Рассеянный его взгляд упал на руку, сердце у него сжалось, и он воскликнул:
– Ах, Господи! Да я же уже не в райской тюрьме де ла Форс! Бедный господин Бюэн! Пока я еще не знаю, что означают все эти тайны и умолчания, но я обязательно женюсь на моей милой красавице Клотильде, и я нахожу это замечательным! Как же она хороша! И как меня любит!
Левой рукой он хотел что-то взять с ночного столика, и пальцы его нащупали несколько увядших цветков.
Лицо его будто осветил луч солнца, и он улыбнулся.
И стремительно отдернул руку, хотя у фиалок нет шипов.
– Как она похорошела! – прошептал он, и глаза его затуманились.
(Понятно, что говорил он не о Клотильде.) Затем он задумчиво продолжал:
– Как выросла! Она уже почти девушка! Взгляд ее глаз, робкий и одновременно нежный, слепил меня, пока Клотильда говорила мне о своей любви. Милая, добрая Клотильда, мужественная моя девочка! Я хочу любить тебя. Клянусь, я хочу тебя любить!
Да, конечно, он не лгал, однако рука его потянулась к букетику фиалок.
– И все из-за одного дурацкого воздушного поцелуя, который я послал ей, когда она танцевала на канате! Она была тогда совсем малютка! Что ж, сам виноват, нельзя посылать воздушных поцелуев! Она вернула мне его, хотя зал был битком набит публикой. Мне стало стыдно, но как же я был счастлив!
Он вздохнул аромат цветов, а потом закрыл глаза, будто бы желая полнее им насладиться.
– Такой пустяк, а я растроган, как полсотни трубадуров… И все-таки воздушный поцелуй не дает ей на меня никаких прав… Не дает? Но почему же тогда на протяжении долгих месяцев – ведь прошло уже больше года – воспоминание о ней преследует меня? Я полагаю, Бог меня простит, что она не принесет мне свой букетик на край света: это будет похоже на преследование. Войдите…
Он поцеловал букетик, прежде чем спрятать его у себя на груди.
Вошел Тарденуа и доложил, что госпожа герцогиня желает немедленно видеть Жоржа. Старый слуга еще не кончил говорить, а Жорж уже вскочил с постели.
– Что Альберт? – спросил он.
Тарденуа печально покачал головой и ответил:
– Госпожа герцогиня не позволяет навестить его нынче утром, а так бывает, когда ему плохо.
Жорж мгновенно привел себя в порядок и последовал за Тарденуа. Они миновали длинный коридор и подошли к двери, открыв которую, лакей объявил:
– Господин герцог!
Еще вчера Жоржа титуловали принцем.
Неужели сегодня стало два герцога?
Он шагнул в большую комнату: оба окна в ней были закрыты ставнями, а занавески алькова спущены.
С первого взгляда было ясно, что тут помещается больной: у страдания свой запах, и его не спутаешь с ароматом счастья.
Госпожа герцогиня – печальная, бледная, усталая, после бессонной ночи, но, несмотря на это, очень красивая – сидела возле камина, где едва тлел огонь. Возле нее на маленьком столике стояла погашенная лампа и лежал молитвенник, вечный ее спутник.
Жорж быстро подошел к матери и хотел склониться к ее руке, но она нежно обняла его и поцеловала сперва в лоб, а потом, истово и страстно, в плечо покалеченной руки.
– Всем твоим страданиям виной я, – произнесла она.
– Альберту хуже, матушка? – спросил Жорж.
– Нет, ибо хуже может быть только смерть, – печально отвечала она. – Ты видел его вчера вечером?
– Да, – тихо ответил Жорж.
– И узнал? – смертельно усталым голосом спросила герцогиня.
– Матушка, – прошептал он, бросив взгляд на кровать, – мы порой думаем, что больной спит, но на самом деле он все слышит. Будьте осторожнее.
Анжела медленно кивнула.
– Однако нынче утром он нас не услышит, – убежденно сказала она. – Разве я могу отказать ему? Сегодня ему пришла фантазия выйти из дому.
– В таком-то состоянии?! – вскричал Жорж. – Но раз уж мы одни, то скажите, чем он болен?
– Ты ведь очень его любишь? – спросила Анжела вместо ответа.
– Кроме вас, я никого в мире так не люблю! – воскликнул Жорж.
– Даже свою невесту? – грустно спросила герцогиня.
