Что ж, тем лучше! Да-да, это просто замечательно! Мои догадки были верны.
И улыбка вновь вернулась на ее прелестные губки. Оставался еще один листок; Клотильда развернула и его.
Но едва начав читать, она задохнулась от волнения.
– Клотильда! – произнесла она вслух. – Клотильда де Клар. Сегодня вечером я была ею. Ее именем я подписала брачный контракт.
Она попыталась усмехнуться, но не смогла и прошептала:
– А теперь! Останусь я Клотильдой или нет?
Третий документ тоже был свидетельством о рождении; он гласил:
«Клотильда-Мари-Элизабет Моран Стюарт Фиц-Рой де Клар, дочь Этьена-Николя Морана Стюарта Фиц-Роя и Мари-Клотильды Гордон де Ванган, рожденная в Париже 20 июня 1837года…»
– Мне по крайней мере на год, а то и на два больше, – размышляла вслух Клотильда. – Это не я… совершенно точно не я!
К этому свидетельству был приколот булавкой маленький листок почтовой бумаги. Клотильда с большим трудом разобрала буквы, написанные дрожащей рукой.
«Любимая моя доченька, мы с тобой бедствовали вместе. Частенько я голодал, оставляя тебе последний кусочек хлеба. Вспоминаешь ли ты меня, бедного своего отца?
Сколько ты наплакалась, бедная моя девочка! Ведь я бил тебя, тебя, которую любил больше жизни! Но теперь ты наверняка уже убедилась, что я был прав. Я чувствовал, что скоро уйду в мир иной и оставлю тебя одну, и хотел, чтобы у тебя был знак, но не явный, а тайный, ибо вокруг множество врагов… Если ты когда-нибудь прочитаешь мою записку, Тильда, моя девочка (а только Господь Бог знает, как я на это уповаю), то это будет означать, что ты не забыла своей молитвы, что она стала твоим достоянием и что в недалеком будущем ты вновь обретешь свое настоящее имя. Прости же меня за то, что я бывал груб с тобой».
Слезы навернулись на глаза Клотильды, хотя письмо это ни о чем ей не напомнило.
Через несколько мгновений она уже справилась со своим волнением, улыбнулась сквозь слезы и встала.
– Нет, я не Клотильда, – повторила она. – Письмо не имеет ко мне ни малейшего отношения. Это не мое прошлое, не мои воспоминания. Старенький кюре из церкви Сен-Поль как-то спрашивал меня о молитве, но я никогда не знала ее… Но кто же истинная Клотильда?
На этот вопрос ответа у нее не было. Впрочем, одно имя все же пришло ей на ум, но она не произнесла его, и на лице ее отразилось презрение, смешанное с враждебностью.
– Однажды, – прошептала она, помолчав, – она приходила сюда со своим отцом Эшалотом и сказала мне: «Когда-то и меня звали Тильдой…»
Снаружи уже слышался шум просыпающегося города; глухо бормоча, он протирал глаза.
Вид у девушки теперь был самый решительный.
– Будь что будет, – сказала она, – бумаги эти надо беречь как зеницу ока, и я их сберегу. Бедный мой Клеман тоже находится в стороне от всех этих событий, поскольку он принц лишь милостью женщины, которая безжалостно отправляет его навстречу любой опасности… а он еще называет ее матерью! Да, он любит ее больше меня… И что-то мне подсказывает, что есть еще одна женщина, любимая им… Господи, как же я несчастна!
Она хотела удержать рыдания, усмехнулась – но эту усмешку смыли хлынувшие слезы.
– Конечно, я – друг ему, – продолжала девушка. – Меня боятся ранить, обидеть, задеть. Меня находят красивой, ибо сердце у него доброе… Правда, мне никто и никогда не говорил, что у меня есть соперница, но почему-то я в этом совершенно уверена… И еще я уверена, что это – счастливая соперница… Я так и слышу милый голосок: «Когда-то и меня звали Тильдой…»
Клотильда вытерла глаза и, прижимая бумагу к груди, внимательно оглядела комнату.
– Ну что ж! – сказала она. – Я решилась уже давно. Я ни дня больше не останусь в этом доме… тем более что теперь у меня в руках судьба его матери и брата… и еще той, другой!
Она закрыла лицо руками и прошептала, задыхаясь от рыданий:
– Господи! Может, я сошла с ума?! Он же мой жених! Еще вчера он, который не знает, что такое ложь, лежал у моих ног, говоря: «Я люблю тебя!» Господи! Почему же тогда так тяжело у меня на сердце?
