– Пока ей не станет лучше. О'кей?
Ник судорожно сглотнул, почувствовав, как часть бремени беспокойства и вины свалилась с его плеч. Дилан был крутым. Он сказал, что найдет его маму, и он ее нашел. Если он хочет присматривать за ней, это хорошо. Это отлично. Кто-то же должен это делать.
Ник пожал плечами.
– Да, о'кей.
Дилан снова кивнул ему, словно подтверждая, что они договорились. После этого Нику стало намного лучше, чем когда он заметил синяки у мамы на шее.
– Ладно. Тогда я пошел за супом, – сказал Дилан, обращаясь к маме.
Дверь за ним тихонько закрылась.
Мама сидела на краешке кровати, закусив губу.
Внутри у Ника все задрожало.
– Мама?
Она перевела на него взгляд и улыбнулась теплой и такой знакомой улыбкой. Дрожь прошла.
– Может, хоть теперь ты немного поспишь? – спросила она.
Теперь он мог заснуть, потому что она была здесь. А возможно, и потому, что здесь был Дилан, который присматривал за ней.
Ник уютно устроился под одеялом, а когда мама наклонилась, чтобы поцеловать его, он обеими руками обхватил ее, как делал, когда был совсем маленьким. Теперь он уже был в состоянии отпустить ее.
Реджина закрыла за собой дверь в спальню и прислонилась к косяку, чувствуя, как сжалось горло, как бьется пульс. Она закрыла глаза и прижалась израненными ладонями к гладкому прохладному дереву. Она никогда не приводила в свою квартиру мужчин. Никогда. Ник всегда был первым.
Реджина тяжело вздохнула. Именно поэтому она и не могла не обращать внимания на страхи сына или лишить Дилана героического ореола в его глазах. Если Ник в его присутствии чувствует себя лучше, если это освобождает его от тревожных мыслей, она будет благодарна Дилану за то, что он здесь… и неважно, по какой причине.
Он здесь.
Он знает о ребенке.
Ее сознание боролось с этими мыслями, они тревожили ее, не складывались вместе, а она все пыталась как-то их совместить, как будто снова была в седьмом классе и билась над уравнением, которое никак не решалось. Возможно, если бы она была более сильна в алгебре, то пошла бы в колледж, вместо того чтобы работать посудомойкой, учеником повара и поваром линии раздачи в «Перфеттос».
Она вспомнила, что сказала Алэну о своей беременности поздно ночью, когда вечернее обслуживание закончилось, персонал покончил с выпивкой и все разошлись по домам. Алэн подшучивал над тем, что она целый вечер пила только газированную воду, и она до последнего момента не теряла надежду, что он заметил это, потому что обращал на нее внимание. Она предложила отвезти его к себе домой. Он не был пьяным вдребезги, но набрался достаточно, чтобы садиться за руль стало опасно. Достаточно, чтобы ему захотелось ее. А она… Что ж, она хотела его всегда.
Поэтому она все сказала ему, стоя у себя в гостиной и нервно ломая руки, и в голосе ее, который то повышался, то падал, звучали надежда и желание оправдаться.
Он больше никогда не приходил к ней домой. Сволочь, скорее по привычке устало подумала она.
Но Дилан был здесь.
И сейчас нес ей суп.
И несмотря на то что Реджина все знала наперед и понимала, что лишь отдаляет момент неминуемого разочарования, она все-таки накрыла стол на двоих.
Она услышала, как он поднимается по лестнице, и ее глупое сердце учащенно забилось. Она открыла дверь.
Он смотрел прямо ей в лицо.
– Нам нужно поговорить.
Она с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться.
– О чем? Ты хочешь сказать, что мы можем остаться друзьями? Или что дело здесь не в тебе, а во мне?
Он смотрел на нее хмурым, тяжелым взглядом.
– Прости, – пробормотала она. – День был очень бурным.
Взгляд его скользнул по кольцу кровоподтеков у нее на шее. На мгновение в этих черных как смоль глазах мелькнула тень каких-то чувств, но тут же пропала.
– Да, – сказал он.
Он прошел за ней в маленькую кухоньку и увидел там белые тарелки и зажженные свечи. Бровь его удивленно приподнялась.
Реджина почувствовала, как в ней нарастает смущение, теплом разливаясь под кожей. Она злилась на себя за это и злилась на него за то, что он это заметил.
– Старый ресторанный фокус, – сказала она, разливая по тарелкам суп, мамин куриный суп с овощами, подходивший на все случаи. – Горящие свечи способствуют хорошей еде.
Он отнес тарелки на стол.
– И хорошей компании.
