Мне не осталось ничего другого, как последовать ее примеру.
Проснулись мы рано. В квартире было тихо. Я оделся и вышел из комнаты. На кухне за столом сидел генерал в одних трусах и пил кофе.
– Доброе утро, – сказал я, удивившись его вольному поведению в чужой квартире.
Генерал небрежно кивнул.
– Как спалось на новом месте?
– Нормально, – ответил он и вдруг зычно крикнул, – Анюта, поди сюда!
Тотчас появилась улыбающаяся хозяйка, тоже очень легко одетая. Генерал притянул ее к себе, фамильярно хлопнул по мягкому месту и усадил на колени. Дашина мама хихикнула и состроила мне глазки. В мое время мамы, да, пожалуй, и дочери, при посторонних вели себя не так откровенно, и я немного смутился. Перебатько весело мне подмигнул и засунул руку под символический халатик. Мне пришлось отвернуться и заспешить:
– Не буду вам мешать, потом поговорим.
– Погоди, – остановил меня он, – ты, правда, хочешь встретиться с Моргуновым?
– Хочу, – подтвердил я, глядя в сторону, чтобы не видеть происходящего. Вел себя генерал слишком вольно, я бы даже сказал, по-хамски. Впрочем, Дашину маму это не смущало. Вероятно, после сериала о сперматозоиде ей было море по колено.
– Баш на баш, ты меня устроишь к своему бурятскому шаману, я тебе организую встречу с Иваном Тимофеевичем. Согласен? – предложи он, открыто лаская хозяйские «первичные половые признаки».
О шамане я ему соврал, чтобы объяснить свою «моложавость», но тогда же оговорился, что тот умер.
– Шамана уже нет в живых, – уныло сказал я, ретируясь к дверям.
– Найди его учеников, нам с Анютой запас молодости не помешает! Правда, Анюта? Как тебе сегодня ночью, понравилось?
– Еще как понравилось! Ты, Саня, просто супермен! Он такой ненасытный! – добавила она, обращаясь ко мне. – Всю ночь мне спать мешал!
Слушать эротические намеки престарелых любовников мне не хотелось категорически.
– Хорошо, потом все обсудим, – быстро сказал я, выскакивая из кухни.
– Что это с тобой? – спросила Даша, когда я вошел.
– Ничего, – ответил я, – что-то мне у вас здесь не нравится.
– Да? – рассеяно сказала она. – Сейчас звонила Джил, просила передать, что тебя разыскивают друзья. У них какие-то серьезные проблемы.
– Что там еще могло случится! Не знаешь, как мне с ними связаться?
– Через Джил и свяжись, ты уже совсем встал или еще приляжешь? – загадочно улыбаясь, предложила она, отбрасывая одеяло. – Извини, я вчера тебя не дождалась...
Соблазн прилечь был, но я удержался и, стараясь ее не обидеть, сказал:
– Давай чуть позже, сначала нужно узнать, что там случилось. Позвони Джил, я с ней сам поговорю.
Не знаю почему, но здешняя эротическая атмосфера начала меня напрягать. Всё здесь происходило как-то слишком просто и откровенно. Никто ничего не скрывал. Всё-таки разные культуры не всегда совмещаются и у каждого времени свои представления об отношениях между людьми.
– Возьми, – сказал Даша, протягивая свой телефонный гребень.
– Здравствуй Юля, – сказал я, услышав знакомый голос, – как ты?
– Тебе звонил какой-то приятель, – не здороваясь, ответила она, – просил передать, что ты им всем нужен. Сказал, чтобы ты срочно приехал.
– И больше ничего не передавал?
– Нет, – ответила она и отключилась.
То, что она сказала, звучало как-то странно. Я не знал, куда уехала наша компания и где ее искать. И немного удивился тому, что Юля разговаривал не в своей обычной манере, а торопливо, холодно и почти официально.
– Ну, что? – поинтересовалась Даша. – Какие-то неприятности?
– Может быть, может быть, – ответил я, думая, что в этом случае можно предпринять. Единственной зацепкой оставалась квартира Льва Николаевича, других ориентиров я просто не знал. – Мне нужно кое-куда сходить.
– Мне пойти с тобой? – потягиваясь и сдерживая зевок, спросила она.
– Не стоит, лучше отдыхай. Я вернусь, как только освобожусь, – пообещал я, направляясь к выходу.
– Как знаешь. Будешь уходить, захлопни за собой дверь, – прячась под одеяло, сказала Даша, потом добавила, как говорится, со значением в голосе. – Будь осторожен.