XVIII
КУДА ОНА ОТПРАВИЛАСЬ…
Клотильда и Клеман знали друг друга очень давно. Для мадемуазель Клотильды принц Жорж де Сузей по-прежнему оставался Клеманом, бедным ребенком-пленником, которого она привыкла защищать. В первый же раз, когда они увиделись, Клеман заговорил с ней о той, другой Тильде, Тильде с кладбища, такой странной и такой милой; эта вторая Тильда часто твердила свою молитву, которая не была ни «Отче наш», ни «Верую», ни «Богородица».
Дом Жафрэ, где прошло ее детство, мадемуазель Клотильда решила покинуть уже довольно давно – причем покинуть навсегда.
Только не подумайте, будто супруги Жафрэ плохо с ней обращались. Нет, дело было совсем в другом.
Клотильда чувствовала, что ее рассматривают как некий инструмент, которым в нужное время непременно воспользуются и который поэтому следует беречь.
Надо сказать, что банда Кадэ не слишком надеялась, что свидетельства о рождении наследников дома де Клар когда-нибудь отыщутся, хотя на протяжении многих лет члены банды буквально попирали ногами камень, таящий под собой эти важные бумаги.
Мошенники рассчитывали выдать свою Клотильду за истинную Клотильду де Клар, и следует отметить, что эта придуманная наследница, девушка удивительно чистая и благородная, никогда не была им пособницей.
Выше мы позволили себе с усмешкой заметить, что наша Клотильда очень отличалась от воспитанниц монастыря Дезуазо, но теперь мы скажем и кое-что другое: ничуть не умаляя достоинств этого прославленного заведения, мы утверждаем, что ни одна из его ангелоподобных воспитанниц не обладала такой сердечной прямотой и совестливостью, как воспитанница мошенников Жафрэ, и я надеюсь, что вы не станете сомневаться в наших словах.
Несмотря ни на что, она оставалась такой, какой создал ее Господь: доброй, доверчивой и великодушной.
Пока она оглядывалась вокруг любопытным и подозрительным взором, отвращение ее постепенно сменилось растерянностью и некоторой неуверенностью.
Все же здесь был ее дом, здесь она обрела семью.
Где теперь ей искать пристанища?
Вскоре, однако, чаша ее терпения переполнилась, ибо она все поняла.
Правда, не сразу. После разговора с женихом она грезила лишь о любви, но последние часы укрепили в ней прежнее намерение как можно быстрее покинуть этот дом.
Ее решение стало бесповоротным.
Даже если бы Жорж, ее жених, которого она любила всем сердцем, попросил бы ее сейчас остаться, она бы ответила ему отказом.
Клотильда знала, как незаметно покинуть особняк.
И она ушла, не подозревая о том, что все прочие его обитатели поступили точно так же и что с наступлением дня в особняке Фиц-Роев не осталось ни души.
Клотильда решилась уйти примерно в то самое время, когда полковник Боццо так невежливо покинул банду Кадэ, оставив ее в маленькой гостиной. Клотильда вышла на улицу через сад. В церкви Сен-Поль как раз зазвонили к заутрене, и она тут же отправилась туда, инстинктивно ища совета у Господа.
Во время службы она погрузилась в глубокие размышления, которые были сродни молитве, и долго стояла на коленях, не замечая, что происходит вокруг. Наконец она поднялась, торопливыми шагами пересекла храм и вышла.
Рассвело. Прохожих на улице прибавилось. Клотильда твердым шагом направилась к улице Паве.
Послал ли ей Господь совет, о котором она молила?
У нее были два друга, два честных человека, которым она всецело доверяла.
Одним был господин Бюэн, начальник тюрьмы, который всегда относился к Клотильде с отцовской нежностью. Но повернув на улицу Паве, она отчего-то остановилась.
Девушку обуревали сомнения. Что она скажет господину Бюэну? Как-никак, он – представитель власти, и сейчас над ним нависла угроза административного взыскания. Клотильде было многое известно; кое-что она знала и о вчерашнем скандальном побеге. Вдобавок ко всему сбежавший был Клеманом, иначе говоря – принцем Жоржем!
Разве можно было обсуждать с господином Бюэном эту больную тему? Но каким образом ей удастся не затронуть ее? И что, спрашивается, из того, что она знает, можно сказать ему, а что лучше скрыть?
Ведь правда – всегда одна.
А если вдруг нужно выбрать из частностей, что составляют эту правду, один маленький кусочек, то кто тут поможет выбрать его?
Проходя мимо ворот тюрьмы, Клотильда взглянула на дверной молоток, но не отважилась взяться за него.