Она подсела к нему.
– Ты хочешь сказать, что в полумраке я лучше выгляжу?
– Тебе это идет. – Они сидели напротив и смотрели друг на друга. – Так у тебя сияют глаза.
Еще одна стрела, прямо в сердце. Она крепче сжала ложку, чтобы скрыть, как задрожали руки.
– Вкусный суп, – заметил Дилан.
– Два комплимента подряд. Осторожнее, а то я начну воспринимать все серьезно.
– А почему бы и нет? Твоя мать действительно прекрасно готовит.
Реджина прислушивалась к тому, как суп успокаивающе течет в горле. Это вызвало воспоминания о том, как она болела, как ей было плохо, как ее кормили.
– Мама поддерживает нас с Ником зимой, когда большая часть бизнеса сворачивается или умирает.
– Смелая женщина.
– Я горжусь ею.
Сколько времени прошло с тех пор, как она говорила ей это в последний раз?
– И ты осталась здесь.
Реджина отхлебнула воды. Она ожидала совсем другого разговора. Такую беседу она не могла бы вести ни с одним человеком на Краю Света. Здесь все друг друга знали. Здесь все знали все. Или думали, что знают все.
– Ресторан Антонии – это… ресторан Антонии. Он хороший. Он может быть классным. Но это… не мое.
Твоя мать боится перемен.
Она пожала плечами.
– Может быть.
– А ты – нет.
Ей показалось, что в тоне его прозвучал вызов.
– Я…
Она замолчала. Когда восемь лет назад она приползла домой, изможденная, сломленная, побежденная, она не видела для себя будущего. Но теперь… Одно дело – соглашаться с меню, предложенным матерью. В какой же момент она начала соглашаться со схемой жизни матери?
– Я стараюсь быть открытой для всего, – сказала она.
– Это удачно, – пробормотал Дилан себе под нос.
Она непонимающе нахмурилась.
Он встал, чтобы забрать пустые тарелки и отнести их в мойку. Она отодвинула свой стул, чтобы помочь ему, но он коротким кивком заставил ее остаться на месте. Она много лет провела с мужчинами в кухне. И тем не менее, несмотря на безусловную ловкость Дилана – а возможно, как раз благодаря ей, – у нее перехватило дыхание и она чувствовала себя странно, наблюдая за тем, как он выполняет домашние обязанности. Он залил грязную посуду водой, а потом поднял свой вещевой мешок с пола у входной двери и принес его к столу.
Ее голос дрогнул.
– Что это?
Вместо ответа он сунул внутрь руку и вытащил меховую шубу. Или…
Реджина уставилась на шкуру, блестевшую в свете свечи. Сердце подкатилось к самому горлу и, казалось, начало душить ее.
Это была котиковая шкура.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сердце Дилана глухо стучало в груди.
Потрясенная Реджина подняла на него широко открытые от испуга карие глаза.
– Так это все-таки был ты… – прошептала она. – Там, в пещере.
Все правильно, она должна была знать это. Она видела его. Она даже поблагодарила его за то, что он ее спас. Но теперь она знала, как это произошло.
Он, скованный ее неприятием, держался сдержанно, надежно пряча от ее глаз человеческие чувства, бурлившие внутри.
– Да.
– В этом…
Пальцы ее сжали мягкий мех. Он вздрогнул.
– Да.
Она отвела глаза и сложила руки на коленях. Он видел, как туго сплелись ее пальцы. Внутри у него все сжалось.
Мгновения, отмеряемые сумасшедшей дробью его пульса и ее медленным дыханием, текли мучительно.
– А я все думала, почему ты без гидрокостюма.
Чтобы скрыть удивление, Дилан нахмурился. Он был существом из легенд. Сказочным персонажем. Уродом. Собственный отец не мог вынести его вида. Он никак не ожидал, что Реджина, разумная и практичная Реджина, так запросто воспримет и его самого, и его объяснения.
– И это все? И тебе не хочется… – Заорать? В ужасе бежать отсюда? –…потребовать от меня доказательств?
Она покачала головой.
– Я видела тебя. Я видела… Я думала, что сошла с ума.
А это… Впрочем…
– Принесло тебе облегчение? – попробовал угадать он.
Она посмотрела ему в глаза.
– Не совсем.
Сердце его тоскливо сжалось. Нет, конечно, нет. По крайней мере, она не закатила истерику. Не отшатнулась от него. Пока что.
Она облизнула пересохшие губы.
– Значит… Я хотела спросить, кто…
– Я – селки.
– Понятно, это все объясняет.
От этого едкого замечания ему едва удалось сдержать улыбку.
