Он снова увлекал ее в темноту, во влажный, крутящийся водоворотом мрак, но на этот раз скалой стало его тело, а тьма была плотной и теплой, словно бархат. Вожделение кружилось огнями перед ее закрытыми глазами, с тихим шорохом разливалось по венам, вздымалось, как морской прилив. Она задыхалась. Его ладони гладили ее ягодицы. Потом он перевернул ее, уложил на живот и приподнял ее бедра.
Она задохнулась. Из чувства протеста. От возбуждения. Она хотела прикасаться к нему, хотела видеть его, меняющееся выражение его лица. Было в этом что-то смутно-тревожное – он был так близко от нее и все же вне досягаемости, вне ее контроля. Тревожное и – она должна была в этом признаться – возбуждающее. Он опустился на нее, опершись на локти и удерживая ее ногами. И она почувствовала его, его всего, ощутила, как его горячая набухшая плоть движется у нее по спине, проходит по ягодицам, упирается в заветную щель.
Нервы ее натянулись до предела. Тело затрепетало. Одной рукой он обхватил ее за талию, и его длинные пальцы легко двинулась по животу к ее нежным, влажным складкам. Она затаила дыхание, а его рука с необычной деликатностью ощупывала, гладила и раздвигала их. Ей было очень тепло, она чувствовала себя до боли живой, и каждый нерв, каждая мышца отчаянно отзывались на его прикосновение. Его пальцы ласкали ее, добиваясь ответной реакции. Ее руки на простыне сжались в кулаки. Она бесстыдно тянулась к нему, выгибаясь дугой, чтобы принять его в себя, и волны удовольствия прокатывались по ее телу.
Она услышала его довольное урчание, а затем он вошел в нее. Овладевая ею. Глаза ее закрылись. Она уже забыла, какой он большой. Как это приятно! Даже слишком. И все-таки недостаточно.
Прядь его волос коснулась ее щеки. Его горячее дыхание согревало ее висок.
– Нравится… – сказал он.
Она не видела его лица, но поняла, что он хочет этим сказать.
– Да.
Необходимо было снять это жуткое желание. Его желание. Ее.
Одним мощным движением он заполнил ее. Она застонала, застигнутая врасплох. Ошеломленная. В таком положении она смогла почувствовать все. Силу его рук, пот на его груди, его член глубоко внутри, который толчок за толчком выбивал из нее остававшийся в середине холод. Она всегда была самостоятельной и выдержанной. Сейчас он обладал ею, управлял ею, и его команды ее телу, его контроль над ее чувствами были одновременно раскрепощающими, пугающими и… невероятно эротичными. Она выгибалась, извивалась, стараясь прижаться к нему еще ближе, взять от него больше. Ей хотелось прикоснуться к нему, дотянуться до него, но он был позади нее, вокруг нее, его ноги сжимали ее, его рука была рядом с ее шеей, а лицо прижималось к ее щеке.
Он просунул под нее руку, уютно укрыв ладонью ее лобок, и она почувствовала, как в ней ширится и пульсирует темнота, как она нарастает и разливается, наполняет и переполняет ее, когда она кончает снова и снова, кусая подушку, чтобы не кричать. Ритм его движений изменился, ускорился. Медленное движение назад, резкий удар… Она уже едва могла выносить это. Он двигался на ней, крепко держа ее и сохраняя твердость внутри. Снова и снова. Его пальцы сомкнулись у нее на бедрах. Его длинное худое тело конвульсивно вздрагивало. Она дрожала, а он стонал, спрятав лицо в изгибе ее шеи.
Все.
Наконец кровать перестала трястись. Дилан по-прежнему оставался сверху, придавливая ее к матрасу. Реджина лежала, уткнувшись носом в подушку, испытывая головокружение и стараясь сохранить остатки тепла. Ожидая, пока ее дыхание вернется в нормальный ритм. Пока ее жизнь вернется в нормальный ритм.
Она не могла двинуться. Она не могла дышать. Она закашлялась, и Дилан откатился в сторону, оставив ее замерзшую, вспотевшую и одинокую. Она вздрогнула. Что ж, это было достаточно обычным делом.
Но сразу после этого, не говоря ни слова, он снова заключил ее в объятия. Уложив ее поудобнее, он натянул на нее одеяло. Сердце ее остановилось. От удивления она застыла, положив голову на его твердое плечо и словно приклеившись к его боку благодаря поту, сексу и физическому напряжению.
– Ты что… обнимаешься со мной?
Он фыркнул. А может быть, захрапел.
Реджина закусила губу.
