В ту минуту, когда карета, задержанная большим наплывом экипажей, медленно катилась у порталов, к ней подошло несколько нищих женщин (которых там всегда было много), протягивающих руки за милостыней. Маркиз де Монтолон увидел одну из этих женщин в полинявшем длинном платье, приближавшуюся к нему. Нищая, заметив Клода, испустила резкий крик и убежала; он же в отчаянии закрыл лицо руками, как будто увидел нечто страшное. Но, придя в себя, он крикнул, чтобы карета остановилась, и, быстро выпрыгнув из нее на тротуар, окружавший Пале-Рояль, стал всматриваться во все стороны и бегать по всем направлениям. Наконец, бледный и молчаливый, он возвратился в экипаж, где его ожидали Олимпио и Жуан.Маркиз сидел грустный, погруженный в тяжелые думы, что-то, должно быть, очень важное произошло в данный момент, и его лицо, всегда отличавшееся спокойствием, выражало в данную минуту тяжелые страдания. Очевидно, встреча, случившаяся за минуту до того, затронула что-то таящееся в груди и до сих пор так старательно заглушаемое шумной светской жизнью. Он, казалось, наслаждался покоем, но, однако, женщина, увиденная им в упомянутый вечер, произвела на него тяжелое впечатление. В глубине своей души Клод был чутким и глубоко чувствующим человеком, и теперь, вернувшись домой и лежа на своих подушках, он размышлял о страшном, но справедливом роке. Бедный маркиз страдал, в его воображении пронеслось прошлое, живо рисуя пережитое. Но все-таки ему было очень жаль — глубоко жаль ту, что тянула к нему руку за подаянием, что навсегда разрушила истинное, высочайшее счастье его жизни; ту, которой принадлежит вся его любовь и которая в награду за нее обманула его с преступным легкомыслием. Она вдруг появилась перед ним после пятнадцати лет разлуки — нищая, отвергнутая! Наказующая рука Божья настигла ее, и Клодом овладела скорбь, вполне оправданная его нежной и чувствительной душой.Все, что нищенка заставила пережить его в те мучительные годы, было если не забыто, то, по крайней мере, прощено, ведь коварная возлюбленная стала несчастной!.. Но она смогла скрыться: маркиз больше не встречал нищей Адели де Монтолон.Валентино по-прежнему продолжал свои розыски, чтобы напасть на след Долорес, но, казалось, труды его в Париже не могли увенчаться успехом. Однажды он уже думал, что попал на настоящую дорогу, но Олимпио, увидев ту, которую слуга принял за Долорес, вынужден был воскликнуть:— Нет, это не Долорес, Валентино! Надо искать подальше. Этот негодяй сумел лучше запрятать ее; прежде, всего мы должны наказать мерзавца и вынудить у него признание; только он может сказать нам, где девушка — он держит ее в заточении!Валентино сжал кулаки.— Клянусь Святой Девой, — пробормотал он, скрежеща зубами, — я отдам вам в руки этого негодяя, дон Олимпио! Над ним должно свершиться возмездие за те мучения, которые причиняет сеньорите. Валентино рассчитается с ним.— Уж это предоставь мне. Ты будешь доволен моим приговором, который не может быть слишком милостив.— Вы должны отрубить руки этому гнусному злодею! Так мучить бедную сеньориту! Вы не забывайте при расчете с ним, дон Олимпио, что он хотел бросить вас в Темзу и заставил меня томиться в проклятой темной норе его дома! Уж только бы попался он мне в руки, я бы не отказал себе в удовольствии самому расправиться с ним. Уж я его найду, потому что изнемогаю от бешенства. Он и его слуга с раздвоенным носом, быстро оправившийся от нанесенных ему мной побоев, оба не должны уйти от наказания, клянусь в этом всеми святыми!Олимпио, несмотря на всю важность и безысходность дела, о котором шел разговор, не мог не улыбнуться, видя справедливый гнев Валентино. Честный малый отдал бы жизнь за своего господина, Олимпио мог не сомневаться, что тот сдержит свое слово.Они еще не успели закончить своего разговора, как вошел принц Камерата с бледным и взволнованным лицом. Все его движения доказывали, что с ним случилось нечто важное и неприятное.— О мой милый принц, — вскричал Олимпио, протягивая приятелю руку, между тем как Валентино вышел в это время из комнаты, — что случилось с вами? У вас такой печальный вид, черт возьми! Выражение вашего лица предвещает грозу.