– На суше я человек, а в море котик.
– Но как ты это делаешь? Ты… Кто ты на самом деле?
– Я одновременно и тот, и другой. И в то же время я не то и не другое. Не человек и не зверь. Прежде чем Бог создал человечество, он создал небеса и землю, воду и огонь. С каждым таким творением формировались изначальные народы, элеметали, дети воздуха, земли, моря и огня. Селки – это дети моря.
– Хм… Это очень интересно. Но я знаю твою семью. Я знаю твоего отца, знаю…
– Мой отец – человек. – Он совсем не похож на отца. – По крови матери я селки.
Реджина слегка наклонила голову, словно пыталась сглотнуть. Дилан терпеливо ждал, пока ее практичный ум разберется в смысле услышанного.
– Но твои брат и сестра…
– Они пошли в нашего отца, – ровным голосом сказал он. – Большинство отпрысков у селки и человека оказываются людьми.
Она потрогала рукой свой живот под просторной футболкой или ему это только показалось? Действительно ли она подумала об их отпрыске? Их ребенке… Кулаки его сжались.
– Ну и когда ты узнал, что ты…
– Селки.
– …не такой, как все? – закончила она.
Он не любил думать об этом. Ему не хотелось об этом вспоминать.
– В тринадцать.
– Вау… – Она задумчиво посмотрела на него. Он почувствовал, как ладони его стали влажными от пота. – То есть еще до полного полового созревания.
Ее шутливый тон снял напряжение.
– Это произошло как раз перед тем, как вы с матерью ушли отсюда, – заметила она.
– Да.
– Тяжело тебе пришлось.
Он отрицательно покачал головой.
– Уехать отсюда было моей идеей. Моим выбором. Моей…
Виной, подумал он, но вслух ничего не сказал.
– Да брось ты! Тебе было тринадцать. А матери твоей сколько? Где-то в районе сорока?
Во рту у него пересохло.
– Намного больше.
Реджина вопросительно посмотрела на него.
– Селки бессмертны. Мы не стареем, как это происходит у людей.
– Вот как…
Снова возникла пауза. Она переваривала эту новую для себя информацию, и он пожалел, что не находится сейчас где-нибудь в прохладной темной глубине океана.
– Но она все-таки умерла. Ты ведь сказал, что она умерла?
– Она погибла. Утонула, запутавшись в рыбацкой сети через год после своего освобождения.
Он винил в этом также и себя. Реджина вздрогнула.
– Но это ничего не меняет. Твоя мать была взрослым человеком. Она в любой момент могла расстаться с тобой. Или сделать так, чтобы ты остался.
– Она не могла уйти. Раньше.
– Почему?
В нем закипала черная обида. Он проглотил ее.
– Мы не можем менять облик, мы не можем вернуться в море без котиковой шкуры. Моя мать выходила на берег, чтобы… встречаться с моим отцом. До того как родились мы. До того как они поженились. Думаю, они поженились. – Дилан очень тщательно подбирал слова, но ему не удалось скрыть горькое выражение лица. – Однажды ночью, когда она спала, он забрал ее шкуру и спрятал.
– Она выходила, чтобы встречаться с ним… – повторила Реджина.
Он должен был догадаться, что она сфокусирует свое внимание вовсе не на том, на чем надо. Она была человеком, к тому же женщиной. Она не способна понять, что управляет такими, как он.
– Да.
– Значит, он был для нее по крайней мере привлекателен.
– Но это не давало ему права пытаться удержать ее, – раздраженно сказал Дилан. – Контролировать ее.
– И сколько еще она оставалась с ним после этого? Тринадцать лет, четырнадцать?
Он хмуро смотрел на нее.
– У нее не было выбора.
– У них было трое детей.
Дилан не мог больше говорить. Именно он нашел шкуру своей матери. Именно он принес ее ей. Именно он разрушил их семью.
Он молча смотрел в глаза Реджине, пораженный и смущенный бушевавшими в нем чувствами. Словно ему снова было тринадцать, и он был подавлен и приведен в смятение изменениями, которые происходили в его теле, и разрывался между своими привязанностями и глубокой, отчаянной тягой к морю.
Стараясь дышать ровнее, он напомнил себе, что уже давно не тот мальчик. Он не был жертвой эмоций. Он был селки, бессмертный и непроницаемый для человеческих чувств.
– Калеб знает? – спросила Реджина, возвращая его в водоворот человеческих страстей и отношений. – О том, что вы с матерью своего рода…
Глаза его сузились.
– Уроды? – тихо сказал он.
Она скрестила руки на животе.