Задумавшись, она пошла дальше.
Вторым ее другом был доктор Абель Ленуар.
Он был даже больше чем другом – он был ее доверенным лицом.
Мужество вернулось к Клотильде, пока она поднималась к Королевской площади, собираясь выйти на Бульвары.
Доктор Абель являл собой пример замечательного исповедника и идеального друга: он любил Жоржа, он был безусловно предан его матери, он лучше многих других ориентировался в лабиринтах древнего рода де Клар и вдобавок давно и всей душой ненавидел Черные Мантии.
Вся его жизнь оказалась подчиненной этой ненависти!
Клотильда назначила свидание Жоржу у доктора Абеля: теперь вы понимаете, насколько она ему доверяла.
Во всем Париже не нашлось бы для нее лучшего и более надежного убежища, и однако она не стала сворачивать на улицу Бонди, где жил доктор. Она шла все прямо и прямо, она уже миновала театры, и вид у нее бьи очень и очень воинственный.
У Сен-Мартена она остановила фиакр и сказала кучеру:
– На улицу Пигаль.
– Какой номер? – уточнил кучер.
– Поезжайте, я вас остановлю!
На улице Пигаль жил принц Жорж де Сузей.
К кому же торопилась Клотильда – к нему или к его матери?
Но нет, фиакр проехал мимо особняка де Сузеев. Значит, девушка направлялась не сюда? Но куда же?
Было очевидно, что решение принято ею давно – еще в церкви Сен-Поль. Клотильда отлично знала цель своей поездки, но если бы кто-нибудь попросил ее обозначить эту цель словами, она скорее всего ответила бы: «Не знаю!» – и была бы при этом совершенно искренна.
В самом начале улицы Пигаль она остановила фиакр и расплатилась с кучером, а потом пешком спустилась по бульвару к площади Клиши. Завернув за угол, она заметила напротив кладбища ярмарочные балаганы и замерла на месте, изумленно шепча:
– Возможно ли? Неужели я в самом деле спешила сюда?
XIX
СЮДА
Сюда – это значит в фургон бедолаги Эшалота, с которым мы расстались в тот миг, когда Пистолет, сильно опоздав, все-таки пришел на назначенную встречу. Итак, мадемуазель Клотильда сначала спрашивала себя, не зайти ли ей к начальнику тюрьмы. Затем она было собралась к доктору Абелю. И наконец, ей захотелось взяться за дверной молоток у особняка де Сузеев. Но кто из нас не обманывает себя в часы больших потрясений?
Выйдя из церкви Сен-Поль, девушка немедленно пустилась в путь, желая отыскать Лиретту.
Мысли о ней тяжким грузом лежали у Клотильды на сердце.
Вздрогнув, она огляделась по сторонам. Ни души. Первые лучи бледного зимнего солнца освещали спящую ярмарку.
Позади балаганов она заметила свалку, что неизбежно сопровождает любое ярмарочное кочевье: неопрятная мешанина самых невероятных предметов.
– На артистов надо смотреть со зрительских скамеек, – скажет вам старушка-великанша или же Геракл преклонных лет, черпая из треснувшей миски похлебку.
Эти Авгиевы конюшни являются кулисами того самого театра, партер которого, если верить афишам, бывает ежедневно забит иностранцами – русскими князьями и индийскими набобами.
Среди всех этих дощатых дворцов с лепниной, держащейся на столярном клею, без сомнения, самым жалким было «заведение» Эшалота.
Клотильда узнала его с первого взгляда, но тем не менее не двинулась с места. Мы сказали – «дворцы», однако на пороге настоящего дворца Клотильда наверняка была бы куда менее застенчива.
Здесь же она оробела.
Она боялась увидеть, боялась узнать.
Она издали смотрела на тонкие стенки, за которыми, быть может, таилась ее судьба.
…За тонкими же стенками все было так, как и прежде, только Эшалот уже храпел, наслаждаясь упоительными нарядными снами, а Лиретта и Пистолет сидели в крошечной комнатке девушки.
Мы не собираемся сейчас детально заниматься этим незаурядным персонажем, который в один прекрасный день займет важный пост в заведении, размещающемся на Иерусалимской улице, и, победив и убедив полицию, смело поведет ее по тернистому пути борьбы с ворами и убийцами. Мы поговорим о нем чуть позже – в главе, повествующей о последней и смертельной битве между доктором Абелем и полковником Боццо.
Пока же Клампен по прозвищу Пистолет, будущий начальник полиции общественной безопасности – всего лишь зеленый парижский юнец, хотя и показавший большие способности и накопивший немало знаний.
