– Я хотел задать вам еще только один вопрос. Вы случайно не знаете, откуда у ее светлости ожерелье, которое она надела в тот день, когда умерла?
– Ожерелье? – Тэсс Бишоп нахмурила лоб. – Какое ожерелье?
Достав из кармана трискелион из голубого камня, Себастьян протянул его на ладони.
– Вот это.
Женщина секунду разглядывала украшение, потом решительно покачала головой.
– Такого у ее светлости не было.
На мгновение Себастьяну показалось, будто камень прожег ему руку, хотя тот оставался холодным.
– Его сняли с мертвого тела.
– Но это невозможно.
– Почему же?
– Потому что в тот день она была в красном.
– Прошу прощения? – не понял Себастьян.
– Красное прогулочное платье. Закрытая шея, стоячий воротник, приподнятые плечи, к нему надевается гофрированный батистовый жернов.
– Что-что?
– Круглый воротник из трех слоев, – ответила Тэсс Бишоп, теряя терпение от его невежества и торопясь уйти. – К такому платью ее светлость ни за что бы не надела ожерелье.
Беван Эллсворт, племянник маркиза Англесси и предполагаемый наследник всех его земель и титулов, занимал небольшую квартиру двумя этажами выше небольшого магазинчика на Сен-Джеймс-стрит.
Воспользовавшись мастерством, отточенным за пять лет армейской службы, когда он занимался тем, чем не следует заниматься ни одному джентльмену, Себастьян проник в квартиру из вестибюля парадного хода. Он очутился в маленькой гостиной, роскошно обставленной, хотя в ней и царил беспорядок: на обюссонском ковре валялись сапоги для верховой езды, на инкрустированном столике высилась гора приглашений и неоплаченных счетов, грозя просыпаться на пол.
Дверь в спальню была полуоткрыта. Себастьян пересек комнату и, толкнув створку, переступил порог.
Беспорядка здесь оказалось больше, чем в первой комнате. На столике возле двери среди немытых бокалов стояла пустая бутылка из-под бренди, по всему полу были разбросаны грязные галстуки, носки, жилетки и рубашки.
Себастьян не удивился бы, если бы обнаружил под шелковым пологом кровати голую шлюху. Но Эллсворт спал один – он лежал на спине в ворохе спутанных простыней и покрывал, натянутых до пояса. К духоте, стоявшей в комнате, примешивался тяжелый запах бренди и пота.
Подтащив к кровати изящный стул с лирообразной спинкой, Себастьян уселся на него верхом и вынул из кармана пальто небольшой французский пистолет с кремневым запалом. У его локтя на прикроватной тумбочке стоял наполовину пустой бокал бренди. Протянув свободную руку, он обмакнул кончики пальцев в напиток и преспокойно стряхнул холодные капли в лицо тихо посапывающему Бевану Эллсворту.
Тот сморщил нос и перевернулся на бок, по-прежнему не открывая глаз.
Себастьян снова брызнул ему в лицо.
Эллсворт заморгал, открыл глаза, закрыл, потом широко открыл их и сел в кровати, опершись на локоть.
– Какого черта?
Себастьян держал руку с пистолетом на изогнутой спинке стула.
– Тебе бы следовало связаться с конторой «Говард и Гиббс», – сказал он тоном, каким дают финансовый совет другу. – Проценты у них непомерные, зато в отличие от некоторых своих собратьев с Кинг-стрит, они не загрязняют Темзу телами клиентов, которые совершили ошибку – опоздали с процентными выплатами.
Эллсворт прокашлялся, утер рот тыльной стороной ладони и сел прямее, не сводя взгляда с маленького дула.
– Как ты об этом разнюхал?
– Конечно, – продолжал светским тоном Себастьян, словно ничего не слышал, – трудность с «Говард и Гиббс» состоит в том, что там обычно требуют какое-то обеспечение. Особенно когда есть вероятность, что заинтересованное лицо все-таки не станет наследником приличного поместья.
Эллсворт перевел взгляд на открытую дверь, потом снова посмотрел на Себастьяна.
– Что ты здесь делаешь? И почему, черт возьми, ты одет как сыщик с Боу-стрит?
Себастьян лишь улыбнулся.
– Ты говорил, что у тебя нет срочных долгов. Ты солгал мне. Не очень мудро с твоей стороны.
Стиснув зубы, Эллсворт обвел широким жестом тесную комнатушку, грязный полог кровати.