Жорж покраснел. Госпожа де Клар продолжала, тоже разрумянившись:
– Но я позвала тебя не для того, чтобы поговорить о нашем дорогом больном. Мы очень редко беседуем с тобой, Жорж. Когда мать видит, как тает ее сын, как он умирает… Представь себе, мне было показалось, что его отравили… Но я сказала себе: это кара Господня! Ты же помнишь, каким он был сильным, веселым, как безумствовал прошлой зимой… Мне кажется, я и до сих пор слышу его смех, а потом он и сам появляется на пороге – такой жизнерадостный, пышущий здоровьем… – Голос герцогини медленно затихал, пока она совсем не умолкла.
Две слезинки скатились по щекам Жоржа, голос его задрожал, и он прошептал:
– Вы сказали: отравлен…
– Нет, я по своему обыкновению фантазирую. Доктор уверяет, что я потеряла голову и что если на одного из вас и посягнут убийцы, то…
Она замолчала, и Жорж закончил за нее:
– …то, слава Богу, не на Альберта!
Холодная рука Анжелы коснулась его лба.
– Ты же слышал, – сказала она с нетерпением, – я не хочу, чтобы мы сегодня говорили о нем! Он, всегда он! Только он! Временами я его почти ненавижу!
Жорж смотрел на нее с улыбкой, и она в раздражении топнула своей изящной ножкой.
– Ты не веришь мне! – вскричала она. – Но я говорю истинную правду! Сколько раз я готова была его возненавидеть!
Ее остановил готовый сорваться с губ Жоржа протест, но тут же она продолжила:
– Он всегда со мной спорил! Еще в детстве он стал моим господином. Существует ли в этом доме что-нибудь, кроме его повелений?
– Но он имеет право повелевать… – вставил Жорж, всей душой желая успокоить ее гнев.
– Право? – переспросила герцогиня с таким странным выражением лица, что Жорж застыл с открытым ртом.
Она опустила глаза и продолжала, чуть покраснев:
– А ты, ты всегда был мне послушен, Жорж, дитя мое! Дорогое мое дитя! Ты жертвовал ради меня своими детскими прихотями! Ты опережал мои просьбы, старался угадать мои желания, ты любил меня…
– Но он тоже, матушка! – возразил молодой человек.
– Не знаю. Тираны вообще не умеют любить, – медленно проговорила герцогиня и продолжила: – Я ведь сказала тебе, что не хочу говорить о нем. С ним я никогда не расставалась, а ты, ты был далеко, был в изгнании…
– Но ради моей же пользы… – прошептал Жорж.
– Конечно… это правда, я так за тебя боялась… – говорила герцогиня де Клар.
Она вновь замолчала. В ней происходила мучительная борьба.
Когда-то, у смертного одра герцога Вильяма, она могла сказать с чистым сердцем: «Я никогда вам не лгала!»
Но была ли ее совесть и теперь не запятнана ложью?
История прекрасной Анжелы де Тюпинье де Боже не была слишком длинной.
Спустя недолгое время после смерти своего мужа герцогиня Анжела, которую, оспаривая законность ее брака, отказывалось принимать семейство де Клар, нашла себе убежище у благородной и несчастливой принцессы Эпстейн (Ниты де Клар), тетушки последнего герцога. Произошло это благодаря вмешательству доктора Абеля Ленуара.
Невероятно богатая и щедрая принцесса привязалась к Анжеле и дала ей как раз столько денег, сколько та должна была получить после смерти супруга, если бы имела на руках свидетельство о браке.
Доктор Абель Ленуар поместил возле Анжелы двух самых преданных слуг ее покойного мужа: Тарденуа и Ларсоннера.
Когда Анжела перебралась в дом принцессы, с нею вместе там поселились два мальчика, почти сверстники, один из которых был, несомненно, наследником де Кларов.
Но вот кто из них?
Принц Жорж, которого звали тогда Клеманом и который вернулся от отцовской родни, лишившись одной руки в замке дю Бреу в Бретани, был для всех герцогом. Второй же мальчик, Альберт, не интересовал никого, кроме доктора Ленуара, который часто тайком целовал его.
Но пока доктор боролся с несчастными последствиями пытки, которой подверг несчастного ребенка свирепый зверь Тюпинье, мнение, царящее в доме, переменилось.
Лгать можно не только словами.
Доктор знал, что первый сын Анжелы, его сын, был назван Клеманом.
В силу сложившихся обстоятельств и при жизни герцога Вильяма, и после его смерти оба мальчика находились на попечении одной лишь Анжелы.
Тарденуа было также известно, что маленький герцог, который родился в Глазго, получил имя Альберта.
Стало быть, им переменили имена.
Но Анжела ли их поменяла?
Что же касается третьего имени, Жорж, то тут не было никакой тайны – по крайней мере для всех домашних.
Оно было выбрано самим доктором после того, как несчастный Клеман, оправившись после потери руки и привыкнув к протезу, который теперь заменял ее, стал женихом Клотильды де Клар.
