалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Неужели вы думали, что она вас предаст?
– Нет. Но когда я попытался связаться с ней, она отказалась видеться со мной. Мне пришлось буквально подкараулить ее на улице однажды утром, когда она отправлялась на прогулку в парк. Гин поклялась, что уничтожила письмо, как только обнаружила, что случайно его унесла. – Он помолчал, с трудом сглотнул. – А потом она сказала, что никогда больше не хочет меня видеть.
Себастьян не сводил внимательного взгляда с профиля молодого человека.
– Но, когда вы рассказали своей матери, что письмо уничтожено, разве она вам не поверила?
Лицо его исказилось от боли.
– Нет.
– И тогда ваша мать написала Гиневре записку, подделав ваш почерк, и попросила ее привезти письмо в Смитфилд. Только Гиневра не выполнила просьбы. Не могла ее выполнить, потому что успела уничтожить письмо. Но ваша мать все равно ее убила.
– Да, – с трудом прошептал Вардан. – Она сказала, что не может позволить Гиневре жить. После того, что Гин узнала.
– Когда вы обо всем догадались?
– Сегодня днем. Когда увидел записку и услышал от вас об ожерелье. Я пришел домой и откровенно с ней поговорил. Мать даже не пыталась ничего отрицать. Заявила, что сделала все это ради меня. – Он судорожно вздохнул. – Господи, помоги. Она сделала это ради меня.
– Ваш отец был связан кровными узами с Савойской династией?
Вардан повернул голову и посмотрел на Себастьяна, слегка прищурившись.
– Да, хотя к Стюартам он не имел отношения. Как вы узнали?
– Однажды в разговоре вы обронили замечание насчет обедневших родственников королевских кровей. Что вам обещали в обмен на вашу поддержку? Богатую жену?
Высокие скулы вспыхнули румянцем.
– Да.
– Не удивительно, что Гиневра не захотела вас больше видеть.
– А что мне еще оставалось делать? – вскипел Вардан, отходя от окна. – Провести остаток жизни в бедности, дожидаясь смерти Англесси? Да он спокойно мог прожить лет двадцать или тридцать.
– Или умереть еще до конца лета.
Вардан дернул головой, словно получил пощечину.
– Она никогда ничего подобного не говорила. Впервые слышу это от вас – Он тихо и невесело рассмеялся. – А знаете, что она сказала в последнюю нашу встречу? Она радовалась, что отец в свое время не позволил ей выйти за меня. Она сказала… она сказала, что любила меня всю жизнь, но только теперь поняла, что мальчик, в которого она влюбилась, вырос, но так и не стал мужчиной. Настоящим мужчиной был тот, за кого она вышла замуж.
В комнате повисла тяжелая, зловещая тишина.
– Где сейчас ваша мать? – спросил Себастьян.
– Наверху.
Себастьян направился к двери, но остановился на пороге и оглянулся на человека, который по-прежнему стоял возле письменного стола, крепко зажав в кулаке ремни ранца.
– Насчет заговора против принца… кто еще был замешан кроме Портланда?
– Не знаю. Портланд служил связным между Савойей и остальными. Их имена он держал в тайне.
Себастьян кивнул. Возможно, шевалье солгал, хотя вряд ли. Люди у власти обычно соблюдали большую осторожность, замышляя предательство.
– Что вы будете делать?
Вардан дернул плечом.
– Отправлюсь в Европу.
– В Савойю?
– Вероятно. Или, быть может, поеду во Францию. Помирюсь с Наполеоном. – Он бросил на Себастьяна пытливый взгляд из-под темных густых бровей. – Надеюсь, вы не считаете своим долгом попытаться меня остановить?
– Нет. Но другие, несомненно, так не думают. – Себастьян вновь повернулся к лестнице. – Я бы вам предложил не теряя время отправиться на побережье.
ГЛАВА 64
Знатная дама никогда бы себе не позволила улечься в постель днем. Для приступов головокружения и короткого отдыха дамы предпочитали небольшую кушетку в гардеробной.
Там Себастьян и нашел леди Одли – она возлежала на зеленой бархатной кушетке в греческом стиле. На ней было вечернее платье из черного шелка, богато украшенное вышивкой и французским кружевом, волосы она распустила, и они, рассыпавшись по подушке, обрамляли ее лицо ярким пятном. Дыхание успело замедлиться, щеки побелели. Рядом на ковре, тихо поскуливая, лежала колли, Кло.
– Что вы приняли? – спросил Себастьян, останавливаясь у порога. – Цианид?