– Взгляни на это место. Взгляни на то, как я вынужден жить. Все дни проводить в суде. Сущий ад. Я вот-вот должен стать следующим маркизом Англесси, а жалкого содержания, которое выплачивает мне дядя, не хватает даже на то, чтобы оплатить счета портных.
– Особенно если играть на скачках.
Эллсворт провел языком по нижней губе. При ярком свете утра его кожа казалась желтой и обвислой от беспутного образа жизни, глаза были налиты кровью.
– Я ее не убивал, – сказал он неожиданно спокойным и ровным голосом.
– Но ты грозился.
Эллсворт откинул простыни и слез с кровати. Он был босой, голый по пояс, в свисавших на бедрах подштанниках.
– А кто на моем месте не захотел бы ее прибить? – огрызнулся он. – Она собиралась забрать то, что принадлежит мне. – Он наклонился вперед и застучал кулаком в грудь. – Мне. И передать все это какому-то ублюдку, неизвестно от кого рожденному.
– Ты не можешь этого знать.
Рот Эллсворта скривился в натянутой улыбке.
– Разве? Некоторые вещи трудно утаить. И прислуга любит поболтать.
Качнувшись, он прошел к умывальнику и налил в таз воды из кувшина.
– Так кто отец?
Эллсворт пожал плечами, даже не потрудившись обернуться.
– Откуда мне знать? Вчера на похоронах я видел полдюжины или даже больше молодых щеголей. Насколько я знаю, Гиневра сама не смогла бы назвать тебе имя отца.
Тут Себастьяна внезапно осенило, и он резко поднялся со стула.
– Где она похоронена?
– У церкви Святой Анны. А что?
Себастьян покачал головой, его губы растянулись в жесткой улыбке.
– Чего я никак не пойму, так это зачем ты рисковал, перевозя тело маркизы из Лондона в Брайтон.
– Господи. – Эллсворт резко обернулся; его лицо пылало гневом, а еще в нем угадывалось нечто похожее на страх. – Ты по-прежнему думаешь, будто это сделал я. Ты считаешь, что это я ее убил.
– Я навел справки в суде. В тот день ты появился поздно, а ушел рано.
Себастьян ожидал, что Эллсворт примется все отрицать. Но не тут-то было. Он наклонился вперед, прищурился и дерзко произнес:
– Ты считаешь, что я убил ее? Ладно. Посмотрим, как ты это докажешь.
Узкая лестница черного хода в этот дождливый день была совсем темной. Спустившись до середины второго пролета, Себастьян прошел мимо тучного молодого франта, с трудом преодолевавшего крутые ступени. Этого человека с желтыми, как солома, волосами и чересчур здоровым цветом лица он уже встречал, как ему помнилось, в компании Эллсворта в клубе «Брукс».
Вглядываясь в выпуклые глаза, полные, почти женские губы и безвольный подбородок, Себастьян подумал, что лицо, возможно, кажется ему знакомым из-за неудачного сходства с дородными краснорожими принцами династии Ганноверов. Человек вскарабкался на второй этаж и обернулся, тут его профиль как-то по-особому осветился тусклой лампой, и Себастьян понял, что все-таки знает этого типа. Фабиан Фицфредерик, побочный сын Фредерика, герцога Йоркского, второй сын Георга III и следующий после принцессы Шарлотты в очереди претендентов на трон Англии, Шотландии и Уэльса.
Разумеется, эта дружба могла ничего не означать. Число законных наследников трона было критически мало, но в течение многих лет семеро сыновей Георга III наплодили десятки незаконных ребятишек. Если бы тело Гиневры Англесси нашли в любом другом месте, а не в личных апартаментах его высочества принца-регента, дружба Бевана Эллсворта с незаконным членом королевского семейства не имела бы никакого значения. На нее можно было бы не обращать внимания, однако Себастьян решил, что не мешало бы поинтересоваться, чем был занят Фабиан Фицфредерик в прошлую среду.
Но сначала Себастьян намеревался посетить кладбище при церкви Святой Анны.
ГЛАВА 23
Когда Себастьян спрыгнул со ступеньки экипажа перед церковью Святой Анны, колокола звонили, созывая последних прихожан, опоздавших на утреннюю службу. Дождь по-прежнему лил как из ведра, огромные капли падали с листвы старых скрученных дубов, приминали траву между могилами, лились на гранитные надгробия, отчего те выглядели почти черными.
Кладбище было небольшое – собрание гробниц и памятников в окружении плотных застроек, взявших в кольцо старую каменную церковь. Стоя в воротах, Себастьян разглядел всего лишь два недавних захоронения: темно-коричневые холмы, заваленные похоронными лилиями, прибитыми теперь дождем.