Человеку по имени Клеман невозможно было бы появиться в доме Адели Жафрэ; впрочем, даже отказавшись от своего прежнего имени и, образно говоря, оставив его в особняке де Сузеев, молодой человек не мог быть полностью уверен в том, что ему удалось обмануть Кадэ-Любимчика, переодетого старухой.
Слишком уж долго и хорошо они друг друга знали, чтобы обмануться.
Но особенность этого странного карнавала, на котором мы с вами присутствуем, как раз и состояла в том, что переодевания никого не обманывали.
Обе стороны сражались, выложив на стол все свои карты; прятали они их только от чужаков: банда Кадэ опасалась закона и полиции, а соратники доктора Ленуара вовсе не желали вмешательства в свои дела людей с Иерусалимской улицы.
Мы лишь рассказчики, мы не судьи.
Если кто-то сочтет, что вокруг двух молодых людей слишком уж сгустился туман, то мы будем только довольны: значит, нам удалось верно передать сложившееся положение.
Итак, ни один человек в мире, не исключая Тарденуа, Ларсоннера и даже доктора Абеля, чей отцовский инстинкт указывал ему то на Жоржа, то на Альберта, не знал правды. Не знали ее и Жорж и Альберт. Герцогиня Анжела никому не открывала этой тайны.
XXI
ЖОРЖ
Мы бы не хотели, чтобы наши многоуважаемые читатели посчитали доктора Абеля Ленуара, избегавшего обращаться за помощью в полицию, сумасшедшим. Уверяем вас, что его поведение нам кажется совершенно естественным.
Хотя мы согласны, что избранный им способ действий был и впрямь весьма сложен, дорогостоящ и опасен.
Говоря откровенно, любой полицейский сделал бы эту работу куда профессиональнее и быстрее.
Настало время воздать должное французской полиции, ибо она заслужила свою славу. Вся Европа завидует нашему сыску, но большинство обывателей дрожит от одной только мысли, что им могут предложить стать сыщиками.
Однако доктор добровольно занялся этой работой, значит, он был безоглядно отважен.
Но вернемся к нашему рассказу.
Последние слова герцогини, обращенные к Жоржу, сидевшему напротив нее в спальне Альберта, звучали так:
– Ты прав, сын мой, я очень боялась за тебя.
Она говорила о первом исчезновении Жоржа, когда она сама спрятала его у камнереза на кладбище Монмартр, откуда и выкрал его Кадэ-Любимчик в ту самую ночь, когда в своем особняке на улице Культюр скончался герцог де Клар.
– Ты прав, – повторила она, – в твоих интересах я отдаляла тебя от себя. Но какие же вы разные! Альберт постоянно был со мной, и пока ты страдал вдали от матери, он купался в лучах любви и нежности. Но даже мальчиком он был послушен лишь тирании собственных прихотей. И вот теперь ты полон юных сил, сын мой! А он умирает… Это ли не Божья кара?
– Кара за что? – спросил Жорж.
Анжела хотела было ответить, но промолчала.
– Открой окно, – попросила она через некоторое время, – мне душно.
Отворенные ставни позволили увидеть сад со старыми тенистыми деревьями, а за деревьями – задворки улицы Ларошфуко: высокие стены домов, по большей части глухие, без окон.
Трудно было найти в Париже более уединенное место.
В спальню ворвался живительный утренний воздух.
– Расскажи мне, что было вчера вечером, – попросила герцогиня. – Все обошлось благополучно?
– Брачный контракт подписали с оговоркой об отсутствующих документах, – ответил Жорж.
– Я не об этом. Тебя узнали? – спросила герцогиня, и в ее голосе послышались тревожные нотки.
– Раз я узнал Тюпинье, то и он должен был узнать меня, матушка… Скажите же, что именно вас интересует? – обратился к матери Жорж, готовый изложить все подробности вечера в особняке Фиц-Роев.
– Если он узнал тебя, я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, – сурово проговорила герцогиня. – Все кончено, и кончено бесповоротно. Я уже говорила тебе о настоящей цели этой комедии… Ах, если бы доктор поверил мне! Тогда он обязательно постарался бы оградить тебя. Да еще эта странная история с молитвой, которая должна была помочь отыскать бумаги старого Морана. Ведь у него были свидетельство о моем браке и твое свидетельство о рождении.
– Мое? – добродушно переспросил Жорж. – Мое свидетельство о рождении? А вы не ошибаетесь, матушка?
Госпожа де Клар не ответила.
Она вновь побледнела и казалась еще более взволнованной, чем вначале разговора.