Занятый своими мыслями, я, скорее всего не обратил бы внимания на тон, с которым говаривали обе женщины, но меня вдруг будто что-то подтолкнуло.
– Что-нибудь случилось? – спросил я, останавливаясь в дверях.
– Нет, нет, все в порядке, – быстро ответила она, незаметно делая предупреждающий знак.
Я её понял и кивнул. Похоже, что мои подвиги пока не кончились. Причем обходиться предстояло без посторонней помощи, Даша была напутана. Здесь явно что-то происходило и, вне всякого сомнения, касающееся меня. Я повесил на грудь броневой щиток, засунул за пояс кинжал, надел простреленный плащ, застегнулся на все пуговицы и пошел на кухню к генералу. Дверь была прикрыта, я распахнул ее без стука. Перебатько с хозяйкой сидели друг против друга, с сосредоточенными лицами. Романтическим отношением и недавней фривольностью между ними и не пахло.
Кажется, мое появление их не обрадовало, и на меня они посмотрели со скрытой тревогой.
– Что-нибудь случилось? – спросил я генерала.
– Нет, а что должно было случиться? – вопросом на вопрос ответил он, расплываясь в фальшивой улыбке. – Все прекрасно!
– Я так не думаю, – серьезно сказал я, – и если вы темните...
– Ну, зачем вы так! – явно волнуясь, воскликнула Анна. – Никто вас не собирается обманывать. Правда, Саша? Вы, кажется, собрались уйти?..
– Да, – сказал я, – но сначала мне нужно переговорить с генералом с глазу на глаз! Вы не могли бы оставить нас наедине.
Выставлять хозяйку с ее собственной кухни было наглостью, но мне так не нравилось поведение новых знакомых, что я спокойно переступил через вежливость и приличия.
Анна дернулась, но ничего не ответила, вопросительно посмотрела на генерала. Похоже, ночные страсти их сильно сблизили. Он поморщился как от чего-то горького и примирительно сказал:
– Ладно, Анюта, выйди, видишь человек не в себе.
Хозяйка пожала плечами и, независимо взмахнув полами прозрачного халатика, вышла.
Мы остались вдвоем. Александр Богданович по-прежнему сидел в одних трусах и это его, похоже, не смущало.
– Ну, и о чем вы хотели со мной говорить? – спросил он умиротворенным голосом, каким обычно говорят с детьми или тяжело больными.
– Вам придется мне рассказать, что случилось сегодня утром.
– Что значит... Я уже говорил, что ничего не случилось. И мне кажется, вам лучше отсюда уйти, – теперь уже холодно, ответил он, – нельзя быть таким навязчивым!
– Я, кажется, не прошу у вас ничего особенного, – начал я, с отвращением сознавая, что голос у меня начинает звучать просительно, – мне нужно всего на всего узнать, что здесь происходит и почему вы все темните...
– Молодой человек! Что вы себе позволяете! – начал генерал, потом поправился. – Вы сами не понимаете, что хотите. И почему вы решили, что я должен заниматься вашими проблемами?
– Вы еще помните, что я вчера спас вам жизнь? – начиная по-настоящему злиться, спросил я.
– Ну и что, разве я спорю, только при чем здесь это? И прошу запомнить, я всего на всего слуга закона и не могу переносить свои личные отношения, – он замялся, не находя нужных слов и кончил с офицерской прямотой, – если совершил преступление – имей мужество нести за это ответственность!
– Понятно, – сказал я, – а теперь рассказывайте, что произошло, пока я спал.
– Нечего мне тебе рассказывать, – перешел на «ты» почти интеллигентный генерал, – дом окружен, и самое лучшее для тебя – сдаться правосудию! Я, возможно, и замолвлю словечко, но отвечать тебе за содеянное всё равно придется по всей строгости закона. Учти, чистосердечное признание и раскаянье смягчают участь!
– Учту, – пообещал я, – а теперь рассказывай все подробно и не крути.
– Нечего мне рассказывать! – сердито ответил он. – Когда стало известно, что ты скрываешься в этой квартире...
– От кого стало известно и кому? – перебил я его наводящим вопросом.
– А если от меня? Или ты думаешь, что я, генерал милиции, стану покрывать государственного преступника и террориста?
– Понятно, значит, заложил меня ты.
– Не нужно, не нужно таких слов! – жестко сказал он. – Что значит «заложил», мы с тобой что, криминальные подельники?! Я только выполнил свой долг и доложил руководству, где скрывается... Где ты прячешься от возмездия!
Я всегда знал, что спорить на нравственно-этические темы с генералами – самое последнее дело, потому опустил свою оценку его поступка и перешел к конкретному допросу:
– Кто блокировал дом?