Огибая ржавеющие оградки и замшелые статуи, он направлялся к единственному человеку на кладбище, который стоял со склоненной головой, подняв воротник, под проливным дождем меж двух свежих могил. Услышав шаги Себастьяна по вымощенной плитами тропе, человек обернулся, и Себастьян узнал Алена, шевалье де Вардана.
Голова у шевалье была непокрыта, тончайшая рубашка заляпана, лицо бледное, заросшее темной трех– или четырехдневной щетиной.
– Ба, да это лорд Девлин, – сказал он, смахивая рукой капли дождя, которые бежали по лбу, приклеивая к нему пряди темных волос – Вы пришли отдать дань уважения покойной? Или просто хотите добавить меня к своему списку подозреваемых?
Себастьян остановился, не доходя до могилы несколько шагов. Вокруг шумел дождь, колотя по листьям дубов и каштанов, стекая потоками с косых крыш склепов.
– Вижу, вы разговаривали со своей сестрой Клэр.
– Правильно. – Шевалье говорил подчеркнуто внятно, жесты его были грациозны и отточены. Лишь ледяной блеск в голубых глазах выдавал тот факт, что он был сильно, даже опасно пьян. – Она считает, это сделал Беван Эллсворт.
– А вы что думаете?
Вардан запрокинул голову и рассмеялся неприятным звонким смехом, закончившимся скрежетом зубов.
– Только Принни мог выйти сухим из воды в ситуации, когда его застают с убитой на руках, а он тем не менее умудряется принудить всех вокруг него искать виновного, не зная устали.
Себастьян покачал головой.
– Вы ошибаетесь. Регент ее не убивал. Он никак не мог этого сделать. Она была мертвой уже шесть или восемь часов, когда он нашел ее в Желтом кабинете.
Новый порыв ветра принес с собой запах сырой земли, мокрых камней и смерти. Вардан стоял неподвижно, только его грудь вздрагивала с каждым вдохом.
– Что вы такое говорите?
– Гиневру Англесси убили в среду, в начале дня, скорее всего, где-то здесь, в Лондоне, если учесть тот факт, что она выехала из дома в наемном экипаже вскоре после полудня.
– В наемном экипаже? И куда она поехала? – с неожиданной для Себастьяна резкостью переспросил шевалье.
– Не знаю.
Себастьян не сводил взгляда с лица собеседника. Он разглядел горе, злость и чувство вины, которое очень часто одолевает тех, кто продолжает жить после смерти близкого человека Но не было ни намека на оцепенение или страх, которые обычно выдают убийцу, когда тот видит, что все его лживые уловки вот-вот раскроются.
– Я думал, может, вы знаете.
Вардан запустил пальцы в темную мокрую шевелюру и крепко зажмурился, а его красивые черты исказила боль.
– Я не видел ее с прошлой недели. С субботы.
По улице за их спинами быстро промчалась карета, загрохотав подбитыми железом колесами, гулко протопали лошади. Тяжелые тучи, затянувшие небо, создавали необычную для столь раннего часа тьму. Казалось, время близится к вечеру, хотя это было не так.
– Леди Куинлан поведала мне, что вы с ее сестрой были добрыми приятелями, – сказал Себастьян.
Вардан опустил руки и напрягся всем телом, глаза его были широко открыты и смотрели подозрительно.
– Решусь предположить, что она высказалась несколько иначе.
Себастьян утвердительно кивнул.
– Сестры тихо ненавидели друг друга, верно?
– Можно и так сказать. И если это вас удивляет, значит, вы наверняка были единственным ребенком в семье, – заметил Вардан с горечью, много говорившей о взаимоотношениях шевалье с собственными сводными братьями и сестрами.
– У меня было два брата, – отозвался Себастьян.
Оба давным-давно умерли, но он не видел необходимости уточнять это, как не видел необходимости признаваться, что у него есть и сестра, которая всего лишь пять месяцев тому назад была рада увидеть его на виселице. Связь между отпрысками бывает близкой – он знал это; но он также знал и о яростной ревности, соперничестве, обидах и вражде, которые процветают в некоторых так называемых крепких семьях. Особенно когда старшинство дарует одному легкую жизнь, а остальные вынуждены прозябать в забвении и нищете.
– Ателстон никогда не занимался своими дочерьми, – продолжил Вардан. – Мне кажется, он ненавидел их. Они были для него не более чем нежелательным напоминанием о сыне, который у него все никак не мог появиться.