– Я хотела сказать «сирены», но ты можешь называть себя как угодно. Так он об этом знает?
– Он знает. У него в последнее время появился определенный опыт общения с… сиренами.
Рот ее приоткрылся.
– Боже мой! – выдохнула она. – Мэгги?
Маргред ее подруга, подумал Дилан, и в груди появилась неприятная тяжесть. Разумеется, Реджина, с ее пылкой преданностью дружбе, с ее добрым сердцем, не отвернется от Маргред, несмотря на то что она – селки. А если она не отвернется от Маргред, то получается… Но он не позволил себе довести эту мысль до конца.
Он кивнул.
– Вау. То есть… – Реджина отхлебнула воды, глядя на Дилана и крепко сжимая в руке запотевший стакан. – А как насчет Люси?
– Люси – человек. Я уже говорил тебе.
– Говорил. Но она-то знает?
– Ей этого знать не нужно. Когда мы… ушли, ей было всего год.
Нику было всего три месяца, когда мы уезжали из Бостона, тем не менее он знает, кто его отец. – Реджина сделала еще глоток. – И чем он занимается.
– Здесь ситуация совсем другая, – сдержанно заметил Дилан.
– Разве? – Когда она ставила стакан на стол, руки ее дрожали. – Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?
Чтобы уберечь тебя.
Независимо от того, был ли ребенок, которого она носила в себе, воплощением древнего пророчества или простой пешкой в пограничных войнах элементалей, демоны не оставят ее после своего первого неудачного нападения. Этот ребенок по-прежнему нес в себе угрозу. А Реджина по-прежнему была в опасности. У Дилана засосало под ложечкой.
– Ты должна знать это, – холодно сказал он.
Она откинулась на спинку стула. Глаза ее на бледном лице горели вызовом.
– Вот ты мне все и рассказал. А что теперь? Ты тоже собираешься приходить ко мне, как в свое время твоя мать приходила к твоему отцу?
Он уловил напряжение, скрывавшееся за ее беспечным тоном и небрежной позой. А разве он сам не так же прятал свои страхи и неуверенность?
Дилан нахмурился. Отвергать свои чувства или маскировать их для него было одним и тем же. В отличие он нее, он не был человеком. Не был женщиной, к тому же беременной. Не был наполовину задушен и брошен в пещеру демоном, намеревавшимся ее уничтожить. Ее сила воли и целенаправленность, ее перевернутый с ног на голову мир внушали ему страх и раздражали. Могла ли она хоть на этот раз расслабиться и позволить ему самому позаботиться обо всем?
Конечно, нет.
В ее глазах он как раз и относился к тому, от чего она старалась защититься. Он был угрозой жизни, которую она выстроила для себя и своего сына. Ей, по-видимому, до смерти хотелось от него избавиться. Занять круговую оборону. Отразить вражеское вторжение.
– Нам с Ники будет хорошо одним, – сказала она.
Но у нее так не получится. У них не получится. Они нуждались в нем, признаёт это Реджина или нет. Нравится ей это или нет. И сейчас ему нужно только сообразить, как ей об этом сказать.
– Тебе надо отдохнуть, – сказал он.
Она посмотрела не него непонимающим взглядом.
– И ты считаешь, что это решит все проблемы?
– Я считаю, – осторожно сказал он, – что тебе нужно поспать. А решить, что делать дальше, мы сможем утром.
– Мы ничего решать не будем, – отрезала Реджина. – Решать буду я.
– Но только не сегодня, – ответил Дилан.
Он знал, что она гордится своей независимостью. Однако сложившаяся ситуация была ей незнакома, и она не могла ее контролировать. В конечном счете ей придется смириться и принять его защиту.
По крайней мере, сегодня ночью она могла чувствовать себя в безопасности. Он был с ней. Она была под его охраной. А утром он найдет способ договориться с Конном и устроит так, чтобы ее можно было забрать на остров селки, пока не родится ребенок. А там…
Он полез в карман.
– У меня есть кое-что.
Глаза ее удивленно округлились, когда он вынул золотой крестик на разорванной цепочке.
– Ох! – Рука ее машинально потянулась к шее. – А я думала, что потеряла его. Где…
– В кухне. – Он опустил тонкую цепочку в ее ладонь так, чтобы случайно не коснуться ее. – Застежка сломана. Нужна другая.
Я сам должен был поменять застежку, с запозданием подумал он. Просто у него не было на это времени.