– Это так… романтично, – сказала она, стараясь его поддеть.
– Так и должно быть, – отрезал он. – И будет, если ты немного помолчишь.
Она улыбнулась и еще крепче прижалась к нему. Согревшаяся и успокоившаяся, она почти мгновенно заснула на его мерно поднимавшейся груди, убаюканная биением его сердца.
– Что это такое?
В низком голосе Маргред слышалось неподдельное удивление. Ее маленькая теплая рука ощупывала его под одеялом.
Калеб сжал зубы, разрываясь между удовольствием от движения ее руки и вызовом, прозвучавшим в этом вопросе.
– Это презерватив.
– Я знаю, что это такое. Я только не знаю, для чего ты его надел.
– Чтобы защитить тебя, – сдержанно сказал Калеб.
– От чего?
– От беременности.
Она отстранилась от него, и вся ее нежность и теплота тут же улетучились.
– Но… я хочу забеременеть. Мы же хотим иметь детей.
Мы с тобой говорили об этом.
Калеб поморщился: ее смущение ранило его больше, чем ее возмущение.
– Это было до того.
– До чего?
Он промолчал.
– До пророчества. – Она сама ответила на свой вопрос. – Ты боишься, что, если у нас родится дочь, она будет в опасности.
– Или в опасности будешь ты.
– Я хочу рискнуть.
Он всегда восхищался ее отвагой. Но он не мог и не собирался рисковать ее жизнью. Ее безопасностью.
– После случая с Реджиной я подумал… Пока мы все не выясним… В общем, сейчас это плохая идея.
– Но я хочу малыша!
Страх за нее сделал его резким.
– Ты не можешь получать все, что захочется, Мэгги.
В темноте спальни его слова прозвучали как пощечина.
– Да, – тихо сказала она. – Я знаю.
Вот черт! Калеб закрыл глаза. Чтобы быть с ним, она отказалась от всего, от своей жизни в море, от бессмертия. Все, что она у него когда-либо просила взамен, это его любовь и семья.
Если он откажет ей во втором, будет ли ей достаточно только первого?
Проснувшись, Реджина увидела рядом смятую подушку и пустую постель. Снова одна. В этом смысле ее жизнь возвращалась в свое нормальное русло.
Она потерла рукой лицо и поморщилась от боли в разбитых пальцах. На сердце было тяжело. Черт! Она села на кровати, не обращая внимания на утренний хор птичьих голосов за окном и настоящий хит-парад болезненных ощущений от многочисленных царапин и кровоподтеков. Некоторые из них начинали приобретать очень интересную окраску. Например, пальцы на ногах. Прихрамывая, она подошла к зеркалу. Ее горло…
Она смотрела на свое бледное, истерзанное отражение с запавшими глазами и часто моргала, стараясь остановить выступившие слезы. Выглядела она ужасно. Неудивительно, что Дилан не задержался. Он как все мужчины, подумала она, поднимая с пола свои брюки от тренировочного костюма. Получил, что хотел, и…
Но по отношению к нему это было несправедливо. Прошлая ночь была на ее совести. В отличие от многих, она знала, как относиться к собственным поступкам и как брать на себя ответственность. Вспомнив о том, как она бросалась на него и что они вытворяли в темноте, она покраснела. По крайней мере, утром ей не пришлось переживать по поводу того, как посмотреть ему в глаза. Такой вариант был самым легким для всех. Для нее. Скоро проснется Ник. То, что Дилану удалось объяснить ему свое присутствие в их квартире вчера вечером, еще не означало, что ей удалось бы объяснить его присутствие у себя в постели сегодня утром.
Она натянула спортивные брюки. Начало восьмого. Обычно в это время она уже два часа была на ногах. Сейчас она потихоньку проберется в кухню и…
Дверь спальни распахнулась.
Она резко обернулась и изумленно уставилась на Дилана, стоявшего на пороге с кружкой в руках, от которой поднимался пар.
– Думаю, тебе нужно выпить вот это.
– Что?..
– Чай с медом. – Он поставил кружку на комод, избегая ее взгляда. – Так делала мама, когда у кого-то из нас болело горло.
Сердце бешено забилось у нее в груди. Голова пошла кругом. В висках стучала единственная мысль: он приготовил чай для нее. Как это делала его мама. Она уже чувствовала этот аромат: лимон, мед, тонкий оттенок специй.
Дилан, прищурившись, взглянул на нее.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
Горло ее сжалось, и она с трудом выдавила из себя это слово.
Но это была неправда. Она была в опасности, в ужасной опасности.