– Можно было бы предположить, что такое детство, наоборот, сблизит сестер.
– Только если не знать Моргану. Вплоть до того дня, когда умер Ателстон, Моргана отчаянно подлизывалась к старому ублюдку, и чаще всего она это делала, выставляя в дурном свете Гин. – Его губ коснулась неожиданно нежная улыбка. – Заметьте, Моргане даже не приходилось особенно стараться. Гин и сама выставляла себя не с лучшей стороны. Она… – Он умолк, подыскивая подходящее слово, и больше не улыбался. – Гин, пока росла, часто злилась.
– Из-за чего?
Вардан пожал плечами.
– Из-за смерти матери, наверное. Из-за отца. Кто знает?
Он сделал шаг к ее могиле, наклонив голову, сжав кулаки. А дождь продолжал лить, плескался в лужах, наполнивших выбоины в осевших старых могилах, барабанил по куполу крыши ближайшей гробницы.
Внезапно шевалье поднял голову, прищурившись под ливнем.
– А знаете, ведь это он, Принни. Мне все равно, что бы вы там ни говорили. Лично я не сомневаюсь.
– Да какая могла быть у принца-регента причина убивать маркизу Англесси?
– Сумасшествие обходится без причин. А они все безумны. Вы сами это знаете. С первого до последнего члена этой Богом проклятой семейки. Буйный из них, правда, только один – король, но болезнь сидит абсолютно в каждом, будь то Кларенс, отдающий команды на воображаемой палубе, или одноглазый старик Камберленд, не скрывающий чрезмерную пылкость своих чувств к собственной сестре Софии.
Себастьян стоял недвижно, молча взирая на собеседника.
Вардан ладонью утер лицо.
– Моя сестра Клэр права в одном: в том, что случилось с Гиневрой, большая вина Бевана Эллсворта. Ничего бы этого не произошло, если бы он не распространял гнусную ложь о Гиневре все то время, пока она была замужем. Поэтому-то Принни и решил, будто она из тех женщин, которая с радостью откликнется на его смехотворные заигрывания.
Последнее заявление чрезвычайно заинтересовало Себастьяна.
– Так принц-регент заигрывал с ней? Когда?
– Началось все в Карлтон-хаусе прошлой весной. Ее и Англесси пригласили на званый обед, и принцу вдруг захотелось показать ей оранжерею. Он очень настаивал.
– А там он чересчур разошелся? Вы на это намекаете?
Вардан скривился.
– Он засунул руку ей в декольте.
Себастьян оглядел промокшее кладбище. Он знал, что принц не впервые вел себя подобным образом. Избалованный королевский сынок, в юности красивый, привык к постоянной лести и низкопоклонству, а потому частенько переоценивал свою неотразимость.
Тем не менее, когда виконт задал прямой вопрос, регент заявил, что едва знал молодую маркизу.
Себастьян вновь посмотрел на бледное, убитое горем лицо шевалье.
– Как она себя повела?
– Она попыталась вырваться из его лап. Он рассмеялся. Сказал, что ему нравятся бойкие женщины. Поэтому она предприняла более радикальные меры.
– Какие именно?
– Она ударила его по довольной толстой морде.
– Он был навеселе?
– Не больше, чем обычно. Вроде бы такая реакция со стороны женщины должна была умерить его пыл, но, видимо, эффект был прямо противоположным. Он не желал оставить ее в покое. На балах без конца приглашал танцевать, на обедах отводил ей место рядом с собой. А потом, как раз на прошлой неделе, прислал ей безделушку. «Небольшой знак восхищения» – как он написал в записке. Украшение от «Ранделла и Бриджа» с Ладгейт-Хилл.
Это были любимые ювелиры принца, Ранделл и Бридж. В некоторых кругах с недовольством ворчали, что на те деньги, которые он тратит ежегодно на драгоценности, можно было бы накормить и одеть всю британскую армию. Принц постоянно покупал «безделушки», как он их называл, и одаривал ими своих фавориток и подруг из числа знатных дам: табакерки из слоновой кости, драгоценные броши в виде бабочек, аметистовые и бриллиантовые браслеты… а еще редкие необычные ожерелья.
Себастьян, прищурившись, задрал голову вверх. На фоне темно-серого неба покрытые листвой ветви дубов и каштанов казались черными.
– Какую же безделушку он ей прислал?
– Я не видел. Она сразу отослала ее обратно – вместе с запиской, в которой совершенно недвусмысленно написала, что его ухаживания не приветствуются.
