– Вы ведь в гостях у этих джентльменов.
– Разумеется, приличия требуют высказываться осмотрительней. Но в любом случае вам должно быть стыдно, что вы позволили Присли подойти и заговорить с вами на публике. Только не говорите, что вы просто стояли там, а он стал приставать к вам с разговором.
– Не в этом дело, Деверилл, – прервал его Закери. – Ей в любом случае не следовало брать этот браслет.
– Храброе заявление от брата, которому следовало бы подоходчивее предупредить Присли, чтобы он держался подальше от сестры, – сказал маркиз. – Кстати, это следовало сделать задолго до того, как наглецу пришло в голову соблазнить ее хорошенькой побрякушкой. Я не хочу быть ни на чьей стороне, но мне кажется, что вы, все трое, совершили ошибку.
Шей даже покраснел.
– Но нельзя же ожидать, что мы…
– Ты продолжаешь ошибаться, – прервал его Деверилл и наклонился над бильярдным столом, что бы ударить по шару. – Например, если вы заботитесь о сохранности девственной чистоты леди Элинор, то, какого дьявола позволяете мне бывать в вашем доме?
– Именно этот вопрос я сейчас задаю себе, – послышался от дверей холодный голос Себастьяна.
– Я думаю, что вам всем следует уйти, – пробормотала Элинор, складывая руки на груди.
В самом начале она думала, что лорд Деверилл хотя бы частично на ее стороне, но когда он заявил, что ее братья несут ответственность за ее действия, это ей совсем не понравилось. Откровенно говоря, это показалось ей даже более оскорбительным, чем первоначальные доводы ее братьев. В конце концов, она могла бы без труда и сама прогнать лорда Присли, если бы захотела.
Деверилл, вероятнее всего, не принимал чью-либо сторону, и ему было абсолютно все равно, к каким последствиям все это приведет. Он участвовал в споре, потому что это доставляло ему удовольствие. И он, конечно, умел это делать великолепно, как и все, за что брался.
– Я был приглашен, – сказал в ответ, как всегда невозмутимый маркиз.
– Именно так, – признался Себастьян. – Не прогуляешься ли со мною в конюшню?
Деверилл перебросил свой кий Шарлеманю.
– Значит, ты все еще хочешь выслушать мое мнение относительно своей новой лошади? – спросил он, направляясь к двери.
Герцог кивнул, отступив в сторону, чтобы пропустить Валентина.
– Откровенно говоря, я надеялся сбыть его тебе. Вчера она попыталась укусить Пип.
Элинор на мгновение застыла на месте с открытым ртом.
– Глупости! – выпалила, наконец, она. – Это моя лошадь, и Пип уже призналась, что сама дразнила ее яблоком.
Валентин остановился в дверях, переводя взгляд с одного на другого.
– Я не хочу отбирать у леди ее лошадь, – заявил он с лукавой улыбкой. – Только разве при условии, что смогу предложить ей подходящую замену.
– Валентин! – торопливо прервал его герцог Мельбурн.
– Я, черт возьми, категорически против, чтобы меня втягивали в семейную междоусобицу. Я отказался от ленча с… с одной милой молодой леди, чтобы явиться к тебе по твоей просьбе.
– Может быть, с Лидией Фрэнк? – высказал предположение Шей.
– Или с Лорин Манчестер? – добавил Закери. Маркиз хохотнул.
– Я не рассказываю о тех, с кем встречаюсь. Это нескромно.
Ну, это уже слишком!
– Извините, но мне казалось, будто мы говорили о моей лошади, – прервала их Элинор. – И если вы не верите мне, то можете спросить Пип. Она обещала впредь быть осторожнее.
Себастьян посмотрел на нее таким взглядом, от которого и у взрослых мужчин душа уходила в пятки. И хотя она выросла под его началом, ей захотелось либо ударить его, либо убежать. Видит Бог, она не просила, чтобы ее старшим братом был герцог. За последнее время это обстоятельство очень мучило ее.
– Элинор, – сказал он спокойным терпеливым тоном, который противоречил огоньку, вспыхнувшему в его глазах, – моей дочери всего шесть лет. И я предпочитаю верить себе, а не ей.
– Ты вообще никому, кроме себя, не веришь, Себастьян. И не смей забирать мою лошадь!
– Эта не я, а Деверилл ее забирает.
– Я ее еще даже не видел, – сказал маркиз, – хотя меня удивляет, почему ты думаешь, что я захочу отобрать у леди ее любимое животное.
– Этот конь не так прост, – возразил Себастьян. – Элинор приучила его ходить под дамским седлом.