Этот молодой человек, которому недавно отказали в должности с окладом в тысячу двести франков, смутно надеялся, что однажды проснется министром…
Не улыбайтесь, но если хотите, держите пари.
Итак, это был миниатюрный юноша с кудрявыми волосами и ясным лицом, похожий на Иоанна Крестителя. Сразу было видно, что при случае он отлично почувствует себя во фраке, в том самом фраке, что так часто стесняет людей богатых и знатных.
– Вот все, что нам было нужно, – говорил он мадемуазель Лиретте, которая слушала его, словно оракула. – Теперь вы знаете все, что и должны были знать. Приходите к доктору Абелю ровно в восемь, а в остальном положитесь на меня.
– А одиннадцатый камень? – спросила Лиретта. Пистолет встал, пожимая плечами.
– О таких вещах, – сказал он, – не стоит говорить громко в доме, который похож на корзинку для пикников. А вы говорите – и совершенно напрасно. Тайник уже давным-давно пуст, я в этом уверен. Но у меня есть дела в особняке Фиц-Роев, и для очистки совести я подниму заветную плиту… Имейте в виду, что в моем платье вы очаровательны. Когда станете принцессой, непременно подарите мне часы, их не хватает в моем наряде.
Одним прыжком он перемахнул через порог и умчался вдаль, как молодой олень.
Лиретта, остановившись в дверях, следила за ним взглядом, полным почтительного восхищения, будто он был ее солидным, взрослым, исполненным опыта покровителем. Но лицо ее приняло совершенно иное выражение, как только она заметила неподвижную, мертвенно-бледную молодую женщину, что стояла, опираясь рукой о стенку соседнего балагана.
– Клотильда, – прошептала Лиретта, не веря своим глазам. – Как это ни невозможно, но это мадемуазель Клотильда!
Мадемуазель де Клар стояла совершенно неподвижно, но Лиретта вдруг заметила, что та покачнулась. Лиретта бросилась к ней и успела подхватить.
– Вы пришли повидать меня, Клотильда? – спросила она.
В потемневшем взоре мадемуазель де Клар читалась неуверенность. Вместо ответа она тоже задала вопрос:
– Почему ты одета как дама?
Лиретта покраснела – по всей видимости, от удовольствия. По ее лицу промелькнула тень триумфа.
Мадемуазель де Клар попросила едва слышным голосом:
– Отведи меня в дом.
Лиретта послушно взяла ее под руку. Она была сильной девушкой и скорее отнесла, чем привела Клотильду в крошечную комнатку, где и было сшито ее чудесное шелковое платье.
– Вас лихорадит, – сказала Лиретта. Мадемуазель де Клар хотела было сесть на кровать, но ее и впрямь била лихорадка; голова у нее пылала, и она невольно прилегла, тихо шепча:
– Как она теперь хороша! Напрасно я пришла сюда: я больше уже не сомневаюсь. Он любит ее. И она… Да-да, ее судьба – у меня в руках!
Глаза ее закрылись, а пальцы невольно судорожно сжали бумаги, спрятанные на груди.
Лиретта заботливо устроила ее на своей узенькой постели и нежно поцеловала в лоб. На глаза ей навернулись слезы жалости, однако красота ее сияла, будто ореол победы.
Она побежала будить Эшалота и, тряся его за плечо, то и дело повторяла:
– Он любил меня! Она сама мне это сказала! Жорж, ах, Жорж!
– Ах! Ах! – ворчливо повторил сонный Эшалот. – Изволь немедленно оставить меня в покое, если только ты не собираешься сообщить мне тайну моего рождения…
– Папочка! – прервала его Лиретта. – Скорее вставайте и идите со мной!
Она увлекла его к себе в комнатку и объяснила:
– Я непременно должна быть у доктора Абеля, а эта девушка была добра ко мне почти так же, как вы. Я доверяю ее вашим заботам, берегите ее. Мы с ней соперницы, но я люблю ее от всего сердца!
XX
СПАЛЬНЯ АЛЬБЕРТА
В этот час, час еще очень ранний, маленький особняк де Сузеев на улице Пигаль крепко спал в глубине своего садика. Даже госпожа Майер (родом из Пруссии), каждое утро разносившая новости о своих хозяевах всем окрестным поставщикам и лавочникам, поднималась гораздо позже других кухарок в квартале.
Жорж спал у себя в спальне, и сон его был неспокоен. Не знаю уж, что его разбудило, может, приснилось что-то дурное, но только он сел вдруг на кровати и огляделся вокруг.