Реджина была практичной женщиной. Она могла выдерживать мрачные взгляды Дилана и его насмешливый тон. Она могла подавить в себе сочувствие к его исковерканному детству, свою беспомощную реакцию на его бурную страсть. Со временем она даже могла бы привыкнуть к его таланту появляться в нужном месте точно в нужный момент.
Но эта неловкая предупредительность делала ее совершенно беззащитной перед ним.
Она плотно сжала трясущиеся губы. Черт… Она подвергалась огромному и очень реальному риску влюбиться в него глубоко и безнадежно.
– У нас все будет нормально, – заявила Антония, обращаясь к Реджине, и это прозвучало настолько похоже на тон ее дочери, что брови Дилана удивленно полезли вверх. – Мэгги на месте. Люси на месте. К обеду мы откроемся.
Реджина прислонилась к обитой нержавейкой стойке, не обращая внимания на нож, летавший словно молния в каких-то сантиметрах от ее бедра: вжик, вжик, вжик…
– Тогда я нужна буду, чтобы делать заготовки.
– Ты сможешь делать это, когда вернешься. А сейчас тебя хочет видеть Калеб. Чтобы записать твои показания.
Дилану было в высшей степени наплевать на то, что хочет его брат. Калеб все равно не мог защитить Реджину.
– Я не могу. – Реджина схватила с разделочной доски кусочек красного перца и сунула его в рот. – Я записалась на прием к врачу.
– Зачем?
– Ну… – Она вытерла руки о джинсы, стараясь не смотреть матери в глаза. – Просто обследование. Она хочет окончательно убедиться, что у меня не отвалились пальцы на ногах.
Дилан приподнял бровь. Значит, она еще не говорила Антонии о своей беременности. Только ему. И то только потому, что у нее не было выбора. Он испытывал непривычный подъем, связанный с чувством ответственности.
– А ты чем займешься, пока Реджина будет у врача? – спросила Маргред.
Взгляд Дилана равнодушно скользнул мимо Люси и остановился на ней с легкостью, которая показалась ему даже… тревожной. Ни один мужчина не стал бы смотреть на Люси, если в это время в комнате находилась Маргред. Люси была высокой и безобидной. Человек. Ничем не примечательный человек. А Маргред была… самой собой. Калеб, видимо, в последнее время не особо давал своей красавице жене спать по ночам. Под ее глазами лежали темные тени.
В большой ресторанной кухне достаточно просторно и достаточно шумно, чтобы они могли спокойно поговорить. Он подошел поближе и понизил голос, чтобы никто не мог его слышать.
– Я пойду с ней.
Маргред наклонила голову.
– Если то, что говорит Калеб, правда, Конн будет ждать от тебя доклада.
– Я предоставлю ему даже нечто большее.
Дилан понял это только теперь. У него было время все обдумать долгой тихой ночью, когда рядом с ним спала Реджина, удерживая его легким прикосновением ладони, лежавшей у него на сердце. Он до сих пор чувствовал ее тяжесть, сжимавшую грудь так, что было трудно дышать. Каким-то образом она заставила его почувствовать себя ответственным за нее. Заставила его заботиться о ней. Это не означало, что он обязан оставаться с ней навсегда, запутавшись в сети человеческих ожиданий и чувств и попав на суше в ловушку.
– Я заберу ее в Убежище, – объяснил он. – Там она будет в безопасности.
А он будет свободен.
Темные глаза Маргред округлились.
– Ты уже сказал ей об этом?
– Еще нет.
– Ага. – Маргред внимательно посмотрела на него. Ее пухлые губы дрогнули. – Желаю тебе удачи.
– Ты мог бы быть и полюбезнее со своей сестрой, – сказала Реджина.
Они поднимались на холм к городскому муниципалитету.
Когда Дилан покидал остров более двадцати лет назад, этого здания еще не существовало, хотя большинство серых, потрепанных непогодой домов и магазинов в центре города были теми же. Но сейчас здесь было больше, чем в его воспоминаниях, машин, больше телефонных линий, больше флагов, клумб, вывесок и пешеходов, толпившихся на узких улочках, окружавших его и перекрывавших ему дорогу. Он с трудом видел небо и улавливал запах моря.
Он шел рядом с Реджиной и чувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого родители тащат покупать одежду, или диким зверем, которого ведут на поводке для всеобщего обозрения. Через каждые несколько шагов их кто-то останавливал, окликал, пытался заговорить.
Он не хотел говорить о Люси.
– Я был с ней любезен, – проворчал он.
