Я пошел в душ и простоял под горячей водой шесть минут.После этого позвонил в офис «Квадратных метров».Ответила Риитта-Майя Лаакио.Я представился: Теппо Керянен, рекламная фирма «Седьмое небо».Похвалил их интернетовский сайт как очень стильный и исключительно информативный. Поблагодарив, Лаакио сказала, что их фирма уделяет колоссальное внимание веб-страницам, потому что не все потенциальные клиенты могут приехать на просмотр. Я согласился, отнеся себя именно к такой группе. Времени, как ни старайся, не хватает. Лаакио как бы между делом спросила, не интересуюсь ли я каким-либо объектом. Я назвал себя типичным городским жителем, который очень хотел бы свой домишко и огородик сразу за зданием парламента.Лаакио смачно прыснула.Я решил, что пора ее мордой об стол.– У тебя есть муж и дети?Повисла пауза. Я переспросил. Лаакио поинтересовалась, как это относится к делу.– Как кора к березе. Если не хочешь слушать сейчас, послушаешь ночью.Я сказал, что их веб-страница оскорбила мой интеллект и выставила меня и мою семью в совершенно идиотском свете. Я потребовал назвать, кто составил описания восьми домов района.Лаакио не ответила, в трубке слышалось только ее частое дыхание.Я пообещал поднять большой шум из-за той мерзости, которую они распространяют в Интернете и в газетных объявлениях. Я сказал, что способен доказать чистейшую ложь их поэтических описаний, чтобы агентство привлекли к суду за введение клиентов в заблуждение.– Ты живешь в собственной квартире?Ответа не было.– Что, язык проглотила вместе с булочкой после смотрин? Что это за безмозглые звуки на том конце? Ты живешь в собственной квартире?– Да.– Тогда ты меня поймешь. Ты относишься к классу собственников, мы с тобой заодно. Но мы не можем быть заодно, если ты сочиняешь лживые тексты про эти дома. У тебя есть дети?– Нет.– Роди. Тогда поймешь, что все происходит из всего и части целого влияют друг на друга. Пока что ты считаешь себя звездной туманностью, уникальной пылью на поверхности луны. Ты сама по себе. Тебе нечего терять, кроме твоих киллограммов.В трубке раздалось тяжелое сопение, словно какой-то огромный зверь отобрал у Лаакио телефон.– Але, есть там кто?– М-м-м-м…– Я знаю, где ты и Кесамаа живете. Это не угроза, а свидетельство того, насколько хорошо я ознакомился с жилищным вопросом.Положив трубку, я пошел в душ, простоял под холодной водой четыре минуты. Если за это время самообладание не вернется, значит, дефектен душ.Я не стал обтираться, расхаживал по квартире голый, пусть вода свободно с меня стекает. Привилегия брошенного.Позвонил Сиркку и долго слушал гудки. Тщетно.Я решил отомстить Кесамаа.Позвонил ему домой. Ответила жена. Я спросил, на месте ли муж. Она сказала, что его нет. А в чем дело?– Вас беспокоит менеджер гостиницы «Кумулус» в Тиккуриле. Ситуация несколько пикантная. Видите ли, ваш муж оставил у нас свой галстук. Его нашли в кабинете ночного клуба. Мы вообще-то не звоним клиентам, но, похоже, галстук очень дорогой.– Так?…– Я хотел узнать ваш адрес, чтобы прислать галстук.Женщина прокудахтала адрес, я поблагодарил и извинился за беспокойство.Остаток вечера я наслаждался пьесой в собственной постановке.Жена станет доставать уставшего, тепленького Кесамаа, неужели ты на днях развлекался в тиккуриловском «Кумулусе». Не был я там, черт возьми, вякнет Кесамаа, и одновременно его замученные мозги начнут лихорадочно думать, кто же за этим стоит, я же никогда не бывал в долбаной гостинице.К тому же я вчера не звонил Санне. Точно не звонил. Того и гляди все всплывет.Да, всплывет.Только я не скажу, когда, где и почему. Хелена Теперь Матти проник в поясницу. Прошу Сиркку выгнать его массажем. Сиркку говорит, что поясница болит из-за неудобного стула в отделе сортировки писем.Квартира так ужасна, что глаза б не глядели. Зато на стенках не растут осьминоги, и никто не выступает с лекциями о роке.В первый день Сини проспала три часа днем. Такого никогда не было. Я подходила послушать, дышит ли она.Сиркку считает, у Сини был стресс. Я ей не верю. Сиркку говорит, эта проблема достаточно исследована. Ребенок чует нутром, что у родителей не все в порядке, даже если не слышит ссор.