– Понятно кто, наш ОМОН, а на что ты рассчитывал?
Ни на что подобное я не рассчитывал и попенял себе за легкомыслие и неосторожность. Мне вчера показалось, что этот Перебатько относительно приличный человек, но я ошибся.
– Если не хочешь усугубить свою вину и подставить хозяев, то лучше сдайся, – продолжил он. – Всё равно мы тебя возьмем, только за одно ОМОН разгромит квартиру, и Дашку посадят как твою сообщницу. Если у тебя есть хоть капля чести и совести...
О совести он помянул зря.
В таком контексте это прозвучало слишком вызывающе.
– Совести в твоём понимании у меня нет, и никогда не было, – разочаровал я его, – а выведешь отсюда меня ты. Долг платежом красен.
– Вывести тебя? – засмеялся он. – Кто это заставит меня сделать? Не ты ли?
– А кто же еще? Конечно я.
Александра Богдановича такая самоуверенность окончательно развеселила, он опять засмеялся и посмотрел на меня весело, почти с восторгом.
Я его радость не разделил и стоял над ним, как грозный рок.
– Ты, вообще, представляешь, что несешь? – поинтересовался он. – Ты знаешь, с кем говоришь?! Это конечно прикольно, но всему есть мера. Да тебя пришьют, как только ты отсюда высунешь нос!
– Это вряд ли, – небрежно ответил я. – Видишь дырки на груди? Это автоматная очередь и, как видишь, ничего, жив-здоров. Ты и правда поверил в бурятского шамана? Я, друг Саня, пришелец из другого времени и убить меня здесь просто невозможно. Твои омоновцы разве что мне одежду могут испортить. А вот я, когда вернусь в наше время, выловлю тебя недоделанным курсантиком, и выдеру тебе из жопы ноги.
– Ты из другого времени? – не поверил он. – Такого просто не может быть! Время это время, и никто не может...
– Многие могут. Ты думаешь, Моргунов откуда взялся? Я его последний раз двести лет назад видел. Тогда он от меня ушел, теперь... Ну, это не твои заботы. Тебе, если хочешь остаться в живых, нужно меня отсюда вытащить. Это твоя главная задача.
Перебатько посмотрел на меня мудрым взором старого, опытного человека и усмехнулся:
– Зачем же тебе, чтобы меня поймать, возвращаться назад в прошлое, когда я вот он здесь! Попробуй справиться, а я посмотрю, как это у тебя получится!
Я, честно говоря, не понял, чего ради он меня провоцирует. Однако Перебатько тотчас все объяснил:
– Все оружие в квартире, дорогой «пришелец», давно заблокировано! Так что у тебя есть один выход – сдаться!
– То есть, как это заблокировано? В каком смысле?
– В самом прямом! Чудо современной техники! Во всём этом доме невозможно ни из чего выстрелить, здесь не сможет ничего взорваться, так что рассчитывать тебе просто не на что!
Он даже подмигнул мне, довольный произведённым эффектом. Всегда приятно оказаться победителем!
– Разве я что-нибудь говорил о взрывах и стрельбе? – безо всякой рисовки, удивленно, спросил я. – Зачем мне, старый хрен, нужно оружие, когда я могу голыми руками свернуть тебе шею.
– Это я старый хрен! – вскинулся генерал, – да я тебя на одну руку положу, другой прихлопну!
Он вскочил со стула и встал в какую-то восточную боевую позу, выставил вперед скрюченные руки и начал переступать на месте, поводя плечами и бедрами. В трусах с кривоватыми ногами и варикозными венами, Перебатько выглядел не очень грозно, но мне было не до выяснений, кто из нас круче и сильнее.
– А такое ты когда-нибудь видел? – поинтересовался я, вытаскивая кинжал. – Работает безо всякой электроники!
Афганский кинжал, добытый мной в бою, выглядел, прямо скажу, страшновато. На востоке знали, чем и как напугать противника: кривой, со сходящим в острие клинком, он тускло блестел смертью.
Генерал прервал свой боевой танец и отступил. Лицо его, как и вчера после пожара, посерело, сделалось старым.
– Ты не посмеешь меня тронуть! Меня, старого человека?! Никогда. У тебя рука не поднимется! – негромко сказал он побелевшими губами, потом не удержался от угрозы. – Тебе это даром не пройдет!
– Какая мне разница, сколько зарезать гадов, одного или десяток? – грустно сказал я, примеряясь куда лучше ударить клинком. – Семь бед, один ответ! Всё равно мне отсюда живым не выбраться, а помереть с тобой за компанию будет не так обидно.