Она перевела на него взгляд.
– Нет. Опиат. Я просто засну и уже не проснусь.
– Гораздо более гуманная смерть, чем та, на которую вы обрекли Гиневру.
– С Гиневрой мне нужно было быстродействующее средство.
Он зашел в комнату. Колли поднялась с ковра и зашлепала к нему, поводя носом. Он присел рядом с собакой, погладил ее мягкую шерсть.
– Как вы узнали, что это сделала я? – спросила Изольда, видя, что он продолжает молчать. – Все дело в ожерелье, да?
– В ожерелье и записке. – А еще в уверенности, что если бы убийцей была Клэр, то Портланд никогда бы не отказался взять ответственность за смерть Гиневры на себя.
– Записка. – Изольда беспокойно заметалась по подушке. – Этого я не учла. Какая женщина не уничтожит записку от любовника?
– Тем не менее вы приказали кому-то обыскать ее комнату.
– Он искал другое письмо. Из Савойи.
– То письмо она действительно уничтожила.
Заскулив, колли вернулась на свое место к хозяйке.
Изольда опустила руку на шею собаки.
– Вардан призвал меня к ответу. После вашего с ним разговора. От записки я еще могла как-то отречься, но только не от ожерелья. – Она тихо рассмеялась. – Какая ирония. Ведь оно, по легенде, приносит владельцу долгую жизнь. А мне оно принесло смерть.
Себастьян выпрямился во весь рост.
– Но ведь оно не ваше, разве не так? Когда-то оно принадлежало одной из прабабушек Гиневры. Та женщина, которую вы встретили на юге Франции, просила вас передать ожерелье Гиневре, да? Но вы оставили его себе.
– Ожерелье обладает силой, – резко ответила Изольда. – Я ее почувствовала, когда держала в руке. Я не часто его надевала. Мне было достаточно просто владеть украшением. – Она облизнула языком пересохшие губы. – Теперь оно исчезло, и я мертва.
– Как и Гиневра.
На секунду спокойное лицо Изольды исказилось такой яростью и ненавистью, что он удивился.
– Она разрушила бы все. Все, ради чего я так долго страдала.
Себастьян покачал головой.
– Она любила Вардана. И никогда бы ничем ему не навредила.
– Тем не менее под конец она все же уничтожила его.
– Нет. Это сделали вы. – Себастьян повернул к двери. – Вы уничтожили и Вардана, и Клэр.
– Клэр ничего не знала об этом. Ничего.
– А Портланд?
– Портланд был глупцом.
Он услышал, как она судорожно вздохнула, и оглянулся. Конец был близок.
– Я так и не поняла, зачем вы вмешались в это дело, – прохрипела она.
– Женщина с ожерельем, – произнес Себастьян.
Леди Одли разомкнула губы, едва заметно нахмурила изящно изогнутые брови.
– Не понимаю.
– Это была моя мать.
Наряженный в великолепную алую форму, с саблей на боку, принц-регент превосходно проводил время. Он был прекрасным хозяином – все так говорили. Вельможи без конца восхваляли его за щедрость и радушие.
Бальный зал был так набит, что никто не мог танцевать, но это не имело значения. Оркестр продолжал бойко играть, а гости тем временем развлекались осмотром последних архитектурных новшеств Карлтон-хауса. Принц слышал восхищенные возгласы тех, кто впервые видел тронный зал с золочеными колоннами, зашторенными эркерами, массивной резной мебелью и бордовой парчой. Круглая столовая с зеркальными стенами, в которых отражался стол длиною в двести футов, протянувшийся до оранжереи, наверняка станет предметом всеобщих разговоров на ближайшие несколько недель.
Ночью, в половине третьего, подадут ужин, и тогда все ахнут при виде настоящего извилистого ручья, который, по замыслу принца, побежит в центре стола, огибая массивные серебряные супницы и блюда. Протекая между берегов из камня, мха и настоящих цветов, под миниатюрными мостами, речушка, где заплещутся золотые и серебряные рыбки, явит собою поразительное зрелище. Принцу оставалось только надеяться, что рыба не начнет дохнуть.
Глядя через окно в сад, где горели факелы и китайские фонарики, Георг ощутил прилив гордости. Для тех людей, кому не повезло сидеть за столом принца, в саду натянули огромный шатер, украшенный золочеными шнурами и цветами. Взгляд Георга упал на высокого темноволосого человека, пробиравшегося сквозь толпу. Принц перестал улыбаться.