– Спасибо, – сказала она с улыбкой. Глаза ее сияли, словно он принес россыпь бриллиантов, а не порванную цепочку, которая и так принадлежала ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Ник судорожно сглотнул, почувствовав, как часть бремени беспокойства и вины свалилась с его плеч. Дилан был крутым. Он сказал, что найдет его маму, и он ее нашел. Если он хочет присматривать за ней, это хорошо. Это отлично. Кто-то же должен это делать.
Ник пожал плечами.
– Да, о'кей.
Дилан снова кивнул ему, словно подтверждая, что они договорились. После этого Нику стало намного лучше, чем когда он заметил синяки у мамы на шее.
– Ладно. Тогда я пошел за супом, – сказал Дилан, обращаясь к маме.
Дверь за ним тихонько закрылась.
Мама сидела на краешке кровати, закусив губу.
Внутри у Ника все задрожало.
– Мама?
Она перевела на него взгляд и улыбнулась теплой и такой знакомой улыбкой. Дрожь прошла.
– Может, хоть теперь ты немного поспишь? – спросила она.
Теперь он мог заснуть, потому что она была здесь. А возможно, и потому, что здесь был Дилан, который присматривал за ней.
Ник уютно устроился под одеялом, а когда мама наклонилась, чтобы поцеловать его, он обеими руками обхватил ее, как делал, когда был совсем маленьким. Теперь он уже был в состоянии отпустить ее.
Реджина закрыла за собой дверь в спальню и прислонилась к косяку, чувствуя, как сжалось горло, как бьется пульс. Она закрыла глаза и прижалась израненными ладонями к гладкому прохладному дереву. Она никогда не приводила в свою квартиру мужчин. Никогда. Ник всегда был первым.
Реджина тяжело вздохнула. Именно поэтому она и не могла не обращать внимания на страхи сына или лишить Дилана героического ореола в его глазах. Если Ник в его присутствии чувствует себя лучше, если это освобождает его от тревожных мыслей, она будет благодарна Дилану за то, что он здесь… и неважно, по какой причине.
Он здесь.
Он знает о ребенке.
Ее сознание боролось с этими мыслями, они тревожили ее, не складывались вместе, а она все пыталась как-то их совместить, как будто снова была в седьмом классе и билась над уравнением, которое никак не решалось. Возможно, если бы она была более сильна в алгебре, то пошла бы в колледж, вместо того чтобы работать посудомойкой, учеником повара и поваром линии раздачи в «Перфеттос».
Она вспомнила, что сказала Алэну о своей беременности поздно ночью, когда вечернее обслуживание закончилось, персонал покончил с выпивкой и все разошлись по домам. Алэн подшучивал над тем, что она целый вечер пила только газированную воду, и она до последнего момента не теряла надежду, что он заметил это, потому что обращал на нее внимание. Она предложила отвезти его к себе домой. Он не был пьяным вдребезги, но набрался достаточно, чтобы садиться за руль стало опасно. Достаточно, чтобы ему захотелось ее. А она… Что ж, она хотела его всегда.
Поэтому она все сказала ему, стоя у себя в гостиной и нервно ломая руки, и в голосе ее, который то повышался, то падал, звучали надежда и желание оправдаться.
Он больше никогда не приходил к ней домой. Сволочь, скорее по привычке устало подумала она.
Но Дилан был здесь.
И сейчас нес ей суп.
И несмотря на то что Реджина все знала наперед и понимала, что лишь отдаляет момент неминуемого разочарования, она все-таки накрыла стол на двоих.
Она услышала, как он поднимается по лестнице, и ее глупое сердце учащенно забилось. Она открыла дверь.
Он смотрел прямо ей в лицо.
– Нам нужно поговорить.
Она с трудом сдержалась, чтобы не поморщиться.
– О чем? Ты хочешь сказать, что мы можем остаться друзьями? Или что дело здесь не в тебе, а во мне?
Он смотрел на нее хмурым, тяжелым взглядом.
– Прости, – пробормотала она. – День был очень бурным.
Взгляд его скользнул по кольцу кровоподтеков у нее на шее. На мгновение в этих черных как смоль глазах мелькнула тень каких-то чувств, но тут же пропала.
– Да, – сказал он.
Он прошел за ней в маленькую кухоньку и увидел там белые тарелки и зажженные свечи. Бровь его удивленно приподнялась.
Реджина почувствовала, как в ней нарастает смущение, теплом разливаясь под кожей. Она злилась на себя за это и злилась на него за то, что он это заметил.
– Старый ресторанный фокус, – сказала она, разливая по тарелкам суп, мамин куриный суп с овощами, подходивший на все случаи. – Горящие свечи способствуют хорошей еде.
Он отнес тарелки на стол.
– И хорошей компании.
Она подсела к нему.