– А что Англесси? Он знал о происходящем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Ожерелье? – Тэсс Бишоп нахмурила лоб. – Какое ожерелье?
Достав из кармана трискелион из голубого камня, Себастьян протянул его на ладони.
– Вот это.
Женщина секунду разглядывала украшение, потом решительно покачала головой.
– Такого у ее светлости не было.
На мгновение Себастьяну показалось, будто камень прожег ему руку, хотя тот оставался холодным.
– Его сняли с мертвого тела.
– Но это невозможно.
– Почему же?
– Потому что в тот день она была в красном.
– Прошу прощения? – не понял Себастьян.
– Красное прогулочное платье. Закрытая шея, стоячий воротник, приподнятые плечи, к нему надевается гофрированный батистовый жернов.
– Что-что?
– Круглый воротник из трех слоев, – ответила Тэсс Бишоп, теряя терпение от его невежества и торопясь уйти. – К такому платью ее светлость ни за что бы не надела ожерелье.
Беван Эллсворт, племянник маркиза Англесси и предполагаемый наследник всех его земель и титулов, занимал небольшую квартиру двумя этажами выше небольшого магазинчика на Сен-Джеймс-стрит.
Воспользовавшись мастерством, отточенным за пять лет армейской службы, когда он занимался тем, чем не следует заниматься ни одному джентльмену, Себастьян проник в квартиру из вестибюля парадного хода. Он очутился в маленькой гостиной, роскошно обставленной, хотя в ней и царил беспорядок: на обюссонском ковре валялись сапоги для верховой езды, на инкрустированном столике высилась гора приглашений и неоплаченных счетов, грозя просыпаться на пол.
Дверь в спальню была полуоткрыта. Себастьян пересек комнату и, толкнув створку, переступил порог.
Беспорядка здесь оказалось больше, чем в первой комнате. На столике возле двери среди немытых бокалов стояла пустая бутылка из-под бренди, по всему полу были разбросаны грязные галстуки, носки, жилетки и рубашки.
Себастьян не удивился бы, если бы обнаружил под шелковым пологом кровати голую шлюху. Но Эллсворт спал один – он лежал на спине в ворохе спутанных простыней и покрывал, натянутых до пояса. К духоте, стоявшей в комнате, примешивался тяжелый запах бренди и пота.
Подтащив к кровати изящный стул с лирообразной спинкой, Себастьян уселся на него верхом и вынул из кармана пальто небольшой французский пистолет с кремневым запалом. У его локтя на прикроватной тумбочке стоял наполовину пустой бокал бренди. Протянув свободную руку, он обмакнул кончики пальцев в напиток и преспокойно стряхнул холодные капли в лицо тихо посапывающему Бевану Эллсворту.
Тот сморщил нос и перевернулся на бок, по-прежнему не открывая глаз.
Себастьян снова брызнул ему в лицо.
Эллсворт заморгал, открыл глаза, закрыл, потом широко открыл их и сел в кровати, опершись на локоть.
– Какого черта?
Себастьян держал руку с пистолетом на изогнутой спинке стула.
– Тебе бы следовало связаться с конторой «Говард и Гиббс», – сказал он тоном, каким дают финансовый совет другу. – Проценты у них непомерные, зато в отличие от некоторых своих собратьев с Кинг-стрит, они не загрязняют Темзу телами клиентов, которые совершили ошибку – опоздали с процентными выплатами.
Эллсворт прокашлялся, утер рот тыльной стороной ладони и сел прямее, не сводя взгляда с маленького дула.
– Как ты об этом разнюхал?
– Конечно, – продолжал светским тоном Себастьян, словно ничего не слышал, – трудность с «Говард и Гиббс» состоит в том, что там обычно требуют какое-то обеспечение. Особенно когда есть вероятность, что заинтересованное лицо все-таки не станет наследником приличного поместья.
Эллсворт перевел взгляд на открытую дверь, потом снова посмотрел на Себастьяна.
– Что ты здесь делаешь? И почему, черт возьми, ты одет как сыщик с Боу-стрит?
Себастьян лишь улыбнулся.
– Ты говорил, что у тебя нет срочных долгов. Ты солгал мне. Не очень мудро с твоей стороны.
Стиснув зубы, Эллсворт обвел широким жестом тесную комнатушку, грязный полог кровати.
– Взгляни на это место. Взгляни на то, как я вынужден жить. Все дни проводить в суде. Сущий ад. Я вот-вот должен стать следующим маркизом Англесси, а жалкого содержания, которое выплачивает мне дядя, не хватает даже на то, чтобы оплатить счета портных.