Она видела, как из темноты вырос кулак, в ее представлении он раздулся до огромных размеров. Для взрослого – спрячь кулак за спину, он и исчезнет, но из мыслей маленькой девочки его уже не убрать.Матти не умеет бить, поэтому так больно зашиб.Он угодил в шею, я пошатнулась и ударилась головой о кухонный шкаф.Дыхание перехватило, я не могла вздохнуть. Один раз ты мне перекрыл кислород. Второго раза не будет.Сиркку как-то видела его во время пробежки в Центральном парке. Он бежал с таким выражением, будто все происходящее в мире его не касается. В некотором трансе. Верю. Он ведь стремился к этому. Устраивал настоящие шоу. У меня не было сил слушать, но он заставлял. С блеском в глазах он говорил, что, когда все очертания и линии исчезнут, – лес превратится в кислородный шатер.Бег – единственное его увлечение за стенами дома. Он им всегда занимался. Он говорит, что стремится стать скользящим по земле духом. По-моему, это слишком, я так и сказала. Мы поссорились. Он утверждал, что я слишком болтлива. Это правда, но какая разница, если Матти не слушает, что я там говорю. Пропотел и пропотел, нашел о чем распинаться.Через пару часов после забега знакомая Сиркку видела его с биноклем на груди в том прелестном коттеджном районе. Этому я не поверила, он не увлекается птицами. Но так подробно эта знакомая его описала, что нельзя не поверить.Не понимаю.Я не смогла заставить его побывать в этом районе, хотя так старалась, мол, пойдем, посмотрим, нам ведь даже не надо планировать покупку. Он не загорелся купить свой дом.И вот он там.Это – малая частица того, чего я не понимаю. В последние два месяца он еще больше меня пугает. У него изменилась интонация. И манера ходьбы. Обычно по утрам он шагал так, что пятки грохотали по полу. А когда выходил покурить, хлопал дверью спальни с такой же злостью, как этот тип с верхнего этажа. Когда мы пили кофе, он смотрел вроде на меня, но мимо. О Сини он заботился, как и прежде, но не разговаривал с ней. Он выглядел таким деловым, что меня знобило.О дисках он тоже стал отзываться странно, больше не заходился в восторге, только предъявлял претензии авторам. Свои политические соображения он не доверял никому, только мне изливал. Закончил бы в свое время учебу, так и издевался бы себе над коллегами где-нибудь на приличной работе, на них бы и ворчал.Человеку свойственно делиться своими трудностями. По крайней мере, в кругу моих друзей. Собираемся раз в месяц просто поговорить. Матти это неинтересно. Длительные пробежки, четыре стены, одна женщина и одна дочка – вот откуда он черпает силы. И не только черпает, а вампирит.Я спрашивала, что его гнетет, он отвечал «Ничего».Неправда.Мне плохо от одной мысли о том, что он стоит где-то на углу, пялится в бинокль. Хотя мне он больше не муж. И его жизнь больше не касается меня.А теперь я вру. Через Сини он всегда в моей жизни.Зачем бинокль мужчине, который не интересуется птицами?Какое мне дело? Сейчас мне надо научиться готовить малышке разные блюда. Сколько белка добавлять в макаронную запеканку? Сколько минут варится спаржа? Что такое желатин? Что означает пассеровка? Сколько капусты кладут в ленивые голубцы?Все это надо выяснить. И научиться отвечать на трудные вопросы.Каждый вечер Сини спрашивает, где папуля. Днем она его не вспоминает, вечером – всегда.Папа далеко от нас с биноклем на шее на незнакомой дороге, там, в другом мире. Почему?Потому что однажды вечером он вышел покурить на балкон, а когда вернулся, его кулак попал маме в голову, мама упала на пол и провалилась в ужасную тьму, а из этой тьмы мы попали сюда, к Сиркку, а отсюда попадем к городским дядям и тетям туда, в новую квартиру.Таков мой воображаемый ответ, но я молчу. Я совсем мало рассказываю Сини об этом. Только что папы нет, и он не вернется.Сиркку считает, что мне нельзя рассказывать абсолютно все, что я должна смягчать ситуацию.Я боюсь, что у Сини будет грустное детство и взрослая жизнь тоже полна печалей.Я боюсь, что Сини будет в классе единственной растрепой.Я боюсь, особенно вечерами, когда исчезают звуки и свет, что мы обе двинемся. Я стану скучной озабоченной коровой, а Сини – бестолковой девицей, которая ничего не умеет делать.Напрасные страхи, говорит Сиркку.Я боюсь. Я боюсь по-настоящему.Да и легко ей говорить, бездетной женщине.