Жорж заметил ее бледность и не стал настаивать.
– Матушка, – переменил он тему разговора. – Наша прелестная милая Клотильда не знает ни слова из этой молитвы… Но как вы ее полюбите, когда она будет жить с нами.
– Конечно, – согласилась госпожа де Клар, стиснув зубы, – нужно, чтобы я полюбила ее… если она будет жить с нами!
– Что вы имеете в виду, матушка? – удивился молодой человек.
– Ничего! – ответила Анжела с внезапным гневом. – Продолжай; значит, она отказалась прочитать тебе свою молитву?
– Нет, дело тут в другом. Она готова исполнить любое мое желание, но молитва эта ей неизвестна. Нас обманули. Семейство Жафрэ предложило мне в жены вовсе не дочь Морана Стюарта… Впрочем, еще неизвестно, кто кого обманывает, – я ведь тоже не сын принца де Сузея, герцога де Клара.
Госпожа де Клар прошептала побелевшими губами:
– Что ты знаешь об этом?
– Клянусь честью, ничего! – воскликнул Жорж, рассмеявшись. – Во всяком случае, относительно себя. Однако я надеюсь, что вы мне в конце концов все объясните… может быть, даже сегодня! Скажите же, матушка, кто я на самом деле?
Госпожа герцогиня не была готова к такому вопросу. Ей казалось, что Жорж никогда и ни в чем не должен спрашивать у нее отчета.
Она отвела глаза и пробормотала с видимым смущением:
– Но я говорила совсем о другом, мой милый. Ты тут совершенно, ни при чем. Я всего лишь хотела спросить, откуда ты знаешь, что юная Клотильда не дочь Морана Стюарта?
– Ах, вот вы о чем, – отвечал Жорж, покраснев в свою очередь. – Видите ли, мне кажется, что…
Он замолчал, а потом нехотя продолжал:
– Я не слишком-то люблю рассказывать вам, матушка, о временах, когда я был в Бретани. История эта длинная и невеселая…
Госпожа де Клар опять прервала его.
Похоже, ее давно уже занимала некая мысль. Мысль, которая не давала бедной женщине покоя, но которую она почему-то боялась высказать.
– Господи, вдобавок еще и девушка не та! Да когда же кончится эта комедия?! Дело зашло уже слишком далеко, тебе грозит опасность!
– Прежде вы не называли все это комедией, матушка, а ведь прошло уже целых три месяца. Мы с Клотильдой любим друг друга, – серьезно проговорил молодой человек.
Похоже, госпожа де Клар не слышала его слов. Во всяком случае, она сказала ровным тоном, как если бы Жорж вообще ничего ей не говорил:
– Дитя мое, больше вы не пойдете в особняк Фиц-Роев.
Жорж удивленно посмотрел на нее и спросил:
– Хорошо ли вы подумали, матушка, прежде чем предложить мне это? Да разве могу я теперь отступиться? Ведь подобное поведение бесчестно. Я многим обязан Клотильде. Без нее я спал бы сейчас вечным сном на маленьком кладбище в Бретани. Она любит меня…
– А ты? – очень тихо спросила Анжела, гневно нахмурив брови. – Ты любишь ее?
– Я только что сказал вам о своей любви, матушка, но вы не пожелали услышать меня, – напомнил Жорж матери свои слова.
Анжела поднялась с кресла.
На лице ее читалось безнадежное отчаяние.
– Ах, – сказала она. – Ты любишь ее. Значит, мы обречены!
И вдруг из груди ее вырвался душераздирающий крик:
– Значит, ты убьешь его! Ты! Ты! Ты отнимешь у него его скудное счастье! Все для тебя! Ничего для него! Что он сделал Господу, чтобы быть настолько несчастным?! У него не осталось ничего, кроме жалкой капельки крови в жилах. И вот ты вернулся и лишаешь его даже этой последней капли! Она нужна тебе! Не лги мне, не лги! Ты отлично знаешь, что он умирает от любви к ней!
Жорж не успел подхватить герцогиню, и она упала в кресло. Молодому человеку показалось, что его мать лишилась чувств.
Напуганный, он уже собирался позвать на помощь, но бледная как мел Анжела остановила его.
– Нет-нет, – прошептала она, – побудь со мной. Мне никто не нужен, кроме тебя. Ты же видишь, я говорила, как безумная. Но я так несчастна! Послушай меня! Ты ведь не сомневаешься, что сердце мое отдано тебе… и ты этого заслуживаешь… Жорж! Милый Жорж! Ты так добр, и ты так любишь нас! Ты нас пожалеешь!