Трудно себе представить более открытое и очаровательное лицо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
И улыбка вновь вернулась на ее прелестные губки. Оставался еще один листок; Клотильда развернула и его.
Но едва начав читать, она задохнулась от волнения.
– Клотильда! – произнесла она вслух. – Клотильда де Клар. Сегодня вечером я была ею. Ее именем я подписала брачный контракт.
Она попыталась усмехнуться, но не смогла и прошептала:
– А теперь! Останусь я Клотильдой или нет?
Третий документ тоже был свидетельством о рождении; он гласил:
«Клотильда-Мари-Элизабет Моран Стюарт Фиц-Рой де Клар, дочь Этьена-Николя Морана Стюарта Фиц-Роя и Мари-Клотильды Гордон де Ванган, рожденная в Париже 20 июня 1837года…»
– Мне по крайней мере на год, а то и на два больше, – размышляла вслух Клотильда. – Это не я… совершенно точно не я!
К этому свидетельству был приколот булавкой маленький листок почтовой бумаги. Клотильда с большим трудом разобрала буквы, написанные дрожащей рукой.
«Любимая моя доченька, мы с тобой бедствовали вместе. Частенько я голодал, оставляя тебе последний кусочек хлеба. Вспоминаешь ли ты меня, бедного своего отца?
Сколько ты наплакалась, бедная моя девочка! Ведь я бил тебя, тебя, которую любил больше жизни! Но теперь ты наверняка уже убедилась, что я был прав. Я чувствовал, что скоро уйду в мир иной и оставлю тебя одну, и хотел, чтобы у тебя был знак, но не явный, а тайный, ибо вокруг множество врагов… Если ты когда-нибудь прочитаешь мою записку, Тильда, моя девочка (а только Господь Бог знает, как я на это уповаю), то это будет означать, что ты не забыла своей молитвы, что она стала твоим достоянием и что в недалеком будущем ты вновь обретешь свое настоящее имя. Прости же меня за то, что я бывал груб с тобой».
Слезы навернулись на глаза Клотильды, хотя письмо это ни о чем ей не напомнило.
Через несколько мгновений она уже справилась со своим волнением, улыбнулась сквозь слезы и встала.
– Нет, я не Клотильда, – повторила она. – Письмо не имеет ко мне ни малейшего отношения. Это не мое прошлое, не мои воспоминания. Старенький кюре из церкви Сен-Поль как-то спрашивал меня о молитве, но я никогда не знала ее… Но кто же истинная Клотильда?
На этот вопрос ответа у нее не было. Впрочем, одно имя все же пришло ей на ум, но она не произнесла его, и на лице ее отразилось презрение, смешанное с враждебностью.
– Однажды, – прошептала она, помолчав, – она приходила сюда со своим отцом Эшалотом и сказала мне: «Когда-то и меня звали Тильдой…»
Снаружи уже слышался шум просыпающегося города; глухо бормоча, он протирал глаза.
Вид у девушки теперь был самый решительный.
– Будь что будет, – сказала она, – бумаги эти надо беречь как зеницу ока, и я их сберегу. Бедный мой Клеман тоже находится в стороне от всех этих событий, поскольку он принц лишь милостью женщины, которая безжалостно отправляет его навстречу любой опасности… а он еще называет ее матерью! Да, он любит ее больше меня… И что-то мне подсказывает, что есть еще одна женщина, любимая им… Господи, как же я несчастна!
Она хотела удержать рыдания, усмехнулась – но эту усмешку смыли хлынувшие слезы.
– Конечно, я – друг ему, – продолжала девушка. – Меня боятся ранить, обидеть, задеть. Меня находят красивой, ибо сердце у него доброе… Правда, мне никто и никогда не говорил, что у меня есть соперница, но почему-то я в этом совершенно уверена… И еще я уверена, что это – счастливая соперница… Я так и слышу милый голосок: «Когда-то и меня звали Тильдой…»
Клотильда вытерла глаза и, прижимая бумагу к груди, внимательно оглядела комнату.
– Ну что ж! – сказала она. – Я решилась уже давно. Я ни дня больше не останусь в этом доме… тем более что теперь у меня в руках судьба его матери и брата… и еще той, другой!
Она закрыла лицо руками и прошептала, задыхаясь от рыданий:
– Господи! Может, я сошла с ума?! Он же мой жених! Еще вчера он, который не знает, что такое ложь, лежал у моих ног, говоря: «Я люблю тебя!» Господи! Почему же тогда так тяжело у меня на сердце?