– Ты хочешь сказать, что в полумраке я лучше выгляжу?
– Тебе это идет. – Они сидели напротив и смотрели друг на друга. – Так у тебя сияют глаза.
Еще одна стрела, прямо в сердце. Она крепче сжала ложку, чтобы скрыть, как задрожали руки.
– Вкусный суп, – заметил Дилан.
– Два комплимента подряд. Осторожнее, а то я начну воспринимать все серьезно.
– А почему бы и нет? Твоя мать действительно прекрасно готовит.
Реджина прислушивалась к тому, как суп успокаивающе течет в горле. Это вызвало воспоминания о том, как она болела, как ей было плохо, как ее кормили.
– Мама поддерживает нас с Ником зимой, когда большая часть бизнеса сворачивается или умирает.
– Смелая женщина.
– Я горжусь ею.
Сколько времени прошло с тех пор, как она говорила ей это в последний раз?
– И ты осталась здесь.
Реджина отхлебнула воды. Она ожидала совсем другого разговора. Такую беседу она не могла бы вести ни с одним человеком на Краю Света. Здесь все друг друга знали. Здесь все знали все. Или думали, что знают все.
– Ресторан Антонии – это… ресторан Антонии. Он хороший. Он может быть классным. Но это… не мое.
Твоя мать боится перемен.
Она пожала плечами.
– Может быть.
– А ты – нет.
Ей показалось, что в тоне его прозвучал вызов.
– Я…
Она замолчала. Когда восемь лет назад она приползла домой, изможденная, сломленная, побежденная, она не видела для себя будущего. Но теперь… Одно дело – соглашаться с меню, предложенным матерью. В какой же момент она начала соглашаться со схемой жизни матери?
– Я стараюсь быть открытой для всего, – сказала она.
– Это удачно, – пробормотал Дилан себе под нос.
Она непонимающе нахмурилась.
Он встал, чтобы забрать пустые тарелки и отнести их в мойку. Она отодвинула свой стул, чтобы помочь ему, но он коротким кивком заставил ее остаться на месте. Она много лет провела с мужчинами в кухне. И тем не менее, несмотря на безусловную ловкость Дилана – а возможно, как раз благодаря ей, – у нее перехватило дыхание и она чувствовала себя странно, наблюдая за тем, как он выполняет домашние обязанности. Он залил грязную посуду водой, а потом поднял свой вещевой мешок с пола у входной двери и принес его к столу.
Ее голос дрогнул.
– Что это?
Вместо ответа он сунул внутрь руку и вытащил меховую шубу. Или…
Реджина уставилась на шкуру, блестевшую в свете свечи. Сердце подкатилось к самому горлу и, казалось, начало душить ее.
Это была котиковая шкура.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Сердце Дилана глухо стучало в груди.
Потрясенная Реджина подняла на него широко открытые от испуга карие глаза.
– Так это все-таки был ты… – прошептала она. – Там, в пещере.
Все правильно, она должна была знать это. Она видела его. Она даже поблагодарила его за то, что он ее спас. Но теперь она знала, как это произошло.
Он, скованный ее неприятием, держался сдержанно, надежно пряча от ее глаз человеческие чувства, бурлившие внутри.
– Да.
– В этом…
Пальцы ее сжали мягкий мех. Он вздрогнул.
– Да.
Она отвела глаза и сложила руки на коленях. Он видел, как туго сплелись ее пальцы. Внутри у него все сжалось.
Мгновения, отмеряемые сумасшедшей дробью его пульса и ее медленным дыханием, текли мучительно.
– А я все думала, почему ты без гидрокостюма.
Чтобы скрыть удивление, Дилан нахмурился. Он был существом из легенд. Сказочным персонажем. Уродом. Собственный отец не мог вынести его вида. Он никак не ожидал, что Реджина, разумная и практичная Реджина, так запросто воспримет и его самого, и его объяснения.
– И это все? И тебе не хочется… – Заорать? В ужасе бежать отсюда? –…потребовать от меня доказательств?
Она покачала головой.
– Я видела тебя. Я видела… Я думала, что сошла с ума.
А это… Впрочем…
– Принесло тебе облегчение? – попробовал угадать он.
Она посмотрела ему в глаза.
– Не совсем.
Сердце его тоскливо сжалось. Нет, конечно, нет. По крайней мере, она не закатила истерику. Не отшатнулась от него. Пока что.
Она облизнула пересохшие губы.
– Значит… Я хотела спросить, кто…
– Я – селки.
– Понятно, это все объясняет.
От этого едкого замечания ему едва удалось сдержать улыбку.
