А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

У опсикионцев достаточно телег для их собственных нужд, но недостаточно, чтобы подвозить продовольствие для целого войска, когда мы продвинемся далеко на запад, к самому Видессу.
— Прах его побери, — пробормотал Маниакис себе под нос.
Никто, кроме военачальников да, может быть, крестьян, чьи поля подвергаются опустошению, никогда не задумывается, какие усилия требуются, чтобы обеспечить армию, целый город, находящийся в постоянном движении, всем необходимым: едой, обмундированием, оружием и так далее. Но если не позаботиться обо всем этом заранее, армия окажется не в состоянии сражаться, прибыв к месту битвы. Если она туда вообще прибудет.
— Я еще не осматривал город, чтобы оценить, что мы сможем реквизировать у торговцев, — сказал Регорий. — Хотел получить твое одобрение, прежде чем начинать что-нибудь в таком духе, поскольку знаю, что последует взрыв негодования.
— Так или иначе, сделать это необходимо, — ответил Маниакис. — Постараемся, насколько возможно, сгладить для них горечь потерь. Если мы проиграем войну, их теплые чувства к нам не будут играть никакой роли. Если выиграем, то сможем снова привлечь ворчунов на свою сторону.
— Верно. Когда ты так говоришь, все сразу становится на свои места. — Регорий почесал затылок. — Но не знаю, хватит ли у меня жесткости для того, чтобы должным образом командовать людьми.
Маниакис хлопнул двоюродного брата по плечу:
— Все будет отлично. У тебя есть решительность и напористость, необходимые для нашего дела. Ты хорошо знаешь, как сделать то, что должно быть сделано. Пройдет совсем немного времени, и ты будешь так же хорошо знать, что именно следует делать.
Будучи лишь несколькими годами старше своего кузена, он имел куда больший опыт командования и теперь ощущал себя как старый военачальник из поколения своего отца, подбадривающий молодого рекрута, у которого едва начала пробиваться борода.
— Я запомню твои слова! — выпалил Регорий и заторопился прочь.
А Маниакис отправился в порт, чтобы поговорить с Доменцием, и застал его, когда тот держал совет с главой калаврийской флотилии Франсом. Когда он вошел, Доменций как раз говорил:
— Весть о вашем выступлении наверняка уже достигла Видесса. Генесий никуда не годится как правитель, но шпионы у него превосходные. А потому, — Доменций упер указательный палец в карту, — следует ожидать встречи с флотом, базирующимся на Ключе, почти сразу после того, как мы обогнем мыс и направимся на северо-запад, к столице.
— Скорее всего ты прав, клянусь Фосом! — ответил Фракс, затем поднял голову от карты и увидел Маниакиса. Одновременно с Доменцием он вскочил из-за стола.
— Добрый день, величайший! — хором воскликнули оба.
— Добрый день, — ответил Маниакис. — Значит, вы оба думаете, что нам не миновать морского сражения? — Такая перспектива очень беспокоила его. Если флот на Ключе и в самом Видессе сохранит верность Генесию, то, даже собрав вместе все остальные корабли империи, все равно проиграешь войну.
— В этом не будет ничего удивительного, — сказал турмарх. Фракс кивнул, а Доменций продолжил:
— Конечно, даже если друнгарий остался верен нынешнему Автократору, вовсе не обязательно, что все капитаны поступят так же. Капитан, пренебрегающий настроениями команды, рано или поздно отправится кормить рыбу, если не сумеет вовремя сдать назад.
— Спасибо за науку, но мне сдавать назад уже поздно, — сухо сказал Маниакис, вызвав своими словами нервный смешок Фракса. — Лично я надеюсь попасть на Ключ, избежав по пути каких-либо столкновений. Для этого с помощью Господа нашего, благого и премудрого, мы попытаемся использовать вельмож; пусть они, так сказать, умаслят флотских офицеров.
— Конечно, — милостиво согласился Доменций, — это было бы великолепно. Но гарантий никаких. Шансы — пятьдесят на пятьдесят.
— Согласен, — сказал Маниакис. — Тогда подскажите мне, как изловчиться и нанести поражение флоту с Ключа в морском сражении.
Доменций переглянулся с Фраксом. Последний, может потому, что был с Маниакисом начиная с Калаврии, набрался смелости ответить:
— Величайший, если флот в полном сборе и хранит верность Генесию, шансов выиграть бой у нас просто нет.