– Особенно если играть на скачках.
Эллсворт провел языком по нижней губе. При ярком свете утра его кожа казалась желтой и обвислой от беспутного образа жизни, глаза были налиты кровью.
– Я ее не убивал, – сказал он неожиданно спокойным и ровным голосом.
– Но ты грозился.
Эллсворт откинул простыни и слез с кровати. Он был босой, голый по пояс, в свисавших на бедрах подштанниках.
– А кто на моем месте не захотел бы ее прибить? – огрызнулся он. – Она собиралась забрать то, что принадлежит мне. – Он наклонился вперед и застучал кулаком в грудь. – Мне. И передать все это какому-то ублюдку, неизвестно от кого рожденному.
– Ты не можешь этого знать.
Рот Эллсворта скривился в натянутой улыбке.
– Разве? Некоторые вещи трудно утаить. И прислуга любит поболтать.
Качнувшись, он прошел к умывальнику и налил в таз воды из кувшина.
– Так кто отец?
Эллсворт пожал плечами, даже не потрудившись обернуться.
– Откуда мне знать? Вчера на похоронах я видел полдюжины или даже больше молодых щеголей. Насколько я знаю, Гиневра сама не смогла бы назвать тебе имя отца.
Тут Себастьяна внезапно осенило, и он резко поднялся со стула.
– Где она похоронена?
– У церкви Святой Анны. А что?
Себастьян покачал головой, его губы растянулись в жесткой улыбке.
– Чего я никак не пойму, так это зачем ты рисковал, перевозя тело маркизы из Лондона в Брайтон.
– Господи. – Эллсворт резко обернулся; его лицо пылало гневом, а еще в нем угадывалось нечто похожее на страх. – Ты по-прежнему думаешь, будто это сделал я. Ты считаешь, что это я ее убил.
– Я навел справки в суде. В тот день ты появился поздно, а ушел рано.
Себастьян ожидал, что Эллсворт примется все отрицать. Но не тут-то было. Он наклонился вперед, прищурился и дерзко произнес:
– Ты считаешь, что я убил ее? Ладно. Посмотрим, как ты это докажешь.
Узкая лестница черного хода в этот дождливый день была совсем темной. Спустившись до середины второго пролета, Себастьян прошел мимо тучного молодого франта, с трудом преодолевавшего крутые ступени. Этого человека с желтыми, как солома, волосами и чересчур здоровым цветом лица он уже встречал, как ему помнилось, в компании Эллсворта в клубе «Брукс».
Вглядываясь в выпуклые глаза, полные, почти женские губы и безвольный подбородок, Себастьян подумал, что лицо, возможно, кажется ему знакомым из-за неудачного сходства с дородными краснорожими принцами династии Ганноверов. Человек вскарабкался на второй этаж и обернулся, тут его профиль как-то по-особому осветился тусклой лампой, и Себастьян понял, что все-таки знает этого типа. Фабиан Фицфредерик, побочный сын Фредерика, герцога Йоркского, второй сын Георга III и следующий после принцессы Шарлотты в очереди претендентов на трон Англии, Шотландии и Уэльса.
Разумеется, эта дружба могла ничего не означать. Число законных наследников трона было критически мало, но в течение многих лет семеро сыновей Георга III наплодили десятки незаконных ребятишек. Если бы тело Гиневры Англесси нашли в любом другом месте, а не в личных апартаментах его высочества принца-регента, дружба Бевана Эллсворта с незаконным членом королевского семейства не имела бы никакого значения. На нее можно было бы не обращать внимания, однако Себастьян решил, что не мешало бы поинтересоваться, чем был занят Фабиан Фицфредерик в прошлую среду.
Но сначала Себастьян намеревался посетить кладбище при церкви Святой Анны.
ГЛАВА 23
Когда Себастьян спрыгнул со ступеньки экипажа перед церковью Святой Анны, колокола звонили, созывая последних прихожан, опоздавших на утреннюю службу. Дождь по-прежнему лил как из ведра, огромные капли падали с листвы старых скрученных дубов, приминали траву между могилами, лились на гранитные надгробия, отчего те выглядели почти черными.
Кладбище было небольшое – собрание гробниц и памятников в окружении плотных застроек, взявших в кольцо старую каменную церковь. Стоя в воротах, Себастьян разглядел всего лишь два недавних захоронения: темно-коричневые холмы, заваленные похоронными лилиями, прибитыми теперь дождем.