Я сейчас ощущаю то, чего нет. По телевизору была передача о людях, которые чувствуют боль в ампутированной ноге. Я боюсь, что, несмотря на то что я ампутировала Матти, он останется витать в нашей жизни. И каждое утро я по старой памяти буду спрашивать у пустого стула, пойдем сегодня на прогулку в Центральный парк или в кафе. А Сини, слыша мои вопросы, никогда не оправится от потрясения. Детство и юность Сини проведет со своей матерью, которая ощущает то, чего нет, в жутком доме, она вырастет пугливой и нервной девушкой, которая видит насильника в каждом встречном. Они Когда Каллио позвонил в дверь и рассказал, что его беспокоит, меня охватила страшная радость. Надо признаться, к радости примешивалась изрядная порция злорадства; долго же мы с Лееной сражались в одиночестве и ловили пренебрежительные ухмылки.Каллио был чрезвычайно возбужден. Он прогуливал своего золотистого Лабрадора Типсу в Центральном парке. Поначалу планировался традиционный маршрут, но по внезапному озарению Каллио решил отклониться и прогуляться в районе индивидуальной застройки. А вон там в сени зарослей боярышника на обочине затаился этот тип с нижнего этажа с биноклем. Сидел тишком-молчком, будто этакий исследователь, настолько погруженный в свои мысли, что не заметил Каллио и Типсы.Более всего Каллио поразила манера поведения, а не сам поступок.Этот тип устроился поудобнее, словно так и надо, выудил из глубин спортивной куртки записную книжку и начал писать. Что – Каллио так и не узнал.Вопреки правилам, Каллио предоставил своему псу возможность обнюхать канавы, таким образом сам смог сосредоточиться на наблюдении за типом. Он засек время – прошло пятнадцать минут. Каллио подчеркнул, что время относительно. Если сгребать граблями листья во дворе, пятнадцать минут пролетят в один миг. Если те же пятнадцать минут смотреть по телевизору беседу о положительном отношении к беженцам, время покажется вечностью. В данном конкретном случае тип, который не имеет ни малейшего отношения к данному району, в течение пятнадцати минут наблюдал за чужой недвижимостью. И это, по мнению Каллио, действительно продолжительное время. Такой поступок не объяснишь внезапным желанием.И это еще не все.Когда Каллио пришел домой и сел на балконе, чтобы насладиться прелестью вечера, он вынужденно засвидетельствовал то, как тип с нижнего этажа швырнул окурком в подростков, игравших во дворе, а затем показал им средний палец.Мы втроем так возбудились, что Леена решила сварить кофе.Мне стало хорошо.Наконец появилась целостность.Наша кропотливая работа не пошла прахом. Теперь у нас в доме есть собрат по оружию, и уже никто не посмеет сказать, что мы делаем из мухи слона.По мнению Каллио, дело осложняется тем, что закон не запрещает людям расхаживать по местности с биноклем и диктофоном. Тем не менее мы решили выяснить, как близко можно подходить к чужому строению, где-то же должна быть граница.Я напомнил Каллио детали нового закона о курении. Там говорится, что курить разрешается в специально оборудованном месте, не ближе семи метров от общественного здания. Если закон о курении настолько подробен, наверняка и в законодательстве по обеспечению порядка найдется что-нибудь о том, как близко можно подходить к чужим домам и допустимо ли в принципе направлять бинокль на окна.Нам стало ясно, что работы непочатый край.Правда, теперь, когда Каллио принял нашу сторону, мы можем вздохнуть свободнее.Мы договорились с Каллио о следующем: он продолжает наблюдение на местности, а Леена и я сосредоточимся на безобразиях, происходящих в нашем подъезде Ветеран Сын позвонил в агентство по продаже недвижимости. Они с женой хотят продать дом. А меня отправить в дом престарелых. Пугаются по мелочам. Ну упал пару раз возле почтового ящика, ну мотор барахлит, так сразу и хотят поместить под присмотр. Марта ушла. Сын думает, что я не справлюсь один. А за перелом ноги город мне еще заплатит. Песка пожалели.Вот накину на плечи платок Марты и усядусь в подвале на ящике для картошки, если придут покупатели. В своем доме я могу хоть в подвале сидеть, кто мне запретит. Из своего дома я никуда не уйду. От русского брата я в свое время тикал, а эти – не дождутся.