– Я получил твою записку, – сказал он, подходя к окну.
– В соответствии с твоим указанием я хотела доложить тебе, где буду находиться. – Продолжая изображать беззаботное спокойствие, она уселась в одно из удобных кресел напротив письменного стола.
– Мы целый час искали тебя на гребных гонках пока, наконец, кто-то не сказал, что видел, как ты уходила оттуда вместе с Девериллом. – Себастьян тяжело спустился на широкий подоконник. – Откровенно говоря, я был рад, узнав, что ты решила не садиться в лодку.
– Ах, Себастьян, я никогда не сделала бы такой глупости. И ты это знаешь.
– Дорогая, я уже ничего не знаю. В последнее время мои представления о тебе перевернулись с ног на голову. Как ты встретилась с Девериллом?
– Я думаю, он разыскивал меня, чтобы убедиться, что я не села в лодку к Фицрою.
– Герцог кивнул.
– А где ты обедала?
– Я не обязана сообщать тебе это.
– А я полагаю, что обязана. – Он долго молчал, глядя в окно на маленький сад. – Я удивлен, что, несмотря на то, что постоянно рискуешь, ты не только благополучно приезжаешь домой после каждой шальной выходки, но и умудряешься при этом избежать скандала. Тем не менее, я считаю своим долгом предупредить тебя, что даже самый умелый игрок иногда проигрывает.
– Я это знаю, но готова рисковать.
– Я еще не закончил. Одной из причин, почему мы… вернее, я позволял тебе столько свободы, когда ты была ребенком, было отсутствие у меня опыта. Я еще даже не начал учиться в Оксфорде, когда унаследовал титул, а вместе с ним – Шея, Закери и тебя. Моя вина в том, что я мало занимался твоим воспитанием.
Элинор встала.
– Почему ты решил, что воспитывать меня – означает ограничивать мою свободу?
– В большинстве аристократических семей девочки не ходят на рыбалку, не прыгают голышом в озера и не скачут верхом на лошадях своих братьев, ломая при этом руки, Нелл. А когда они вырастают, то не убегают без сопровождения в Воксхолл и не обедают на людях с завзятыми повесами, никому не сообщив об этом.
– Я до сих пор считала, что Деверилл твой самый близкий друг!
– Так оно и есть. Но ты моя сестра. Я хочу сказать, что если ты желаешь, сама найти себе мужа, то делай это. И если ты хочешь посетить Воксхолл или посмотреть на гребные гонки, то один из нас сопроводит тебя туда без возражений. Но, ради Бога, не подвергай себя опасности. Это не такая уж невыполнимая просьба.
Элинор на мгновение закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями, чтобы объяснить ситуацию.
– Себастьян, я тебя люблю. И не надо на меня так смотреть. Я действительно люблю тебя. И все-таки сама буду решать, как мне жить.
– Но позволь…
– Ты должен понимать, что до пятнадцати лет я могла делать то же самое, что делал ты. А после пятнадцати – появились одни запреты.
– Элинор…
– Но сейчас, пусть даже на какое-то короткое время, я готова рискнуть и начать жить полной жизнью. Только на сей раз я все стану решать сама. И отвечать за последствия тоже. И если я сломаю руку или где-то потеряюсь – это произойдет по моей вине. А не по твоей.
– Даже если мы с тобой именно так представляем себе это, остальная часть Лондона видит все по-другому.
– Мне это безразлично. Я знаю, что, в конце концов, вернусь в мир маленьких надежд и больших амбиций. Ведь к этому обязывают требования общества и знатное происхождение семьи Гриффин? В соответствии с этими требованиями я буду вынуждена выйти замуж за какого-нибудь придурка, выбранного по твоему усмотрению. Но до этого я желаю получить хоть немного удовольствия. Пусть даже ненадолго, но я хочу его испытать.
– Меня беспокоит то, что, когда ты будешь оглядываться на этот свой «момент свободы», он покажется тебе самой большой ошибкой из всех, которые ты когда-либо делала.
– Зато это будет моя ошибка.
Он позволил, чтобы последнее слово осталось за нею. Это казалось важным, но, увидев сомнение и тревогу в его глазах, она поняла, что убедить его не удалось. Она попыталась максимально доходчиво объяснить ситуацию, но без особого успеха. Ее понимал только Валентин, но его мнение вряд ли можно было принимать в расчет.
Слезы катились по щекам Элинор, когда она, спотыкаясь, вошла в гостиную и, к удивлению тети, уткнулась в ее плечо и разрыдалась.
– Извини, – пробормотала она.