— Еще бы, дон Агуадо! Я пришел прямо к вам, потому что считаю вас самым близким другом; я до сих пор еще нахожусь под властью впечатлений, только что пережитых мною…— Прошу садиться, принц! Валентино, подай лафита. Рассказывайте! Вы пугаете меня.— Дело недлинное, но таинственное; прочтите это анонимное письмо, которое я только что получил, и потом выслушайте, что я вам скажу. — Камерата подал дону Олимпио письмо.На протяжении того времени, пока последний был занят чтением, Валентино принес вино и налил в бокалы. Письмо, полученное принцем за несколько часов до этого, гласило: Юдин из ваших доброжелателей, считающий называть себя здесь и излишним и опасным, советует вам оставить на этих днях Париж! Вы — жертва интриги и ревности. Тот, кто ее затеял против вас, имеет больше силы, чем вы! Бегите! Иначе настанет момент, когда вас обезвредят. Больше всего избегайте дома № 10 по улице Сент-Антуан». — Улица Сент-Антуан, № 10, — сказал Олимпио, поднимая глаза от письма, — не находится ли на втором этаже этого дома салон графини Монтихо?— Вы угадали, мой друг.— И я догадываюсь об имени противника, — сказал Олимпио.— Говорите же, дон Агуадо!— Президент.— Теперь я уверен в том, что не ошибался, — воскликнул Камерата. — Слушайте дальше! Письмо я принял поначалу за шутку одного из господ, встречавшихся со мною в салоне, и отправился к дому графини. Приказав моему слуге доложить обо мне, я хотел подняться в комнаты.— Вы не были приняты, — прервал принца с двусмысленной улыбкой Олимпио.— Как, откуда вы узнали?— Мой любезный Камерата, — сказал Олимпио, пожав плечами, — я знаю только то, что прекрасные дамы имеют много причуд! Вы не первый и не последний из тех мужчин, которым графиня отказывает в своем расположении с тем, чтобы по прошествии нескольких месяцев полностью забыть! Стало быть, нужно привыкнуть к таким тщеславным и честолюбивым дамам!— Я должен был уйти: у нее были гости, я видел стоящий недалеко от дома…— Без сомнения, кабриолет принца-президента?— Это от меня хотели скрыть, дон Олимпио, и скрыли не совсем ловко! Моему слуге было сказано, что дамы отправились на несколько месяцев в путешествие и приказали мне кланяться. По возвращении они будут рады меня видеть.— Ну, мой любезный принц, конечно, сильно сгущает краски! Этот ответ еще не делает вашей любви безнадежной.— Я принял уже свое решение.— Прежде чем вы его мне расскажете, чокнемся, принц, — сказал со смехом Олимпио, подойдя к столу и взяв в руки стакан. — Я пью с вами за нашу добрую дружбу!— На такое приглашение я готов ответить с большой радостью, — сказал Камерата, все еще находившийся в большом волнении, так что бледное, тонко очерченное лицо его пылало, — в знак доброй дружбы, мой любезный дон!Оба собеседника осушили бокалы.— Ну-с, перейдем к вашему решению.— Я должен знать правду об этом анонимном письме, Олимпио, до тех пор я не могу ни принять твердого решения, ни действовать. Вы знаете, что из-за молодой графини было уже много дуэлей, быть может, будет и еще одна.— Не торопитесь, принц.— То же самое себе говорю и я, и поэтому буду спокойно выжидать решительной минуты.— Вы не покинете Париж?— Ни за какие деньги! Мне нечего бояться, Олимпио. Меня пытаются удалить этим письмом и отказом, данным мне в доме графини, но я не хочу сдаваться без борьбы! Я останусь здесь и буду зорко следить за домом № 10 на улице Сент-Антуан. О, пусть не думают, что они имеют дело с Дон-Кихотом! Клянусь всеми святыми!— Ваше решение может быть полностью оправдано, принц.— Когда произойдет так называемое возвращение дам, то я снова навещу салон — и…— Вы хотите выжидать?..— А что мне остается, Олимпио! Я люблю Евгению до безумия! Она дала мне доказательство того, что отвечает взаимностью. Если она предпочитает кого-нибудь другого, то один из нас должен умереть!— Вы любите сильно, принц, я этому верю, но вам не следовало бы принимать так горячо к сердцу слова молодой графини.— Требуйте от меня всего, что хотите, Олимпио, но только не того, чтобы я спокойно смотрел, как она отдает свою руку другому! Одна мысль об этом уже приводит меня в бешенство; а когда настанет решающая минута, то я начну действовать.— Мне кажется, принц Камерата, что вы первый раз терпите неудачу в вашей жизни, в другой раз вы уже будете спокойнее смотреть на такие вещи.