– Да? Если учесть, что…
Молодая симпатичная женщина перегородила им дорогу детской коляской.
– О господи, Реджина, твоя шея… Ужасно! Как ты себя чувствуешь?
Реджина вздохнула.
– Спасибо, Сара, я…
Взгляд молодой женщины скользнул в его сторону. Она улыбнулась и поправила свои волосы до плеч.
– А ты, должно быть, Дилан. Я слышала, ты весь путь до дома Митчеллов нес ее на руках.
– Да, мне тогда было здорово не по себе, – сказала Реджина. – Послушай, мы…
– Это было так ужасно! То есть я хочу сказать, что ты наверняка не ожидал, что здесь может произойти что-то подобное, – сказала Сара, улыбаясь Дилану. – Верно?
– На самом деле я ожидал.
– О'кей. – Реджина решительно схватила его за руку. – Рада была тебя повидать, Сара. Как-нибудь загляну к тебе в магазин.
Дилан почувствовал, как маленькая сильная рука потянула его за собой. Ему нравилось прикосновение ее ладони. И он ненавидел себя за это.
– Итак, насчет твоей сестры… – продолжила она.
– А что, собственно?
– С ее стороны было очень любезно выручить нас.
– Почему любезно? Ты же ей платишь.
– Да, но…
– Эй, Реджина! – окликнул ее рыжий круглолицый мужчина с каской и ящиком с инструментом. – Там у тебя вчера был какой-то шум. У вас все в порядке?
Мимо них медленно проезжали машины. Люди останавливались, чтобы поглазеть на них. Дилан с трудом терпел эти чужие запахи и давление человеческих тел.
– Все хорошо. Спасибо, Дуг.
Тот перевел взгляд на Дилана.
– А ты и есть тот парень, который нашел ее?
Дилан опустил глаза.
– Да. А вы?..
– Дуг занимается ремонтом проводки у нас на острове, – пояснила Реджина. – И два-три раза в неделю заходит в ресторан к Антонии.
– Верно. – Дуг переступил с ноги на ногу. – Кстати, и сегодня днем собираюсь там перекусить.
– До вечера мы не откроемся, – сказала Реджина. – Но если вы заглянете к нам завтра утром, я бы могла…
С Дилана было достаточно.
– Извините нас, – сказал он и пошел дальше.
Поскольку он крепко прижимал ладонь Реджины, лежавшую у него на руке, у нее просто не было другого выхода, как последовать за ним.
Ему не хватало свободного пространства. Ему не хватало моря. Ему хотелось увести Реджину подальше от людей, толкавшихся вокруг, и обстоятельств, которые его сдерживали. Он хотел ее. По-прежнему. Снова.
Поскольку Дилан не мог получить то, чего хотел, он нашел ближайшую лазейку – поворот с главной дороги, который вел к единственной на острове церкви и кладбищу, дремавшему на склоне холма.
Дилан остановился среди покосившихся могильных плит и нестриженой травы, с наслаждением вдыхая тишину и аромат можжевельника.
– М-да… – запыхавшись, сказала Реджина. – Это было невежливо.
Он хотел ее раздеть. А она этого не понимала.
– Не более невежливо, чем ведут себя они. И вдвое вежливее, чем мне хотелось бы выглядеть на самом деле. Как ты можешь это выносить? – спросил он. – Как ты можешь выносить всех их? Всех этих людей. Все, что их интересует, – это сплетни и собственная выгода. Всем им нет до тебя ни малейшего дела.
Ее подбородок воинственно задрался.
– Ну да! А тебе – есть.
– Я… – открыл было рот Дилан и нахмурился.
А разве сам он не был похож на ее легкомысленного приятеля, ее голодного клиента, думавшего только о своих интересах и аппетите? Разве не так? И почему это должно его заботить? Ее, например, это не заботило прошлой ночью. Или в ночь свадьбы его брата. Он закрыл рот на полуслове.
Реджина улыбнулась – необычный легкий изгиб губ, от которого у него все переворачивалось внутри.
– Да, я так и думала.
Она вздохнула и прислонилась к низкому каменному забору, огораживавшему кладбище.
– Расскажи мне о своих отношениях с сестрой.
О чем это она?
– Люси? Я ее почти не знаю.
– Ты это уже говорил. – Реджина склонила голову на бок. – Вот только не сказал почему.
– Я… – Он пнул ногой пучок травы. – Когда я уехал, ей был год.
– Да, но с тех пор она стала взрослой. И ты должен был стать взрослым тоже. И то, что тебя оторвали от семьи в тринадцать лет, – не повод для того, чтобы остаток жизни провести в состоянии эмоциональной подавленности.
