Примерно в том же духе освещали ситуацию и все остальные.
Каждый был красноречив, многословен, каждый кого-то или что-то видел. Ле-Маншо и Ларсоннер побывали всюду, и вместе и по отдельности, и в правой части толпы, и в левой, задев всех мужчин, ущипнув всех дам. На чужой роток, как известно… Но и пользы от этих сведений тоже сами понимаете сколько…
Ничего не заметили только жандармы. Один из них, тот, который охранял дверцу экипажа с внешней стороны, спустя порядочное время неторопливо сказал:
– Хоть и не верится, однако беглецом мог быть тот самый парень, что выбрался из-под кареты, прижимая к животу ящик с газетами. Этот тип, вылезая, должно быть, потревожил Робера… Робер – это моя лошадка… Она у меня смирная, а тут чуть было не выбросила меня из седла, зад выше головы подкинула, прошу прощения у почтенной публики.
– Видели, видели! – возбужденно зашумела толпа. – У него еще блуза была рваная и старая фуражка с поломанным козырьком! Проходимец, да и только! Даже нижней рубашки нет!
Вот как все зашумели.
– А я еще так доброжелательно поговорил с ним! – воскликнул господин Мартен. – Очень, очень жаль!
– Точно, точно, он же был одноруким!
– Стало быть, – заключил жандарм, – это вполне мог быть Ле-Маншо, о чем я и подам рапорт, но укажу, что факт этот недостоверен.
Во все стороны уже разослали сыщиков, а служащий прокуратуры все объяснял господину Бюэну, почему так торопились с переводом осужденного: префектура опасалась побега именно этой ночью.
– Неизвестно, устроили ли это Черные Мантии или кто другой, – прибавил начальник конвоя, – но все службы должны быть настороже. В воздухе пахнет какой-то дьявольщиной, и банда Кадэ не сказала еще своего последнего слова! Вот о чем говорит поведение господина Ларсоннера. Да, в наше стадо затесалась паршивая овца!
– Ларсоннер! – тяжко вздохнул несчастный господин Бюэн. – Ах негодяй, ах мерзавец! А я-то доверил ему ключ от своего письменного стола!
Зеваки не расходились: снег тает, лужи после дождя высыхают, толпа сгущается… Кое-кто, правда, решил самолично заняться поисками, чтобы ощутить сладостное волнение погони, но большинство осталось на месте, и к этим людям присоединялись все новые любопытные.
Спустя четверть часа вооруженные отряды двинулись разом по улицам Фран-Буржуа и Сент-Антуан; в это же время к тюрьме подошло подкрепление – целый отряд полицейских.
Зрелище было из ряда вон, и господин Мартен признался, что не поменял бы сейчас своего места даже на кресло в лучшем из театров.
Народ не разошелся и в десять, хотя карета в сопровождении конвоя уехала давным-давно. Продавцы газет уже не оповещали всех и каждого об осуждении Клемана Ле-Маншо, а в половине десятого случилось событие, страшно обрадовавшее толпу зевак.
Несколько мальчишек, которые торговали газетами и которых полицейские шуганули от тюрьмы, прибежали на угол улицы Сент-Антуан и принялись кричать:
– Свежие новости! Могущество Черных Мантий не имеет границ! Чудесный побег Ле-Маншо из кареты, окруженной полицейскими и жандармами! Осужденный скрылся, продавая газеты, в которых был опубликован вынесенный ему сегодня приговор! Множество подробностей! Всего за одно су!
А мы тем временем вернемся к нашему беглецу. Он выбрался наконец из толпы и направился к Королевской площади, где будет день, как обещал Клеману таинственный голос, шепнувший ему на ухо загадочные слова. Первые крики о побеге достигли ушей Ле-Маншо, когда он проходил мимо особняка Ламуаньон, что на углу улиц Паве и Нев-Сен-Катрин.
Клеману невольно захотелось ускорить шаг.
– Не бегите! – сказала Ле-Маншо идущая рядом молодая работница. – И перестаньте кричать. Раз наша уловка разгадана, предлагайте свой товар потихоньку, будто очень устали.
И громко прибавила:
– Дайте мне газету, возьмите су.
Шум возле тюрьмы усилился, слышались крики полицейских.
– Быстро сворачивайте, – шепнула работница. В первой аллее направо будет день.
Улица Нев-Сен-Катрин была пустынна. Беглец торопливо зашагал вдоль стены особняка Ламуаньон и едва успел нырнуть в первую аллею, как на перекрестке появилось четверо жандармов. Они громко вопили: «Держи убийцу!»
