Традиционным в построении сюжета является введение наряду с историческими лицами вымышленных героев, принадлежащих, как правило, к простонародью или обедневшему дворянству. У Борна всегда есть благородная девица из бедной семьи, влюбленная в мужественного кавалера (обычно он состоит на королевской службе), с которым судьба ее жестоко разлучает. На долю влюбленной пары выпадает множество испытаний, но, победив все страдания, они благополучно воссоединяются в конце романа. Эта неизменная юная пара — «инженю» и «первый любовник» — клише Борна, кочующее из романа в роман. Девица и ее возлюбленный воплощают положительный полюс в книгах Борна, и мораль, которую мы здесь обнаруживаем, незатейлива, как ситцевое платьице немецкой крестьянки; зло исходит из мира особ королевской крови, развращенных властью, богатством и вседозволенностью. Бедность и благородство идут рука об руку. Порок в итоге наказан, добро торжествует. В конце концов, хоть это и выглядит банально, зато все устраивается ко всеобщему удовольствию, а заниматься этическими изысками и сложными моральными проблемами авантюрный роман вовсе не обязан.Тем не менее, и автор авантюрного романа не мог остаться в стороне от веяния времени. Создавая свои блестящие развлекательные книги, Борн по-своему воспринимает и перерабатывает современную ему эстетику декаданса, со времен великого французского поэта Бодлера воспевавшую «цветы зла», красоту и губительную привлекательность порока. Пожалуй, самыми яркими и запоминающимися образами, самыми сложными, неоднозначными и привлекательными характерами оказываются у Борна не прелестные инженю, а принцесса Евгения, глубоко порочная, опасная и красивая хищница, и дон Карлос, которого сам Борн называет «демоном порока» и «исчадием ада». Дитя своего века, Борн по-своему отразил и его трагедию — осознание страшной истины: «гений и злодейство», порок и красота не только перестали быть «вещами несовместными», но, напротив, спокойно идут рука об руку.Зло активно присутствует в книгах Борна, и его концепция у этого развлекательного автора поражает необычной для такого жанра глубиной. У Борна мы находим очевидное и очень показательное противоречие в подходе к этой проблеме. Да, у Борна есть опереточные злодеи, в его изображении зла еще много старомодных черт. Есть страницы, написанные в духе готического «страшного романа» — здесь и жуткие подвалы инквизиции, тайно действовавшей в Испании конца прошлого века, и детоубийцы, замаскировавшиеся под содержателей дома сирот, и изощренные пытки, и кровавая месть.Но не эти «страшилки» поражают и угнетают воображение читателя. За старомодной готикой и наивным пугалом инквизиции уже встает нечто большее — появление у Борна первого проблеска идеи нового, современного зла, против которого бессилен прежний гуманизм. Эта исчерпанность старого, христианского представления о добродетели перед лицом современного зла, зла постхристианской эры и роднит книги Борна с гротескными и кошмарными антиутопиями нашего века. Зло — это движущая сила сюжета в романах Борна, зло обладает самоценностью и автономией, а добро ведет с ним изнурительную позиционную войну, отступая с тяжелыми потерями. В итоге надлежащая победа добродетели явно оказывается лишь уступкой законам жанра и торжественно появляется в финале романа как «бог из машины» («deos ex machina») древнеримского театра.Любопытно, что Борн достаточно фактографичен, и художественный вымысел у него обильно приправлен реальностью. Так, готические ужасы инквизиции, в застенках которой периодически оказывается то один, то другой благородный герой, действительно имеют под собой жизненную основу. Хотя официально институт инквизиции был отменен в Испании в начале прошлого века, тайные суды инквизиции и даже пытки продолжались еще в течение всего XIX века. Эпизод с английскими детоубийцами — содержателями приюта взят прямо из жизни. Борн знакомился с материалами судебного процесса по этому делу, которое слушалось в 1872 году в Лондоне. Будучи «очищенным» от специфических черт авантюрного романа, который превратил этот сюжет в очередную «страшилку» для читателя, эпизод может вызвать в памяти пассажи Диккенса, посвященные работным домам и детским приютам, быт которых описан в «Оливере Твисте» или «Давиде Копперфильде». Борн умело сохраняет в этом эпизоде специфический английский, «диккенсовский» колорит, и неудивительно — местному колориту Борн всегда уделяет огромное внимание, считая его важнейшим залогом привлекательности книг для массового читателя.