Маниакис поморщился, но справился с собой, официально отсалютовав Фраксу.
— Благодарю за откровенность, — сказал он. — Я запомню этот случай и вознагражу тебя. Очень многие Автократоры пали по одной причине: ни у кого не нашлось смелости сказать им простую, но неприятную правду. Ликиний правил бы империей и поныне, а нам было бы незачем поднимать восстание, если бы кто-нибудь втолковал ему, что он подвинулся разумом, отдавая армии приказ зимовать к северу от реки Астрис.
Доменций недоуменно взглянул на Фракса, потом с пробуждающимся изумлением — на Маниакиса.
— Величайший! — попросил он. — Позволь мне тоже быть откровенным!
— Это лучшее, что ты можешь сейчас сделать, — ответил тот.
— Ну, раз так… — Даже после сказанного Маниакисом Доменций все еще колебался. — Ладно. Правда заключается в том, величайший, что я, как и многие другие обладающие мужеством люди, просто вынужден выступить против Генесия, ибо сейчас всякому ясно, что тиран влечет империю прямиком в ледяную преисподнюю к Скотосу. Но, выслушав тебя сейчас, я начал надеяться, что ты не только лучше Генесия — слава Господу, в империи таких людей как песка в море, — но можешь оказаться искусным, сильным правителем, занявшим свое место по праву, если ты понимаешь, что я имею в виду.
— На все воля Фоса. — Маниакис очертил магический круг солнца над своим сердцем.
— Да, было бы прекрасно, если б ты оказался хорошим правителем не только по праву рождения, но и по праву ума, — вставил Фракс. — Иначе Царь Царей оставит тебе от империи такой малюсенький кусочек, каким не стоит и править.
— Знаю, — сказал Маниакис. — Причем знаю лучше других. Сабрац был могуч уже шесть лет назад, когда мы с отцом помогали ему вернуть трон. С тех пор он стал еще сильнее. Надеюсь, я тоже.
— На все воля Фоса… — Пришел и черед Доменция пробормотать эти слова.
— Но сейчас Сабрац меня не очень беспокоит, — продолжил Маниакис. — Пока я не устранил Генесия, прямое столкновение с Царем Царей мне не грозит. — Он покачал головой:
— Странно об этом говорить, но Генесий, помимо всего прочего, сейчас служит буфером между Сабрацем и мной…
Расстегнув кожаный кошель на поясе, он покопался в нем и выудил золотой с изображением Генесия. У нынешнего правителя Видессии было треугольное лицо, широкое у лба и узкое у подбородка, длинный нос и козлиная бородка. Во всяком случае, так он выглядел на монете. Маниакис никогда не встречал человека, изображенного на этом кусочке золота, но верил, что портрет отвечает действительности, — на золотых монетах, отчеканенных при Ликинии, лицо было совсем другим.
— Он выглядит не так уж отвратно. — Маниакис позволил монете скользнуть обратно в кошель. — По крайней мере, внешне. Если бы в его голове имелась хоть одна извилина… — Он вздохнул. — Но ее там нет. Он правит, опираясь на шпионов и убийц, а этого недостаточно. Люди боятся его, ненавидят и не хотят исполнять его распоряжений, даже когда конкретный приказ не так уж плох.
— Его следовало свергнуть давным-давно, — прорычал Фракс.
— Вне всякого сомнения, — отозвался Маниакис. — Но ведь не одни солдаты радовались, увидев голову Ликиния на острие копья. Ликинии обложил крестьян, торговцев и ремесленников непомерными налогами, заставив их оплачивать свои войны, поэтому Генесий получил такую поддержку, которой иначе ему было бы не видать, как своих ушей. А когда люди начали понимать, что он собой представляет, он с такой жестокостью подавил первые несколько мятежей, что заставил всякого дважды и трижды подумать, прежде чем решиться на восстание.
— Кроме того, всякому понятно, что, когда видессийцы идут войной на видессийцев, в выигрыше оказывается один Шарбараз, — добавил Доменций.
— Хотелось бы верить. — Маниакис поджал губы. — Надеюсь, люди действительно думают так сейчас и будут думать впредь. Но как вы знаете, я васпураканец по крови и отчасти по воспитанию, а потому иногда могу взглянуть на Видессию со стороны. И с моей точки зрения, я не хочу задеть вас, подавляющее большинство видессийцев сперва думают о себе, потом о своей родне и своих единомышленниках, а уж совсем потом, если больше не о чем думать, об империи.
