Почему бы вообще не покончить с монархией?
– Ты имеешь в виду, как это сделали французы? – усмехнувшись, спросила Кэт.
– Нет, в первую очередь я думал об американской модели, – Он выпрямился и потянулся за полотенцем. – Тори больше годятся на роль подозреваемых, если бы не одно обстоятельство: они и так у власти и останутся там еще двадцать лет или даже больше. Так зачем им избавляться от Принни?
– Особенно если учесть, что заговор против Ганноверов вполне может дать толчок народному движению, а этого тори боятся больше всего, – заметила Кэт, думая о словах, сказанных Эйденом О'Коннеллом этим утром в Челси.
Себастьян бросил на нее быстрый взгляд.
– Ты имеешь в виду революцию?
– Или гражданскую войну.
– Сомневаюсь, чтобы заговорщики видели эту опасность. Чтобы замыслить заговор против династии, нужна большая доля спеси. Так что, скорее всего, им даже в голову не приходило, как легко они могут все потерять.
– Но при чем здесь смерть леди Англесси?
– Мне тоже хотелось бы это знать. – Девлин отбросил полотенце. – Думаю, она случайно явилась свидетелем чего-то, совсем как Том, оказавшийся в переулке за таверной. Или… – Он замолк в нерешительности.
– Или она сама участвовала в заговоре, – договорила Кэт, вручая ему бокал бренди.
Он сделал глоток и посмотрел ей в глаза.
– А ведь и такое возможно.
Кэт помолчала немного, вспоминая, что еще говорил Эйден О'Коннелл о реставрации Стюартов, ведущей к миру с Францией. Ален Вардан был наполовину француз.
– А что шевалье де Вардан, – внезапно произнесла она, – каковы его политические предпочтения?
– Насколько я могу судить, у него их нет… по крайней мере, открыто он о них не высказывается. Его родственник Портланд явный тори, как и муж Морганы, лорд Куинлан. Но с другой стороны, почти все знатные и богатые мужчины принадлежат к партии тори – включая Англесси. И моего родного отца. – Девлин умолк, позабыв, что держит в руке бокал.
– О чем задумался?
– Когда сегодня днем я виделся с Варданом в клубе у Анджело, он рассказал, что Гиневра хотела бросить Англесси. Она якобы боялась его.
– Боялась? Почему?
– По его словам, Англесси убил свою первую жену.
– Ты веришь?
– Я слышал, что его первая жена умерла при родах. Я как раз собирался на Маунт-стрит расспросить маркиза об этом, когда меня перехватил Лавджой.
– Ты думаешь, Гиневра каким-то образом узнала о причастности мужа к заговору и испугалась, что он убьет ее – лишь бы она не проговорилась? Но… не стала бы она предавать собственного мужа. Или нет?
Девлин потер рукой лоб, и только тут Кэт поняла, как он устал. Устал и расстроен.
– Очевидно, я что-то упустил. Что-то важное.
Нежно обняв его, Кэт прижалась к нему всем телом. Пусть ей никогда не быть его женой, зато какое счастье обнимать его, любить и быть любимой. И с нее довольно, как уверяла она себя. Ради него она должна довольствоваться малым.
– Ты все выяснишь, – сказала она тихим хрипловатым голосом. – Если кому-то это по плечу, так только тебе. А теперь пошли спать.
Она проснулась до рассвета и обнаружила, что место рядом с ней успело остыть. Она оглядела комнату.
Он стоял к ней боком, у окна, и, отодвинув тяжелую портьеру, смотрел на постепенно светлеющую улицу. Она видела только профиль склоненной головы, и ей показалось, что он внимательно смотрит вовсе не на улицу, а на какой-то предмет у себя на ладони. Только когда Кэт выскользнула из-под одеял, подошла к нему и обняла за плечи, она поняла, что он рассматривает материнское ожерелье с голубым камнем на серебряной цепочке, переплетенной между пальцами.
– Что случилось? – спросила она, уткнувшись носом ему в шею. – Почему не спишь?
Он протянул свободную руку и, положив ладонь ей на затылок, развернул к себе лицом.
– Вчера вечером ко мне приходила Аманда.
– Леди Уилкокс? – удивленно переспросила Кэт, помнившая, что сестра Девлина не разговаривала с ним с февраля.
– Она озабочена тем, что моя деятельность может помешать ее дочери составить удачную партию. И ей захотелось знать, что на меня нашло, раз я, как последний плебей, согласился расследовать убийство.
– Ты рассказал ей об ожерелье?