Эмоциональной подавленности…
Он сжал зубы так, что они скрипнули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Она задохнулась. Из чувства протеста. От возбуждения. Она хотела прикасаться к нему, хотела видеть его, меняющееся выражение его лица. Было в этом что-то смутно-тревожное – он был так близко от нее и все же вне досягаемости, вне ее контроля. Тревожное и – она должна была в этом признаться – возбуждающее. Он опустился на нее, опершись на локти и удерживая ее ногами. И она почувствовала его, его всего, ощутила, как его горячая набухшая плоть движется у нее по спине, проходит по ягодицам, упирается в заветную щель.
Нервы ее натянулись до предела. Тело затрепетало. Одной рукой он обхватил ее за талию, и его длинные пальцы легко двинулась по животу к ее нежным, влажным складкам. Она затаила дыхание, а его рука с необычной деликатностью ощупывала, гладила и раздвигала их. Ей было очень тепло, она чувствовала себя до боли живой, и каждый нерв, каждая мышца отчаянно отзывались на его прикосновение. Его пальцы ласкали ее, добиваясь ответной реакции. Ее руки на простыне сжались в кулаки. Она бесстыдно тянулась к нему, выгибаясь дугой, чтобы принять его в себя, и волны удовольствия прокатывались по ее телу.
Она услышала его довольное урчание, а затем он вошел в нее. Овладевая ею. Глаза ее закрылись. Она уже забыла, какой он большой. Как это приятно! Даже слишком. И все-таки недостаточно.
Прядь его волос коснулась ее щеки. Его горячее дыхание согревало ее висок.
– Нравится… – сказал он.
Она не видела его лица, но поняла, что он хочет этим сказать.
– Да.
Необходимо было снять это жуткое желание. Его желание. Ее.
Одним мощным движением он заполнил ее. Она застонала, застигнутая врасплох. Ошеломленная. В таком положении она смогла почувствовать все. Силу его рук, пот на его груди, его член глубоко внутри, который толчок за толчком выбивал из нее остававшийся в середине холод. Она всегда была самостоятельной и выдержанной. Сейчас он обладал ею, управлял ею, и его команды ее телу, его контроль над ее чувствами были одновременно раскрепощающими, пугающими и… невероятно эротичными. Она выгибалась, извивалась, стараясь прижаться к нему еще ближе, взять от него больше. Ей хотелось прикоснуться к нему, дотянуться до него, но он был позади нее, вокруг нее, его ноги сжимали ее, его рука была рядом с ее шеей, а лицо прижималось к ее щеке.
Он просунул под нее руку, уютно укрыв ладонью ее лобок, и она почувствовала, как в ней ширится и пульсирует темнота, как она нарастает и разливается, наполняет и переполняет ее, когда она кончает снова и снова, кусая подушку, чтобы не кричать. Ритм его движений изменился, ускорился. Медленное движение назад, резкий удар… Она уже едва могла выносить это. Он двигался на ней, крепко держа ее и сохраняя твердость внутри. Снова и снова. Его пальцы сомкнулись у нее на бедрах. Его длинное худое тело конвульсивно вздрагивало. Она дрожала, а он стонал, спрятав лицо в изгибе ее шеи.
Все.
Наконец кровать перестала трястись. Дилан по-прежнему оставался сверху, придавливая ее к матрасу. Реджина лежала, уткнувшись носом в подушку, испытывая головокружение и стараясь сохранить остатки тепла. Ожидая, пока ее дыхание вернется в нормальный ритм. Пока ее жизнь вернется в нормальный ритм.
Она не могла двинуться. Она не могла дышать. Она закашлялась, и Дилан откатился в сторону, оставив ее замерзшую, вспотевшую и одинокую. Она вздрогнула. Что ж, это было достаточно обычным делом.
Но сразу после этого, не говоря ни слова, он снова заключил ее в объятия. Уложив ее поудобнее, он натянул на нее одеяло. Сердце ее остановилось. От удивления она застыла, положив голову на его твердое плечо и словно приклеившись к его боку благодаря поту, сексу и физическому напряжению.
– Ты что… обнимаешься со мной?
Он фыркнул. А может быть, захрапел.
Реджина закусила губу.
– Это так… романтично, – сказала она, стараясь его поддеть.
– Так и должно быть, – отрезал он. – И будет, если ты немного помолчишь.