— Вы ничего не измените в моем решении, Олимпио!— Я боюсь, что вы в ближайшее время приметесь за исполнение своего плана, я предчувствую это!— С проклятием на устах я предпочту смерть такой жизни, в которой я увидел бы рядом с другим мужчиной ту, которую люблю! Я не могу этого вынести, Олимпио!— Пробуйте и делайте то, что вы решили, принц; но позвольте мне напомнить вам, что Луи Наполеон не примет вызова, не примет его в качестве главы государства.— Тогда я заставлю его силой, Олимпио.— Не торопитесь, мой друг.— Я рассчитываю на вас и на маркиза! Пусть слово дружба не будет между нами пустым звуком, Олимпио!— В горе и опасности мы всегда возле вас, принц! Не придавайте моим словам другого смысла! Я хочу только предостеречь вас!— Не бойтесь ничего! Что должно случиться, то случится, хотим мы того или нет. Олимпио, я знаю, что вы тоже любите! Поставьте себя на мое место и скажите, прав я, говоря так, или нет? Я обожаю эту женщину! Я никого на земле не люблю так, как Евгению Монтихо! Не говорите мне, что она вела рассеянную жизнь, — это была вина ее матери. Я утверждаю, что и эта новая интрига — дело рук той же графини-матери! Евгения — ангел, она прекраснейшее, чудеснейшее создание, какое когда-нибудь, носила земля, и я хочу предложить ей жизнь, достойную ее. Согласитесь со мной, Олимпио, поймите меня! Я не в силах поступить иначе.— Нужно надеяться, что дело обойдется намного лучше, чем я, быть может, предполагал в слишком большой заботе о вас, принц! Одно верно: вы можете рассчитывать на меня во всех превратностях судьбы!— Благодарю вас за эти слова, они для меня очень важны, Олимпио, и вы, может быть, вскоре будете иметь возможность осуществить их на деле! Я предвижу неизбежность объяснения — моя пылкая любовь сделает его необходимым. Я хочу знать все — знать во что бы то ни стало…Во время этого разговора во дворце маркиза де Монтолона Монье прибыл с тайным секретарем Мокардом к мисс Говард на улицу Ришелье. Молодая англичанка жила в большом изящном доме. Она существовала одной мыслью о принце-президенте, или нет — об его милости Луи Наполеоне! Он для нее не был главой государства, а только мужчиной, которого она страстно любила! Софи полностью доказала свою страстную любовь к Людовику, когда она, высокообразованная девушка из богатой семьи и знатной фамилии, согласилась следовать за ним в Париж и вверила ему и свою жизнь, и свое состояние.Мысль о том, что Луи Наполеон когда-нибудь покинет и бросит ее, никогда не приходила мисс Говард в голову, она даже никогда бы и не поверила, если бы ей сказали о возможности такого поступка со стороны человека, которого так сильно любила и который неоднократно клялся ей в том же. Она требовала от него только одного — привязанности и не думала о будущем, не лелеяла пустых надежд.Что говорили о ней грязные языки, как называли ее отношения с принцем — все это совсем не тревожило любовницу Наполеона — она любила его!Вспоминала ли она когда-нибудь о своем отце, так рано ушедшем в могилу, чему была она причиной? Приходили ли ей на память слова, сказанные в последнюю минуту рокового свидания с отцом? Вставала ли в ее воображении добрая и любящая мать? Кто может на это ответить!Если же в ее душу и закрадывались упреки совести, то она вспоминала о своем милом — приближался час его прихода, а рядом с ним Софи забывала про все, возле него она была счастлива! Она шла к нему навстречу, смотрела ему в глаза и укоряющие ее образы таяли.С некоторых пор Софи тщетно ожидала принца: он приходил все реже и реже, был кроток, молчалив и мрачен. Нежным, полным любви голосом она спрашивала его о причинах, и «черный лгун» говорил о заботах правления. Это было единственное, все извиняющее оправдание! За ним он скрывал и действительные причины, и свои настоящие планы.— О проклятые правительственные заботы, — восклицала часто с гневом Софи, — какие страдания они причиняют мне! Она верила в своего милого и прилагала все старания к тому, чтобы разгладить морщины и вызвать улыбку на мрачном лице. Она болтала, желая его развлечь, сама накрывала на стол для их обоюдного ужина, предлагая собственноручно приготовленные ею любимые блюда. Но все эти доказательства ее истинной, верной любви не в состоянии были удержать принца от охлаждения к Софи Говард. Он забыл все жертвы, принесенные ради него, и уже не интересовался ею: новый образ занял место в непостоянном сердце принца.