– Да. – Он медленно покачал на цепочке трискелион так, что тот несколько раз описал короткую дугу в темноте. – Она не удивилась, хотя была озадачена.
Кэт вглядывалась в затененные черты его лица, но он запрятал все свои эмоции так далеко, где она не могла их увидеть.
– Возможно, она не уловила связи.
Он криво усмехнулся.
– О нет. Уж кто-кто, но Аманда очень сообразительна. Ее, вероятно, озадачило, как моя мать, всю жизнь дорожившая этой вещицей, могла ее кому-то отдать. А вот задаться вопросом, что случилось в тот день на морской прогулке недалеко от Брайтона, ей никогда не приходило в голову.
Кэт глубоко вздохнула.
– Что ты хочешь этим сказать, Себастьян?
Он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза, на какую-то долю секунды потеряв над собой контроль, и тогда она увидела все – непонятную смесь злости и обиды, удивления и боли.
– Аманда знает. Она всегда знала. – Он невесело хохотнул. – И увеселительная прогулка, и гибель яхты – все это спектакль. Мать не утонула в то лето. Она просто ушла. Оставила отца, оставила меня. Но она не умерла.
Он сжал подвеску в кулаке с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
– Она не умерла.
ГЛАВА 53
Аманда завтракала, разложив перед тарелкой «Морнинг пост», когда в комнату без доклада вошел ее брат. Она даже глаз не подняла.
На газету упало ожерелье графини Гендон – серебряное, с голубым камнем, и от неожиданности Аманда вздрогнула, но все-таки удержалась, не поморщилась.
Оставаясь спокойной, она подняла взгляд на Девлина. В его глазах бушевали такие страсти, что она невольно потупилась.
– Так она все еще жива? – спросил он.
Аманда сделала глубокий вдох, восстанавливая самообладание, и с вызовом уставилась в желтые глаза брата.
– Да.
– Как давно тебе об этом известно?
– С того самого лета.
Он кивнул, словно она только что подтвердила его подозрения.
– А Гендон?
– Разумеется, он тоже знает. Знал с самого начала. Он сам помог все это организовать.
Она увидела в глубине этих странных звериных глаз проблеск… чего? Изумления? Боли?
– А почему мне не сказали?
Аманда зловеще улыбнулась.
– Предлагаю тебе спросить об этом у Гендона.
Не часто Себастьян позволял своим мыслям вернуться в прошлое, в то далекое лето, когда ему не было и двенадцати лет. В те дни стояла немилосердная жара, на голубом небе сияло палящее солнце, превращая урожай на полях в пыль. Колодцы, дававшие воду сотню лет или больше, высохли до дна.
Весну и лето графиня Гендон провела в родовом имении в Корнуолле. Мать любила Лондон, любила оживление, царящее в политических салонах, как и бесконечную череду балов, званых обедов и поездок по магазинам – обычные занятия для большинства женщин. Но Гендон считал Лондон нездоровым местом для жены и детей, особенно в душную пыльную пору. Пусть его самого государственные дела не отпускали из Уайтхолла и дворца Сент-Джеймс, но в тот год он настоял, чтобы супруга отправилась в Корнуолл, куда с ней поехали Себастьян и его брат Сесил, вернувшиеся из Итона.
Себастьян попытался вспомнить, чем занималась Софи в то лето, но помнил лишь, как бегал вместе с Сесилом по полям и лесам, как, нарушая запрет, плавал в бухточке под скалами. В его воспоминаниях она почему-то всегда держалась поодаль – эдакая далекая всадница на гнедой полукровке. Ему ясно запомнилось только одно чаепитие на залитой солнцем террасе и улыбка Софи – яркая и в то же время какая-то… отстраненная. А потом, в июле, семейство уехало на месяц в Брайтон.
Софи обожала этот городок, наслаждалась концертами и балами. Но в тот год даже в Брайтоне было пыльно и жарко, по улицам бродили толпы людей, жаждавших вырваться из душных, нездоровых помещений. Гендон ворчал, что Брайтон стал таким же шумным и отвратительным, как Лондон, и грозился отослать графиню с сыновьями обратно в Корнуолл. Графиня то бунтовала, то плакала, умоляя позволить ей остаться.
И они остались, пока не наступило утро в середине июля, когда брат Себастьяна Сесил проснулся в лихорадке. К вечеру он уже впал в беспамятство. Из Лондона вызвали лучших докторов. Они качали головами, прописывали каломель и кровопускание, но состояние Сесила продолжало ухудшаться. Через два дня он умер, а Себастьян стал новым виконтом Девлином, единственным сыном и наследником своего отца.