Ледяными губами она прикоснулась ко лбу Жоржа, который стоял подле нее на коленях, и дрожащим от слез голосом проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
– Ах, Господи! Да я же уже не в райской тюрьме де ла Форс! Бедный господин Бюэн! Пока я еще не знаю, что означают все эти тайны и умолчания, но я обязательно женюсь на моей милой красавице Клотильде, и я нахожу это замечательным! Как же она хороша! И как меня любит!
Левой рукой он хотел что-то взять с ночного столика, и пальцы его нащупали несколько увядших цветков.
Лицо его будто осветил луч солнца, и он улыбнулся.
И стремительно отдернул руку, хотя у фиалок нет шипов.
– Как она похорошела! – прошептал он, и глаза его затуманились.
(Понятно, что говорил он не о Клотильде.) Затем он задумчиво продолжал:
– Как выросла! Она уже почти девушка! Взгляд ее глаз, робкий и одновременно нежный, слепил меня, пока Клотильда говорила мне о своей любви. Милая, добрая Клотильда, мужественная моя девочка! Я хочу любить тебя. Клянусь, я хочу тебя любить!
Да, конечно, он не лгал, однако рука его потянулась к букетику фиалок.
– И все из-за одного дурацкого воздушного поцелуя, который я послал ей, когда она танцевала на канате! Она была тогда совсем малютка! Что ж, сам виноват, нельзя посылать воздушных поцелуев! Она вернула мне его, хотя зал был битком набит публикой. Мне стало стыдно, но как же я был счастлив!
Он вздохнул аромат цветов, а потом закрыл глаза, будто бы желая полнее им насладиться.
– Такой пустяк, а я растроган, как полсотни трубадуров… И все-таки воздушный поцелуй не дает ей на меня никаких прав… Не дает? Но почему же тогда на протяжении долгих месяцев – ведь прошло уже больше года – воспоминание о ней преследует меня? Я полагаю, Бог меня простит, что она не принесет мне свой букетик на край света: это будет похоже на преследование. Войдите…
Он поцеловал букетик, прежде чем спрятать его у себя на груди.
Вошел Тарденуа и доложил, что госпожа герцогиня желает немедленно видеть Жоржа. Старый слуга еще не кончил говорить, а Жорж уже вскочил с постели.
– Что Альберт? – спросил он.
Тарденуа печально покачал головой и ответил:
– Госпожа герцогиня не позволяет навестить его нынче утром, а так бывает, когда ему плохо.
Жорж мгновенно привел себя в порядок и последовал за Тарденуа. Они миновали длинный коридор и подошли к двери, открыв которую, лакей объявил:
– Господин герцог!
Еще вчера Жоржа титуловали принцем.
Неужели сегодня стало два герцога?
Он шагнул в большую комнату: оба окна в ней были закрыты ставнями, а занавески алькова спущены.
С первого взгляда было ясно, что тут помещается больной: у страдания свой запах, и его не спутаешь с ароматом счастья.
Госпожа герцогиня – печальная, бледная, усталая, после бессонной ночи, но, несмотря на это, очень красивая – сидела возле камина, где едва тлел огонь. Возле нее на маленьком столике стояла погашенная лампа и лежал молитвенник, вечный ее спутник.
Жорж быстро подошел к матери и хотел склониться к ее руке, но она нежно обняла его и поцеловала сперва в лоб, а потом, истово и страстно, в плечо покалеченной руки.
– Всем твоим страданиям виной я, – произнесла она.
– Альберту хуже, матушка? – спросил Жорж.
– Нет, ибо хуже может быть только смерть, – печально отвечала она. – Ты видел его вчера вечером?
– Да, – тихо ответил Жорж.
– И узнал? – смертельно усталым голосом спросила герцогиня.
– Матушка, – прошептал он, бросив взгляд на кровать, – мы порой думаем, что больной спит, но на самом деле он все слышит. Будьте осторожнее.
Анжела медленно кивнула.
– Однако нынче утром он нас не услышит, – убежденно сказала она. – Разве я могу отказать ему? Сегодня ему пришла фантазия выйти из дому.
– В таком-то состоянии?! – вскричал Жорж. – Но раз уж мы одни, то скажите, чем он болен?
– Ты ведь очень его любишь? – спросила Анжела вместо ответа.
– Кроме вас, я никого в мире так не люблю! – воскликнул Жорж.
– Даже свою невесту? – грустно спросила герцогиня.