— Видит Господь наш, благой и премудрый, как мне хотелось бы, чтобы ты ошибался, величайший, — сказал Фракс, — но, боюсь, ты прав. Полтора столетия назад императрица родила близнецов, двух сыновей, ни один из которых не захотел признать себя младшим. Оба не мыслили себя без алых сапог. И разразилась гражданская война, разорвавшая империю на части.
— Да они едва не угробили империю! — яростно проговорил Маниакис. — Они были так заняты своей междуусобицей, что опустошили приграничные крепости, позволив полчищам хаморов хлынуть на наши земли! И эти два корыстолюбивых идиота даже брали кочевников в наемники, чтобы пополнить свои войска!
Доменций метнул на Маниакиса лукавый взгляд:
— Как? Что я слышу, величайший! Неужели васпураканцы никогда не вели междуусобных войн? Почему же тогда страна принцев ныне поделена между Видессией и Макураном?
— А вот и нет! — возразил Фракс. — Спасибо Генесию. Он совершил столько грубейших ошибок, что теперь всей страной принцев единолично правит Шарбараз!
— Конечно, у нас были междуусобные войны, — сказал Маниакис. — Клан против клана. Именно так воины Васпуракана чаще всего попадали в Видессию. Они проигрывали сражение противнику из соседней долины, и им приходилось оставлять свои дома. Но междуусобица внутри клана? Что ж, случалось и такое, однако крайне редко.
Фракс взъерошил пальцами свои седые волосы.
— Вернемся к тому, с чего начали, — предложил он. — Если, обогнув мыс, мы увидим сохранивший верность Генесию флот с Ключа, как тогда? Принять бой и сражаться до последнего или отступить на Калаврию?
Маниакис был признателен своему друнгарию за прямоту вопроса, но все же, погрузившись в молчание, он прикусил нижнюю губу.
— Будем драться, — проговорил он наконец. — Если мы попытаемся спастись бегством, они последуют за нами и превратят Калаврию в руины. К тому же для нас куда лучше погибнуть в честном бою, чем попасть в плен к Генесию.
— Да уж, — заметил Доменций. — Здесь ты прав. Я слышал, он пригласил из Машиза нового пыточных дел мастера. Шарбараз был любезен как никогда; он несказанно рад оказать императору Видессии такую замечательную услугу.
— До Калаврии эта новость не дошла, — тяжело сказал Маниакис. — Надеюсь, и не дойдет. В любом случае.
* * *
Маниакис трудился как мул, одновременно готовя к походу на Видесс объединенный флот Калаврии и Опсикиона, а также конницу, которой командовал Регорий. То обстоятельство, что флот мог потерпеть неудачу — а в случае столкновения со всей военно-морской мощью Генесия он был на нее обречен, — заставляло Маниакиса прикладывать еще большие усилия, будто количество затраченных сил могло само по себе каким-то чудом превратить поражение в победу.
Те несколько часов в сутки, которые он неохотно позволял себе провести в постели, он спал как убитый. Среди служанок Самосатия было несколько молодых и очень хорошеньких; некоторые из них намекали, что способны на нечто большее, чем менять белье на кровати. Маниакис пропускал намеки мимо ушей; отчасти дабы пощадить чувства Курикия, но больше потому, что слишком уставал за день.
Спустя некоторое время намеки служанок прекратились, зато девушки принялись шушукаться, подвергая сомнению его мужские достоинства. Другой на месте Маниакиса впал бы в бешенство; его же эти сплетни только позабавили: чтобы задеть его гордость, нужно было нечто посерьезней глупых женских насмешек.
Однажды ночью, незадолго до отплытия флота на юг, Маниакис вдруг проснулся: ему показалось, будто в дверь тихонько постучали.
— Кто там? — крикнул он, потянувшись за мечом. От полуночных гостей не приходится ждать добрых известий.
Ответа не последовало. Маниакис нахмурился. Если бы за дверью стоял один из его офицеров, желавший немедленно доложить о какой-то неприятности, он продолжал бы стучать. Если в ночи к нему пытался проникнуть убийца… Маниакис покачал головой. Убийца вовсе не стал бы стучать. Служанка, горящая желанием отомстить за то, что ее отвергли? В этом предположении было не больше смысла, чем в предыдущих. Хотя и не меньше.