Последующие несколько недель были наполнены громкими голосами и злыми обвинениями. В обществе сына Гендон хранил странное напряженное молчание. Могло показаться, что он никак не может понять, почему судьба забрала его первых двух сыновей и оставила только младшего, совершенно не похожего на отца.
Для Себастьяна те дни остались смутным болезненным воспоминанием. Но он вполне четко помнил то солнечное утро, когда Софи Гендон отправилась с друзьями на обычную прогулку, не предвещавшую ничего неожиданного.
С этой прогулки она так и не вернулась.
Боль того утра подогревала гнев Себастьяна, когда он поднимался по ступеням отцовского дома на Гроувенор-сквер.
Он нашел Гендона в вестибюле. Отец направлялся к лестнице. На графе были бриджи, сапоги, в руке он держал кнут – он явно только что вернулся после утренней прогулки верхом.
– В чем дело? – спросил он, бросив на Себастьяна взгляд.
Себастьян пересек вестибюль и рывком открыл дверь в библиотеку.
– Нам нужно поговорить с глазу на глаз.
Гендон замялся, но все же отошел от лестницы.
– Ладно. – Он прошел в комнату и швырнул кнут на письменный стол, Себастьян тем временем закрыл дверь. – Итак, что случилось?
– Ты когда собирался рассказать мне правду о матери?
Гендон резко обернулся, на лице его читалась сдержанная настороженность.
– О какой правде ты говоришь?
– Черт возьми! – невесело хохотнул Себастьян. – А разве их несколько? Я имею в виду правду о том, что произошло семнадцать лет тому назад в Брайтоне. Или лучше сказать, чего не произошло. Она все еще жива? Или ты не знаешь?
Гендон стоял неподвижно, словно тщательно взвешивал ответ.
– Кто тебе рассказал?
– Какая разница? Ты сам должен был мне все рассказать… задолго до того, как я спросил об ожерелье.
Гендон с шумом выдохнул.
– Я боялся.
– Чего?
Граф вынул из ящика стола трубку и неспешно набил табаком, умяв его большим пальцем.
– Она жива, – произнес он через минуту. – Во всяком случае, была жива в прошлом августе. Каждый год она пишет моему банкиру письмо, в котором кратко перечисляет основные политические и военные события предыдущих двенадцати месяцев. Как только мы получаем доказательство, что она все еще жива, я высылаю ей ежегодное содержание.
Себастьян вдруг почувствовал, как внутри у него все дрожит. Он сам не понимал, что происходит: семнадцать лет он считал Софи мертвой, но, узнав, что она жива, он испытал то ли облегчение, то ли эта новость лишь разожгла его ярость.
– Ты платишь ей? За что? Чтобы она держалась подальше?
– Вполне нормальное соглашение. Пары, которые больше не могут жить вместе, часто договариваются о разъезде. Взять, к примеру, герцога и герцогиню Йоркских.
– Герцогиня Йоркская не разыгрывала собственной смерти.
Гендон раскурил трубку.
– Твоя мать… связалась с другим мужчиной. Если бы она жила с ним открыто здесь, в Англии, то я бы потерял свое место в правительстве. Она согласилась поехать за границу в обмен на ежегодную выплату содержания.
Себастьян помолчал. Был ли в то лето какой-то мужчина – особенный мужчина? Невозможно вспомнить. Софи Гендон всегда окружали мужчины.
– Почему ты просто не развелся? – вслух произнес он, всматриваясь в суровое лицо отца. – Что такого ей известно о тебе?
Гендон не дрогнул под его взглядом, не потупился.
– Ничего такого, о чем я намерен тебе сообщить.
– Боже мой. Ну а что ты скажешь об ожерелье?
– Честно, я не знаю, откуда у Гиневры Англесси оказалось это ожерелье. Полагаю, вполне возможно, что твоя мать подарила его кому-то много лет тому назад.
Себастьян в этом сомневался. Софи Гендон никогда не была суеверной, но она верила в силу ожерелья.
– А где она сейчас?
Гендон затянулся, поджигая табак в трубке.
– В Венеции. По крайней мере, я высылаю ей деньги туда. Знакомые, с которыми она отправилась в тот день, – они-то и помогли разыграть несчастный случай – родом из Венеции.
Воздух наполнился сладким запахом табачного дыма. Себастьян остановился у высокого окна, выходящего на площадь.
– Все эти годы, – сказал он, отчасти обращаясь к самому себе, – все эти годы я тосковал по ней, оплакивал ее… а оказывается, это была ложь.