– Ах, Боже мой, а я забыла взять с собой носовой платок, – сказала тетушка, потрепав ее по спине. – Поплачь, Нелл. Похоже, тебе это нужно.
– Я не собираюсь плакать. Лучше кого-нибудь ударить.
– Надеюсь, не меня. Догадываюсь, что тебе хотелось бы стукнуть Мельбурна, но не советую – он довольно сильный!
– Нет, не его. – Элинор утерла слезы и выпрямилась. – Откровенно говоря, я и сама не знаю, кого надо стукнуть. В том, что ничего не получается так, как хотелось бы, винить некого, кроме себя самой. Но я все равно не сдамся и не стану, вести себя только так, как мне велят. Это просто несправедливо.
Глэдис взяла Элинор за руку, подвела к кушетке и усадила, потом налила им обеим чаю, который принес Стэнтон.
– Я, пожалуй, воздержусь от комментариев, пока не пойму, о чем, черт возьми, идет речь.
Икнув, Элинор отхлебнула глоток чаю.
– Извини, тетя Тремейн. Просто на меня свалилось сразу так много проблем, что я…
– …запуталась в них. Ты должна рассказать все мне. Я пойму.
– Ладно. – Элинор вздохнула и снова отхлебнула чаю. Ей действительно хотелось поведать обо всем тете. Кроме Деверилла, она больше не могла никому доверять. Еще Барбара была немного посвящена.
Тетушка глядела на нее добрыми голубыми глазами. Глэдис Тремейн была образцовой леди. Она любила своего мужа, хотя по статусу он был ниже ее, и ни до, ни во время, ни после их брака, насколько было известно Элинор, тетушка не взглянула ни на одного мужчину, кроме него. И уж наверняка она никогда не испытывала искушения поцеловать какого-нибудь повесу, хотя Элинор надеялась, что Глэдис поймет побуждавшие ее к этому причины.
– Я представила братьям «декларацию независимости», – начала она.
– Пип сказала мне об этом. Какого рода независимость ты имеешь в виду?
– Независимость от Гриффинов. Я заявила, что хочу найти себе мужа без их помощи или вмешательства, и что я буду поступать так, как захочу, и общаться с теми, с кем пожелаю. И одеваться буду так, как мне нравится.
– А Мельбурн с этим не согласился?
– Нет, почему же. Он согласился.
– Вот как? Значит, проблема, возможно, в том, что полученная свобода не доставляет тебе удовольствия?
– Нет, дело не в этом.
– Дорогая моя, боюсь, что мне потребуется дополнительная информация, чтобы я смогла тебе посоветовать что-то или помочь.
– Мне очень хотелось бы объяснить все тебе, тетя. Я получила возможность делать то, что хочу, но не знаю, как это делать, и не очень представляю даже, чего именно я хочу.
– Ты обедала с маркизом Девериллом без дуэньи. Мне это кажется проявлением свободы, Нелл.
– Я так не считаю. С Девериллом… Он действительно говорит в моем присутствии о таких вещах, о которых большинство мужчин говорить не станут. Но он лучший друг Себастьяна и знает правила.
– Сомневаюсь, – покачала головой тетушка Тремейн.
– Правила поведения по отношению ко мне, установленные Себастьяном, Шеем и Закери.
– Ты хочешь сказать, что чувствуешь себя слишком… защищенной в присутствии Деверилла? – усмехнулась Глэдис. – Вот уж никогда не думала, что произнесу слова «защищенный» и «Деверилл» в одной фразе. Как странно!
Возможно, это началось именно так, но потом все стало по-другому. После того как он ее поцеловал. Несмотря на то, что в разговорах Валентин словесно заигрывал с ней, он пообещал, что ничего неожиданного с ней не случится, а ей, пропади все пропадом, как раз хотелось, чтобы случилось.
Элинор попыталась взять себя в руки. Вот полюбуйтесь: одна мысль о нем и его теплых губах отвлекает ее не только от разговора, но и от более важных целей. Она теряет логическую нить своего рассказа.
– Мне кажется, у меня не получится объяснить вразумительно, – с грустью сказала она. – Я знаю, что, в конце концов, причем довольно скоро, я нечаянно преступлю границы свободы, обозначенные Себастьяном, и он положит конец всей этой затее. Но пока у меня есть свобода, я не знаю, как ею распорядиться. Как извлечь максимальную пользу из отпущенного мне времени, не обидев и не разочаровав своих братьев, особенно Себастьяна. Этого я тоже не хочу.
– Это трудная дилемма. За свободу, насколько я понимаю, всегда приходится платить.
– То же самое говорит Деверилл.