XVIII
КУДА ОНА ОТПРАВИЛАСЬ…
Клотильда и Клеман знали друг друга очень давно. Для мадемуазель Клотильды принц Жорж де Сузей по-прежнему оставался Клеманом, бедным ребенком-пленником, которого она привыкла защищать. В первый же раз, когда они увиделись, Клеман заговорил с ней о той, другой Тильде, Тильде с кладбища, такой странной и такой милой; эта вторая Тильда часто твердила свою молитву, которая не была ни «Отче наш», ни «Верую», ни «Богородица».
Дом Жафрэ, где прошло ее детство, мадемуазель Клотильда решила покинуть уже довольно давно – причем покинуть навсегда.
Только не подумайте, будто супруги Жафрэ плохо с ней обращались. Нет, дело было совсем в другом.
Клотильда чувствовала, что ее рассматривают как некий инструмент, которым в нужное время непременно воспользуются и который поэтому следует беречь.
Надо сказать, что банда Кадэ не слишком надеялась, что свидетельства о рождении наследников дома де Клар когда-нибудь отыщутся, хотя на протяжении многих лет члены банды буквально попирали ногами камень, таящий под собой эти важные бумаги.
Мошенники рассчитывали выдать свою Клотильду за истинную Клотильду де Клар, и следует отметить, что эта придуманная наследница, девушка удивительно чистая и благородная, никогда не была им пособницей.
Выше мы позволили себе с усмешкой заметить, что наша Клотильда очень отличалась от воспитанниц монастыря Дезуазо, но теперь мы скажем и кое-что другое: ничуть не умаляя достоинств этого прославленного заведения, мы утверждаем, что ни одна из его ангелоподобных воспитанниц не обладала такой сердечной прямотой и совестливостью, как воспитанница мошенников Жафрэ, и я надеюсь, что вы не станете сомневаться в наших словах.
Несмотря ни на что, она оставалась такой, какой создал ее Господь: доброй, доверчивой и великодушной.
Пока она оглядывалась вокруг любопытным и подозрительным взором, отвращение ее постепенно сменилось растерянностью и некоторой неуверенностью.
Все же здесь был ее дом, здесь она обрела семью.
Где теперь ей искать пристанища?
Вскоре, однако, чаша ее терпения переполнилась, ибо она все поняла.
Правда, не сразу. После разговора с женихом она грезила лишь о любви, но последние часы укрепили в ней прежнее намерение как можно быстрее покинуть этот дом.
Ее решение стало бесповоротным.
Даже если бы Жорж, ее жених, которого она любила всем сердцем, попросил бы ее сейчас остаться, она бы ответила ему отказом.
Клотильда знала, как незаметно покинуть особняк.
И она ушла, не подозревая о том, что все прочие его обитатели поступили точно так же и что с наступлением дня в особняке Фиц-Роев не осталось ни души.
Клотильда решилась уйти примерно в то самое время, когда полковник Боццо так невежливо покинул банду Кадэ, оставив ее в маленькой гостиной. Клотильда вышла на улицу через сад. В церкви Сен-Поль как раз зазвонили к заутрене, и она тут же отправилась туда, инстинктивно ища совета у Господа.
Во время службы она погрузилась в глубокие размышления, которые были сродни молитве, и долго стояла на коленях, не замечая, что происходит вокруг. Наконец она поднялась, торопливыми шагами пересекла храм и вышла.
Рассвело. Прохожих на улице прибавилось. Клотильда твердым шагом направилась к улице Паве.
Послал ли ей Господь совет, о котором она молила?
У нее были два друга, два честных человека, которым она всецело доверяла.
Одним был господин Бюэн, начальник тюрьмы, который всегда относился к Клотильде с отцовской нежностью. Но повернув на улицу Паве, она отчего-то остановилась.
Девушку обуревали сомнения. Что она скажет господину Бюэну? Как-никак, он – представитель власти, и сейчас над ним нависла угроза административного взыскания. Клотильде было многое известно; кое-что она знала и о вчерашнем скандальном побеге. Вдобавок ко всему сбежавший был Клеманом, иначе говоря – принцем Жоржем!
Разве можно было обсуждать с господином Бюэном эту больную тему? Но каким образом ей удастся не затронуть ее? И что, спрашивается, из того, что она знает, можно сказать ему, а что лучше скрыть?
Ведь правда – всегда одна.
А если вдруг нужно выбрать из частностей, что составляют эту правду, один маленький кусочек, то кто тут поможет выбрать его?
Проходя мимо ворот тюрьмы, Клотильда взглянула на дверной молоток, но не отважилась взяться за него.
Задумавшись, она пошла дальше.