Он почувствовал, как отец подошел и остановился рядом, но не повернул головы.
– Если бы она могла взять тебя с собой, – хрипло произнес Гендон, – думаю, она так бы и сделала. Мне всегда казалось, что из всех детей сильнее всего она любила тебя.
Себастьян покачал головой, не отводя неподвижного взгляда от картины за окном. Мальчик и девочка десяти-двенадцати лет бегали с обручем, и легкий утренний ветерок разносил их смех. Он и сам так считал: Софи Гендон любила всех своих детей, но до сегодняшнего дня в Себастьяне жило убеждение, что он занимал особое место в ее сердце. И все-таки она оставила его.
Он почувствовал боль, которая выворачивала его изнутри, отдавала горечью на языке. Воцарилась тяжелая тишина, но Себастьян в конце концов ее прервал – он стукнул кулаком по подоконнику и снова повернулся лицом к отцу.
– Какого черта ты не рассказал мне всю правду? Позволил мне считать ее погибшей. Каждый день я ходил к скалам, искал ее. Надеялся, что произошла ошибка и я увижу, как она возвращается под парусом домой. Но в конце концов я сдался. Поверил твоим словам. А ведь это была ложь!
Себастьян уставился на отца. Граф задвигал челюстью взад-вперед, но ничего не сказал.
– Зачем?
– Я думал, так будет лучше.
– Для кого? Для тебя, для меня или для нее?
– Для всех нас.
Себастьян направился к двери.
– Ну так вот, ты ошибся.
ГЛАВА 54
Вдовствующая герцогиня Клейборн, вздрогнув, проснулась и поспешила поправить ночной чепец, пока он не соскользнул ей на глаза. По ее спальне с зашторенными окнами ходила высокая темная фигура. Графиня тихо охнула и села в постели, щеки ее запылали от возмущения, когда она узнала своего единственного племянника.
– Святые небеса, Девлин. Ты чуть не довел меня до апоплексического удара. Что ты здесь делаешь в такой немыслимо ранний час? И почему ты смотришь на меня со злобой?
Он остановился у резной спинки массивной тюдоровской кровати, он был напряжен, как никогда.
– Семнадцать лет назад Софи Гендон не погибла в море. Она просто оставила своего мужа, детей и уплыла. А теперь скажи, что ты ничего не знала.
Генриетта вздохнула. Ей хотелось бы все отрицать, но пришлось сказать:
– Знала.
Он резко отвернулся, подошел к окну и отдернул тяжелую бархатную портьеру, впустив яркий утренний свет, от которого Генриетта застонала. Она прикрыла глаза ладошкой и села прямо.
– В то время я думала, что ты заслуживаешь знать правду. Но решение принимала не я.
– Мне сказали, она уехала с мужчиной. Это правда? Герцогиня не сводила взгляда с напряженной спины.
– Да.
Он кивнул.
– Насколько я помню, в ее жизни были другие мужчины. В течение многих лет. Почему она решила уехать именно с этим господином?
– Все прочие были увлечениями… или орудиями мести. Я могу только предполагать, что с этим, последним, ее связывали какие-то другие чувства.
– Кто он такой?
– Имени я не помню. По-моему, он был поэтом. Молодой человек весьма романтической внешности.
– Венецианец?
– Да, там были какие-то венецианские связи. Но сам юноша был французом.
– Моложе матери?
– Да.
– Ты его видела?
Генриетта затеребила вышитый воротник ночной рубашки.
– Той весной он был любимцем общества. Хотя, если я ничего не путаю, он рано покинул город.
– Куда же он отправился? В Корнуолл?
– Очевидно.
Девлин потер глаза. Глядя на него, Генриетта подумала, что еще ни разу не видела его таким постаревшим и уставшим.
– Ты знаешь, где она сейчас? – спросил он.
– Твоя мать? Нет. Мы никогда не были особо близки и, конечно, не поддерживали отношений после ее отъезда. Думаю, даже Гендон точно не знает, куда она отправилась, хотя каждый год отсылает ей деньги.
– Почему? Разумеется, он это делает не по доброте душевной. Очевидно, ей что-то известно. А он готов платить, чтобы она молчала. Так что же она знает?
Герцогиня Клейборн посмотрела в глаза племяннику и первый раз за это утро произнесла неприкрытую ложь:
– Честное слово, понятия не имею.
Сэр Генри Лавджой был расстроен. Дело по поимке преступника, которого пресса успела окрестить Мясником Сент-Джеймс-парка, почти не продвигалось. Судьи с Боу-стрит вовсю вмешивались в расследование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Ты имеешь в виду, как это сделали французы? – усмехнувшись, спросила Кэт.