Как Марту похоронил, сразу подумал, что один в этом доме не останусь.Но потом, когда сын позвонил и предложил продать дом, я задумался, ну и куда отсюда. Здесь каждая вещь знает свое место. Тогда, в сорок восьмом, мы с Мартой решили, что мягкое кресло хорошо бы поставить вон у того окна: сидишь на нем, а в окно видать, кто идет. И стол прежний, четыре раза красили. И в каждой комнате свой запах.Каждый раз сын с женой придут, принюхаются к подвалу, словно там чума завелась. Они из этого поколения чистюль, сырость на дух не переносят. Хотя в подвале, понятно, сырость. А сын говорит, здесь надо приборами замерять, чтобы зараз все выяснить. А я говорю, неча в моем подвале замерять, мой нос – вот вам и прибор.Не хочется отдавать. Хотя сын говорит, что сейчас или никогда, а то скоро никто и не позарится. С этой фирмы придет какой-то мужик, а то обещали женщина. К счастью, она не придет. Не могу я больше смотреть на женщин, в башку черт-те что лезет, хотя куда мне. Все равно ни на что не годен.Сегодня схожу к почтовому ящику и в бар. Сыграем с Рейно в покер на автомате. На десятку. При Марте-то я только на пять марок играл. И то она сердилась.Правда, я один раз сотню выиграл, так она довольна была. Купил две пачки кофе, масла полкило и ветчины в нарезке. Я смеялся, когда Марта выясняла тайком, что за система в этой игре и тот ли это автомат у самых дверей.Этот мужик придет ближе к вечеру. Пусть только слово скажет о доме плохое, я сам продам. Однажды по телевизору какой-то человек рассуждал о старых домах, так он назвал их минами замедленного действия. И эти люди живут в стране, которую я для них отвоевал.Если этот скажет о моем доме плохо, выставлю его во двор. Я сумею.Сын говорил, что, может быть, агентство потребуют проверки состояния. А то не решатся продавать.Никаких проверок не будет. Я сам знаю, в каком он состоянии. Зло берет, все на память приходит, как строили. Как сообща заливали бетон, тогда и Рейно участвовал. Ну бетон застыл, потом уже на цоколь возводили каркас. А потом засыпали фундамент и настелили полы, набили стены опилками, вставили окна, казалось, все уже и готово. А кто-то сказал, мол, в недоделанном доме живут, но это нас не волновало, кто сразу досками мог обшить? И труба выдержала, хотя поначалу и сомневались. Обожженного-то кирпича с трудом на печь хватило. Я формы одолжил, сам вылепил кирпичи из бетона и следил, чтоб просохли как следует. Каждую доску, каждый гвоздь сам забил и обойными гвоздями картон к стене прилатал. Так что хрен сюда кто с прибором придет в подвале идиотничать.Да и сам я могу его продать, если уж очень-то прижмет. Вон, сыну Рейно продам, тот вроде бы дом ищет. Или тому спортсмену, который как-то вечером тут с пробежки пыхтел. Дышал как паровоз и дом нахваливал. Спросил, не продается ли. Во народ, запросто так на чужой двор забредают, продай, и все тут. С протянутой рукой под окошком больше не стоят.Невестка говорит, что прибраться бы перед тем, как человек с фирмы придет. А чего от этого поменяется? Я ж ничего не трогал тут после Марты. Вон, и шаль ее на том стуле. И фуфайка в прихожей на вешалке. Она собиралась в огород, упала в прихожей и лежит. Я сердце послушал, подушку под голову подложил, позвонил в «скорую». А они уже ничего не смогли поделать.Может, я никуда отсюда не съеду. Я справлюсь. Марта успела показать, что и как делать в первую очередь. Словно догадывалась, что уйдет. Картошку сварю и рыбу приготовлю. А чего еще мне, простому мужику, надо-то? Траву не ем. Сладкое в магазине куплю. Сын с женой думают, я тут окочурюсь от голода. Они всегда приносят супы и каши, но во всей их стряпне эти чудные приправы, не понимают, что соли одной достаточно.Я и со стиральной машиной справляюсь. Марта тоже мне показала. Какая там температура – шестьдесят или девяносто. А, да все равно, я ж редко стираю. То для Марты было не все равно. Сын с женой купили ей шелковую пижаму. Я не смог прочесть маленькие буквы на этикетке, взял да сунул в стирку на девяносто. Во шуму-то было! Срочно скумекал какое-то дело во дворе, только б не слушать. У внучки теперь эта пижама.Наверно, не надо об этом думать, слезы на глаза… Эх, была бы здесь Марта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23