– Да, я сделала это, – сказала она, уперев в бока руки. – И не смей забирать моего Гелиоса, Валентин Корбетт.
– Довольно, Элинор, – сердито обрезал ее Себастьян, в голосе, которого не осталось и намека на юмор.
– Пожалуй, действительно довольно, – поддержал его Деверилл и, чуть поклонившись Элинор, вышел за дверь. – Извини, я, возможно, еще успею на свое свидание.
Пока маркиз спускался по лестнице, братья Элинор сердито смотрели на нее.
– Злитесь сколько угодно, – сказала она, повернувшись ко всем, троим спиной. – Вы можете отобрать у меня браслет, можете попытаться отнять у меня Гелиоса, но это не говорит о том, что вы правы. Это лишь подтверждает, что вы деспоты. – С этими словами она вышла в коридор.
– Позволь узнать, куда это ты направляешься? – поинтересовался Себастьян, к которому вернулся его спокойный, сдержанный тон.
– Я решила пройтись по магазинам, – ответила она через плечо, направляясь в свою спальню. Было бы гораздо эффектнее, если бы она могла ответить, скажем: «Я выхожу в море» или «Я ухожу в армию». Это демонстрировало бы открытое неповиновение. Однако даже отправиться по магазинам было своеобразным протестом, потому что это показывало братьям Гриффин, что они не настолько безоговорочно управляют ею и ее планами, как им, возможно, хотелось бы думать.
Элинор подавила вздох огорчения. Нет, заявление о походе по магазинам ничего никому не доказывало. Это не могло уже, как прежде, удовлетворить ее желание сделать что-нибудь возмутительное, что-нибудь абсолютно… безнравственное, что-нибудь такое, что показало бы ее братьям – впрочем, как и ей самой, – что она может быть свободной личностью.
Она на мгновение прекратила поиск подходящих перчаток и посмотрела в окно спальни. Внизу Валентин взял поводья из рук грума и уселся в седло.
Пропади все пропадом! Она завидовала маркизу Девериллу, способному делать то, что он хочет, когда хочет и с кем хочет. Никто не говорит ему, что так не принято или не подобает делать, не угрожает лишить пособия на карманные расходы и даже не взглянет на него неодобрительно. Конечно, на него могут косо посмотреть некоторые старые дамы-патронессы, но он едва ли обратит внимание на их мнение. Ему вроде бы безразлично, что о нем думают.
Сделав глубокий вздох, Элинор натянула перчатки. Что бы ни говорил по этому поводу Себастьян, она старалась дорожить добрым именем Гриффинов и их репутацией. Девушка не могла, например, играть в азартные игры, курить сигары или… вступать в интимные отношения, с кем ей заблагорассудится. Но братья пока еще не убили в ней свободолюбие. В конце концов, они, конечно, одержат над ней победу – решат, что устали от ее бунтов, и выдадут ее замуж. На этот счет у нее не было иллюзий. Все именно так и произойдет, ведь Себастьян имеет настолько полный контроль над ее финансами, что она не сможет не подчиниться его воле.
Но все это было прежде, а не теперь. Сегодня Элинор была готова воспротивиться этому. В конце концов, она тоже человек.
Глава 2
К тому времени как Элинор спустилась вниз к ужину, Закери, Шей, Мельбурн, а также дочь Себастьяна Пенелопа уже сидели за столом. Присутствие Пип могло помешать ее планам, но Элинор была почти уверена в том, что, как только начнет разворачиваться действие драмы, Себастьян спровадит отсюда шестилетнюю дочь, прежде чем «прольется кровь».
– Добрый вечер, – поздоровалась она, довольная тем, что голос звучит спокойно. Ни истерики, ни крика, а только спокойствие и логика. Так она скорее добьется своего.
– Я, кажется, предупредил твою служанку, что ужин сегодня вечером будет в семь часов, – сказал Себастьян. – Видно, придется мне ее уволить за то, что не поставила тебя в известность.
Спокойствие.
– Хелен сообщила мне об этом. В том, что я опоздала, виновата я, а не она.
– Не сомневаюсь. Займи свое место, пожалуйста. Стэнтон, можно подавать.
Дворецкий поклонился.
– Минуточку, Стэнтон, – остановила его Элинор, доставая сложённый лист бумаги, который держала в руке за спиной. Было трудно не сжимать его слишком сильно в пальцах, чтобы не помять, иначе игра, которую она начинала, могла бы быть проиграна, не успев начаться.