– Нет, в первую очередь я думал об американской модели, – Он выпрямился и потянулся за полотенцем. – Тори больше годятся на роль подозреваемых, если бы не одно обстоятельство: они и так у власти и останутся там еще двадцать лет или даже больше. Так зачем им избавляться от Принни?
– Особенно если учесть, что заговор против Ганноверов вполне может дать толчок народному движению, а этого тори боятся больше всего, – заметила Кэт, думая о словах, сказанных Эйденом О'Коннеллом этим утром в Челси.
Себастьян бросил на нее быстрый взгляд.
– Ты имеешь в виду революцию?
– Или гражданскую войну.
– Сомневаюсь, чтобы заговорщики видели эту опасность. Чтобы замыслить заговор против династии, нужна большая доля спеси. Так что, скорее всего, им даже в голову не приходило, как легко они могут все потерять.
– Но при чем здесь смерть леди Англесси?
– Мне тоже хотелось бы это знать. – Девлин отбросил полотенце. – Думаю, она случайно явилась свидетелем чего-то, совсем как Том, оказавшийся в переулке за таверной. Или… – Он замолк в нерешительности.
– Или она сама участвовала в заговоре, – договорила Кэт, вручая ему бокал бренди.
Он сделал глоток и посмотрел ей в глаза.
– А ведь и такое возможно.
Кэт помолчала немного, вспоминая, что еще говорил Эйден О'Коннелл о реставрации Стюартов, ведущей к миру с Францией. Ален Вардан был наполовину француз.
– А что шевалье де Вардан, – внезапно произнесла она, – каковы его политические предпочтения?
– Насколько я могу судить, у него их нет… по крайней мере, открыто он о них не высказывается. Его родственник Портланд явный тори, как и муж Морганы, лорд Куинлан. Но с другой стороны, почти все знатные и богатые мужчины принадлежат к партии тори – включая Англесси. И моего родного отца. – Девлин умолк, позабыв, что держит в руке бокал.
– О чем задумался?
– Когда сегодня днем я виделся с Варданом в клубе у Анджело, он рассказал, что Гиневра хотела бросить Англесси. Она якобы боялась его.
– Боялась? Почему?
– По его словам, Англесси убил свою первую жену.
– Ты веришь?
– Я слышал, что его первая жена умерла при родах. Я как раз собирался на Маунт-стрит расспросить маркиза об этом, когда меня перехватил Лавджой.
– Ты думаешь, Гиневра каким-то образом узнала о причастности мужа к заговору и испугалась, что он убьет ее – лишь бы она не проговорилась? Но… не стала бы она предавать собственного мужа. Или нет?
Девлин потер рукой лоб, и только тут Кэт поняла, как он устал. Устал и расстроен.
– Очевидно, я что-то упустил. Что-то важное.
Нежно обняв его, Кэт прижалась к нему всем телом. Пусть ей никогда не быть его женой, зато какое счастье обнимать его, любить и быть любимой. И с нее довольно, как уверяла она себя. Ради него она должна довольствоваться малым.
– Ты все выяснишь, – сказала она тихим хрипловатым голосом. – Если кому-то это по плечу, так только тебе. А теперь пошли спать.
Она проснулась до рассвета и обнаружила, что место рядом с ней успело остыть. Она оглядела комнату.
Он стоял к ней боком, у окна, и, отодвинув тяжелую портьеру, смотрел на постепенно светлеющую улицу. Она видела только профиль склоненной головы, и ей показалось, что он внимательно смотрит вовсе не на улицу, а на какой-то предмет у себя на ладони. Только когда Кэт выскользнула из-под одеял, подошла к нему и обняла за плечи, она поняла, что он рассматривает материнское ожерелье с голубым камнем на серебряной цепочке, переплетенной между пальцами.
– Что случилось? – спросила она, уткнувшись носом ему в шею. – Почему не спишь?
Он протянул свободную руку и, положив ладонь ей на затылок, развернул к себе лицом.
– Вчера вечером ко мне приходила Аманда.
– Леди Уилкокс? – удивленно переспросила Кэт, помнившая, что сестра Девлина не разговаривала с ним с февраля.
– Она озабочена тем, что моя деятельность может помешать ее дочери составить удачную партию. И ей захотелось знать, что на меня нашло, раз я, как последний плебей, согласился расследовать убийство.
– Ты рассказал ей об ожерелье?
– Да. – Он медленно покачал на цепочке трискелион так, что тот несколько раз описал короткую дугу в темноте. – Она не удивилась, хотя была озадачена.