Действие трилогии Борна сосредоточено в трех европейских странах — Франции, Испании, Англии. Автору удается создать особый, запоминающийся образ каждой страны посредством двух основных приемов — использованию местного колорита и принципу «одушевления». Париж — самый многоликий из «географических образов» Борна. Париж в «Евгении…» или в «Анне Австрийской» — то роскошная великосветская дама, блещущая драгоценностями и шелками перед балом; то он похож на нищего оборванца-разбойника, который крадется в темноте, сжимая в руке нож. Перед «кровавым декабрем» в царствование Людовика-Наполеона Париж застывает в недобром напряженном молчании, а появление принцессы Евгении приветствует всей роскошной палитрой красок — яркая голубизна неба, свежая зелень деревьев, блеск ночных огней.Испания для Борна — загадочная, таинственная, экзотическая, полная пряных ароматов страна самоотверженности и благородства, но одновременно и родина инквизиции, хранящая тайны немыслимых злодейств и жестокой мести. Все здесь зыбко и призрачно, всюду таятся скрытые опасности. Образ Испании соотнесен с образом прекрасной принцессы Евгении. Испания так же манит и чарует обманчивой красой, которая грозит в любой момент обернуться гибелью и позором.Наименее симпатичной из трех держав получилась у Борна Англия. Туманный Альбион уныл, тосклив и скучен, все краски здесь будто смыты дождем или съедены беспросветным туманом и сыростью. Как говорил еще незабвенный д'Артаньян, в Англии «дождь считается туманом, а туман — хорошей погодой». Эту сентенцию мог бы произнести и любой из трех мушкетеров Борна, которые так же преданно, как и герои Дюма, служат французской королеве и ради нее отправляются даже в Англию — «в эту отвратительную страну, где солнце похоже на луну, а луна на сыр».Таким образом, читатель получает возможность попутешествовать по современной Борну Европе и не только прочесть увлекательный рассказ, но и узнать кое-что новое для себя. Георг Борн мудро следует принципу «развлекая, поучай». И для нашего читателя его книги окажутся не только увлекательными, но и полезными. Из них можно почерпнуть довольно обширные знания об истории Европы конца прошлого века. Мы с детства знакомы с эпохой Ришелье или Варфоломеевской ночью в основном благодаря Александру Дюма. Российская история стала достоянием масс с помощью сочинений Валентина Пикуля. В , увлекательной, легкой, занятной форме книги Борна также помогут восполнить многие пробелы нашего исторического образования. 6 В России на рубеже веков Борн был не менее знаменит, чем в Германии. Первые переводы его романов на русский язык появились в начале 70-х годов XIX века. А уже к 1905 году, например, его роман «Изабелла…» выдержал пять переизданий, а словосочетание «Тайны мадридского двора» вошло в поговорку, как обозначение необычайной таинственности. Российские издательства выпускали собрания сочинений Г. Борна или дополняли уже вышедшие новыми романами.В Москве и Петербурге его романы выходили у Касаткина, Львова, Антонова, в таких престижных издательствах, как издательства Ф. Гаусса и «Мир приключений», и даже в петербургской «Северной Пальмире».«Мы представляем благосклонному читателю новую серию увлекательнейших книг уже хорошо известного в Москве г-на Борна, блистательного сочинителя приключенческого романа» — так отзывалось о Борне солидное издательство Ф. Гаусса, начиная в 1910 году издание ряда романов Г. Борна в серии «Библиотека приключений».