Когда мисс Говард доложили о приходе давно знакомого господина Мокарда, она сидела за письменным столом и писала маленькое письмо принцу. Она полагала, что доверенный Наполеона пришел от него с известием, поэтому сама пошла к двери, чтобы пригласить его войти.Но как она была изумлена, увидев возле Мокарда незнакомого мужчину. Последний, судя по внешности, принадлежал к высшему сословию, в чем она никак не могла ошибиться, тем более увидев его вместе с Мокардом.— Прошу меня извинить, мисс Говард, за то, что я рискую представить вам господина Монье, благородного человека из провинции, который намеревается в скором времени посетить Англию и вследствие этого просит вас сделать ему честь вашим знакомством!— Это нескромная просьба, мисс Говард, но мой друг, Мокард, ободрил меня рискнуть на это!— Господин де Монье надеется благодаря вашей доброте приобрести некоторые познания об Англии.— Ваше доверие делает мне большую честь и, так как вас рекомендует господин Мокард, то, не колеблясь, я открою вам двери моего дома! Конечно, мои советы для вас будут слишком ничтожны, хотя и постараюсь быть вам, насколько будет возможно, полезной, — сказала Софи любезным тоном и пригласила обоих господ присесть к столу.Она даже не подозревала, что открыла свой дом пройдохе, грязному сообщнику принца и что она благосклонно принимала мошенника.Мокард вскоре под благовидным предлогом удалился, и Софи Говард осталась одна с агентом полиции Монье, называвшим себя провинциальным дворянином и корчившим из себя большого простака. Этим способом ему вскоре удалось приобрести расположение Софи, которая считала своим долгом давать добрые советы молодому, неопытному дворянину, представленному ей Мокардом, и вошла с ним в бескорыстные дружеские отношения.Господин де Монье просил позволения посещать ее, и мисс Говард дала свое согласие, несмотря на то, что она очень редко принимала у себя мужчин. Первый шаг был сделан! Монье втерся в доверие Софи, и мы вскоре увидим, что он был больше всех прочих агентов способен употребить это доверие в интересах своего патрона, господина Карлье.Спустя несколько недель он до того продвинулся в своем намерении, что считал это предприятие уже полностью удавшимся. Он уже считал возможным вскоре получить давно ожидаемый Карлье результат. О Луи Наполеоне между Монье и Софи не было сказано ни одного слова.Принц-президент еще реже навещал мисс Говард — его время стало цениться еще дороже. Зато он проводил часы у прекрасной Евгении, нисколько не думая о бедной Софи. Любящие сердца, подобные Софи, не могут прожить ни одного дня без встреч с милым, и если она писала к нему несколько строк, свидетельствовавших о ее любви, то и это было достаточным для нее утешением.Монье часто замечал на столе такие письма, но до сих пор не обращал на них никакого внимания, потому что не находил их годными для его цели. Однажды вечером он застал мисс Говард за сочинением письма принцу, которое она только что хотела вложить в красивый конверт, но положила на стол, желая поприветствовать вошедшего господина Монье.Преданный ему агент Лютин после ряда долгих и тщетных попыток отослал в этот вечер ее служанку, Цофе, с каким-то поручением. Монье стал вновь разыгрывать откровенность, весьма понятную для провинциала, попавшего в водоворот парижской жизни; и внимательная, любезная Софи предложила гостю лимонад и вино. Она позвонила, желая позвать Цофе. Господин Монье ходил по комнате немного обеспокоенный. Служанка не отзывалась, и Софи попросила гостя извинить ее за то, что отлучится на минутку. Когда она удалилась, Монье быстро подошел к письменному столу и прочитал письмо, написанное мисс к Луи Наполеону и содержащее в себе приглашение на следующий вечер. Слово «принц» в нем не было упомянуто, так что письмо, написанное в кротких, но пылких выражениях, могло показаться адресованным хотя бы и Монье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73