Кэт вглядывалась в затененные черты его лица, но он запрятал все свои эмоции так далеко, где она не могла их увидеть.
– Возможно, она не уловила связи.
Он криво усмехнулся.
– О нет. Уж кто-кто, но Аманда очень сообразительна. Ее, вероятно, озадачило, как моя мать, всю жизнь дорожившая этой вещицей, могла ее кому-то отдать. А вот задаться вопросом, что случилось в тот день на морской прогулке недалеко от Брайтона, ей никогда не приходило в голову.
Кэт глубоко вздохнула.
– Что ты хочешь этим сказать, Себастьян?
Он повернул голову и посмотрел ей прямо в глаза, на какую-то долю секунды потеряв над собой контроль, и тогда она увидела все – непонятную смесь злости и обиды, удивления и боли.
– Аманда знает. Она всегда знала. – Он невесело хохотнул. – И увеселительная прогулка, и гибель яхты – все это спектакль. Мать не утонула в то лето. Она просто ушла. Оставила отца, оставила меня. Но она не умерла.
Он сжал подвеску в кулаке с такой силой, что побелели костяшки пальцев.
– Она не умерла.
ГЛАВА 53
Аманда завтракала, разложив перед тарелкой «Морнинг пост», когда в комнату без доклада вошел ее брат. Она даже глаз не подняла.
На газету упало ожерелье графини Гендон – серебряное, с голубым камнем, и от неожиданности Аманда вздрогнула, но все-таки удержалась, не поморщилась.
Оставаясь спокойной, она подняла взгляд на Девлина. В его глазах бушевали такие страсти, что она невольно потупилась.
– Так она все еще жива? – спросил он.
Аманда сделала глубокий вдох, восстанавливая самообладание, и с вызовом уставилась в желтые глаза брата.
– Да.
– Как давно тебе об этом известно?
– С того самого лета.
Он кивнул, словно она только что подтвердила его подозрения.
– А Гендон?
– Разумеется, он тоже знает. Знал с самого начала. Он сам помог все это организовать.
Она увидела в глубине этих странных звериных глаз проблеск… чего? Изумления? Боли?
– А почему мне не сказали?
Аманда зловеще улыбнулась.
– Предлагаю тебе спросить об этом у Гендона.
Не часто Себастьян позволял своим мыслям вернуться в прошлое, в то далекое лето, когда ему не было и двенадцати лет. В те дни стояла немилосердная жара, на голубом небе сияло палящее солнце, превращая урожай на полях в пыль. Колодцы, дававшие воду сотню лет или больше, высохли до дна.
Весну и лето графиня Гендон провела в родовом имении в Корнуолле. Мать любила Лондон, любила оживление, царящее в политических салонах, как и бесконечную череду балов, званых обедов и поездок по магазинам – обычные занятия для большинства женщин. Но Гендон считал Лондон нездоровым местом для жены и детей, особенно в душную пыльную пору. Пусть его самого государственные дела не отпускали из Уайтхолла и дворца Сент-Джеймс, но в тот год он настоял, чтобы супруга отправилась в Корнуолл, куда с ней поехали Себастьян и его брат Сесил, вернувшиеся из Итона.
Себастьян попытался вспомнить, чем занималась Софи в то лето, но помнил лишь, как бегал вместе с Сесилом по полям и лесам, как, нарушая запрет, плавал в бухточке под скалами. В его воспоминаниях она почему-то всегда держалась поодаль – эдакая далекая всадница на гнедой полукровке. Ему ясно запомнилось только одно чаепитие на залитой солнцем террасе и улыбка Софи – яркая и в то же время какая-то… отстраненная. А потом, в июле, семейство уехало на месяц в Брайтон.
Софи обожала этот городок, наслаждалась концертами и балами. Но в тот год даже в Брайтоне было пыльно и жарко, по улицам бродили толпы людей, жаждавших вырваться из душных, нездоровых помещений. Гендон ворчал, что Брайтон стал таким же шумным и отвратительным, как Лондон, и грозился отослать графиню с сыновьями обратно в Корнуолл. Графиня то бунтовала, то плакала, умоляя позволить ей остаться.
И они остались, пока не наступило утро в середине июля, когда брат Себастьяна Сесил проснулся в лихорадке. К вечеру он уже впал в беспамятство. Из Лондона вызвали лучших докторов. Они качали головами, прописывали каломель и кровопускание, но состояние Сесила продолжало ухудшаться. Через два дня он умер, а Себастьян стал новым виконтом Девлином, единственным сыном и наследником своего отца.