Жорж покраснел. Госпожа де Клар продолжала, тоже разрумянившись:
– Но я позвала тебя не для того, чтобы поговорить о нашем дорогом больном. Мы очень редко беседуем с тобой, Жорж. Когда мать видит, как тает ее сын, как он умирает… Представь себе, мне было показалось, что его отравили… Но я сказала себе: это кара Господня! Ты же помнишь, каким он был сильным, веселым, как безумствовал прошлой зимой… Мне кажется, я и до сих пор слышу его смех, а потом он и сам появляется на пороге – такой жизнерадостный, пышущий здоровьем… – Голос герцогини медленно затихал, пока она совсем не умолкла.
Две слезинки скатились по щекам Жоржа, голос его задрожал, и он прошептал:
– Вы сказали: отравлен…
– Нет, я по своему обыкновению фантазирую. Доктор уверяет, что я потеряла голову и что если на одного из вас и посягнут убийцы, то…
Она замолчала, и Жорж закончил за нее:
– …то, слава Богу, не на Альберта!
Холодная рука Анжелы коснулась его лба.
– Ты же слышал, – сказала она с нетерпением, – я не хочу, чтобы мы сегодня говорили о нем! Он, всегда он! Только он! Временами я его почти ненавижу!
Жорж смотрел на нее с улыбкой, и она в раздражении топнула своей изящной ножкой.
– Ты не веришь мне! – вскричала она. – Но я говорю истинную правду! Сколько раз я готова была его возненавидеть!
Ее остановил готовый сорваться с губ Жоржа протест, но тут же она продолжила:
– Он всегда со мной спорил! Еще в детстве он стал моим господином. Существует ли в этом доме что-нибудь, кроме его повелений?
– Но он имеет право повелевать… – вставил Жорж, всей душой желая успокоить ее гнев.
– Право? – переспросила герцогиня с таким странным выражением лица, что Жорж застыл с открытым ртом.
Она опустила глаза и продолжала, чуть покраснев:
– А ты, ты всегда был мне послушен, Жорж, дитя мое! Дорогое мое дитя! Ты жертвовал ради меня своими детскими прихотями! Ты опережал мои просьбы, старался угадать мои желания, ты любил меня…
– Но он тоже, матушка! – возразил молодой человек.
– Не знаю. Тираны вообще не умеют любить, – медленно проговорила герцогиня и продолжила: – Я ведь сказала тебе, что не хочу говорить о нем. С ним я никогда не расставалась, а ты, ты был далеко, был в изгнании…
– Но ради моей же пользы… – прошептал Жорж.
– Конечно… это правда, я так за тебя боялась… – говорила герцогиня де Клар.
Она вновь замолчала. В ней происходила мучительная борьба.
Когда-то, у смертного одра герцога Вильяма, она могла сказать с чистым сердцем: «Я никогда вам не лгала!»
Но была ли ее совесть и теперь не запятнана ложью?
История прекрасной Анжелы де Тюпинье де Боже не была слишком длинной.
Спустя недолгое время после смерти своего мужа герцогиня Анжела, которую, оспаривая законность ее брака, отказывалось принимать семейство де Клар, нашла себе убежище у благородной и несчастливой принцессы Эпстейн (Ниты де Клар), тетушки последнего герцога. Произошло это благодаря вмешательству доктора Абеля Ленуара.
Невероятно богатая и щедрая принцесса привязалась к Анжеле и дала ей как раз столько денег, сколько та должна была получить после смерти супруга, если бы имела на руках свидетельство о браке.
Доктор Абель Ленуар поместил возле Анжелы двух самых преданных слуг ее покойного мужа: Тарденуа и Ларсоннера.
Когда Анжела перебралась в дом принцессы, с нею вместе там поселились два мальчика, почти сверстники, один из которых был, несомненно, наследником де Кларов.
Но вот кто из них?
Принц Жорж, которого звали тогда Клеманом и который вернулся от отцовской родни, лишившись одной руки в замке дю Бреу в Бретани, был для всех герцогом. Второй же мальчик, Альберт, не интересовал никого, кроме доктора Ленуара, который часто тайком целовал его.
Но пока доктор боролся с несчастными последствиями пытки, которой подверг несчастного ребенка свирепый зверь Тюпинье, мнение, царящее в доме, переменилось.
Лгать можно не только словами.
Доктор знал, что первый сын Анжелы, его сын, был назван Клеманом.
В силу сложившихся обстоятельств и при жизни герцога Вильяма, и после его смерти оба мальчика находились на попечении одной лишь Анжелы.
Тарденуа было также известно, что маленький герцог, который родился в Глазго, получил имя Альберта.
Стало быть, им переменили имена.
Но Анжела ли их поменяла?
Что же касается третьего имени, Жорж, то тут не было никакой тайны – по крайней мере для всех домашних.
Оно было выбрано самим доктором после того, как несчастный Клеман, оправившись после потери руки и привыкнув к протезу, который теперь заменял ее, стал женихом Клотильды де Клар.