На перекрестке отряд приостановился, и жандармы разделились. Двое из них пронеслись бегом мимо аллеи.
Затем примчались другие жандармы. Привлеченные криками, к стражам порядка со всех сторон спешили люди.
В аллее было темно, как в погребе; узник почувствовал, что с него сняли ящик с газетами, стащили с головы фуражку и набросили поверх блузы что-то непонятное, широкое и развевающееся. С полей вновь надетой шляпы спускалось неведомо что, щекоча лицо.
– Вперед! – скомандовал человек, только что исполнявший обязанности камердинера. – Все в порядке.
Зеваки, которые бежали по улице, громко крича, задавая друг другу вопросы и изнемогая от усердия, увидели, как из темной аллеи вышли пожилой господин и крупная дама в черном платье и шляпке с вуалью.
– Ну и дыра! – сказал кто-то из пробегавших. – А не заглянуть ли нам туда?
Один человек уже устремился в аллею, а другой только спрашивал:
– Сударь, сударыня, вы не встретили там негодяя?
Пожилой господин любезно ответил:
– Кто-то поднимался вверх, когда мы спускались вниз, но, как вы знаете, газовых фонарей там не поставили…
И взяв свою даму под руку, пожилой господин повел ее к Королевской площади.
Их давно потеряли из виду, когда пришло сообщение жандармов о приметах беглеца:
– Грязная блуза, старая фуражка, ящик с газетами!
Тут как раз вернулись люди, исследовавшие аллею.
Один из них держал в руках ящик с газетами, второй – старую фуражку со сломанным козырьком.
– Может, он был пожилым господином?
– А может, дамой в черном! Какой, однако, талант у подлеца!
И участники облавы кинулись вслед за респектабельной парой.
Когда они добежали до Королевской площади, им навстречу попался экипаж, мчавшийся с немыслимой скоростью и свернувший на улицу Па-де-Мюль.
– Стойте! Стойте!
– Нет его там! – ответили люди из другой группы.
Остановились, объяснились. Тюремные надзиратели рассказали, что как раз осматривали этот фиакр, ожидавший седоков в тени под аркадой, когда появились его законные влАдельцы и заняли места в своем экипаже.
– Голову даю на отсечение, что в фиакре никого не было, – заявил один из тюремщиков. – Мы даже под скамейки заглянули, а что касается тех, кто в него сел, пожилого господина и дамы в черном…
– Так это же они и есть! – раздался в ответ истошный вопль, и погоня возобновилась, но экипаж уже выехал на Бульвары и мгновенно затерялся среди бесчисленного множества одинаковых фиакров.
Продолжать преследование было бессмысленно. Ноэль, по-прежнему мечтавший тратить по тридцать франков в день, обратился в быстроногого оленя и мчался прямо по мостовой, заглядывая в окна каждой кареты, проезжавшей мимо.
Огромное разочарование удвоило его силы: он искал своего счастливого соперника Ларсоннера с большей страстью, чем сбежавшего преступника.
Где-то возле Фий-дю-Кальвер внимание Ноэля привлек один фиакр – не потому, что чем-то выделялся, а потому, что ехал быстрее всех.
Надзиратель уже еле держался на ногах, но подумал:
«Прежде чем передохнуть, загляну-ка я еще и в этот…»
И сжав кулаки, с новой силой рванулся вперед.
А в чертов фиакр были и в самом деле впряжены резвые лошадки, и правил ими умелый кучер. Господин Ноэль догнал экипаж только у бульвара дю Тампль, напротив веселой и пестрой ярмарки, что всегда кипит вокруг любимых в народе театров-балаганов, которые вскоре будут вытеснены дешевыми магазинами. Горели все театральные лампионы, ярко освещая афиши, чтобы почтеннейшая публика могла выбрать между задушенной женщиной, подожженным замком, мужчиной, вгрызшимся в собственную руку, лежа в гробу, кораблем, тонущим в бурном море, и бедными маленькими детками, безусловно, сиротками, которые бежали, взявшись за руки, по тропинке между скалой и бездонной пропастью.
В те времена искусство мелодрамы чувствовало себя куда лучше, чем сейчас.
Восхитительными картинками можно насладиться и мимоходом, не замедляя шага. Господин Ноэль, пока еще безответно влюбленный в роскошную жизнь, со страстью, до сих пор не знавшей удовлетворения, обожал театр Гете не меньше, чем ресторан Бонвале и балы Гран-Венкер. И сейчас надзиратель бросил сквозь лорнет пылкий взгляд на афишу, на которой было изображено красное чудовище, пожирающее единственную дочь старого маркиза Монталбана.