Последующие несколько недель были наполнены громкими голосами и злыми обвинениями. В обществе сына Гендон хранил странное напряженное молчание. Могло показаться, что он никак не может понять, почему судьба забрала его первых двух сыновей и оставила только младшего, совершенно не похожего на отца.
Для Себастьяна те дни остались смутным болезненным воспоминанием. Но он вполне четко помнил то солнечное утро, когда Софи Гендон отправилась с друзьями на обычную прогулку, не предвещавшую ничего неожиданного.
С этой прогулки она так и не вернулась.
Боль того утра подогревала гнев Себастьяна, когда он поднимался по ступеням отцовского дома на Гроувенор-сквер.
Он нашел Гендона в вестибюле. Отец направлялся к лестнице. На графе были бриджи, сапоги, в руке он держал кнут – он явно только что вернулся после утренней прогулки верхом.
– В чем дело? – спросил он, бросив на Себастьяна взгляд.
Себастьян пересек вестибюль и рывком открыл дверь в библиотеку.
– Нам нужно поговорить с глазу на глаз.
Гендон замялся, но все же отошел от лестницы.
– Ладно. – Он прошел в комнату и швырнул кнут на письменный стол, Себастьян тем временем закрыл дверь. – Итак, что случилось?
– Ты когда собирался рассказать мне правду о матери?
Гендон резко обернулся, на лице его читалась сдержанная настороженность.
– О какой правде ты говоришь?
– Черт возьми! – невесело хохотнул Себастьян. – А разве их несколько? Я имею в виду правду о том, что произошло семнадцать лет тому назад в Брайтоне. Или лучше сказать, чего не произошло. Она все еще жива? Или ты не знаешь?
Гендон стоял неподвижно, словно тщательно взвешивал ответ.
– Кто тебе рассказал?
– Какая разница? Ты сам должен был мне все рассказать… задолго до того, как я спросил об ожерелье.
Гендон с шумом выдохнул.
– Я боялся.
– Чего?
Граф вынул из ящика стола трубку и неспешно набил табаком, умяв его большим пальцем.
– Она жива, – произнес он через минуту. – Во всяком случае, была жива в прошлом августе. Каждый год она пишет моему банкиру письмо, в котором кратко перечисляет основные политические и военные события предыдущих двенадцати месяцев. Как только мы получаем доказательство, что она все еще жива, я высылаю ей ежегодное содержание.
Себастьян вдруг почувствовал, как внутри у него все дрожит. Он сам не понимал, что происходит: семнадцать лет он считал Софи мертвой, но, узнав, что она жива, он испытал то ли облегчение, то ли эта новость лишь разожгла его ярость.
– Ты платишь ей? За что? Чтобы она держалась подальше?
– Вполне нормальное соглашение. Пары, которые больше не могут жить вместе, часто договариваются о разъезде. Взять, к примеру, герцога и герцогиню Йоркских.
– Герцогиня Йоркская не разыгрывала собственной смерти.
Гендон раскурил трубку.
– Твоя мать… связалась с другим мужчиной. Если бы она жила с ним открыто здесь, в Англии, то я бы потерял свое место в правительстве. Она согласилась поехать за границу в обмен на ежегодную выплату содержания.
Себастьян помолчал. Был ли в то лето какой-то мужчина – особенный мужчина? Невозможно вспомнить. Софи Гендон всегда окружали мужчины.
– Почему ты просто не развелся? – вслух произнес он, всматриваясь в суровое лицо отца. – Что такого ей известно о тебе?
Гендон не дрогнул под его взглядом, не потупился.
– Ничего такого, о чем я намерен тебе сообщить.
– Боже мой. Ну а что ты скажешь об ожерелье?
– Честно, я не знаю, откуда у Гиневры Англесси оказалось это ожерелье. Полагаю, вполне возможно, что твоя мать подарила его кому-то много лет тому назад.
Себастьян в этом сомневался. Софи Гендон никогда не была суеверной, но она верила в силу ожерелья.
– А где она сейчас?
Гендон затянулся, поджигая табак в трубке.
– В Венеции. По крайней мере, я высылаю ей деньги туда. Знакомые, с которыми она отправилась в тот день, – они-то и помогли разыграть несчастный случай – родом из Венеции.
Воздух наполнился сладким запахом табачного дыма. Себастьян остановился у высокого окна, выходящего на площадь.
– Все эти годы, – сказал он, отчасти обращаясь к самому себе, – все эти годы я тосковал по ней, оплакивал ее… а оказывается, это была ложь.