Она улыбнулась и еще крепче прижалась к нему. Согревшаяся и успокоившаяся, она почти мгновенно заснула на его мерно поднимавшейся груди, убаюканная биением его сердца.
– Что это такое?
В низком голосе Маргред слышалось неподдельное удивление. Ее маленькая теплая рука ощупывала его под одеялом.
Калеб сжал зубы, разрываясь между удовольствием от движения ее руки и вызовом, прозвучавшим в этом вопросе.
– Это презерватив.
– Я знаю, что это такое. Я только не знаю, для чего ты его надел.
– Чтобы защитить тебя, – сдержанно сказал Калеб.
– От чего?
– От беременности.
Она отстранилась от него, и вся ее нежность и теплота тут же улетучились.
– Но… я хочу забеременеть. Мы же хотим иметь детей.
Мы с тобой говорили об этом.
Калеб поморщился: ее смущение ранило его больше, чем ее возмущение.
– Это было до того.
– До чего?
Он промолчал.
– До пророчества. – Она сама ответила на свой вопрос. – Ты боишься, что, если у нас родится дочь, она будет в опасности.
– Или в опасности будешь ты.
– Я хочу рискнуть.
Он всегда восхищался ее отвагой. Но он не мог и не собирался рисковать ее жизнью. Ее безопасностью.
– После случая с Реджиной я подумал… Пока мы все не выясним… В общем, сейчас это плохая идея.
– Но я хочу малыша!
Страх за нее сделал его резким.
– Ты не можешь получать все, что захочется, Мэгги.
В темноте спальни его слова прозвучали как пощечина.
– Да, – тихо сказала она. – Я знаю.
Вот черт! Калеб закрыл глаза. Чтобы быть с ним, она отказалась от всего, от своей жизни в море, от бессмертия. Все, что она у него когда-либо просила взамен, это его любовь и семья.
Если он откажет ей во втором, будет ли ей достаточно только первого?
Проснувшись, Реджина увидела рядом смятую подушку и пустую постель. Снова одна. В этом смысле ее жизнь возвращалась в свое нормальное русло.
Она потерла рукой лицо и поморщилась от боли в разбитых пальцах. На сердце было тяжело. Черт! Она села на кровати, не обращая внимания на утренний хор птичьих голосов за окном и настоящий хит-парад болезненных ощущений от многочисленных царапин и кровоподтеков. Некоторые из них начинали приобретать очень интересную окраску. Например, пальцы на ногах. Прихрамывая, она подошла к зеркалу. Ее горло…
Она смотрела на свое бледное, истерзанное отражение с запавшими глазами и часто моргала, стараясь остановить выступившие слезы. Выглядела она ужасно. Неудивительно, что Дилан не задержался. Он как все мужчины, подумала она, поднимая с пола свои брюки от тренировочного костюма. Получил, что хотел, и…
Но по отношению к нему это было несправедливо. Прошлая ночь была на ее совести. В отличие от многих, она знала, как относиться к собственным поступкам и как брать на себя ответственность. Вспомнив о том, как она бросалась на него и что они вытворяли в темноте, она покраснела. По крайней мере, утром ей не пришлось переживать по поводу того, как посмотреть ему в глаза. Такой вариант был самым легким для всех. Для нее. Скоро проснется Ник. То, что Дилану удалось объяснить ему свое присутствие в их квартире вчера вечером, еще не означало, что ей удалось бы объяснить его присутствие у себя в постели сегодня утром.
Она натянула спортивные брюки. Начало восьмого. Обычно в это время она уже два часа была на ногах. Сейчас она потихоньку проберется в кухню и…
Дверь спальни распахнулась.
Она резко обернулась и изумленно уставилась на Дилана, стоявшего на пороге с кружкой в руках, от которой поднимался пар.
– Думаю, тебе нужно выпить вот это.
– Что?..
– Чай с медом. – Он поставил кружку на комод, избегая ее взгляда. – Так делала мама, когда у кого-то из нас болело горло.
Сердце бешено забилось у нее в груди. Голова пошла кругом. В висках стучала единственная мысль: он приготовил чай для нее. Как это делала его мама. Она уже чувствовала этот аромат: лимон, мед, тонкий оттенок специй.
Дилан, прищурившись, взглянул на нее.
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально.
Горло ее сжалось, и она с трудом выдавила из себя это слово.
Но это была неправда. Она была в опасности, в ужасной опасности.
Реджина была практичной женщиной. Она могла выдерживать мрачные взгляды Дилана и его насмешливый тон. Она могла подавить в себе сочувствие к его исковерканному детству, свою беспомощную реакцию на его бурную страсть. Со временем она даже могла бы привыкнуть к его таланту появляться в нужном месте точно в нужный момент.