Огибая ржавеющие оградки и замшелые статуи, он направлялся к единственному человеку на кладбище, который стоял со склоненной головой, подняв воротник, под проливным дождем меж двух свежих могил. Услышав шаги Себастьяна по вымощенной плитами тропе, человек обернулся, и Себастьян узнал Алена, шевалье де Вардана.
Голова у шевалье была непокрыта, тончайшая рубашка заляпана, лицо бледное, заросшее темной трех– или четырехдневной щетиной.
– Ба, да это лорд Девлин, – сказал он, смахивая рукой капли дождя, которые бежали по лбу, приклеивая к нему пряди темных волос – Вы пришли отдать дань уважения покойной? Или просто хотите добавить меня к своему списку подозреваемых?
Себастьян остановился, не доходя до могилы несколько шагов. Вокруг шумел дождь, колотя по листьям дубов и каштанов, стекая потоками с косых крыш склепов.
– Вижу, вы разговаривали со своей сестрой Клэр.
– Правильно. – Шевалье говорил подчеркнуто внятно, жесты его были грациозны и отточены. Лишь ледяной блеск в голубых глазах выдавал тот факт, что он был сильно, даже опасно пьян. – Она считает, это сделал Беван Эллсворт.
– А вы что думаете?
Вардан запрокинул голову и рассмеялся неприятным звонким смехом, закончившимся скрежетом зубов.
– Только Принни мог выйти сухим из воды в ситуации, когда его застают с убитой на руках, а он тем не менее умудряется принудить всех вокруг него искать виновного, не зная устали.
Себастьян покачал головой.
– Вы ошибаетесь. Регент ее не убивал. Он никак не мог этого сделать. Она была мертвой уже шесть или восемь часов, когда он нашел ее в Желтом кабинете.
Новый порыв ветра принес с собой запах сырой земли, мокрых камней и смерти. Вардан стоял неподвижно, только его грудь вздрагивала с каждым вдохом.
– Что вы такое говорите?
– Гиневру Англесси убили в среду, в начале дня, скорее всего, где-то здесь, в Лондоне, если учесть тот факт, что она выехала из дома в наемном экипаже вскоре после полудня.
– В наемном экипаже? И куда она поехала? – с неожиданной для Себастьяна резкостью переспросил шевалье.
– Не знаю.
Себастьян не сводил взгляда с лица собеседника. Он разглядел горе, злость и чувство вины, которое очень часто одолевает тех, кто продолжает жить после смерти близкого человека Но не было ни намека на оцепенение или страх, которые обычно выдают убийцу, когда тот видит, что все его лживые уловки вот-вот раскроются.
– Я думал, может, вы знаете.
Вардан запустил пальцы в темную мокрую шевелюру и крепко зажмурился, а его красивые черты исказила боль.
– Я не видел ее с прошлой недели. С субботы.
По улице за их спинами быстро промчалась карета, загрохотав подбитыми железом колесами, гулко протопали лошади. Тяжелые тучи, затянувшие небо, создавали необычную для столь раннего часа тьму. Казалось, время близится к вечеру, хотя это было не так.
– Леди Куинлан поведала мне, что вы с ее сестрой были добрыми приятелями, – сказал Себастьян.
Вардан опустил руки и напрягся всем телом, глаза его были широко открыты и смотрели подозрительно.
– Решусь предположить, что она высказалась несколько иначе.
Себастьян утвердительно кивнул.
– Сестры тихо ненавидели друг друга, верно?
– Можно и так сказать. И если это вас удивляет, значит, вы наверняка были единственным ребенком в семье, – заметил Вардан с горечью, много говорившей о взаимоотношениях шевалье с собственными сводными братьями и сестрами.
– У меня было два брата, – отозвался Себастьян.
Оба давным-давно умерли, но он не видел необходимости уточнять это, как не видел необходимости признаваться, что у него есть и сестра, которая всего лишь пять месяцев тому назад была рада увидеть его на виселице. Связь между отпрысками бывает близкой – он знал это; но он также знал и о яростной ревности, соперничестве, обидах и вражде, которые процветают в некоторых так называемых крепких семьях. Особенно когда старшинство дарует одному легкую жизнь, а остальные вынуждены прозябать в забвении и нищете.
– Ателстон никогда не занимался своими дочерьми, – продолжил Вардан. – Мне кажется, он ненавидел их. Они были для него не более чем нежелательным напоминанием о сыне, который у него все никак не мог появиться.