Виконт Девлин был одет не просто, как подобало случаю, а роскошно – в вечерний камзол, бриджи до колен и туфли с серебряными пряжками. Но он все равно привлекал к себе внимание, и разговор затихал, когда он проходил мимо.
– Нам нужно поговорить, – сказал виконт, подходя к кузену Георга, Джарвису, который в эту минуту беседовал с графом де Лиллем.
– Боже милостивый, – рассмеялся Джарвис, – только не сейчас.
Девлин по-прежнему улыбался, но так прищурил свои жуткие желтые глаза, что у Георга по спине пробежали мурашки, и он потянулся за ароматической солью.
– Нет, сейчас, – сказал Девлин.
– Было бы гораздо удобнее, – говорил Джарвис, доставая из кармана эмалевую золотую табакерку и открывая ее щелчком, – если бы вы пришли к выводу, что леди Англесси погибла от руки ревнивого любовника. Вашу версию мы вряд ли можем придать огласке, не так ли?
Себастьян просто молча смотрел на него. Они находились в маленькой гостиной, в стороне от официальных покоев Карлтон-хауса. Но голоса и смех двух тысяч гостей принца, беготня прислуги, звон фарфора доносились и сюда.
Джарвис поднес к носу щепотку табака.
– Нам придется свалить вину на Вардана.
Себастьян коротко рассмеялся.
– Почему бы и нет? Это ведь сработало с Пьерпонтом. Что бы мы делали без французов?
Джарвис фыркнул.
– Кстати, вы случайно не узнали имен остальных заговорщиков?
– Нет. Но они существуют… не сомневайтесь.
– Да. – Джарвис отряхнул пальцы. – Однако я сомневаюсь, чтобы они в ближайшем будущем предприняли какой-нибудь шаг. После всего, что случилось. Особенно если мы переместим полки и оставим принца здесь, в Лондоне.
Себастьян знал, что принц не обрадуется такому изменению планов. Его королевское высочество уже нервничал, стремясь вернуться в Брайтон. Жители Брайтона не имели привычки издавать оскорбительные возгласы, когда он проезжал по улице, как это случалось в Лондоне.
– А что насчет ожерелья? – спросил Джарвис – Вам удалось узнать, как оно оказалось на леди Англесси?
Что-то в улыбке этого огромного человека подсказывало Себастьяну, что Джарвис знал: он знал, что мать Себастьяна до сих пор жива, хотя и не понимал, каким образом ожерелье попало на шею убитой женщины в Брайтоне.
Себастьян достал трискелион. От одного только его вида в душе виконта всколыхнулась волна гнева и боли, которую почему-то он уже не мог выносить. Он недолго подержал на ладони гладкий холодный камень, гадая, почему его мать передумала тогда во Франции? Почему все-таки решила подарить его Гиневре?
– Нет, – ответил Себастьян, тоже улыбаясь. – Но, надеюсь, вы проследите, чтобы оно вернулось к хозяйке.
Он швырнул ожерелье на стол, повернулся и вышел.
ГЛАВА 65
На церковном кладбище Святой Анны царил мир и покой, шелестели на ветру деревья, на могильных камнях, бледно освещенных лунным светом, подрагивали тени. Но возле того места, где, как знал Себастьян, похоронили Гиневру Англесси, поблескивал огонек.
Велев кучеру остановиться, Себастьян пробрался туда сквозь деревья. Огонек горел ровно, а потому не мог принадлежать осквернителям могил. Семьи, в которых происходили похороны, довольно часто нанимали сторожа, чтобы тот караулил ночью могилу любимого родственника. Похоронив покойника зимой, ночные бдения иногда приходилось растягивать на несколько месяцев. В пору летней жары тело за неделю становилось непригодным для хирургов.
Только сейчас дежурил не наемный сторож. Маркиз Англесси лично приехал на кладбище, чтобы охранять тело своей красивой молодой жены. Он сидел возле могилы на раскладном стуле, укрыв ноги пледом, несмотря на теплую ночь. На коленях у него лежал мушкетон.
– Это Девлин, – звонко прокричал Себастьян. – Не стреляйте.
– Девлин? – старик заерзал на стуле, вглядываясь в темноту. – Что вы здесь делаете?
Себастьян вышел в круг света, отбрасываемого медным фонарем, и присел на корточки рядом со стулом старика.
– Я должен вам кое-что рассказать, – произнес Себастьян.
И там, рядом с могилой Гиневры Англесси, под шум ночного ветерка, обдувавшего щеки, Себастьян рассказал маркизу, как она погибла и почему.