– Значит, он человек здравомыслящий, – сказала тетя Тремейн, приподняв бровь. – Это меня немного удивляет.
Да, это и впрямь было удивительно. Умение Валентина сопереживать и понимать поражало Элинор. Ей почему-то казалось, что если рассказать об этом кому-то еще, все сразу же вернется на свои места и маркиз снова станет, кем и был – пресыщенным циничным повесой, каким его считали все окружающие. А ей не хотелось, чтобы это произошло.
– Видишь ли, больше всего мне сейчас нужно, чтобы хотя бы ты поняла, что я пытаюсь сделать.
– Я понимаю. Твоя мать была моей сестрой. Дочь графа, она вышла замуж и стала герцогиней. И не просто герцогиней, заметь, а герцогиней Мельбурнской. Титулу восемь сотен лет, а фамилия ведет свое начало аж со времен римлян.
– Грифанус, – подсказала Элинор. Она с детства знала, что ее семья практически заложила основу британской аристократии. – Твоя мать гордилась тем, кто она есть, и тем, что унаследуют ее дети.
– Значит, мне надо прекратить все попытки и попросить Мельбурна найти мне мужа по его усмотрению? Такого, который достоин меня?
– Нет. Ты должна делать то, что считаешь нужным для собственного счастья. Не забывай только, из какой ты семьи, Элинор.
– Я это знаю, – сказала Элинор и поцеловала тетю в щеку. – И всегда помню об этом. Спасибо тебе.
– Не думаю, что смогла чем-то помочь, но всегда рада видеть тебя. Как только захочешь, чтобы тебя благосклонно выслушали, в твоем распоряжении целых два моих уха. – Тетушка Тремейн отставила в сторону чашку и встала. – Не стану предупреждать, чтобы ты была осторожной. Жизнь – довольно скользкая штука.
– Я попытаюсь, – сказала Элинор, провожая тетушку до двери. Надо быть крайне осмотрительной, особенно учитывая то, что могло произойти с ней в обществе Стивена Кобб-Хардинга, не приди на выручку Валентин. Как бы ни была она им увлечена, но рассчитывать на его помощь постоянно было бы глупо.
Однако ей придется довериться ему, по крайней мере, еще один раз. Все эти разговоры о приключении и о том, что она вытворяла, будучи ребенком, натолкнули ее на одну мысль. Элинор улыбнулась и, вернувшись в гостиную, уселась за небольшой письменный стол. Кажется, она придумала свое приключение. Теперь оставалось лишь набраться смелости и попросить Валентина помочь в его осуществлении.
Отправив одного из своих грумов с письмом к Кобб-Хардингу, Валентин остановился на другой стороне улицы и стал ждать дальнейшего развития событий. Как он и предполагал, примерно десять минут спустя из дома выскочил Стивен. Он направился в конюшню, сел на коня и направился в сторону Пэлл-Мэлл. Незаметно следуя за ним на почтительном расстоянии, Валентин мрачно усмехнулся, представив себе, как этот придурок мечется из одного клуба в другой, пытаясь, очевидно, проверить, действительно ли они продали его долговые расписки. Ответ, судя по всему, был неутешительный.
Кобб-Хардинг мог сколько угодно орать, ругаться и беситься, но исправить положение ему не под силу. В письме Валентина Кобб-Хардингу излагались сугубо конкретные требования: он должен либо заплатить долги, либо покинуть страну. И если в течение месяца, пока он находится в Англии, этот придурок подойдет к Элинор близко или при любых обстоятельствах скажет хоть слово ей или кому-нибудь из членов ее семьи, он в то же день будет брошен в долговую яму или сослан на каторгу. Последнее Валентину нетрудно организовать. Долг в двадцать три тысячи фунтов без малейшей надежды на его погашение считается тяжким преступлением.
Стивен довольно долго не выходил из «Уайтс». Валентин подошел ближе. Кобб-Хардинг сидел за столом у окна с бутылкой бурбона, за которую в этот раз, несомненно, заплатил наличными.
Валентин усмехнулся. Как правило, он не вмешивался в жизнь других людей, потому что большинство из них были ему безразличны, но этот человек сделал нечто такое, чему маркиз даже названия не сумел подобрать. И теперь важнее всего было заставить Кобб-Хардинга уехать. Навсегда.
Он не собирался стоять здесь осмотреть, как Кобб-Хардинг напивается, чтобы забыться, поэтому вернулся к своему коню и вскочил в седло. У него был весьма ограниченный выбор занятий на этот вечер. Играть по-крупному еще не начали ни в одном клубе, в парламенте сегодня не было вечерних заседаний, а дамы, в компании которых он мог бы скоротать время, разъехались с визитами к своим друзьям.