– Погоди, погоди, – бормотал Перебатько, отступая, – что мы звери, ведь всегда можно договориться!
Я уже не раз наблюдал, как многие люди, облачённые властью, оставшись без полномочий и помощи холуев, терялись в самых простых ситуациях, Привычка загребать жар чужими руками полностью лишала их даже самых элементарных навыков самозащиты. Бывшие почти всегда ломаются первыми и опускаются ниже всех прочих.
– О чем нам с тобой говорить, я тебе больше не верю. От тебя кроме пакостей всё равно ничего не дождёшься, – грустно сказал я. – Зачем мне иметь за спиной пятую колону!
– Погоди! Ну что ты выделываешься! – начал он и тут же заюлил. – Ты не знаешь, я очень большой человек! От меня многое зависит! Если ты меня грохнешь, то сделаешь большую ошибку! Ты не думай, я хороший человек! – торопливо говорил он, отдаляя завершающий штрих наших отношений.
– Вижу, я спас тебе жизнь, а ты меня продал даже не за тридцать серебреников, а просто так.
– Ошибся и признаю! – заговорил он, проникновенно предано заглядывая в глаза. – Да, это была моя большая ошибка! На ошибку имеет право каждый! Скажи, что делать и я все для тебя сделаю! А тебя правда пуля не берет?
Мне кажется, осуждать Александра Богдановича, не скажу за трусость, скорее за некоторую робость, которую он проявил в этот момент, будет не совсем корректно. Стоит только представить нашу с ним себе ситуацию, и каждый здравомыслящий человек признает, что сохранить хладнокровие, когда на тебе надеты не первой свежести трусы, а на тебя наступает заросший щетиной жлоб со здоровенным кинжалом в руке, очень не просто.
– Значит, хочешь жить? – спросил я, загоняя бедного старика в угол.
– Хочу, – честно признался он. – Проси что хочешь, только не убивай!
– Ладно, тогда прикажи, чтобы немедленно сняли блокаду дома.
Перебатько тотчас пощелкал себя пальцем по уху, где у него была спрятана телефонная раковина и начал скороговоркой отдавать команды:
– У меня осложнения, – бормотал он, – немедленно убрать, я говорю немедленно убрать оцепление, и переходите к третьему варианту!
Абонент, как мне показалось, его не понял, потому что Александр Богданович дальше говорил раздраженно, невольно повышая голос.
– Говорю тебе, я тебе приказываю, перейти к третьему варианту! Родичев, ты что глухой? К третьему!
Неизвестный мне Родичев и тут, вероятно, что-то недопонял, потому что генерал еще больше повысил голос:
– Я тебе сказал, перейти к третьему... у меня осложнения! Он меня взял в заложники! В обыкновенные! Что значит, не можешь запустить третий? А кто может? Он как там оказался? Ладно, дай мне его...
– Перетекеев это я. Узнал? Приказываю немедленно снять оцепление и перейти к третьему варианту. Что? Да, говори.
Слушать Перетекеева ему пришлось долго. Я мог только следить за выражением лица Александра Богдановича, и представлять о чем идет разговор. Генералу приходилось нелегко. И правду говорят: «Тяжела ты шапка Мономаха». Наконец он не выдержал и взорвался:
– Как это снайперов нет? Ты что мне голову дуришь, какие еще у них стрельбы?! Кто приказал? Я такого не помню. Ладно, давай опять Родичева.
– Ну, как с такими людьми можно работать! – пожаловался он мне и заорал генеральским покриком:
– Родичев, это я. Выполнение операции возложено на тебя? Так какого ты... я тебе что приказал? Хочешь неполного соответствия?
Я уже не рад был, что затеял всю эту канитель и почувствовал себя на совещании лишним. На генеральские крики прибежала хозяйка и смотрела на нас испуганными глазами.
– Если нет снайперов, сам лезь на крышу! – вопил, между тем, Перебатько.
– Что случилась? – спросила меня Анна.
– Генерал хочет, чтобы меня застрелили снайперы, а их отослали на тренировку, – объяснил я.
– А кинжал вам зачем?
– Хочу зарезать Александра Богдановича.
Перебатько каким-то чудом отвлекся от руководства операцией, услышал, что я сказал и неожиданно сник.
Он посмотрел на нас с хозяйкой старыми усталыми глазами и сказал неведомому Родичеву:
– Все отменяется, уводи людей.
Однако и этого Родичев, скорее всего, не понял, и генерал вновь взорвался непарламентскими выражениями. Потом обратился ко мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32