Человеку по имени Клеман невозможно было бы появиться в доме Адели Жафрэ; впрочем, даже отказавшись от своего прежнего имени и, образно говоря, оставив его в особняке де Сузеев, молодой человек не мог быть полностью уверен в том, что ему удалось обмануть Кадэ-Любимчика, переодетого старухой.
Слишком уж долго и хорошо они друг друга знали, чтобы обмануться.
Но особенность этого странного карнавала, на котором мы с вами присутствуем, как раз и состояла в том, что переодевания никого не обманывали.
Обе стороны сражались, выложив на стол все свои карты; прятали они их только от чужаков: банда Кадэ опасалась закона и полиции, а соратники доктора Ленуара вовсе не желали вмешательства в свои дела людей с Иерусалимской улицы.
Мы лишь рассказчики, мы не судьи.
Если кто-то сочтет, что вокруг двух молодых людей слишком уж сгустился туман, то мы будем только довольны: значит, нам удалось верно передать сложившееся положение.
Итак, ни один человек в мире, не исключая Тарденуа, Ларсоннера и даже доктора Абеля, чей отцовский инстинкт указывал ему то на Жоржа, то на Альберта, не знал правды. Не знали ее и Жорж и Альберт. Герцогиня Анжела никому не открывала этой тайны.
XXI
ЖОРЖ
Мы бы не хотели, чтобы наши многоуважаемые читатели посчитали доктора Абеля Ленуара, избегавшего обращаться за помощью в полицию, сумасшедшим. Уверяем вас, что его поведение нам кажется совершенно естественным.
Хотя мы согласны, что избранный им способ действий был и впрямь весьма сложен, дорогостоящ и опасен.
Говоря откровенно, любой полицейский сделал бы эту работу куда профессиональнее и быстрее.
Настало время воздать должное французской полиции, ибо она заслужила свою славу. Вся Европа завидует нашему сыску, но большинство обывателей дрожит от одной только мысли, что им могут предложить стать сыщиками.
Однако доктор добровольно занялся этой работой, значит, он был безоглядно отважен.
Но вернемся к нашему рассказу.
Последние слова герцогини, обращенные к Жоржу, сидевшему напротив нее в спальне Альберта, звучали так:
– Ты прав, сын мой, я очень боялась за тебя.
Она говорила о первом исчезновении Жоржа, когда она сама спрятала его у камнереза на кладбище Монмартр, откуда и выкрал его Кадэ-Любимчик в ту самую ночь, когда в своем особняке на улице Культюр скончался герцог де Клар.
– Ты прав, – повторила она, – в твоих интересах я отдаляла тебя от себя. Но какие же вы разные! Альберт постоянно был со мной, и пока ты страдал вдали от матери, он купался в лучах любви и нежности. Но даже мальчиком он был послушен лишь тирании собственных прихотей. И вот теперь ты полон юных сил, сын мой! А он умирает… Это ли не Божья кара?
– Кара за что? – спросил Жорж.
Анжела хотела было ответить, но промолчала.
– Открой окно, – попросила она через некоторое время, – мне душно.
Отворенные ставни позволили увидеть сад со старыми тенистыми деревьями, а за деревьями – задворки улицы Ларошфуко: высокие стены домов, по большей части глухие, без окон.
Трудно было найти в Париже более уединенное место.
В спальню ворвался живительный утренний воздух.
– Расскажи мне, что было вчера вечером, – попросила герцогиня. – Все обошлось благополучно?
– Брачный контракт подписали с оговоркой об отсутствующих документах, – ответил Жорж.
– Я не об этом. Тебя узнали? – спросила герцогиня, и в ее голосе послышались тревожные нотки.
– Раз я узнал Тюпинье, то и он должен был узнать меня, матушка… Скажите же, что именно вас интересует? – обратился к матери Жорж, готовый изложить все подробности вечера в особняке Фиц-Роев.
– Если он узнал тебя, я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, – сурово проговорила герцогиня. – Все кончено, и кончено бесповоротно. Я уже говорила тебе о настоящей цели этой комедии… Ах, если бы доктор поверил мне! Тогда он обязательно постарался бы оградить тебя. Да еще эта странная история с молитвой, которая должна была помочь отыскать бумаги старого Морана. Ведь у него были свидетельство о моем браке и твое свидетельство о рождении.
– Мое? – добродушно переспросил Жорж. – Мое свидетельство о рождении? А вы не ошибаетесь, матушка?
Госпожа де Клар не ответила.
Она вновь побледнела и казалась еще более взволнованной, чем вначале разговора.
Жорж заметил ее бледность и не стал настаивать.