Он почувствовал, как отец подошел и остановился рядом, но не повернул головы.
– Если бы она могла взять тебя с собой, – хрипло произнес Гендон, – думаю, она так бы и сделала. Мне всегда казалось, что из всех детей сильнее всего она любила тебя.
Себастьян покачал головой, не отводя неподвижного взгляда от картины за окном. Мальчик и девочка десяти-двенадцати лет бегали с обручем, и легкий утренний ветерок разносил их смех. Он и сам так считал: Софи Гендон любила всех своих детей, но до сегодняшнего дня в Себастьяне жило убеждение, что он занимал особое место в ее сердце. И все-таки она оставила его.
Он почувствовал боль, которая выворачивала его изнутри, отдавала горечью на языке. Воцарилась тяжелая тишина, но Себастьян в конце концов ее прервал – он стукнул кулаком по подоконнику и снова повернулся лицом к отцу.
– Какого черта ты не рассказал мне всю правду? Позволил мне считать ее погибшей. Каждый день я ходил к скалам, искал ее. Надеялся, что произошла ошибка и я увижу, как она возвращается под парусом домой. Но в конце концов я сдался. Поверил твоим словам. А ведь это была ложь!
Себастьян уставился на отца. Граф задвигал челюстью взад-вперед, но ничего не сказал.
– Зачем?
– Я думал, так будет лучше.
– Для кого? Для тебя, для меня или для нее?
– Для всех нас.
Себастьян направился к двери.
– Ну так вот, ты ошибся.
ГЛАВА 54
Вдовствующая герцогиня Клейборн, вздрогнув, проснулась и поспешила поправить ночной чепец, пока он не соскользнул ей на глаза. По ее спальне с зашторенными окнами ходила высокая темная фигура. Графиня тихо охнула и села в постели, щеки ее запылали от возмущения, когда она узнала своего единственного племянника.
– Святые небеса, Девлин. Ты чуть не довел меня до апоплексического удара. Что ты здесь делаешь в такой немыслимо ранний час? И почему ты смотришь на меня со злобой?
Он остановился у резной спинки массивной тюдоровской кровати, он был напряжен, как никогда.
– Семнадцать лет назад Софи Гендон не погибла в море. Она просто оставила своего мужа, детей и уплыла. А теперь скажи, что ты ничего не знала.
Генриетта вздохнула. Ей хотелось бы все отрицать, но пришлось сказать:
– Знала.
Он резко отвернулся, подошел к окну и отдернул тяжелую бархатную портьеру, впустив яркий утренний свет, от которого Генриетта застонала. Она прикрыла глаза ладошкой и села прямо.
– В то время я думала, что ты заслуживаешь знать правду. Но решение принимала не я.
– Мне сказали, она уехала с мужчиной. Это правда? Герцогиня не сводила взгляда с напряженной спины.
– Да.
Он кивнул.
– Насколько я помню, в ее жизни были другие мужчины. В течение многих лет. Почему она решила уехать именно с этим господином?
– Все прочие были увлечениями… или орудиями мести. Я могу только предполагать, что с этим, последним, ее связывали какие-то другие чувства.
– Кто он такой?
– Имени я не помню. По-моему, он был поэтом. Молодой человек весьма романтической внешности.
– Венецианец?
– Да, там были какие-то венецианские связи. Но сам юноша был французом.
– Моложе матери?
– Да.
– Ты его видела?
Генриетта затеребила вышитый воротник ночной рубашки.
– Той весной он был любимцем общества. Хотя, если я ничего не путаю, он рано покинул город.
– Куда же он отправился? В Корнуолл?
– Очевидно.
Девлин потер глаза. Глядя на него, Генриетта подумала, что еще ни разу не видела его таким постаревшим и уставшим.
– Ты знаешь, где она сейчас? – спросил он.
– Твоя мать? Нет. Мы никогда не были особо близки и, конечно, не поддерживали отношений после ее отъезда. Думаю, даже Гендон точно не знает, куда она отправилась, хотя каждый год отсылает ей деньги.
– Почему? Разумеется, он это делает не по доброте душевной. Очевидно, ей что-то известно. А он готов платить, чтобы она молчала. Так что же она знает?
Герцогиня Клейборн посмотрела в глаза племяннику и первый раз за это утро произнесла неприкрытую ложь:
– Честное слово, понятия не имею.
Сэр Генри Лавджой был расстроен. Дело по поимке преступника, которого пресса успела окрестить Мясником Сент-Джеймс-парка, почти не продвигалось. Судьи с Боу-стрит вовсю вмешивались в расследование.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31