Нахмурив брови, он повернул Яго к дому. Уже более недели Деверилл не был с женщиной. Теперь он ощущал возбуждение, только когда думал об Элинор Гриффин, а это происходило что-то слишком часто. Ни один уважающий себя светский лев не тратит столько времени и усилий на одну женщину, тем более на такую, которую было бы безумием надеяться завоевать, – тут и пытаться нечего. Нелепо даже думать об этом.
Если бы не его джентльменское обещание Мельбурну, он пошел бы на свидание с Лидией, или с леди Дэннинг, или с любой из двух дюжин других женщин, которых обольстил за два последних сезона. Но сейчас он и подумать об этом не мог. Невозможно даже представить себе, чтобы с кем-то предаваться утехам, когда Элинор все еще ищет в Лондоне свое идеальное приключение, и может попасть черт знает в какую беду. Разумеется, ему не терпится выполнить свое обещание ее брату и спокойно жить дальше. Единственная возможность освободиться от обязательства перед Мельбурном – это уберечь Элинор от неприятностей. Для этого нужно помочь ей найти, ее чертово приключение… и мужа.
– Гори оно все синим пламенем, – пробормотал он, поворачивая к дому.
Ему не хотелось признаваться в этом, но его очень тяготило, что до происшествия у Белмонта Элинор считала Стивена Кобб-Хардинга одной из кандидатур на роль мужа. Они танцевали, целый вечер болтали о всякой чепухе – так почему бы ей, не принимать его во внимание? Потом все пошло не так, как следовало бы, и нельзя сказать, что Валентин об этом жалеет.
Было бы любопытно узнать, почему она отказывается называть имена других потенциальных мужей, внесенных в ее список. Правда, он, скорее всего, высмеял бы их, но разве Элинор могла ожидать от него чего-то другого? Большинство молодых одиноких джентльменов только и годились на то, чтобы стать объектом насмешек. И уж конечно, были недостаточно хороши для нее.
– Хоббс, – сказал он, когда дворецкий распахнул перед ним входную дверь Корбетт-Хауса, – нет ли у нас на примете какого-нибудь молодого красивого джентльмена, холостяка, который мог бы показаться привлекательным молодой леди, ищущей приключений?
– Вы, милорд, – сразу же ответил Хоббс, принимая у него плащ, шляпу и перчатки и закрывая дверь.
Валентин отмахнулся.
– Я сказал «молодого», а мне уже тридцать два года.
И я, возможно, забыл добавить в перечне – «здорового».
– Ну-у, в таком случае лорд Закери или лорд Шарлемань? Граф Эвертон? Роджер Ноулвилл? Стивен Кобб-Хардинг? Томас Честерфилд? Томас Эвертон? Лорд Уэрфилд? Джон Фиц…
– Довольно, – прервал его Валентин. – Мог бы ответить на мой вопрос «множество, милорд» или «около дюжины, милорд». Я ведь не просил озвучивать длинный список.
– Извините, милорд. Есть множество молодых джентльменов, сэр, которые могут подойти.
– Отвяжись.
– Как скажете, милорд. – Хоббс поклонился и направился по боковому коридору в сторону помещения для слуг.
– Подожди минутку. Дворецкий плавно повернулся.
– Да, милорд.
– Есть какие-нибудь новости?
– Получено множество писем и визитных карточек, милорд.
– Вы с Мэтьюзом сговорились убить меня, или довести до апоплексического удара?
– Я не знал, что ваш слуга пытается убить вас, милорд. Я поговорю с ним об этом.
– Письма и визитные карточки от кого, Хоббс?
– От леди Фрэнк, леди Дюмонт, леди Кастер, мисс Эн Янг, леди Элинор, леди Бетенридж, леди Филд…
– Спасибо, Хоббс. – Валентин вдруг остановился на полпути вверх по лестнице. – Ты сказал, от леди Элинор?
– Да, милорд.
Его сердце пропустило удар, потом сердцебиение участилось, как бы наверстывая упущенное.
– Визитная карточка или письмо?
– Письмо.
– Я возьму его с собой.
Дворецкий вернулся к небольшому столику у стены и, достав из кучи визитных карточек и писем то, что нужно, поднялся по лестнице и передал письмо Валентину.
– Что-нибудь еще, милорд?
– Нет, можешь идти.
– Да, милорд.
– И меня нет дома ни для кого, кроме кого-нибудь из Гриффинов. Только не для Мельбурна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32