Вторым ее другом был доктор Абель Ленуар.
Он был даже больше чем другом – он был ее доверенным лицом.
Мужество вернулось к Клотильде, пока она поднималась к Королевской площади, собираясь выйти на Бульвары.
Доктор Абель являл собой пример замечательного исповедника и идеального друга: он любил Жоржа, он был безусловно предан его матери, он лучше многих других ориентировался в лабиринтах древнего рода де Клар и вдобавок давно и всей душой ненавидел Черные Мантии.
Вся его жизнь оказалась подчиненной этой ненависти!
Клотильда назначила свидание Жоржу у доктора Абеля: теперь вы понимаете, насколько она ему доверяла.
Во всем Париже не нашлось бы для нее лучшего и более надежного убежища, и однако она не стала сворачивать на улицу Бонди, где жил доктор. Она шла все прямо и прямо, она уже миновала театры, и вид у нее бьи очень и очень воинственный.
У Сен-Мартена она остановила фиакр и сказала кучеру:
– На улицу Пигаль.
– Какой номер? – уточнил кучер.
– Поезжайте, я вас остановлю!
На улице Пигаль жил принц Жорж де Сузей.
К кому же торопилась Клотильда – к нему или к его матери?
Но нет, фиакр проехал мимо особняка де Сузеев. Значит, девушка направлялась не сюда? Но куда же?
Было очевидно, что решение принято ею давно – еще в церкви Сен-Поль. Клотильда отлично знала цель своей поездки, но если бы кто-нибудь попросил ее обозначить эту цель словами, она скорее всего ответила бы: «Не знаю!» – и была бы при этом совершенно искренна.
В самом начале улицы Пигаль она остановила фиакр и расплатилась с кучером, а потом пешком спустилась по бульвару к площади Клиши. Завернув за угол, она заметила напротив кладбища ярмарочные балаганы и замерла на месте, изумленно шепча:
– Возможно ли? Неужели я в самом деле спешила сюда?
XIX
СЮДА
Сюда – это значит в фургон бедолаги Эшалота, с которым мы расстались в тот миг, когда Пистолет, сильно опоздав, все-таки пришел на назначенную встречу. Итак, мадемуазель Клотильда сначала спрашивала себя, не зайти ли ей к начальнику тюрьмы. Затем она было собралась к доктору Абелю. И наконец, ей захотелось взяться за дверной молоток у особняка де Сузеев. Но кто из нас не обманывает себя в часы больших потрясений?
Выйдя из церкви Сен-Поль, девушка немедленно пустилась в путь, желая отыскать Лиретту.
Мысли о ней тяжким грузом лежали у Клотильды на сердце.
Вздрогнув, она огляделась по сторонам. Ни души. Первые лучи бледного зимнего солнца освещали спящую ярмарку.
Позади балаганов она заметила свалку, что неизбежно сопровождает любое ярмарочное кочевье: неопрятная мешанина самых невероятных предметов.
– На артистов надо смотреть со зрительских скамеек, – скажет вам старушка-великанша или же Геракл преклонных лет, черпая из треснувшей миски похлебку.
Эти Авгиевы конюшни являются кулисами того самого театра, партер которого, если верить афишам, бывает ежедневно забит иностранцами – русскими князьями и индийскими набобами.
Среди всех этих дощатых дворцов с лепниной, держащейся на столярном клею, без сомнения, самым жалким было «заведение» Эшалота.
Клотильда узнала его с первого взгляда, но тем не менее не двинулась с места. Мы сказали – «дворцы», однако на пороге настоящего дворца Клотильда наверняка была бы куда менее застенчива.
Здесь же она оробела.
Она боялась увидеть, боялась узнать.
Она издали смотрела на тонкие стенки, за которыми, быть может, таилась ее судьба.
…За тонкими же стенками все было так, как и прежде, только Эшалот уже храпел, наслаждаясь упоительными нарядными снами, а Лиретта и Пистолет сидели в крошечной комнатке девушки.
Мы не собираемся сейчас детально заниматься этим незаурядным персонажем, который в один прекрасный день займет важный пост в заведении, размещающемся на Иерусалимской улице, и, победив и убедив полицию, смело поведет ее по тернистому пути борьбы с ворами и убийцами. Мы поговорим о нем чуть позже – в главе, повествующей о последней и смертельной битве между доктором Абелем и полковником Боццо.
Пока же Клампен по прозвищу Пистолет, будущий начальник полиции общественной безопасности – всего лишь зеленый парижский юнец, хотя и показавший большие способности и накопивший немало знаний.