– Матушка, – переменил он тему разговора. – Наша прелестная милая Клотильда не знает ни слова из этой молитвы… Но как вы ее полюбите, когда она будет жить с нами.
– Конечно, – согласилась госпожа де Клар, стиснув зубы, – нужно, чтобы я полюбила ее… если она будет жить с нами!
– Что вы имеете в виду, матушка? – удивился молодой человек.
– Ничего! – ответила Анжела с внезапным гневом. – Продолжай; значит, она отказалась прочитать тебе свою молитву?
– Нет, дело тут в другом. Она готова исполнить любое мое желание, но молитва эта ей неизвестна. Нас обманули. Семейство Жафрэ предложило мне в жены вовсе не дочь Морана Стюарта… Впрочем, еще неизвестно, кто кого обманывает, – я ведь тоже не сын принца де Сузея, герцога де Клара.
Госпожа де Клар прошептала побелевшими губами:
– Что ты знаешь об этом?
– Клянусь честью, ничего! – воскликнул Жорж, рассмеявшись. – Во всяком случае, относительно себя. Однако я надеюсь, что вы мне в конце концов все объясните… может быть, даже сегодня! Скажите же, матушка, кто я на самом деле?
Госпожа герцогиня не была готова к такому вопросу. Ей казалось, что Жорж никогда и ни в чем не должен спрашивать у нее отчета.
Она отвела глаза и пробормотала с видимым смущением:
– Но я говорила совсем о другом, мой милый. Ты тут совершенно, ни при чем. Я всего лишь хотела спросить, откуда ты знаешь, что юная Клотильда не дочь Морана Стюарта?
– Ах, вот вы о чем, – отвечал Жорж, покраснев в свою очередь. – Видите ли, мне кажется, что…
Он замолчал, а потом нехотя продолжал:
– Я не слишком-то люблю рассказывать вам, матушка, о временах, когда я был в Бретани. История эта длинная и невеселая…
Госпожа де Клар опять прервала его.
Похоже, ее давно уже занимала некая мысль. Мысль, которая не давала бедной женщине покоя, но которую она почему-то боялась высказать.
– Господи, вдобавок еще и девушка не та! Да когда же кончится эта комедия?! Дело зашло уже слишком далеко, тебе грозит опасность!
– Прежде вы не называли все это комедией, матушка, а ведь прошло уже целых три месяца. Мы с Клотильдой любим друг друга, – серьезно проговорил молодой человек.
Похоже, госпожа де Клар не слышала его слов. Во всяком случае, она сказала ровным тоном, как если бы Жорж вообще ничего ей не говорил:
– Дитя мое, больше вы не пойдете в особняк Фиц-Роев.
Жорж удивленно посмотрел на нее и спросил:
– Хорошо ли вы подумали, матушка, прежде чем предложить мне это? Да разве могу я теперь отступиться? Ведь подобное поведение бесчестно. Я многим обязан Клотильде. Без нее я спал бы сейчас вечным сном на маленьком кладбище в Бретани. Она любит меня…
– А ты? – очень тихо спросила Анжела, гневно нахмурив брови. – Ты любишь ее?
– Я только что сказал вам о своей любви, матушка, но вы не пожелали услышать меня, – напомнил Жорж матери свои слова.
Анжела поднялась с кресла.
На лице ее читалось безнадежное отчаяние.
– Ах, – сказала она. – Ты любишь ее. Значит, мы обречены!
И вдруг из груди ее вырвался душераздирающий крик:
– Значит, ты убьешь его! Ты! Ты! Ты отнимешь у него его скудное счастье! Все для тебя! Ничего для него! Что он сделал Господу, чтобы быть настолько несчастным?! У него не осталось ничего, кроме жалкой капельки крови в жилах. И вот ты вернулся и лишаешь его даже этой последней капли! Она нужна тебе! Не лги мне, не лги! Ты отлично знаешь, что он умирает от любви к ней!
Жорж не успел подхватить герцогиню, и она упала в кресло. Молодому человеку показалось, что его мать лишилась чувств.
Напуганный, он уже собирался позвать на помощь, но бледная как мел Анжела остановила его.
– Нет-нет, – прошептала она, – побудь со мной. Мне никто не нужен, кроме тебя. Ты же видишь, я говорила, как безумная. Но я так несчастна! Послушай меня! Ты ведь не сомневаешься, что сердце мое отдано тебе… и ты этого заслуживаешь… Жорж! Милый Жорж! Ты так добр, и ты так любишь нас! Ты нас пожалеешь!
Ледяными губами она прикоснулась ко лбу Жоржа, который стоял подле нее на коленях, и дрожащим от слез голосом проговорила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39