Но вот постукивание возобновилось снова. Маниакис быстро повернул голову — на сей раз звук донесся со стороны окна, створки которого были распахнуты, чтобы впускать в спальню свежий ночной воздух. Если бы за окном кто-нибудь был, Маниакис обязательно его увидел бы. Но он не смог разглядеть там никого и ничего.
Внезапно волосы у него встали дыбом; он быстро очертил у сердца магический солнечный круг и судорожно вцепился в амулет, данный ему Багдасаром. До него дошло, что происходит: колдовская сила, насланная из столицы, пытается пробиться сквозь защиту, установленную вокруг спальни васпураканским магом. И если ей удастся обнаружить слабое место…
Ему хотелось подняться с кровати и ринуться вон из комнаты, но рассудок подсказывал, что хуже этого ничего не придумаешь. Сейчас он в самом центре магических укреплений, возведенных Багдасаром; попытка спастись бегством от силы, пробующей пробиться сквозь наложенные магом заклинания, поставит его в гораздо более уязвимое положение. Хотя бездействовать, когда на него идет охота, было не легче, чем зайцу неподвижно прижиматься к земле в лесных зарослях, слыша неподалеку лай охотничьих псов.
Опять постукивание. На сей раз по крыше. Маниакис вспомнил об отверстии, обнаруженном в потолке Багдасаром. Оставалось надеяться, что та дыра была единственной. Страшного не случилось, значит, маг ничего не упустил из виду.
Он уже почти успокоился, когда в комнату вдруг с писком высыпал целый выводок мышей. Как он мог забыть о мышиных норах! К счастью, о них не забыл Багдасар. Уважение, испытываемое Маниакисом к колдуну-васпураканцу, заметно возросло. Но одновременно возрос и страх — принудить мышей пройти в спальню через охранные чары мог только очень сильный маг.
Постукивание донеслось по очереди из каждой мышиной норы. Но они, как и все остальные отверстия в спальне, оказались надежно защищены. Обретя уверенность, что маг Генесия наткнулся на непреодолимый заслон, Маниакис натянул на себя одеяло, намереваясь снова заснуть.
Потом, вспоминая о случившемся, он понял, что проявил непозволительное простодушие. После того как постукивание прекратилось, за окном появилось нечто. Он так никогда и не узнал, какая часть этого образа была порождением его собственного воображения, а какая заслана в Опсикион магом из Видесса. Так или иначе, видение оказалось поистине ужасным.
Тень напоминала легкую паутину, сквозь которую просвечивали звезды; исключение составляли только рот и глаза. Но этого было вполне достаточно, чтобы домыслить все остальное.
Рыбаки из Каставалы нередко привозили на рынок акул, пойманных ими среди другой рыбы. Челюсти этих тварей всегда буквально гипнотизировали Маниакиса — две изогнутые пилы, утыканные несколькими рядами острейших зубов… Любая из тех акул лопнула бы от зависти, увидев челюсти жуткого создания, невесомо парившего сейчас за окном, хотя его пасть не казалась такой уж огромной. Вернее, поправил себя Маниакис, она не слишком широко раскрыта. Он не мог отделаться от мысли, что эта пасть может раздвигаться почти до бесконечности, причем останется утыканной зубами-ножами от края до края, как бы сильно ни распахнулась.
Он испытал сильное облегчение, когда ему удалось оторвать глаза от кошмарной пасти, но это едва не стоило ему жизни, потому что он встретился взглядом с глазами чудовища. Как Маниакис ни старался, отвести глаза ему не удавалось. На западных землях империи и в Макуране водились львы и тигры. Несколько раз ему случалось охотиться на львов, и он навсегда запомнил тяжелый царственный взгляд их золотисто-желтых глаз. Но лев со взглядом подобной гипнотической силы имел бы сколько угодно добычи, а потому скоро обожрался бы до такой степени, что не смог бы передвигаться.
Влекомый чужой волей, полностью подавившей его собственную, Маниакис встал с кровати и направился к окну. Он понимал, что плавающая во тьме за окном тварь не в состоянии проникнуть внутрь, пока действуют охранные заклинания Багдасара. Но если чудовище вынудит его выйти из-под защиты заклинаний… Вот тут-то оно покажет, насколько широко может растянуться жуткая пасть!
Каждый шаг к окну был медленней предыдущего, поскольку Маниакис изо всех сил боролся с чужой волей, пытавшейся окончательно подавить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60