Георг Борн писал не менее, если не более увлекательно, нежели многие современные ему писатели-приключенцы, издающиеся и переиздающиеся до сих пор. Скорей всего, в незаслуженном забвении Георга Борна, как и многих других немецких писателей, сыграла трагическую роль судьба самой Германии в нашем столетии, не менее горькая, чем судьба России. В особенности это антинемецкие настроения в Европе времен первой и второй мировых войн, это и немецкий фашизм, которому Борн, если судить по справочникам того времени, пришелся не ко двору…Кстати, в Советской России Георг Борн был и вовсе запрещен как вредный буржуазный писатель и на многие десятилетия отправлен в спецхран, в насильственное забвение.Но вот после почти векового небытия книги Георга Борна возвращаются к нашему читателю. Конечно, его романы нельзя назвать «большой литературой» — это развлекательный, приключенческий жанр, предназначенный для массового чтения. Но развлекательная литература насчитывает многих первоклассных мастеров, чьи книги не только не забыты, но читаются и перечитываются новыми поколениями. В их числе — Вальтер Скотт, Фенимор Купер, Александр Дюма, Гюстав Эмар, Майн Рид, Луи Буссенар, Эжен Сю и многие другие.Надеемся, что книги Георга Борна, прекрасного рассказчика и мастера увлекательной интриги, займут место в этом ряду и будут доброжелательно приняты благосклонным читателем. О. Ю. Сурова, кандидат филологических наук Часть 1 I. ТЮИЛЬРИ Дворец Тюильри в Париже в былое время служил только временным местопребыванием королей. Постоянной резиденцией французского двора он был избран в 1800 году Наполеоном I, когда последний навсегда поселился в нем. Затем он был официальной резиденцией Людовика XVIII, Карла X и Людовика Филиппа. Из него исходило несчастное правление императора Наполеона III, которое, как мы увидим, должно было постыдно пасть.Господствовавшее в придворной партии высокомерие, исходившее от императрицы Евгении, возобладало в высшем обществе, и желание заглушить ропот народа кровопролитной войной, беспримерной в истории, привело виновников оной к ужасной каре. Мы покажем сейчас те неблаговидные деяния и возмездие за них.Весной 1870 года праздник за праздником происходил в императорском дворце, который состоял из трех частей. Северная, включающая многочисленные залы, гостиные и кабинеты, называлась павильоном «Marsan», затем павильон «de l'Horloge» и, наконец, южное крыло, известное под названием павильона «de Fleurs». Между двумя последними расположены покои императорской фамилии, придворные же празднества проходили в павильоне «de l'Horloge».В маршальском двухэтажном зале, который занимал в глубину все здание, увешанном портретами знаменитых маршалов и генералов, собирались обычно роскошно одетые гости императорской четы. Высокие двери, украшенные орлами и позолоченными коронами, вели в роскошный тронный зал и в изящно отделанную галерею Дианы.Стоящая над бездной империя только что пережила последний министерский кризис. Сейчас мы видим в зале герцога Грамона с министрами Оливье и Лебефом в дружеском разговоре. Эти господа не подозревают, что они через несколько месяцев, оставленные своими приверженцами, проклинаемые народом и осужденные историей, только с накопленными богатствами в руках, должны будут искать спасения в бегстве. Они были опорой империи, исполнителями планов честолюбивой испанки Евгении Монтихо, графини Теба, сделавшейся императрицей.Другие группы обширной salle de Marechaux составляли дамы, между которыми в особенности блистали брильянтами кокетливо разодетые княгиня Меттерних, принцесса Мюрат и сентиментальная герцогиня Грамон. Между тем как посланники России, Англии, принц Рейс и дон Олоцаго со своим attache, доном Олимпио Агуадо, составляли особую группу в отдаленном конце зала.Меттерних, немного бледный, болтал с папским нунцием, стараясь скрыть свои мысли в разговоре; невдалеке от них маршал Мак-Магон и генерал Рейте обменивались военными новостями.Тут же по паркету широкого зала расхаживало, перебрасываясь фразами, множество придворных, каждую минуту ожидая появления императорской фамилии, которая должна была открыть нынешний праздник.Герцог Грамон воспользовался минутой, когда принц Рейс приветствовал только что вошедшего баварского посланника, чтобы вступить в разговор с доном Олоцаго. За час перед тем он получил из Мадрида от французского посланника барона Мерсье депешу, которая несколько взволновала его.