Но эта неловкая предупредительность делала ее совершенно беззащитной перед ним.
Она плотно сжала трясущиеся губы. Черт… Она подвергалась огромному и очень реальному риску влюбиться в него глубоко и безнадежно.
– У нас все будет нормально, – заявила Антония, обращаясь к Реджине, и это прозвучало настолько похоже на тон ее дочери, что брови Дилана удивленно полезли вверх. – Мэгги на месте. Люси на месте. К обеду мы откроемся.
Реджина прислонилась к обитой нержавейкой стойке, не обращая внимания на нож, летавший словно молния в каких-то сантиметрах от ее бедра: вжик, вжик, вжик…
– Тогда я нужна буду, чтобы делать заготовки.
– Ты сможешь делать это, когда вернешься. А сейчас тебя хочет видеть Калеб. Чтобы записать твои показания.
Дилану было в высшей степени наплевать на то, что хочет его брат. Калеб все равно не мог защитить Реджину.
– Я не могу. – Реджина схватила с разделочной доски кусочек красного перца и сунула его в рот. – Я записалась на прием к врачу.
– Зачем?
– Ну… – Она вытерла руки о джинсы, стараясь не смотреть матери в глаза. – Просто обследование. Она хочет окончательно убедиться, что у меня не отвалились пальцы на ногах.
Дилан приподнял бровь. Значит, она еще не говорила Антонии о своей беременности. Только ему. И то только потому, что у нее не было выбора. Он испытывал непривычный подъем, связанный с чувством ответственности.
– А ты чем займешься, пока Реджина будет у врача? – спросила Маргред.
Взгляд Дилана равнодушно скользнул мимо Люси и остановился на ней с легкостью, которая показалась ему даже… тревожной. Ни один мужчина не стал бы смотреть на Люси, если в это время в комнате находилась Маргред. Люси была высокой и безобидной. Человек. Ничем не примечательный человек. А Маргред была… самой собой. Калеб, видимо, в последнее время не особо давал своей красавице жене спать по ночам. Под ее глазами лежали темные тени.
В большой ресторанной кухне достаточно просторно и достаточно шумно, чтобы они могли спокойно поговорить. Он подошел поближе и понизил голос, чтобы никто не мог его слышать.
– Я пойду с ней.
Маргред наклонила голову.
– Если то, что говорит Калеб, правда, Конн будет ждать от тебя доклада.
– Я предоставлю ему даже нечто большее.
Дилан понял это только теперь. У него было время все обдумать долгой тихой ночью, когда рядом с ним спала Реджина, удерживая его легким прикосновением ладони, лежавшей у него на сердце. Он до сих пор чувствовал ее тяжесть, сжимавшую грудь так, что было трудно дышать. Каким-то образом она заставила его почувствовать себя ответственным за нее. Заставила его заботиться о ней. Это не означало, что он обязан оставаться с ней навсегда, запутавшись в сети человеческих ожиданий и чувств и попав на суше в ловушку.
– Я заберу ее в Убежище, – объяснил он. – Там она будет в безопасности.
А он будет свободен.
Темные глаза Маргред округлились.
– Ты уже сказал ей об этом?
– Еще нет.
– Ага. – Маргред внимательно посмотрела на него. Ее пухлые губы дрогнули. – Желаю тебе удачи.
– Ты мог бы быть и полюбезнее со своей сестрой, – сказала Реджина.
Они поднимались на холм к городскому муниципалитету.
Когда Дилан покидал остров более двадцати лет назад, этого здания еще не существовало, хотя большинство серых, потрепанных непогодой домов и магазинов в центре города были теми же. Но сейчас здесь было больше, чем в его воспоминаниях, машин, больше телефонных линий, больше флагов, клумб, вывесок и пешеходов, толпившихся на узких улочках, окружавших его и перекрывавших ему дорогу. Он с трудом видел небо и улавливал запах моря.
Он шел рядом с Реджиной и чувствовал себя десятилетним мальчишкой, которого родители тащат покупать одежду, или диким зверем, которого ведут на поводке для всеобщего обозрения. Через каждые несколько шагов их кто-то останавливал, окликал, пытался заговорить.
Он не хотел говорить о Люси.
– Я был с ней любезен, – проворчал он.
– Да? Если учесть, что…
Молодая симпатичная женщина перегородила им дорогу детской коляской.
– О господи, Реджина, твоя шея… Ужасно! Как ты себя чувствуешь?