– Можно было бы предположить, что такое детство, наоборот, сблизит сестер.
– Только если не знать Моргану. Вплоть до того дня, когда умер Ателстон, Моргана отчаянно подлизывалась к старому ублюдку, и чаще всего она это делала, выставляя в дурном свете Гин. – Его губ коснулась неожиданно нежная улыбка. – Заметьте, Моргане даже не приходилось особенно стараться. Гин и сама выставляла себя не с лучшей стороны. Она… – Он умолк, подыскивая подходящее слово, и больше не улыбался. – Гин, пока росла, часто злилась.
– Из-за чего?
Вардан пожал плечами.
– Из-за смерти матери, наверное. Из-за отца. Кто знает?
Он сделал шаг к ее могиле, наклонив голову, сжав кулаки. А дождь продолжал лить, плескался в лужах, наполнивших выбоины в осевших старых могилах, барабанил по куполу крыши ближайшей гробницы.
Внезапно шевалье поднял голову, прищурившись под ливнем.
– А знаете, ведь это он, Принни. Мне все равно, что бы вы там ни говорили. Лично я не сомневаюсь.
– Да какая могла быть у принца-регента причина убивать маркизу Англесси?
– Сумасшествие обходится без причин. А они все безумны. Вы сами это знаете. С первого до последнего члена этой Богом проклятой семейки. Буйный из них, правда, только один – король, но болезнь сидит абсолютно в каждом, будь то Кларенс, отдающий команды на воображаемой палубе, или одноглазый старик Камберленд, не скрывающий чрезмерную пылкость своих чувств к собственной сестре Софии.
Себастьян стоял недвижно, молча взирая на собеседника.
Вардан ладонью утер лицо.
– Моя сестра Клэр права в одном: в том, что случилось с Гиневрой, большая вина Бевана Эллсворта. Ничего бы этого не произошло, если бы он не распространял гнусную ложь о Гиневре все то время, пока она была замужем. Поэтому-то Принни и решил, будто она из тех женщин, которая с радостью откликнется на его смехотворные заигрывания.
Последнее заявление чрезвычайно заинтересовало Себастьяна.
– Так принц-регент заигрывал с ней? Когда?
– Началось все в Карлтон-хаусе прошлой весной. Ее и Англесси пригласили на званый обед, и принцу вдруг захотелось показать ей оранжерею. Он очень настаивал.
– А там он чересчур разошелся? Вы на это намекаете?
Вардан скривился.
– Он засунул руку ей в декольте.
Себастьян оглядел промокшее кладбище. Он знал, что принц не впервые вел себя подобным образом. Избалованный королевский сынок, в юности красивый, привык к постоянной лести и низкопоклонству, а потому частенько переоценивал свою неотразимость.
Тем не менее, когда виконт задал прямой вопрос, регент заявил, что едва знал молодую маркизу.
Себастьян вновь посмотрел на бледное, убитое горем лицо шевалье.
– Как она себя повела?
– Она попыталась вырваться из его лап. Он рассмеялся. Сказал, что ему нравятся бойкие женщины. Поэтому она предприняла более радикальные меры.
– Какие именно?
– Она ударила его по довольной толстой морде.
– Он был навеселе?
– Не больше, чем обычно. Вроде бы такая реакция со стороны женщины должна была умерить его пыл, но, видимо, эффект был прямо противоположным. Он не желал оставить ее в покое. На балах без конца приглашал танцевать, на обедах отводил ей место рядом с собой. А потом, как раз на прошлой неделе, прислал ей безделушку. «Небольшой знак восхищения» – как он написал в записке. Украшение от «Ранделла и Бриджа» с Ладгейт-Хилл.
Это были любимые ювелиры принца, Ранделл и Бридж. В некоторых кругах с недовольством ворчали, что на те деньги, которые он тратит ежегодно на драгоценности, можно было бы накормить и одеть всю британскую армию. Принц постоянно покупал «безделушки», как он их называл, и одаривал ими своих фавориток и подруг из числа знатных дам: табакерки из слоновой кости, драгоценные броши в виде бабочек, аметистовые и бриллиантовые браслеты… а еще редкие необычные ожерелья.
Себастьян, прищурившись, задрал голову вверх. На фоне темно-серого неба покрытые листвой ветви дубов и каштанов казались черными.
– Какую же безделушку он ей прислал?
– Я не видел. Она сразу отослала ее обратно – вместе с запиской, в которой совершенно недвусмысленно написала, что его ухаживания не приветствуются.
– А что Англесси? Он знал о происходящем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31