Фиакр был в эту минуту шагах в десяти от Ноэля.
– Дешевая контрамарочка – и полюбуетесь Мелингом, а, господин хороший? – обратился к надзирателю голос справа.
Господин Ноэль посмотрел направо, но тут голос раздался слева, а сам тюремщик растянулся во весь рост на мостовой, уткнувшись носом в собственную шляпу.
Сведущие люди высоко ценят два удара в спину: «простой удар» и «удар молотом».
Ноэль был повержен на землю чем-то средним между тем и другим.
В тот миг, когда собственная шляпа еще не сползла окончательно тюремщику на глаза, он мельком увидел широкие плечи и, падая, пробормотал: «Ларсоннер!»
Когда Ноэля подняли, мы можем решительно утверждать, что рядом не было ни продавца билетов, ни того, кто ударил надзирателя в спину, – и совсем другие фиакры катили себе по мостовой.

IX
ЛИРЕТТА

А пресловутый экипаж давно уже ехал по бульвару Монмартр. На козлах сидел не только кучер, рядом с ним поместился славный юноша, очень похожий на рассыльного с дорожным мешком и чемоданом в руках. Лошадь, самая обыкновенная на вид, бежала однако удивительно резво.
В фиакре вы не нашли бы ни пожилого господина, ни дамы в черном с Королевской площади. И тем не менее бедняга Ноэль не ошибся, это был тот самый экипаж, и в нем в поте лица трудился Клеман Ле-Маншо.
Он казался даже слишком спокойным для человека, который только что пережил такое множество приключений. Женская одежда лежала возле беглеца на подушках, рядом с мужским пальто, благоухавшим Лондоном, и котелком, который был большим англичанином, чем сам Веллингтон Веллингтон Артур Уэлсли (1769–1852) – герцог, английский фельдмаршал, командующий союзными войсками в войне против наполеоновской армии и англо-голландской армией под Ватерлоо, в дальнейшем премьер-министр кабинета тори, министр иностранных дел

; на противоположном сиденьи находился открытый несессер.
Господин Ноэль и несчастный начальник тюрьмы узнали бы своего подопечного по ужасному шраму, который служил такой отличной приметой, но с опознанием следовало бы поторопиться, поскольку бывший узник преображался прямо на глазах.
Я не стану говорить, что его чудесным образом изменил пьянящий воздух свободы, я повторяю: беглец трудился в поте лица.
В фиакре Ле-Маншо был один, рука у него тоже была одна, так что ему нужно было хорошенько приспособиться. Зеркальце из несессера он разместил на противоположной банкетке так, чтобы оно отражало стоявшего на коленях человека.
Рядом с зеркальцем лежала вата, льняная салфетка, щетка, гребешок, круглая хрустальная коробочка с белой жирной мазью, похожей на кольд-крем, и маленький металлический флакончик.
От предполагаемого кольд-крема исходил резкий химический запах.
Снаружи было совсем или почти совсем темно. Клеман опустил боковые шторы, так что свет проникал в фиакр только через переднее оконце.
Ватным тампоном Ле-Маншо наносил крем на изуродованную шрамом часть лица – на лоб, левое веко и левую щеку.
Тут-то мы и заглянули в фиакр. Эмульсия, казавшаяся в баночке белоснежной, на коже приобретала синеватый оттенок.
Клеман вдруг расхохотался.
– Щиплется, однако! – весело воскликнул он. – Одному дьяволу известно, когда я очнусь от этого сна. Судя по всему, на меня сейчас работает чуть не половина Парижа и ребята свое дело знают. Но если бы мне хоть намекнули, о чем речь в этой комедии. Два с половиной месяца я провел в раю господина Бюэна. Мне уже немного наскучил этот отдых, хотя я полагал, что при случае наверстаю потерянное время! Как честный человек…
Смех Клемана был совершенно искренним.
И пока беглец разговаривал сам с собой, рука его ни на минуту не останавливалась. Сперва она орудовала гребнем, потом – щеткой, и буйная грива спутанных волос вскоре приобрела совершенно иной вид. Как только гребень уступил место щетке, патлы, торчавшие во все стороны в явно искусственном беспорядке, превратились в шелковистые волны изумительных кудрей.