— Извините, мой дорогой дон, — заговорил почти шепотом герцог, приближаясь к испанскому дипломату, — я желал бы воспользоваться сегодняшним вечером, чтобы откровенно побеседовать с вами.— Как и всегда, я весь к вашим услугам, но я почти уверен, что знаю содержание вашего вопроса, — отвечал дон Олоцаго, который, несмотря на свою значительную дородность, остался тем же тонким, светским придворным, каким он был два года тому назад, когда ему удалось выполнить дипломатический фокус — примирить императорское правительство с Испанской республикой.— Вы, конечно, уже получили от военного министра Прима ноту, в которой он извещает вас о своих планах касательно испанского престола, — сказал подавленным голосом герцог Грамон, — благородный дон следует очень странному плану.Принц Рейс был невольным свидетелем этого разговора. На лице Олоцаго появилась тонкая, почти неприметная улыбка — он слишком хорошо знал военного министра Испанской республики, чтобы не догадываться о тайных планах, которым тот следовал в последнее время. Прим прежде всего стремился найти на испанский престол такого кандидата, который был бы благосклонен к военному правлению и на которого он мог бы иметь влияние.— Я не получил еще об этом никаких официальных известий, — возразил Олоцаго, которому хорошо было известно, кем была выдвинута кандидатура.— Итак, дон Олоцаго, по сведениям, дошедшим до меня, испанский трон предполагают заместить немецким принцем.— Очень странно.— Министр Прим имеет в виду принца Леопольда Гогенцолернского!— Вы, кажется, изумлены, герцог, — шепнул Олоцаго. Грамон, казалось, не придавал веса этому уверению.— Ведь вы понимаете, конечно, что такой поворот политики может иметь важные последствия, — продолжал он.— Может быть, он уже небезызвестен императору, — тихо, вопросительно глядя, заметил испанский посланник.— Я не понимаю, что вы под этим подразумеваете! Во всяком случае, будет необходимо, мой благородный дон, чтобы мы договорились по этому вопросу и вошли бы в более близкие сношения друг с другом.— Я весь в вашем распоряжении, герцог!— Я знаю, что вы пользуетесь доверием регента и министра Испании, и потому надеюсь, что между нами легко последует полное соглашение.— Будьте уверены в моей совершенной преданности, — ответил Олоцаго и обменялся многозначительным взглядом с Грамоном, который тотчас же обратился к Оливье и Лебефу. Видно было, что эти три господина откровенно разговаривали между собой.Появление императорских пажей в тронном зале возвестило о выходе царского семейства. Между тем как присутствующих охватило легкое волнение, Грамон отвел военного министра Лебефа в сторону.— На всякий случай готовы ли мы через несколько недель двинуться на Рейн? — спросил он тихо генерала.— Наши арсеналы полны, оружие непобедимо, настроение войска прекрасное, — отвечал министр.— Сколько бы вам потребовалось времени, дабы перевести полумиллионную армию на военное положение?— Несколько недель, герцог, ибо вы знаете, что уже давно делались приготовления и что недостает только денег и повода, чтобы привести в исполнение давно обдуманный план!— Благодарю вас, я уверен, нас ожидает славное будущее.— Я горю нетерпением дать армии работу!— Ее можно найти раньше, чем думает Европа, — пробормотал хвастливый герцог Грамон.Этот разговор с Лебефом был прерван громом труб, который раздался в галерее зала при входе императорской четы. Двери тронного зала, погруженного в море света, отворились, и всюду, куда не взглянул бы глаз — на стены, на многочисленных присутствующих, которые при появлении императорской фамилии с удивлением и преданностью смотрели на нее, с лестью, которая так лицемерно была расточаема царствующему семейству, — всюду встретил бы блестящее великолепие.Император Наполеон, как почти всегда, в партикулярном фраке, украшенном блестящими орденами, рядом со своей прекрасной, гордой супругой прошествовал в зал; возле него шел принц, красивый мальчик четырнадцати лет. Подле императора следовали принц Наполеон, несколько генералов и адъютантов, а подле императрицы — принцессы Матильда и Клотильда. Это была большая свита, отбрасывающая блестящий свет на могущество и великолепие императорского двора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73