Этот молодой человек, которому недавно отказали в должности с окладом в тысячу двести франков, смутно надеялся, что однажды проснется министром…
Не улыбайтесь, но если хотите, держите пари.
Итак, это был миниатюрный юноша с кудрявыми волосами и ясным лицом, похожий на Иоанна Крестителя. Сразу было видно, что при случае он отлично почувствует себя во фраке, в том самом фраке, что так часто стесняет людей богатых и знатных.
– Вот все, что нам было нужно, – говорил он мадемуазель Лиретте, которая слушала его, словно оракула. – Теперь вы знаете все, что и должны были знать. Приходите к доктору Абелю ровно в восемь, а в остальном положитесь на меня.
– А одиннадцатый камень? – спросила Лиретта. Пистолет встал, пожимая плечами.
– О таких вещах, – сказал он, – не стоит говорить громко в доме, который похож на корзинку для пикников. А вы говорите – и совершенно напрасно. Тайник уже давным-давно пуст, я в этом уверен. Но у меня есть дела в особняке Фиц-Роев, и для очистки совести я подниму заветную плиту… Имейте в виду, что в моем платье вы очаровательны. Когда станете принцессой, непременно подарите мне часы, их не хватает в моем наряде.
Одним прыжком он перемахнул через порог и умчался вдаль, как молодой олень.
Лиретта, остановившись в дверях, следила за ним взглядом, полным почтительного восхищения, будто он был ее солидным, взрослым, исполненным опыта покровителем. Но лицо ее приняло совершенно иное выражение, как только она заметила неподвижную, мертвенно-бледную молодую женщину, что стояла, опираясь рукой о стенку соседнего балагана.
– Клотильда, – прошептала Лиретта, не веря своим глазам. – Как это ни невозможно, но это мадемуазель Клотильда!
Мадемуазель де Клар стояла совершенно неподвижно, но Лиретта вдруг заметила, что та покачнулась. Лиретта бросилась к ней и успела подхватить.
– Вы пришли повидать меня, Клотильда? – спросила она.
В потемневшем взоре мадемуазель де Клар читалась неуверенность. Вместо ответа она тоже задала вопрос:
– Почему ты одета как дама?
Лиретта покраснела – по всей видимости, от удовольствия. По ее лицу промелькнула тень триумфа.
Мадемуазель де Клар попросила едва слышным голосом:
– Отведи меня в дом.
Лиретта послушно взяла ее под руку. Она была сильной девушкой и скорее отнесла, чем привела Клотильду в крошечную комнатку, где и было сшито ее чудесное шелковое платье.
– Вас лихорадит, – сказала Лиретта. Мадемуазель де Клар хотела было сесть на кровать, но ее и впрямь била лихорадка; голова у нее пылала, и она невольно прилегла, тихо шепча:
– Как она теперь хороша! Напрасно я пришла сюда: я больше уже не сомневаюсь. Он любит ее. И она… Да-да, ее судьба – у меня в руках!
Глаза ее закрылись, а пальцы невольно судорожно сжали бумаги, спрятанные на груди.
Лиретта заботливо устроила ее на своей узенькой постели и нежно поцеловала в лоб. На глаза ей навернулись слезы жалости, однако красота ее сияла, будто ореол победы.
Она побежала будить Эшалота и, тряся его за плечо, то и дело повторяла:
– Он любил меня! Она сама мне это сказала! Жорж, ах, Жорж!
– Ах! Ах! – ворчливо повторил сонный Эшалот. – Изволь немедленно оставить меня в покое, если только ты не собираешься сообщить мне тайну моего рождения…
– Папочка! – прервала его Лиретта. – Скорее вставайте и идите со мной!
Она увлекла его к себе в комнатку и объяснила:
– Я непременно должна быть у доктора Абеля, а эта девушка была добра ко мне почти так же, как вы. Я доверяю ее вашим заботам, берегите ее. Мы с ней соперницы, но я люблю ее от всего сердца!
XX
СПАЛЬНЯ АЛЬБЕРТА
В этот час, час еще очень ранний, маленький особняк де Сузеев на улице Пигаль крепко спал в глубине своего садика. Даже госпожа Майер (родом из Пруссии), каждое утро разносившая новости о своих хозяевах всем окрестным поставщикам и лавочникам, поднималась гораздо позже других кухарок в квартале.
Жорж спал у себя в спальне, и сон его был неспокоен. Не знаю уж, что его разбудило, может, приснилось что-то дурное, но только он сел вдруг на кровати и огляделся вокруг.
Трудно себе представить более открытое и очаровательное лицо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39