Реджина вздохнула.
– Спасибо, Сара, я…
Взгляд молодой женщины скользнул в его сторону. Она улыбнулась и поправила свои волосы до плеч.
– А ты, должно быть, Дилан. Я слышала, ты весь путь до дома Митчеллов нес ее на руках.
– Да, мне тогда было здорово не по себе, – сказала Реджина. – Послушай, мы…
– Это было так ужасно! То есть я хочу сказать, что ты наверняка не ожидал, что здесь может произойти что-то подобное, – сказала Сара, улыбаясь Дилану. – Верно?
– На самом деле я ожидал.
– О'кей. – Реджина решительно схватила его за руку. – Рада была тебя повидать, Сара. Как-нибудь загляну к тебе в магазин.
Дилан почувствовал, как маленькая сильная рука потянула его за собой. Ему нравилось прикосновение ее ладони. И он ненавидел себя за это.
– Итак, насчет твоей сестры… – продолжила она.
– А что, собственно?
– С ее стороны было очень любезно выручить нас.
– Почему любезно? Ты же ей платишь.
– Да, но…
– Эй, Реджина! – окликнул ее рыжий круглолицый мужчина с каской и ящиком с инструментом. – Там у тебя вчера был какой-то шум. У вас все в порядке?
Мимо них медленно проезжали машины. Люди останавливались, чтобы поглазеть на них. Дилан с трудом терпел эти чужие запахи и давление человеческих тел.
– Все хорошо. Спасибо, Дуг.
Тот перевел взгляд на Дилана.
– А ты и есть тот парень, который нашел ее?
Дилан опустил глаза.
– Да. А вы?..
– Дуг занимается ремонтом проводки у нас на острове, – пояснила Реджина. – И два-три раза в неделю заходит в ресторан к Антонии.
– Верно. – Дуг переступил с ноги на ногу. – Кстати, и сегодня днем собираюсь там перекусить.
– До вечера мы не откроемся, – сказала Реджина. – Но если вы заглянете к нам завтра утром, я бы могла…
С Дилана было достаточно.
– Извините нас, – сказал он и пошел дальше.
Поскольку он крепко прижимал ладонь Реджины, лежавшую у него на руке, у нее просто не было другого выхода, как последовать за ним.
Ему не хватало свободного пространства. Ему не хватало моря. Ему хотелось увести Реджину подальше от людей, толкавшихся вокруг, и обстоятельств, которые его сдерживали. Он хотел ее. По-прежнему. Снова.
Поскольку Дилан не мог получить то, чего хотел, он нашел ближайшую лазейку – поворот с главной дороги, который вел к единственной на острове церкви и кладбищу, дремавшему на склоне холма.
Дилан остановился среди покосившихся могильных плит и нестриженой травы, с наслаждением вдыхая тишину и аромат можжевельника.
– М-да… – запыхавшись, сказала Реджина. – Это было невежливо.
Он хотел ее раздеть. А она этого не понимала.
– Не более невежливо, чем ведут себя они. И вдвое вежливее, чем мне хотелось бы выглядеть на самом деле. Как ты можешь это выносить? – спросил он. – Как ты можешь выносить всех их? Всех этих людей. Все, что их интересует, – это сплетни и собственная выгода. Всем им нет до тебя ни малейшего дела.
Ее подбородок воинственно задрался.
– Ну да! А тебе – есть.
– Я… – открыл было рот Дилан и нахмурился.
А разве сам он не был похож на ее легкомысленного приятеля, ее голодного клиента, думавшего только о своих интересах и аппетите? Разве не так? И почему это должно его заботить? Ее, например, это не заботило прошлой ночью. Или в ночь свадьбы его брата. Он закрыл рот на полуслове.
Реджина улыбнулась – необычный легкий изгиб губ, от которого у него все переворачивалось внутри.
– Да, я так и думала.
Она вздохнула и прислонилась к низкому каменному забору, огораживавшему кладбище.
– Расскажи мне о своих отношениях с сестрой.
О чем это она?
– Люси? Я ее почти не знаю.
– Ты это уже говорил. – Реджина склонила голову на бок. – Вот только не сказал почему.
– Я… – Он пнул ногой пучок травы. – Когда я уехал, ей был год.
– Да, но с тех пор она стала взрослой. И ты должен был стать взрослым тоже. И то, что тебя оторвали от семьи в тринадцать лет, – не повод для того, чтобы остаток жизни провести в состоянии эмоциональной подавленности.
Эмоциональной подавленности…
Он сжал зубы так, что они скрипнули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24