– На суше я человек, а в море котик.
– Но как ты это делаешь? Ты… Кто ты на самом деле?
– Я одновременно и тот, и другой. И в то же время я не то и не другое. Не человек и не зверь. Прежде чем Бог создал человечество, он создал небеса и землю, воду и огонь. С каждым таким творением формировались изначальные народы, элеметали, дети воздуха, земли, моря и огня. Селки – это дети моря.
– Хм… Это очень интересно. Но я знаю твою семью. Я знаю твоего отца, знаю…
– Мой отец – человек. – Он совсем не похож на отца. – По крови матери я селки.
Реджина слегка наклонила голову, словно пыталась сглотнуть. Дилан терпеливо ждал, пока ее практичный ум разберется в смысле услышанного.
– Но твои брат и сестра…
– Они пошли в нашего отца, – ровным голосом сказал он. – Большинство отпрысков у селки и человека оказываются людьми.
Она потрогала рукой свой живот под просторной футболкой или ему это только показалось? Действительно ли она подумала об их отпрыске? Их ребенке… Кулаки его сжались.
– Ну и когда ты узнал, что ты…
– Селки.
– …не такой, как все? – закончила она.
Он не любил думать об этом. Ему не хотелось об этом вспоминать.
– В тринадцать.
– Вау… – Она задумчиво посмотрела на него. Он почувствовал, как ладони его стали влажными от пота. – То есть еще до полного полового созревания.
Ее шутливый тон снял напряжение.
– Это произошло как раз перед тем, как вы с матерью ушли отсюда, – заметила она.
– Да.
– Тяжело тебе пришлось.
Он отрицательно покачал головой.
– Уехать отсюда было моей идеей. Моим выбором. Моей…
Виной, подумал он, но вслух ничего не сказал.
– Да брось ты! Тебе было тринадцать. А матери твоей сколько? Где-то в районе сорока?
Во рту у него пересохло.
– Намного больше.
Реджина вопросительно посмотрела на него.
– Селки бессмертны. Мы не стареем, как это происходит у людей.
– Вот как…
Снова возникла пауза. Она переваривала эту новую для себя информацию, и он пожалел, что не находится сейчас где-нибудь в прохладной темной глубине океана.
– Но она все-таки умерла. Ты ведь сказал, что она умерла?
– Она погибла. Утонула, запутавшись в рыбацкой сети через год после своего освобождения.
Он винил в этом также и себя. Реджина вздрогнула.
– Но это ничего не меняет. Твоя мать была взрослым человеком. Она в любой момент могла расстаться с тобой. Или сделать так, чтобы ты остался.
– Она не могла уйти. Раньше.
– Почему?
В нем закипала черная обида. Он проглотил ее.
– Мы не можем менять облик, мы не можем вернуться в море без котиковой шкуры. Моя мать выходила на берег, чтобы… встречаться с моим отцом. До того как родились мы. До того как они поженились. Думаю, они поженились. – Дилан очень тщательно подбирал слова, но ему не удалось скрыть горькое выражение лица. – Однажды ночью, когда она спала, он забрал ее шкуру и спрятал.
– Она выходила, чтобы встречаться с ним… – повторила Реджина.
Он должен был догадаться, что она сфокусирует свое внимание вовсе не на том, на чем надо. Она была человеком, к тому же женщиной. Она не способна понять, что управляет такими, как он.
– Да.
– Значит, он был для нее по крайней мере привлекателен.
– Но это не давало ему права пытаться удержать ее, – раздраженно сказал Дилан. – Контролировать ее.
– И сколько еще она оставалась с ним после этого? Тринадцать лет, четырнадцать?
Он хмуро смотрел на нее.
– У нее не было выбора.
– У них было трое детей.
Дилан не мог больше говорить. Именно он нашел шкуру своей матери. Именно он принес ее ей. Именно он разрушил их семью.
Он молча смотрел в глаза Реджине, пораженный и смущенный бушевавшими в нем чувствами. Словно ему снова было тринадцать, и он был подавлен и приведен в смятение изменениями, которые происходили в его теле, и разрывался между своими привязанностями и глубокой, отчаянной тягой к морю.
Стараясь дышать ровнее, он напомнил себе, что уже давно не тот мальчик. Он не был жертвой эмоций. Он был селки, бессмертный и непроницаемый для человеческих чувств.
– Калеб знает? – спросила Реджина, возвращая его в водоворот человеческих страстей и отношений. – О том, что вы с матерью своего рода…
Глаза его сузились.
– Уроды? – тихо сказал он.
Она скрестила руки на животе.