– Теперь очередь за бородой, – продолжал наш герой, – ей ровно семьдесят восемь дней, я отпустил ее как раз накануне ареста. Ну и история! Господи Боже мой! Но при такой тряске и бриться невозможно, я себе перережу горло, а сейчас для этого не самый подходящий момент. Сначала я должен хотя бы понять, влюблен я в конце концов или нет?
Вы бы, мой читатель, не стали сомневаться в пылких чувствах Клемана, поскольку при этих словах он вздохнул искренне и горько.
Поработав гребешком и щеткой, Ле-Маншо с удовлетворением взглянул на свою волнистую и шелковистую бороду.
Теперь он вполне мог бы играть юного и прекрасного героя-любовника, вот только шрам…
«А мне даже идет моя бородка. – подумал Клеман, – А жаль будет с ней расставаться. Теперь посмотрим, что сотворит бальзам чудодея-доктора, кусается эта штука, как сотня муравьев, и могу поспорить, что лицо у меня будет краснее помидора».
Он взял сухой ватный тампон и осторожно провел им по шраму. И шрам исчез, как исчезают с доски геометрические чертежи, когда их стирают губкой.
– Потрясающе! – прошептал Клеман, и в восхищении его сквозила толика удивления. – Я же каждый день умывался – и хоть бы что… Этот доктор – просто волшебник!
Кожа в том месте, где только что красовался шрам, была хоть и не краснее помидора, но все же достаточно воспаленной. Клеман откупорил металлический флакон, вылил из него несколько капель жидкости на салфетку и промокнул пылающее лицо.
Больше Ле-Маншо своей внешностью не занимался. Он полностью доверял доктору.
Мы должны сообщить, что после проделанной работы в зеркальце отразилось довольное лицо очень красивого молодого человека.
Вы бы никогда не дали ему больше двадцати пяти лет.
Через несколько минут зеркальце улеглось на свое место в несессере, вслед за щеткой, флаконом и всем прочим. Черное платье, женская шляпка и вуаль оказались под подушками сиденья.
Клеман облачился в пальто, наглухо застегнув его, взял в руку несессер и надел котелок.
Итак, Ле-Маншо был готов – и как раз вовремя. Фиакр остановился на улице Пигаль перед недлинным забором между двумя домами, большую часть которого занимали ворота. Располагались эти ворота в верхней части улицы, там, где магазины если и попадаются, то лишь изредка.
Кучер скомандовал:
– Ворота, будьте любезны!
От ворот к карете метнулась тень. При ближайшем рассмотрении тень эта оказалась девочкой-подростком, одетой очень скромно, в платьице, какие носят обычно работницы. И все же в этом жалком наряде было что-то особенное, что-то потрясающе элегантное, несмотря на всю его бедность.
Такое встречается среди мастериц, ремесло которых соприкасается с искусством, пусть даже самым смехотворным или жалким образом.
Так, среди сотни нелепых ярмарочных комедианток, чья игра кажется пародией на настоящий театр именно потому, что они всерьез считают себя актрисами, попадается вдруг одна, которая могла бы стать истинной звездой, и лучи ее даже в дешевом балагане светят всем тем, кто может различать это сияние в густом тумане окружающего убожества.
Девочка постучала в ворота, сказав кучеру чуть дрогнувшим голосом:
– Дом слишком далеко, ваш голос там вряд ли услышат.
Затем она побежала к карете и заглянула в окошечко. Смуглое лицо малышки, обрамленное непокорными черными прядями, при этом побледнело. Горящим взором обвела она все то, что было внутри фиакра.
– Добрый вечер, – наконец проговорила девочка.
– Лиретта! – воскликнул наш беглец с изумлением, в котором таилась и малая толика недовольства. – Зачем ты здесь и что тебе надо?
Девочка молчала.
Клеман продолжал уже несколько ласковее:
– Однако ты выросла за эти три месяца! И теперь я запрещаю тебе бегать одной в потемках.
Взор девочки затуманился, на глазах показались слезы.
– Мы живем совсем близко, – пролепетала она, – на площади Клиши, и как я могу вас послушаться, если есть надежда вас повидать.
Она схватила руку молодого человека и поднесла к губам.
– Возьмите – вот ваш букетик фиалок, – проговорила Лиретта. – Они свежие и чудесно пахнут. Я беру их на Королевской площади, продавщица дает мне их просто так с тех пор, как у меня нет денег. Три месяца! Каждый вечер я приходила сюда, и каждый вечер меня ругали, а вас все не было и не было! Готова поспорить, что за все три месяца вы ни разу не вспомнили обо мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39