Себастьян, взглянув на ее руку, снова посмотрел ей в лицо.
– Что это там у тебя, Нелл?
Если он называл ее коротким именем, значит, уже догадывался, что она что-то затевает. Проклятие! Он отлично знал, что имя Нелл заставляло ее чувствовать себя ребенком.
– Это декларация, – сказала она, передавая листок старшему брату.
– Декларация чего? – спросил Закери, когда она направилась на свое место в конце стола.
Сначала она хотела стоять с вызывающим видом рядом с Себастьяном, пока он зачитывает послание, но потом решила, что разумнее находиться от него на некотором расстоянии.
– Независимости. Моей независимости, добавлю я, предвидя твой следующий вопрос. – Она пришла сюда, готовая к битве, так что можно было начинать.
Сидевшая рядом Пип наклонилась поближе к ней.
– Тетя Нелл, у колоний были неприятности из-за такой штуки.
– Да, я знаю, – шепнула Элинор в ответ. – Наверное, у меня они тоже будут.
– Ничего себе! – прошептала Пип и энергично покачала головой, так что запрыгали тугие черные кудряшки.
Себастьян еще не развернул листок и даже глядел не на него, а в глаза Элинор. Она не отвела взгляд. Все это было очень серьезно. И чем скорее он это поймет, тем лучше.
– Стэнтон, проводи леди Пенелопу наверх к миссис Бевинс и сообщи повару, что ужин несколько задерживается.
Герцог Мельбурн все понял.
– Сию минуту, ваша светлость.
– Я не хочу уходить, – заявила Пип, когда дворецкий подошел к ней, чтобы помочь встать из-за стола. – Я хочу помочь тете Нелл.
– Она в этом не нуждается, – сказал в ответ ее отец. – Ты пойдешь наверх. Я прикажу принести твой ужин туда.
Когда дворецкий с девочкой ушли, одного взгляда Мельбурна было достаточно, чтобы моментально исчезли два задержавшихся в столовой лакея. Было бы, конечно, лучше, если бы Себастьян заставил также уйти Закери и Шея, но они не могли упустить удобный случай ополчиться на нее единым фронтом. Сложив на коленях руки, Элинор ждала, пытаясь унять волнение. Она все обдумала, она выдержит.
Как только закрылась дверь, Себастьян переключил внимание на сложенный лист бумаги, который держал в руке. Развернув его, он прочел одну строчку и взглянул на нее.
– Это смехотворно.
– Ошибаешься, это абсолютно серьезно, уверяю тебя. Шей потянулся за бумагой.
– О чем это…
Герцог не позволил ему взять листок.
– В интересах экономии времени, позволь, я сам зачитаю. «Я, Элинор Элизабет Гриффин, – прочел он вслух, – здоровая психически и физически, заявляю следующее…»
– Звучит, черт возьми, как последняя воля и завещание, – пробормотал Закери, бросая взгляд на Элинор. – Надеюсь, это не будет пророчеством.
– Не перебивай меня, – сказал Мельбурн, голос которого выдавал некоторое беспокойство. – «Я достигла совершеннолетия и, в соответствии с законом, имею полное право сама принимать решения. Я сознаю последствия неправильных решений и полностью готова взять на себя ответственность за все свои поступки – как правильные, так и неправильные. И я требую – нет, настаиваю, – чтобы мне позволили без всяких ограничений принимать свои решения по всем вопросам, включая выбор супруга. Я не намерена больше терпеть никакого насилия или запугивания, а в противном случае буду вынуждена рассказать публично о неудовлетворительном обращении со мной в этом доме, о тирании».
Элинор показалось, что голос Себастьяна немного дрожал, когда он зачитывал эту часть декларации, но она сама так нервничала, что могла и ошибиться. Во всяком случае, он продолжил чтение, даже не помедлив.
«Вследствие этого я тем самым освобождаю своих братьев: Себастьяна, герцога Мельбурна, лорда Шарлеманя Гриффина и лорда Закери Гриффина – от всякой ответственности за мою жизнь, а в случае возникновения каких-либо нежелательных обстоятельств объясню любому, кому потребуется, что остальные члены семейства Гриффин ни в коей мере не отвечают за мои действия». Затем идет подпись и дата: 23 мая 1811 года.
Какое-то время все молчали. По общему тону Мельбурна Элинор не могла бы сказать, зачитывает ли он список белья, которое отдает в стирку, или объявление войны Франции. Братьев было проще понять, хотя это ее сейчас не радовало. Закери, который все-таки ближе к ней по возрасту и темпераменту, казался ошеломленным, тогда как Шей стиснул зубы, с трудом сдерживая гнев. Ну что ж, она бросила им перчатку. Теперь вопрос состоял в том, кто ее поднимет первым.