– Я хотела сказать «сирены», но ты можешь называть себя как угодно. Так он об этом знает?
– Он знает. У него в последнее время появился определенный опыт общения с… сиренами.
Рот ее приоткрылся.
– Боже мой! – выдохнула она. – Мэгги?
Маргред ее подруга, подумал Дилан, и в груди появилась неприятная тяжесть. Разумеется, Реджина, с ее пылкой преданностью дружбе, с ее добрым сердцем, не отвернется от Маргред, несмотря на то что она – селки. А если она не отвернется от Маргред, то получается… Но он не позволил себе довести эту мысль до конца.
Он кивнул.
– Вау. То есть… – Реджина отхлебнула воды, глядя на Дилана и крепко сжимая в руке запотевший стакан. – А как насчет Люси?
– Люси – человек. Я уже говорил тебе.
– Говорил. Но она-то знает?
– Ей этого знать не нужно. Когда мы… ушли, ей было всего год.
Нику было всего три месяца, когда мы уезжали из Бостона, тем не менее он знает, кто его отец. – Реджина сделала еще глоток. – И чем он занимается.
– Здесь ситуация совсем другая, – сдержанно заметил Дилан.
– Разве? – Когда она ставила стакан на стол, руки ее дрожали. – Тогда зачем ты мне все это рассказываешь?
Чтобы уберечь тебя.
Независимо от того, был ли ребенок, которого она носила в себе, воплощением древнего пророчества или простой пешкой в пограничных войнах элементалей, демоны не оставят ее после своего первого неудачного нападения. Этот ребенок по-прежнему нес в себе угрозу. А Реджина по-прежнему была в опасности. У Дилана засосало под ложечкой.
– Ты должна знать это, – холодно сказал он.
Она откинулась на спинку стула. Глаза ее на бледном лице горели вызовом.
– Вот ты мне все и рассказал. А что теперь? Ты тоже собираешься приходить ко мне, как в свое время твоя мать приходила к твоему отцу?
Он уловил напряжение, скрывавшееся за ее беспечным тоном и небрежной позой. А разве он сам не так же прятал свои страхи и неуверенность?
Дилан нахмурился. Отвергать свои чувства или маскировать их для него было одним и тем же. В отличие он нее, он не был человеком. Не был женщиной, к тому же беременной. Не был наполовину задушен и брошен в пещеру демоном, намеревавшимся ее уничтожить. Ее сила воли и целенаправленность, ее перевернутый с ног на голову мир внушали ему страх и раздражали. Могла ли она хоть на этот раз расслабиться и позволить ему самому позаботиться обо всем?
Конечно, нет.
В ее глазах он как раз и относился к тому, от чего она старалась защититься. Он был угрозой жизни, которую она выстроила для себя и своего сына. Ей, по-видимому, до смерти хотелось от него избавиться. Занять круговую оборону. Отразить вражеское вторжение.
– Нам с Ники будет хорошо одним, – сказала она.
Но у нее так не получится. У них не получится. Они нуждались в нем, признаёт это Реджина или нет. Нравится ей это или нет. И сейчас ему нужно только сообразить, как ей об этом сказать.
– Тебе надо отдохнуть, – сказал он.
Она посмотрела не него непонимающим взглядом.
– И ты считаешь, что это решит все проблемы?
– Я считаю, – осторожно сказал он, – что тебе нужно поспать. А решить, что делать дальше, мы сможем утром.
– Мы ничего решать не будем, – отрезала Реджина. – Решать буду я.
– Но только не сегодня, – ответил Дилан.
Он знал, что она гордится своей независимостью. Однако сложившаяся ситуация была ей незнакома, и она не могла ее контролировать. В конечном счете ей придется смириться и принять его защиту.
По крайней мере, сегодня ночью она могла чувствовать себя в безопасности. Он был с ней. Она была под его охраной. А утром он найдет способ договориться с Конном и устроит так, чтобы ее можно было забрать на остров селки, пока не родится ребенок. А там…
Он полез в карман.
– У меня есть кое-что.
Глаза ее удивленно округлились, когда он вынул золотой крестик на разорванной цепочке.
– Ох! – Рука ее машинально потянулась к шее. – А я думала, что потеряла его. Где…
– В кухне. – Он опустил тонкую цепочку в ее ладонь так, чтобы случайно не коснуться ее. – Застежка сломана. Нужна другая.
Я сам должен был поменять застежку, с запозданием подумал он. Просто у него не было на это времени.
– Спасибо, – сказала она с улыбкой. Глаза ее сияли, словно он принес россыпь бриллиантов, а не порванную цепочку, которая и так принадлежала ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24