Когда Себастьян закончил, маркиз помолчал несколько секунд, наклонив голову и тяжело дыша. Потом он поднял на Себастьяна взгляд, полный ярости.
– Эта женщина… эта леди Одли. Вы уверены, что она мертва?
– Да.
Старик кивнул. Ветер усилился, зашумел кроной дуба над головой, принес с собой запах травы, разложения и смерти.
– Вы верите в Бога? – неожиданно спросил Англесси, нарушив затянувшуюся паузу.
Себастьян посмотрел в глаза измученному болью старику и честно ответил:
– Нет, больше не верю.
Англесси вздохнул.
– Жаль, что я верю. Иначе я бы взял оружие и вышиб Бевану мозги. Мне давно следовало бы так поступить.
– Возможно, если вы поживете подольше, то вам повезет, и кто-то другой сделает это за вас.
– Те, кто заслуживает смерти, живут долго, – проворчал Англесси.
Он устремил взгляд вдаль, где лунный свет отражался от высоких сводчатых окон старинной каменной церкви.
– Я сидел сейчас здесь и думал, как бы все сложилось, родись я на тридцать лет позже… или родись Гиневра на тридцать лет раньше. Полюбила бы она меня, как вы думаете?
– Она любила вас. Мне кажется, под конец она осознала, что вы дали ей то, чего не давал никто и никогда за всю ее жизнь.
Англесси удивленно покачал головой.
– Что же это?
– Свою бескорыстную любовь.
Старик с силой зажмурился, словно от глубокой, невыносимой боли.
– Я был эгоистом. Если бы не моя одержимость заиметь наследника… если бы я не толкнул ее в объятия этого молодого человека… она ни за что бы не погибла.
– Этого вы знать не можете. Пусть я не верю в Бога, зато я верю в предначертанный путь. Как бы мы ни старались, мы все равно по нему пройдем, даже сами этого не сознавая.
– А разве это не божий промысел?
– Возможно, – сказал Себастьян. Он внезапно почувствовал, что очень устал. Ему захотелось обнять Кэт. И держать ее в своих объятиях целую вечность. – Возможно, так и есть.
Он пришел к ней глубокой ночью, когда последняя карета давно прогрохотала по улицам, а от луны осталось лишь бледное воспоминание. Кэт, беспокойно метавшаяся во сне от непривычной ночной жары, проснулась и увидела рядом Девлина.
– Выходи за меня, Кэт, – сказал он, трясущейся рукой убирая прядь волос с ее взмокшего лба.
Она разглядывала его лицо при свете умирающей луны, разглядывала до тех пор, пока надежда не иссякла, а вместо нее в сердце заползла боль. Не в силах больше этого вынести, она прижалась лицом к его плечу, чтобы он не видел ее, а она его.
– Не могу. Ты кое-чего не знаешь обо мне. Не знаешь, что я натворила.
– А мне все равно, что бы это ни было. – Он запустил пятерню в ее пышную шевелюру и, нажав большим пальцем на подбородок, вынудил поднять голову, – Никакой твой проступок не смог бы меня заставить…
Она прижала пальцы к его губам, не дав закончить фразу.
– Нет. Так нельзя говорить, когда ты не знаешь, о чем речь. А у меня не хватает смелости во всем признаться.
– Я знаю, что люблю тебя, – сказал он, целуя ей пальцы.
– Тогда давай довольствоваться этим. Прошу тебя, Себастьян. Давай довольствоваться этим.
Швырнув на столик в темном холле шляпу и перчатки, Джарвис направился в библиотеку. Он зажег несколько свечей и налил себе бренди, после чего с довольной улыбкой понес бокал к креслу возле камина.
Но через секунду он отставил нетронутый бокал и вынул из кармана ожерелье леди Гендон. Обвив цепочку вокруг пальца, он поднес подвеску ближе к свету. Голубой каменный диск с наложенным на него серебряным трискелионом принялся описывать дугу, медленно раскачиваясь в воздухе. Умом он понимал, что легенда, которой обросла эта вещица, полная чепуха. И все же ему показалось, будто он чувствует силу, излучаемую подвеской. Чувствует, но не может ухватить.
– Папа!
Оглянувшись, он увидел на пороге дочь, Геро, и зажал подвеску в кулаке.
– Почему ты до сих пор не спишь? – спросила она, входя в комнату.
В белом атласном вечернем платье, в котором она ходила на бал принца, в золотистом свете свечи, мягко освещавшем ее кожу, с завитыми локонами вокруг лица, Геро выглядела почти хорошенькой.
Он швырнул ожерелье на стол и потянулся за бокалом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31