Наконец темно-серые глаза Себастьяна остановились на ней.
– Тирания? – медленно произнес он таким тоном, что она вздрогнула.
– Я называю тиранией, когда ты отказываешься выслушать мою версию какого-нибудь события или когда ты не принимаешь во внимание мои чувства и пожелания и делаешь заявления, которые лишают меня всякой надежды на счастье. – Она наклонилась вперед. Везувий начал извергаться… Берегись, Помпея! – А как бы вы это назвали, ваша светлость?
– Мы все старше тебя, – сказал Шей. – И наша обязанность, наш долг руководить тобой…
– Полагаю, что в дополнение к своей абсолютной свободе тебе по-прежнему потребуется выплата ежемесячного пособия на карманные расходы? – прервал его герцог, как будто в комнате, кроме него и Элинор, больше никого не было.
«А вот и угрозы начались».
– Но я не ухожу от реальности, – сказала она. – И не перехожу в какой-то мир фантазии. Я просто буду сама принимать решения. У меня нет намерения, отдаляться от своей семьи. – Она знала, что это будет самый трудный вопрос, и часами обдумывала ответ на него. – Я настаиваю на том, чтобы мне позволили делать выбор самостоятельно, без всякого вмешательства с вашей стороны.
– Вмешательства? – начал было Шей.
– Согласен, – заявил Себастьян. Шарлемань захлопнул рот.
– Что? – пробормотал он, краснея. – Не может быть, чтобы ты говорил это серьезно, Мельбурн.
– Я говорю совершенно серьезно, – сказал герцог, засовывая ее декларацию в карман. – Я предоставляю тебе независимость, но при одном условии.
Ха. Она чувствовала, что здесь есть какой-то подвох.
– Это, при каком же?
– Я категорически против обсуждения твоей «декларации» на публике. И не позволю тебе публично жаловаться на свою печальную судьбу в этом доме. Если же ты сделаешь это, тебе не удастся уберечь семью от позора. Поэтому, если скандал, связанный с тобой, станет достоянием широкой публики, это соглашение перестанет существовать.
Элинор не стала долго раздумывать. По правде, говоря, она боялась, что он имеет в виду что-нибудь более гнусное.
– Согласна, – сказала она.
– Я еще не закончил. Мало того, что перестанет существовать соглашение, но после того, как я улажу неприятности, возникшие по твоей вине, ты согласишься выйти замуж за джентльмена, которого я выберу…
– Что-о?
– Без промедления и всяких протестов, – сказал Себастьян и позвонил в колокольчик, стоявший возле его локтя. Сразу же вновь появились лакеи и начали подавать на стол. – Неужели ты думала, что все обойдется без последствий? – спросил он все тем же ровным тоном.
– Да как ты смеешь? – возмутилась она, представив себе вереницу скучных женихов.
– Я, кажется, тиран, – сказал он в ответ. – Свобода имеет свою цену. Если хочешь поиграть в эту игру, будь готова платить. Ну, как, договорились?
Если она откажется, он при каждом удобном случае будет использовать ее декларацию и ее трусость против нее. И он, наверное, заставит ее выйти замуж за первого попавшегося нудного мужчину для того лишь, чтобы доказать свою правоту. Элинор тяжело вздохнула. Самое трудное было продолжать бой, когда его исход уже предопределен. Но она была Гриффин, а следовательно, никогда не нарушит традиции своей семьи. Какой бы ни был ее избранник, он должен быть хотя бы в какой-то степени приемлемым для Мельбурна. Но самым важным оставалось – примет ли решение о замужестве она сама или это сделают за нее.
Она, по крайней мере, попыталась открыть эту дверь. Стоило шагнуть за порог – и она могла получить глоток свободы и принять участие в решении своей дальнейшей судьбы.
– Договорились, – медленно произнесла она.
– Я не согласен, – проворчал Шей. – Это смешно, Мельбурн.
Помолчав, как будто он забыл о присутствии братьев, герцог взглянул в их сторону.
– Мы с Элинор заключили соглашение. И вы будете соблюдать его условия. Ясно?
На мгновение показалось, что Шея хватит удар, но потом ее средний брат, проворчав что-то сдавленным голосом, кивнул. Закери последовал его примеру.
Был уже час пополудни, когда Валентин с трудом приподнялся и сел в постели среди пуховых подушек и шелковых простыней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32